Шура, Великая охотница
Она постоянно охотилась. Фокстерьер Шура. Белая голубка. Так я её звала. Страсть моя к ней была неописуемой. Я прощала этой собачке все. Всегда. Хотя – как можно прощать животное? Наверное, это прощенье можно назвать наивной добротой и пониманием сущности существа. Я была счастлива уже потому, что она есть у меня. И неважно было, доставляет ли она мне хлопоты и горе наряду с неугасимой горячей радостью – только лишь потому, что сногсшибательно красива. Она тешила мои глаза своими идеальными статями. Своим ослепительно белым руном. Глупыми, чёрными, кокетливыми очами. Она любовно выглаживала мою кожу узким, розовым, почти неосязаемым языком, схожим с дуновением тёплого ветерка. Услаждала мой слух истинно сучьим голоском, различимым среди любых шумов…
Да бесконечно можно описывать Красоту, которую иногда выдает природа в безраздельное личное пользование кому-нибудь из нас.
Крови в ней были рабочие, чемпионские, международного класса. Потому весь смысл её жизни заключался в поиске и преследовании жертвы.
Впервые она поймала домашнюю крысу, когда ей было всего четыре месяца. О, как мне было приятно! Как я гордилась её успехом! Я ещё не знала и не подозревала, какие несчастья и травмы самого разного свойства поджидают меня в том куске жизни, где было отведено место Шуре.
Гуляли мы повсюду, и без поводка. Слушалась она беспрекословно... если рядом не пахло дичью. Но… Однажды в больничном парке в некошеной траве мелькнула юркая ондатра в пламенной шкурке. Шура взлаяла и бросилась по струе запаха за ней. Только белый обрубок хвоста взрезал поросли шелковистого мятлика. А впереди – теплотрасса, в резком перегибе уходящая под землю! Обмотанные органической тканью трубы! Колючая пухлая стекловата! Именно туда, под обшивку, стремилась крыса, а Шура её нагоняла!
Как я настигла их, до сих пор для меня секрет. Успела в последний, смертельный для Шуры, миг. Ведь из-под земли возврата не было… Успела ухватиться за жесткий хвостик-корешок и вырвала собаку из-под обмотки – словно репку из грядки. От злости я подняла её к небесам и проорала утробным голосом: «Убью! Своими руками!». Шура покорно болталась между небом и землёй. Ведь и это было заложено в ее генах: висеть в хозяйских руках, если владыка того возжелает. Глаза её были пусты и тупо уставлены в щель, куда ускакала горяченькая, пахучая, огненношёрстая крысочка, наполненная восхитительной звериной кровью. Тяжко вздохнув и ощутив свою любимицу в полной мере, я пристегнула поводок к мохнатой белой Репе и только тогда опустила ее на траву…
После этого мы нашли для прогулок идеальное место. Там можно было ничего не бояться. Это было необозримое футбольное поле, сплошь засыпанное опилками и стружкой. Мы приходили на поле рано утром, когда тишина резала уши. Когда вставало над крышами домов дымящееся заревом солнце. Когда мелкие птахи начинали сонно перекликаться в деревьях, а кошки досматривали по подвалам свои теплые мурлыкающие сны.
Мы бегали друг за другом! Кричали и пели на два голоса! Взметали опилки! Валялись! Обнимались! А потом вычёсывали древесную мелочь из моих волос расчёской, а из Шуриной поросли – собачьей щёткой.
Но и здесь нам не суждено было долго наслаждаться безоглядной свободой.
Однажды, когда мы шли на поле по трамвайным путям, Шура изобразила молниеносный челночный поиск. Туда, сюда… Хвать! И в пасти её затрепыхалось что-то живое. Я подскочила… Боже мой! Голубок, сшибленный трамваем! Недолго он бился. Шура моментально придавила его. Расстроившись, я отобрала птицу и положила в канавку между шпалами.
Как обычно, мы разыгрались. Совершенно осчастливленная, я на секунду замерла, лежа на опилках и глядя в небо. И тут тишина пронзила меня до… Я не услышала ни быстрого дыхания, ни привычного урчания, ни шороха стружки под ногами моей неугомонной собаки. Вскочила, огляделась и увидела: несётся моя Шура, расплескивая уши по сторонам головы, между рельсами. А навстречу ей, гремя, раскачиваясь, шипя рогами по проводам, неумолимо двигается чудище по имени Трамвай. Она бежала к законно добытому голубку, которого я у неё отняла.
Я выскочила на шпалы и… Не помню, что кричала. Обычно я самыми страшными словами ругала свою непутёвую талантливую охотницу за нарушения дисциплины. Но состояние моё было таковым, что – не сойти мне с места! ЧТО для меня жизнь без этой неуправляемой красавицы?! Как я буду дышать, есть, работать, если увижу её тело… раздавленное… обездвиженное навсегда… окровавленную, слипшуюся белую шерсть…
Встала я на путях, уперлась в небо головой, а в землю ногами – и подняла руки!
Трамвай зарычал, закричал сигналом, загремел всеми своими железками. И остановился.
В этот момент Шуры нырнула под него. Ничего не слыша, не видя и не осознавая, я подошла к кабине водителя и встретила белую, маленькую, курчавую собачку, вышедшую ко мне из-под брюха замызганного грязью ТАНКА. В подрагивающих челюстях Шура держала голубя. Молча подняла я её на руки и сошла с рельсов. Разжала ей челюсти и вынула голубка. Забросила его за забор. Люди в окнах застыли в молчании. Глаза их походили на чёрные дырки. Губы – на гузки.
Медленно трамвай набрал ход и покатил дальше. Я села на траву. Шурка легковесным тёплым лепестком касалась моих щёк. Может быть, я плакала?.. Не помню… Это знала только Шура.
А вскоре она мне отомстила за всё сразу. Да так, что я до сих пор не могу забыть, каким негодованием пылала моя страстная натура! Как я рвала на себе волосы от бессилия, не сумев победить Шуру при всём своем интеллекте и богатом инструкторском опыте, при массе тела, превосходящей в десять раз массу тела противной собачонки!
Гуляли мы, гуляли – и догулялись. Шура в очередной раз сделала коронный молниеносный рывок – и схватила Дохлого Голубя! Ну, это, скажу я вам, вообще было позорнейшим поступком! Охотничья собака схватила падаль! Потом только я поняла, что это была настоящая месть мне. Ведь несколько раз я отбирала у нее добычу. Выкидывала. Не хвалила, но ругала. Последней каплей для неё стал случай на трамвайных путях. И вот природа-матушка наказала меня. Отомстила за шурино унижение. Шура впервые ослушалась и не разжала зубы. Как я её ни уговаривала, она, набычившись, угрюмо глядя в землю, отворачивалась от меня, своей богини.
Нести домой дохлую птицу?! Где нас ждал мой второй фокс Билли Бонс?! Существо чрезвычайно злобное и несговорчивое?! Он бы не пустил нас на порог! Дал бы нам прикурить за такое «преступление»!
Так ходили мы часа два, почти ненавидя друг друга. Ничто её не брало. Когда стемнело, отчаявшись и наобещав ей кучу всяких неприятностей, я направилась к дому родному. Сначала, разумеется, позвонив маме по мобильнику: «Запри, пожалуйста, Билю в комнате!». Что она и сделала.
Вошли мы, горе-охотники, в квартиру… И тут меня осенило!
Взяла я Шуру на руки, внесла в ванную комнату, поставила в ванну и окатила со всем моим распалившимся удовольствием из душа холодной водой!!! Ура! Чудо свершилось! Позорная добыча выпала из горячей, неутомимой, кровожадной, ненасытной пасти! Победно вскричав, я схватила птицу и мигом забросила в мусорное ведро!
Гип-гип! Человек победил собаку!
И тут же вернулось ко мне привычное, но такое удивительное состояние непобедимой ничем влюблённости в белую собаку Шуру.
Это было неповторимо. Кто пережил, тот знает.