3. После создания «Чайки» для Чехова стало совершенно ясно, что содержание не только отличается от формы, но и что оно ее неизмеримо важнее. Но тогда перед ним должен был встать новый вопрос – а в чем же заключается содержание? Судя по всему, именно эта тема у Чехова была доминирующей в следующей его «большой» пьесе – «Дяди Вани», в которой общая онтологическая линия писателя получила очередной виток развития. Покажем это через рассмотрение основных персонажей пьесы.
а) Астров – врач, замечательный человек, труженик. Он делает важное дело – честно лечит людей. Кроме того, он заботится о лесе, который любит, ценит. Астров верит, что через красивый лес можно улучшить человеческую душу. При этом он не страдает манией величия, а просто ему хочется, чтобы его работа оказалась полезной для всех людей в будущем. Иными словами, его дело имеет глубокую пользу, высоко оценивается, следовательно, оно наделено и глубоким смыслом. И то, что он не обращает внимания на внешние, формальные оценки его труда, говорит о том, что он олицетворяет собой чистое содержание, не обремененное формой. При этом оно, содержание, глубокое, настоящее. Это выражается в эдакой живости Астрова, которая появляется всюду, куда бы он ни пришел. Везде вокруг него движение, все он заражает своей жизненностью, которая сметает устоявшиеся мертвящие правила и создает новые, оригинальные, нестандартные. Так, в своих картографических работах он подчеркивает изменения в природе. В отношениях с женщинами он изменяет стандартные нормы поведения, поступает сообразно своим представлениям о том, что нужно и что ненужно, и не обращает внимание на мнение обывателей. Действительно, Софья ему не нравится и ее он отвергает, хотя, если рассуждать обывательским умом Телегина, плывущего по течению жизни, на ней следовало бы жениться. А вот к замужней красавице Елене Сергеевне он откровенно пристает, флиртует с ней. Вроде бы это должно характеризовать его с отрицательной стороны, поскольку здесь он замахнулся на основы общественной морали. Может это и так, однако следует иметь в виду, что Астров как чистое содержание не обязан быть белой и пушистой лапочкой, но должен осуществлять активность, от которой исходит польза и нет реального вреда. Флирт же с Еленой Сергеевной никому вреда не приносит не только потому, что он по факту не удался, но и потому, что брак Елены Сергеевны с профессором Серебряковым является фиктивным и никому ненужным. Даже если бы ухаживания Астрова и увенчались успехом, то в жизни четы Серебряковых ничего существенного бы не изменилось. В то же время польза от Астрова исходит совершенно реальная. Он не забывает о жизненной необходимости, не витает в облаках, и если возникает необходимость ехать к далекому больному, он едет.
В общем, повторим, Астров олицетворяет собой глубокое, жизненное содержание.
б) В противоположность Астрову представлен профессор Серебряков. Но эта противоположность дана не как простая антитеза, а как особенная. В чем же эта особенность заключается?
Серебряков стар, и даже дряхл, болен не то ревматизмом, не то подагрой, постоянно брюзжит и изводит всех вокруг. Но отождествлять его со смертью как-то не получается, поскольку он работает даже после увольнения из кафедры (видимо, по старости). Долгое время он беззаветно работал на науку, когда-то пользовался успехом у женщин и сейчас сам мучается от своих же недостатков. Судя по всему, Серебряков противопоставляется Астрову не в смысле лишенности всякого права на существование. Нет, право на существование он имеет совершенно полное и никем не может быть оспариваемо. Другое дело, что вся его прежняя деятельность, будто бы важная и оформленная во всяческих званиях, на деле оказывается никому не нужной и потому бесполезной. Этот профессор работал, но в результате этой работы ничего сущностного сделано не было, а была лишь одна слава. Выходит, он работал на внешний успех, а не на реальную пользу. Следовательно, Серебрякова можно представить как ту форму, которая лишена всяческого содержание. Когда форма была красивой (он был молод, красив собой, имел влияние в ученом мире), то ей тождественны были и другие красивые формы, т.е. к нему льнули красивые женщины. Когда же он состарился и его форма, так сказать, перестала быть актуальной, т.е. перестала быть модной, то даже та женщина, которая стала его последней женой (Елене Андреевна), разлюбила его, хотя и находилась рядом с ним вследствие своей собственной пустоты: пустая форма одного типа не отличается от пустой, бессодержательной формы другого типа. Возможно, этим персонажем писатель осмеивал культ «университетского человека» того времени как одну из иллюзий части русской интеллигенции [7], однако представляется, что этот социальный контекст является совершенно второстепенным. В качестве формы мог выступать не профессор, а другой герой. Просто образ дряхлого профессора, написавшего горы никчемных писаний, очень хорошо вписывается в структуру основного противостояния, противостояния содержания и формы.
Таким образом, если Астров – это содержание, то Серебряков – форма.
в) Из формального Серебрякова исходят две нити – его дочь Софья и молодая жена Елена Андреевна. Но поскольку из формы, не обремененной смыслом, может выйти лишь что-то подобное, то образы этих двух молодых женщин обозначают тоже формы, и ничего кроме формы. Это довольно очевидно для Елены Андреевны, но также применимо и для Софьи. В общем, вполне хорошая, добрая, работящая и может сложиться ложное впечатление, что она олицетворяет собой нечто светлое и более чем положительное. Однако надо понимать, что в пьесах Чехова люди – вовсе не люди, а символы, указывающие собой на некие значения. Вот и Софья указывает на что-то, что за ней стоит. Что же за ней стоит? Точнее, что она обозначает?
Повторим, то обстоятельство, что Софья – дочь Серебрякова означает, что корнями она исходит из формы. Далее, она подружилась с Еленой Андреевной. Это тоже не случайно и дополнительно подчеркивает ее приближенность к чему-то пустому, бессодержательному. И вот она, такая, какая есть, влюблена в Астрова, тянется к нему. Некая форма хочет соответствовать глубокому содержанию. Но разве так бывает? Нет, так не бывает, а из «Чайки» мы знаем, что бывает как раз наоборот – когда содержание (содержание жизни или художественного произведения) для своего выражения выбирает форму, через которую кажит себя. Поэтому стремление Софьи к Астрову заканчивается ничем: тот ее отвергает.
Но почему же тогда, позвольте спросить, Астров не нашел поддержки у Елены Андреевны? Вот, казалось бы, Астров-содержание увидел свою Елену-форму. По нашей логике, связь между ними должна была возникнуть непременно, но не возникла. Ответ здесь прост. Астрову как глубокому содержанию, конечно, требуется соответствующая, красивая форма, через которую он покажет себя, поэтому он стремится к формальной Елене Андреевне. Однако он понимает, что эта оболочка не та, что ему нужна. Она – оболочка Серебрякова, следовательно, не его. Собственно говоря, драма Астрова в том и заключается, что он не может найти адекватную своей сущности форму: Елена Андреевна чужая, а Софья некрасива. Она, конечно, внутренне красива своей душой – чистой и невинной, но на роль формы эти качества не подходят, здесь требуется внешняя, непосредственная красота.
В итоге Софье ничего не остается, как примкнуть к Войницкому – дяде Ване.
г) Войницкий – кто он? Он, вроде как и работает, но работает на славу Серебрякова. Он не имеет талантов, но имеет амбиции быть приобщенным к славе. Это явственно звучит в его беседе с матерью в первом действии. На укор «Нужно было дело делать» он оправдывается «Не всякий способен быть пишущим perpetuum mobile, как ваш герр профессор». Очевидно, чтобы приобщиться к некоторому величию он в свое время решил прислониться к славе Серебрякова. Он полагал, если работать на профессора и быть его рабом, то это автоматически сделает его жизнь наполненной содержанием. Но когда обнаружилось, что слава «хозяина» закончилась одновременно с его увольнением, т.е. что эта слава была формальной и пустой, вместе с этим раскрылась и никчемность работы Войницкого. Выходит, его работа не приносила ни славы (как у Серебрякова), ни пользы (как у Астрова), и он тем самым оказывается отдаленным и от формы, и от содержания, превращаясь в сплошное категорическое ничто – ничтожество. Он настолько ничтожен, что даже пустая ветреная Елена Андреевна не считает возможным ему благоволить, что даже не может убить ненавистного «хозяина» – Серебрякова, что даже не может покончить жизнь самоубийством (Астров отбирает у него морфий). Дядя Ваня ничего не может, он – ничто. Представим на минутку, что весь мир состоит из таких дядей Вань. Тогда все рухнет и ничего не будет. Единственное, что он может – это быть рабом и плыть по течению, выполнять какие-то стандартные обыденные дела. Войницкий подобен механизму, который запрограммирован исполнять определенные действия, и в котором нет ни грамма жизни. Он и не живет, а лишь никчемно существует. Появившись в пьесе заспанным и вялым, как аморфная амеба, он заканчивает ее в таком же состоянии – вялом, плаксивом, почти что помершем, мечтающем о неком успокоении – бездействии после смерти. При этом вместе с ним оказывается и Софья: форма, не обретшая содержания, оказывается просто ничем, пустотой. Оба они плывут по течению и их тупая, бесполезная работа оказывается не больше, чем уловкой, с помощью которой они скрывают от посторонних глаз свою ничтожность – оторванность от осмысленности и, одновременно, отстраненность от внешнего лоска. Оба они мучаются оттого, что им нет места ни там, ни здесь, что они зависли между двух полюсов мироздания. В этом мучении проявляется их разрыв: будучи по сути ничтожными, они, тем не менее, по факту существуют. Такая их прижизненная онтологическая двуликость может быть снята только через смерть, о которой они вынуждены мечтать. Только смерть ликвидирует их противоречие и наконец-то даст им успокоение: «Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую...Бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь...Ты не знал в этой жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди...Мы отдохнем...Мы отдохнем!». Им только и остается, как верить в райскую, сладкую жизнь после ухода в мир иной.
Это ощущение приближающейся смерти усиливается тем, что рядом с Софьей и дядей Ваней остаются: Телегин, который может лишь исполнять никому не нужный, глупый, надуманный долг по отношению к своей жене-потаскухе, изменившей ему на следующий же день после свадьбы; мать Войницкого, смысл которой – в ориентации своего сына на бессодержательного Серебрякова, т.е. в напоминании нам о его рабском существе; старая няня Марина, вяжущий свой вечный чулок (или что там у нее?) и указывающая собой на однообразие и рутину жизни.
Таким образом, структура персонажей пьесы «Дядя Ваня» призвана выявить тождество бессодержательной жизни с бесполезностью, и, напротив – содержательной жизни с полезностью: конечно, «надо работать», но работать не ради работы, а для реальной пользы людей, тогда жизнь приобретает смысл. Простое же делание чего-то, ради какого-то мифического, кем-то придуманного долга никому не нужно, ничтожно. Такая видимость дела ничтожит себя и опустошает тех, кто в нее ввергается.