Если у тебя болит душа, тебе некуда деться.
Утром ты пьешь боль вместо кофе, и она отдает вязкой горечью.
Ночью ты прячешься от боли под одеялом, но она белозубо скалится из темноты.
Ты закрываешь глаза и засыпаешь, но боль находит тебя во сне, заставляя просыпаться в холодном поту.
Боль улыбается тебе из зеркала в ванной, из-за темноты каждого угла, из каждой строки еще непрочитанной книги, каплями кофе на дне чашки, которой касался твой любимый человек.
Боль догоняет тебя на беговой дорожке холодным воздухом, режущим легкие. Она звучит громче музыки в плеере, ставит подножки, только и ожидая того, когда ты споткнешься, чтобы накрыть тебя волной, заставляющей выть и умолять.
Если болит душа, ничто не помогает.
Только терпение и время.
Время и терпение.
...Наверняка многие ожидают услышать историю о Золушке.
Девочка из провинции, страдающие алкоголизмом отец и мать, школа №13, экономия на завтраках и обедах, чтобы купить себе новый бюсгалтер, мечты о карьере актрисы, а потом внезапно сбивший меня на дороге "Lexus", шикарный мужчина за рулем, палата в больнице скорой помощи, дорогие подарки невинно сбитой девушке и любовь до гробовой доски.
Нет, это не про меня.
Я выросла в прекрасной семье. Мой отец был предпринимателем и владел мебельной фабрикой, мать была пианисткой с консерваторским образованием, которая, будучи лишена необходимости самой зарабатывать деньги, развлекалась тем, что вдалбливала на частных занятиях в головы нерадивых учеников нотную грамоту.
Каждое лето мы ездили отдыхать. Сначала - Коблево, Одесса, Крым, потом, по мере роста отцовских доходов - Румыния, Болгария, Турция, Израиль, Индия, и так далее. Однако, несмотря на достаток в семье, я не была видной тусовщицей, не была скандально известна как зажравшаяся папенькина дочка, не одевалась по последней моде, хотя у нас всегда были возможности для этого.
Дело в том, что я никогда не считала себя красивой.
Вот так - не считала. Породить умницу и красавицу в одном флаконе у родителей не получилось, поэтому я была умницей, а моя старшая сестра - красавицей. Мне с детства говорили, что Софье дорога в манекенщицы, а мне - в доктора наук, и мысль об этом так срослась со мной, что я даже не шевелилась для того, чтобы купить юбку покороче или кофточку с глубоким декольте, или, не дай бог, покрасить волосы. Я не была "синим чулком", я просто была тихоней, никогда толком не пользовалась косметикой, всегда читала - за едой, на ходу, в транспорте, - занималась плаванием и, как мама, играла на фортепиано.
И опять же, наверняка, все ждут того, что я скажу «я никогда не гуляла с мальчиками»… Но нет, снова ошибка.
У меня были разные парни. Были такие, которые водили меня в театры и на концерты, с которыми мы обсуждали Кафку, Кеико Мацуи и Бертолуччи. Были и совершенно противоположные, с которыми мы ходили на дискотеки, накуривались марихуаной и, как ненормальные, ржали над идиотскими американскими комедиями. В какой-то момент мне даже казалось, что мне хорошо и интересно с ними, что мы интересуемся одним и тем же, и что может разговаривать сутками напролет... Но через какое-то время это чувство пропадало. Мальчики чувствовали давящий на них груз прочитанных мною книг, и быстренько сбегали, оставляя в воздухе запах терпковатого парфюма. Я только делала безучастное лицо, жала плечами и удалялась читать дневник Дали или еще что-нибудь в этом роде.
Страдала ли я по ним?
Признаться честно, поначалу – да. Я ходила из угла в угол и думала, что же со мной не так. Подходила к зеркалу, рассматривала собственное лицо – пухлые губы, серо-синие глаза, тонкий прямой нос, чуть припорошенный веснушками, - и пыталась найти там хоть что-нибудь «не такое», что могло бы отпугнуть кавалеров, которые с моим восемнадцатилетием плавно перекочевали в категорию женихов. Не находя в своем зеркальном двойнике ничего выдающегося, я со вздохом удалялась куда-нибудь на веранду или в беседку и курила одну за другой, размышляя о собственных несовершенствах.
Однажды мать, застав меня за этим занятием, устроила мне допрос с пристрастием насчет причины моего тусклого настроения. Первые десять минут я строила клиническую идиотку, мол, тебе кажется, это у меня не слезы, а просто жирный крем для лица, но потом раскололась. Мама грустно усмехнулась и рассказала мне притчу про яблоневое дерево. Дословно я ее не воспроизведу, но смысл был таков: все женщины – это яблоки, висящие на дереве, и зачастую мужчины, не желающие слишком напрягаться, срывают те, что висят на уровне глаз или на расстоянии вытянутой руки. Бывают, конечно, и такие, кто возьмет стремянку и залезет повыше, выберет яблоко получше. Бывают третьи – кто подымет яблоко с земли, чуть подгнившее, но все же вкусное… А яблоки, висящие на верхушке, самые спелые, самые наливные и красивые, висят и думают: «Господи, ну что же со мной не так?..»
Ни слова не сказав о вреде курения (чего я больше всего боялась), мама взмахнула белым палантином и медленно пошла в сторону дома, оставив меня наедине с разбушевавшимися мыслями о мужчинах и жизни в целом.
В течение недели от того разговора у меня произошел государственный переворот в голове, - «король умер, да здравствует король!» - и жить стало чуточку легче. По крайней мере, меня больше не тяготил вопрос о том, что со мной не так, все более-менее встало на свои места, и вскоре, свыкшись с новым взглядом на жизнь, я зашагала вперед. Через какое-то время у меня снова появился кавалер, потом еще один, потом, в хронологическом порядке они исчезли из моей жизни так же незаметно, как и появились.
Вечерами бывало грустно, и я ходила гулять сама, или с сестрой, делясь с ней событиями дня. Но страдать по тем, кто не выдержал рядом с собой умную женщину, я перестала. В глубине души поселилось осознание того, что желторотые ребята, не умеющие самостоятельно надеть презерватив, не для меня, что мне нужен кто-то, кто будет старше, умнее, опытнее и сильнее. В общем, я пришла к выводу, что мальчики меня не интересуют.
.... Мы говорили, говорили о разном - начиная от погоды и заканчивая философией, и не возникало неловких пауз от недостатка знаний, как это обычно бывало в разговорах с моими «недоженихами». Я наслаждалась каждым словом нашего разговора, каждой меткой фразой, как своей, так и его, и минут через десять проговорила про себя: «О, Господи, кажется, он мне нравится».
Поболтав еще какое-то время, Володя поежился и сообщил, что он не против прокатиться куда-нибудь пообедать вместе, и его приглашение окончательно добило остатки моего здравого смысла, - я была готова ехать куда угодно, только бы не прерывать нашего общения. Я уже не думала о том, что будет дальше, повезет ли он меня к себе, или не повезет, а если повезет, то что он будет там со мной делать. Терять мне было нечего, даже девственность, которая была утеряна какой-то из пьяных ночей после дискотеки неизвестно с кем. К тому же, меня в те мои восемнадцать никто никогда не приглашал пообедать. Именно пообедать. Меня приглашали на кофе, чай, коньяк, но уж никак не пообедать – на это у моих молодых людей просто не хватало фантазии, или обед с девушкой для них символизировал начало семейной жизни, не знаю.
Мы заехали в недорогой ресторан, перекусили, и еще после полутора часов споров на тему уместности философии Дао в рамках современной жизни и разговоров об искусстве, он предложил мне быть его любовницей. Возможно, это выглядит абсурдно, я не спорю, но тогда это для меня выглядело так, как если бы из чащи леса на белом коне выехал принц и предложил бы быть его королевой в далеком и прекрасном королевстве. Передо мной распахнулась дверь в мир, который бы мне никогда не дали гуляния за ручку под луной и поцелуи под фонарями, мир самодостаточных, умных, интеллигентных и взрослых людей, к которому я так отчаянно тянулась...
И вот, фраза:
- Ты хочешь стать моей любовницей?
Я открыла рот, чтобы сказать что-то, отдающее девичьей гордостью и неподкупностью, но Володя перебил меня:
-Нет, на самом деле, послушай… Ты действительно мне очень понравилась, а я не всем делаю такие предложения. Подумай хорошенько – у тебя будет отдельная квартира, дорогая одежда, драгоценности… Хотя нужны ли они тебе, - грустно усмехнулся он, разглядывая мои часики от Cartier с россыпью мелких бриллиантиков, - просто подумай. Ты хочешь стать моей любовницей?
Дело было даже не в одежде и бижутерии, и не в количестве собственных квадратных метров пола, окруженного стенами из какого-нибудь эксклюзивного котельца… Я так отчаянно хотела вырваться из этого замкнутого круга постоянно сбегающих мальчиков-неудачников, не дающих мне ничего, кроме кофе за их счет и билетов в кино на последний ряд, что была готова уйти за первым встречным, протянувшим мне руку из-за двери с надписью «Настоящая жизнь».
Я думала около минуты, и мне казалось, что Володя, сидевший напротив, слышал, как скрежещут и позвякивают шестеренки и пружинки у меня в голове, формируя одно-единственное слово:
-Да.
...-Тебе ведь, наверное, одиноко жить самой, - сказала я.
Надя задумчиво пожала плечами:
-Не то, чтобы... Хотя да, бывает. Бывает жутко тоскливо, когда приходишь домой, а тебя встречает пустая прихожая, зияющая пустотой в углах. Сначала я не могла спать там одна, представляешь?
Я кивнула, и Надя продолжила:
-Очень страшно было по ночам. Я лежала под одеялом и слушала, как квартира живет своей жизнью: тихонько поскрипывают паркетные половицы, будто кто-то крадется на цыпочках, как включается и выключается холодильник, негромким гулом извещая о том, что он еще работает... Одиноко было. Настолько, что я слышала тиканье часов в соседней комнате, или чьи-то шаги в подъезде несколькими этажами ниже.
Надя теребила салфетку, нервно улыбаясь уголками рта.
-Но потом стало легче, - вздохнула она, - я как-то свыклась, устроилась на работу. Времени стало меньше, и мучительно вслушиваться в звуки перед беспокойным коротким сном я перестала, понимая, что если сию секунду не провалюсь в черную пустоту закрытых век, то завтра встану с синяками под глазами. А если спать не хотелось, я вставала и начинала убирать.
-Ночью? - удивленно улыбнулась я.
-Ага, ночью. Тихо так, чтобы никого не разбудить - стены-то как картонные... Потихоньку вылезала из-под одеяла, брала веник и подметала, потом вытирала пыль, мыла полы, еще там что-нибудь... Раскладывала разбросанные вещи по местам, ставила обувь в одну линию, даже продукты в холодильнике по цвету упаковки расставляла, - Надя грустно рассмеялась, - даже до такого доходило. Степень убранности моей квартиры была равна степени хреновости моего душевного состояния - чем чище, тем хреновее. Иногда, приходя домой уставшей и злой, и видя бардак, я радовалась, - значит, вчера мне было хорошо... Настолько дикая, невыносимая, неподъемная тишина была вокруг, что казалось, барабанные перепонки в ушах не выдержат тяжести и лопнут. И каждый раз, нагибаясь за чем-нибудь, я ждала, что вот-вот из уха потечет струйка крови, и гадала, из какого первым - правого или левого.
Замолчав, Надя отпила небольшой глоточек кофе, вытянула сигарету из моей пачки и закурила, выдыхая дым в сторону, чтобы он не попал мне в глаза. Она сидела передо мной - такая хрупкая, взъерошенная от только что прошедшего дождя, сосредоточенно глядящая куда-то сквозь прозрачно-зелеными глазами, словно пытающаяся разглядеть на изнанке воздуха какую-то надпись, написанную неразборчивым мелким почерком.
Я коснулась ее ладони кончиками пальцев. Надя заулыбалась и сжала мою руку в своей - ее рука была холодной и чуть влажной, как речная рыбешка, а сквозь молочно-белую кожу просвечивали бирюзовые прожилки вен.
...-Стать молодой любовницей богатого мужика, похожего на пивную бочку, обтянутую деловым костюмом-тройкой от какого-нибудь Hugo Boss, и быть рядом с ним неотлучно, потому, что тебе платят за это деньги? Ну ладно, не деньги, а платья, бриллианты, красивую жизнь... Это же банально, как яичница на завтрак. Когда лень или некогда думать, что приготовить, готовишь яичницу - проверенное временем блюдо, более-менее утоляющее голод и не бьющее по бюджету. Когда не знаешь, какой образ жизни вести, кем быть, перебираешь в голове уже известные человечеству сценарии - проститутка, заучка, семейный человек, бомж, чья-то любовница, - выбираешь наиболее тебе подходящий и действуешь в соответствии с вековыми инструкциями. Что может быть банальнее? Только яичница на завтрак.
...