ГЛАВА 3. Иван-дурак и матрос Железняк.
Шел Иван и думал: «Что за город? Что за страна? Что за народ? Того и гляди, - ни за что, ни про что. А кого есть за что, того - ни за что…». Иван тряхнул головой. В чем дело? Он даже остановился и огляделся. Вокруг него толпами валил народ. В глазах рябило от обилия лозунгов, плакатов, портретов, транспарантов…
Ближайшая к Ивану толпа тащила портрет благообразного бородатого мужчины в форме полковника русской армии. Иван-дурак не удержался и спросил толпу: кто, мол, это такой чинный да благородный. В ответ услыхал:
- Это наш царь-батюшка, самодержец всея Руси, российский император Николай Второй. Окаянные большевики пристрелили его вместе с царицей, царевнами и царевичем под Екатеринбургом. Сие преступление до сих пор окутано таинственным туманом уральских болот. А мы - монархисты - сегодня, 18 мая, отмечаем день памяти Николашки, последнего настоящего царя, помазанного святым елеем на царство.
Толпа запела «Боже, царя храни». Подивился Иван услышанному, песенку до конца дослушал и спросил:
- Не боитесь ли вы, люди добрые, за такую самодеятельность схлопотать по шее или двадцать лет без права переписки?
- Не-а, - ответили ему. - Нынче вся страна - Сибирь. Все можно. Забирайся на колокольню повыше, если сумеешь, и колоколь, плюралируй от души. Вон, смотри, несут портрет бывшего пастуха и главного кукурузовода заполярного круга Хрущева. Или нет, кажись, это коневод Лужков. Да кто их разберет, лысых-то. Вон тоже лысый, но с бородкой - Володька Ульянов, немецкий шпион. И дальше он же, только в кепке. Нет, постой. В кепке, но без бороды, - это опять Лужков, тайный японский сектант, а, может, и не тайный, и не сектант, и не японский. А вот и волосатые показались: Сталин, Брежнев, Черненко, Ельцин, еще кто-то… Новых в последнее время поприбавилось. Всех и не упомнишь. Вот опять лысый, но с пятном - Мишка Меченый. Живьем шагает, любитель общаться с простым народом. Ну их! Наш Николашка - самый лучший.
- Это чем же? - Удивился Иван.
- А хотя бы тем, что был законным, всамделишным царем. Эти все, которые после него, - напрочь самозванцы и безбожники. Сами в страхе жили-живут и народу извели-изводят не счесть. А всего-то и наделали, что построили коммунизм в одном отдельно взятом московском кремле, да и тот ущербный, с душком, на крови. Зато претензий к народу да собственных амбиций - хоть отбавляй. Опостылели до тошноты. Царь-батюшка - другое дело. Он - помазанник Божий. Сызмальства приучался заботиться о своих подданных. Он по праву рождения обязан был печься перво-наперво о своем народе. Если простому Ивану хорошо, то и царю не грех расслабиться. Но ненадолго … Прощай, мил человек.
Монархисты откланялись и двинулись дальше. А с Иваном поравнялась толпа, колыхавшая портрет лысого в кепочке набекрень. Выглядел он, в отличие от царя, безобразно. Рыжая бородка острым клином резко выступала вперед, как бы пронзая всех, встающих на пути ее носителя. Злющий прищур глаз выдавал меткого, азартного и беспощадного охотника. Толпа изо всех сил трахала по мостовой левой и благим матом орала: «Смело товарищей в жопу!». У каждого из толпы на сердечной стороне груди дрягались грязно-алые тряпки. Разило сивухой. Из толпы вывалился здоровенный амбал, как бы матрос Железняк, перепоясанный крест-накрест пустыми пулеметными лентами, и подскочил к Ивану.
- Эй ты, деревня! - заорал он на Ваньку хриплым, насквозь прокуренным голосом. - Загнать бы тебя в ликбез, да времени в обрез. А ну, мордой к стене, руки-ноги в стороны!
Иван хотел, было, возмутиться, но вовремя заметил дуло нагана. И когда только матрос успел достать? Делать нечего. Пришлось Ивану принять заказанную позу. Матрос тренированными омоновскими движениями быстро и тщательно обшарил его, ничего не нашел и огорчился. Но вместе с тем подобрел и начал, размахивая стволом, читать политграмоту.
- Ты, деревня, обязан идти с нами. Если не пойдешь, революция для тебя станет опасной. И нам все равно, кто ты: кулак, середняк или бедняк. И нам все равно, с кем ты: с нами, против нас или сам по себе. В любом случае житья тебе не будет. Ты - элемент в корне мелкобуржуазный. От нас пощады не жди. Ты - темный. Тебя надо просвещать. Смотри на портрет и запоминай. Это - Ленин, вождь мирового пролетариата.
- А повернуться можно? - спросил Иван.
- Повернись, - разрешил матрос.
Иван с поднятыми вверх руками повернулся и стал внимательно вглядываться в портрет вождя, тот в свою очередь насмешливо разглядывал Ивана.
- Ну, запомнил? - прохрипел матрос.
- В общих чертах да. А разрешите поинтересоваться, нет ли где поблизости вождя мирового крестьянства?
- Что? - матрос чуть не задохнулся от Ванькиной наглости. - Ты что, деревня, мумукнул?
- А ничего, - Иван опустил руки. - Я что, Ленина не видал что ли? - Ивана пробрало. Все-то его пинают, оскорбляют, то в шпиона, то в кулаки, то в дураки записывают. Кому он в родной стране плохо сделал или чем навредил? Надоело. - Ты, матросик, брось крутым прикидываться. Кто вы такие, чтобы я с вами шел и куда?
- Ты, деревня, - матрос покрылся багровыми пятнами, - полегче на поворотах. Мы - рабочий класс. Идем прямой дорогой в коммунизм.
- В коммунизм? Это в Кремль что ли? - Уточнил Иван.
- Не скаль зубы. Получишь! - матрос занес было кулак, чтобы ударить Ивана, но вдруг передумал и вместо удара просто махнул рукой. – А что с тебя, дурака?.. Не в Кремль, а к Кремлю. Кто нас в Кремль пустит? Хотя там живут наши главные слуги. Так говорил этот самый Ленин. Он завещал своим соратникам служить нам и обещать построить для нас светлое будущее.
Тут матрос тяжело вздохнул, сунул дуло нагана в рот и стал им задумчиво ковырять в зубах. Сухо щелкнуло. Иван вздрогнул. Матрос усмехнулся и спрятал ствол за пазуху. Потом достал из кармана красную пачку сигарет «Прима» с нарисованным на ней все тем же Лениным и надписью «ностальгия», закурил и продолжил:
- Оно, конечно, обещанного три года ждут. Мы ждали три и еще семьдесят. Не то, чтоб заждались … Мы - люди не гордые. Можем ждать, сколько угодно. Да вот слуги. …Обещать перестали. На бабки кинули, суки. Нас же стыдят и нам же предлагают каяться. А чего нам стыдиться? Стыдно, когда видно. У нас же и смотреть не на что. И каяться нам не в чем. Мы ни в бога, ни в черта не верим. Значит, и греха на нас нет. Грех, он для того грех, кто понимает, что такое грех. В общем, наши слуги разводят нас по понятиям. А какие у нас понятия? Мы сегодняшний момент истины понимает так: водка - дрянь, в голове - дурь, в кармане - дефолт, мать их за ногу. Жрать охота - невмоготу. Вот мы и хотим все опять перевернуть. Пусть снова начнут обещать. А за нами дело не станет. Если надо, мы горы свернем, моря осушим, реки вспять повернем, леса под корень вырубим, буржуям-олигархам кишки наружу выпустим.… Да что там, мать честная! Россию под откос пустим. Лишь бы не было войны…
Матрос замолчал и принялся ожесточенно играть желваками на скулах. Внезапно он смачно сплюнул, затушил сигарету о ладонь и зло зашипел:
- А что война? Теперь война - зрелище. Хошь, не хошь, - смотри, а то и участвуй. Правда с ложью спуталась. Все карманы наизнанку вывернули. Патроны купить не на что. Тьфу!.. Видал, монархисты ходят? Царя хотят. Худо, мол, без царя. Ясно дело, что худо. Царь должен быть. Особенно в голове. А кто с царем в голове? Вот в твоей дурьей башке есть царь? Отвечай! Есть? Что молчишь? Не прячь глаза! Пристрелить бы гада, да нечем…
Взгляды Ивана и воинствующего верного ленинца скрестились. Посыпались искры. Запахло сероводородом. В мозгу Ивана ярко вспыхнула лампочка Ильича и тут же лопнула. Иван «поплыл». Его голова яростно завертелась из стороны в сторону. Реальная действительность начала интенсивно отражать сознание. И поплыл Иван по Беломорканалу в Белое море, оттуда - в Баренцево и дальше прямо в Северный Ледовитый. Поднырнул под вечные льды и ткнулся носом в земную ось. Залез дурак в нее и сиганул вниз, в самое земное пекло.