Во дворе проводится массовая ампутация: наши чудные многолетние тополя превращают в уродливые обрубки. Соседи из дома напротив приникают к окнам и наблюдают за экзекуцией. Я не знаю, что они чувствуют. Мы перезваниваемся с моей соседкой, живущей этажом ниже и пытаемся утешить друг друга надеждой, что уж «наш» тополь, конечно, не тронут. «Наш» тополь – дерево, вымахавшее выше пятиэтажки. И мы , живущие на верхних этажах, и гости во время визитов обязательно подходим к окнам и любуемся его буйной кроной: нежно – зеленой с дурманящим клейким запахом весной , со зрелыми листьями величиной с ладонь в разгар лета и чем – то напоминающей спокойного, шагнувшего за сорокалетний рубеж человека , постукивающего в заплаканное окно с рассказом об осени.
Сейчас середина октября. Доносится звук пилы… За ветви еще цепляется последняя листва, а ветвям уцепиться не за что, и они с глухим стуком падают наземь, где вздрагивают еще несколько раз, как живые и замирают.
Двор между домами становится голым. Несколько лет деревья стояли нетронутыми, взгляд купался в солнечных бликах на трепещущих листках. Эффект был двойной: та же картина отражалась в квартире на стенах. Даже не сказать, что отбрасывала тень, именно отражалась, внося в дом и свет, и трепет.
Не выдерживаю настойчивого жужжания пилы, выглядываю снова в окно и ударяюсь о взгляды соседей. Теперь мы просто вынуждены смотреть друг на друга. Будут чужие глаза ощупывать мои окна, свет или тьму в них, наши силуэты, жесты, жизни наши… Вниз страшно взглянуть: каждый тополь напоминает обрубленную ногу, подогнутую в колене, с нелепым пучком веток, оставленным сбоку. Такое скромное количество тополиных ветвей, мы обычно приносим в дом перед майскими праздниками, истосковавшись за бесконечную карельскую зиму по ароматным круглым зеленым пятачкам.
До «нашего» тополя очередь пока не дошла, а одно из деревьев спилили полностью. Перевожу взгляд в другую сторону. Там Ладога. Мы называем это «смотреть на море». Вода, вбирающая темноту под тучами и неожиданно светоносная там, где небо под ней ясное. Острова и берега, основной облик которых составляют треугольники елей. И тем милее для глаза золотые облака берез, тем нежнее касаются сердца мягкие трогательные веера лиственниц.
Скоро краски исчезнут, останутся лишь оттенки черного и серого. Сопротивляющиеся до последнего волны покорно улягутся и дадут сковать себя льдом. Я буду подходить к окнам и отчаянно искать яркое пятно. Буду пытаться свыкнуться с мыслью, что ни синевы, ни зелени, ни золота не увижу долгие месяцы. Все изменяется и откладывается до самой поздней весны. До весны… Тепло – до весны, цвет – до весны, возможность чувствовать легкие поцелуи ветра на побледневшей за зиму коже – до весны! И жизнь, и любовь – до весны. Хотя любовь выбирает свое время сама, не глядя - какой «минус» за окном, не разбиваясь о льдины, не шарахаясь от поруганных пилой деревьев. Она просто придет, все окрасит, растопит, отогреет. Только сердце надо держать всегда открытым, не переставать ждать, не прослушать: шаги у любви легкие и быстрые, не проскочила бы мимо! Не пришлось бы снова вздыхать до весны…