(из цикла «Неисповедимы пути любви»)
…История их уникальна. В течение семидесяти лет он добивался ее любви, написав ей горы писем и посвятив сотни стихов. Но и сегодня вовсе не уверен, что достиг своей цели, хотя и прожил с ней 63 года.
…Их первая встреча случилась в Житомире, в 1937-м. Утром он вышел во двор и увидел у колодца удивительно красивую девушку. Но было в ней что-то еще такое необъяснимое... Его сердце дрогнуло, словно узнало ее. Назавтра он преподнес ей роскошный букет, обчистив клумбу городского парка и затаившись от милиционеров, явившихся по вызову на оскверненное место. Девушка подвига не оценила. «Как тебе не стыдно! – сказала она ему. – Ведь это же общественный парк!»
Возвращаясь домой, в Харьков, он думал только о ней и с дрожью в сердце вспоминал, что едва не отказался от этой случайной, и, как оказалось, судьбоносной поездки в Житомир, куда его так долго уговаривал поехать двоюродный брат.
…Едва зайдя в дом, он потребовал от родителей немедленного переезда в Житомир. Ему было всего 15, он еще учился в школе, и те, естественно, отказались. Тогда он начал писать девушке письма. И в каждом были стихи, посвященные ей. Он воспевал ее красоту, и всякий раз находил для этого новые слова: когда любишь - они приходят сами.
Она тоже писала стихи – о Пушкине, о природе, о чем угодно, но не о нем. И не для него, а для себя. Зато оба любили Есенина, стихи которого знали наизусть и, начиная читать их, едва могли остановиться.
Насколько ей тогда был важен этот мальчишка с его стихами - ей, которой оказывали внимание многие юноши, а затем и мужчины (к тому же он был на два года младше) – она и по сей день не знает. Но судьба сводила их вопреки всякой логике и смыслу – да и есть ли она, эта логика, у любви?
На следующем витке их свело в Одессе, куда его, забритого после школы в армию, направили служить, и где к тому времени уже училась в университете она. Его отпускали в увольнение раз в месяц, и он шел к ней через весь город, тщательно вытирая на пороге дорожную пыль со своих ботинок.
За ней в ту пору ухаживал солидный человек, кандидат наук из университета, где она училась. У него была дача под Одессой и он курил папиросы «Казбек» - предмет роскоши по тем временам.
Так они и проводили вечера втроем, сидя за столом в ее комнате. Кандидат наук (впоследствии Миша в шутку прозовет своих соперников, которых у него будет очень много, «зосями») небрежно вытаскивал из пачки папиросу «Казбек», а юный новобранец демонстративно скручивал «козью ножку», набивая ее ядреным самосадом.
Однажды «зося» потерпел фиаско. Ему пришлось порвать загодя приобретенные для себя и барышни билеты в театр, после того, как она безапелляционно заявила: «Мы не можем пойти сегодня в театр, ведь Мише дают увольнение всего раз в месяц!»
Однако провожать Мишу на фронт Келина не пошла. Ей было неудобно: а что подумают люди, ведь она ему не невеста, он ей не жених. К тому же, подобно многим, она думала, что война будет недолгой – дня четыре, не больше. (В этом месте рассказа я не выдержала: «Но ведь его же могли убить!» А потом поняла, что эмоция моя неуместна. Наверное, в ту пору он не был для нее так важен, как была важна для него она.)
…1941-й был самым тяжелым. Он участвовал в тяжелых боях на южном фронте, но больше вместе со всеми отступал («Стыдно признаться, но мы тогда отступали настолько стремительно - по 30-40 километров в сутки – что называли происходящее «драпом» - но так, чтобы это не достигло ушей «СМЕРШевцев»). В те месяцы вообще невозможно было определить, где проходит линия фронта.
Потом начались тяжелые оборонительные бои за Кавказ. Стрелковая дивизия, в которой он служил, пошла на прорыв – из трех с половиной тысяч человек прорвались только 167, и в том числе он, сохранившие дивизионное знамя. За этот бой он получит впоследствии Орден Красной Звезды, а за знаменитый штурм Сапун-горы в районе Севастополя – Орден Отечественной войны.
…Война для него неожиданно закончилась в 1944-м. Его часть готовили к переброске в Румынию, но неожиданно оставили в уже освобожденном от врага Крыму. Офицеры – и в том числе он, в ту пору командовавший ротой - рвались в бой, писали рапорты с просьбой отправить их на фронт: пройдя всю войну и уцелев в самых кровопролитных сражениях, они хотели дойти до Берлина. Рапорты оставались без ответа, и никто не объяснял причину, по которой их продолжали держать в Крыму.
Все разъяснилось достаточно случайно. Однажды утром он услышал разговор направлявшихся на рынок местных торговок. «Ты не знаешь, почему у нас в Ялте улицы вымыли с мылом?» – спросила одна другую, а та ответила: «Так ведь сюда же должны приехать большие шишки! Может, и Сам…Разве ты не слышала?». Он понял, что его часть оставили на охрану Ялтинской конференции.
Время проезда правительственных машин по каждому участку дороги сообщали с точностью до секунды: мимо проносилась кавалькада одинаковых автомобилей с зашторенными окнами. И потому разговоры местных жителей о том, что кто-то видел Молотова, а кто-то и «самого» (!) вызывали у него улыбку.
…Первое письмо он получил от нее в 1943-м. Их часть тогда вела тяжелые бои. Забегая вперед скажу, что герой мой, вчерашний школьник, вступив в войну рядовым красноармейцем, закончит ее с майорскими погонами: типичная для того времени карьера фронтового офицера. Так что в 1943-м у него уже был ординарец – ефрейтор Лотарев.
Передышка между боями была слишком короткой. И в ответ на слова ефрейтора «Товарищ командир, вам письмо», он едва успел сказать «Потом, потом…», мгновенно провалившись в сон. Когда же пришел в себя и потянулся за письмом, не поверил своим глазам, увидев на конверте знакомый почерк. Она нашла его! И снова полетели письма в оба конца. Ее письма были сдержанными. Она писала о том, как на одной из станций отстала от поезда, с которым уезжала в эвакуацию; как добиралась до Уфы в чем была, с одним паспортом, без денег и еды; как искала его имя в списках раненых, доставляемых в их госпиталь с фронта. Он же писал ей о своей любви, и в каждом письме она находила его новые стихи, посвященные ей:
«Чадит коптилка из консервной банки,
Дочитано твое письмо,
И, кажется, в продымленной землянке
Вдруг солнце яркое взошло.
Забыты горести, тревоги и лишенья,
Вчерашний напряженный бой…
Дочитано письмо в землянке,
Написанное где-то под Уфой».
Писем, включая и довоенные, накопится несколько сотен. Они сожгут их, уезжая в Израиль, в 1990-м (таможня не пропускала за границу писем и рукописей – Ш.Ш.). Что же касается его стихов к ней – он сохранит их в своей памяти и уже в Израиле соберет самодельную книжечку, которую сам же и переплетет, подарив ее жене.
…В сентябре 1945-го он приехал к ней в Житомир без военных трофеев, в чем был, с одним фанерным чемоданом, обитым куском немецкой плащпалатки, и сходу предложил выйти за него замуж:
«Я ждал этого восемь лет. Ты согласна?».
Она уже понимала, что из всех ее поклонников он – лучший. Самый преданный, верный, надежный, заботливый - с таким можно прожить долгую и спокойную жизнь. Проблема была в другом: ей предстояло выбрать между замужеством и аспирантурой, направление в которую она получила после окончания университета.
Он уговаривал ее предпочесть его аспирантуре, используя все свое красноречие, читая посвященные ей стихи и обещая вечную любовь.
ЗАГС работал до шести. Она «сломалась» и сказала «да» около пяти вечера на ТРЕТЬИ сутки. Не веря своему счастью, он потащил ее в ЗАГС. Но там возникло новое препятствие. «А у вас есть разрешение командира части? – спросила работница ЗАГСа. - Согласно положению, я не могу проводить без него регистрацию брака, ведь вы военнослужащий». В течение часа он уговаривал чиновницу войти в его положение и презреть формальное «положение». А в конце не выдержал: «Да есть ли у вас сердце? Ведь вы молодая женщина, и, наверное, любили! Я ждал этого восемь лет!» Как ни странно, но именно эта фраза и решила исход дела: их зарегистрировали буквально за пять минут до закрытия ЗАГСа.
Спустя много лет он напомнит жене об этом дне в стихотворном послании:
«Не обещал тебе когда-то звезд в небесной вышине,
Ты выходила замуж за солдата…»
И в них - еще одна строчка, звучащая как обещание: «Всю жизнь твоим солдатом, с любовью верною пройду…», которому он будет следовать и после того, как с ней случится несчастье. Прикованная к инвалидной коляске, целиком зависящая от него… Он по-прежнему будет видеть в ней ту, которая хранилась в его памяти с 1937-го, и каждый день просыпаться с мыслью – что он может сделать еще для того, чтобы продлить ее жизнь.
Я все забегаю вперед, а надо бы вспомнить еще о том, какую судьбоносную роль сыграла в его жизни она, настоявшая на том, чтобы он пошел учиться в институт, несмотря на долгий – пять лет он воевал - перерыв. Закончив заочно исторический факультет, он стал школьным учителем, потом заслуженным учителем, завучем, проработал в одной и той же школе чуть ли не полвека и ушел на пенсию, окруженный почетом, а главное – любовью своих учеников, которые до сих пор пишут и звонят ему.
Она была его землей, а он ее небом. А разве может небо без земли, а земля без неба?
Кстати, и ее успешная карьера отчасти тоже состоялась благодаря ему, вернее, благодаря часам, которые он оставил ей, уходя на фронт - они по тем временам были большой ценностью. Эти часы он получил, в свою очередь, от друга-одноклассника Жени Смирнова, призванного на фронт несколькими днями раньше. Келина продала часы, чтобы купить билет на поезд и добраться до места, куда был эвакуирован ее университет. Так что в 1945-м она университет уже закончила.
У истории с часами было продолжение. Владелец их на войне выжил и, встретив Мишу, первым делом спросил его: «Может быть, мои часы случайно сохранились? Они – единственная память о моем покойном отце…». (В этом месте рассказа по лицу моего героя пробегает тень: ему нелегко вспоминать ту встречу - он до сих пор ощущает чувство вины).
***
…Мы встречаемся с Михаилом и Келиной Даенман в день Победы, 9 мая. Михаил только что вернулся с митинга ветеранов: на нем пиджак с орденами и медалями. Вскоре приезжают дети, внуки, правнуки. Старший правнук – Митя в этом году идет в армию.
Михаил:
- …Келя была такая особенная… Огромные глаза, внимательный взгляд…Она не признавала никакой косметики. Была очень строгой девушкой, недотрогой – не позволяла абсолютно ничего... Я был в шоке, когда она пыталась мне однажды вернуть деньги за билеты в кино…Она обладала удивительно сильным характером: врачи поражались тому, как, лежа на операционном столе под местной анестезией, она читала им наизусть «Евгения Онегина»…Первый раз я осмелился ее поцеловать в 1938-м, и это было равносильно подвигу! Удивительно, как я за свою дерзость не схлопотал от нее пощечину... Вы не поверите, но вкус того поцелуя я помню до сих пор, хотя прошло 70 лет. Вы спрашиваете, чем она была для меня? Великим счастьем. Если распределить наши роли, то я – ее верный солдат, а она – моя путеводная звезда, ведь только благодаря ее настойчивости я чего-то в жизни добился. Когда мы ссорились, я всегда первым не выдерживал молчанки, говорил: «Ты уж меня извини, наверное, я был не прав». Она была девушка с железной волей…
…вы спрашиваете, как она нашла меня во время войны? Через родителей. Во время войны вся информация стекалась в Бугуруслан, Келя сделала запрос по поводу моих родителей и обнаружила их под Уфой. А я восстановил связь с родителями чуть раньше - благодаря медсестре, которой, очевидно, нравился. Во всяком случае, она зачем-то сохраняла все письма, приходившие на мое имя, когда меня перевели в другую часть. Я узнал об этом случайно – от солдата из своей первой роты и тут же разыскал медсестру. Так до меня дошли, наконец, весточки от родителей, живших в эвакуации в жуткой нищете. Они к тому моменту уже все распродали, кроме моего коверкотового костюма, с которым боялись расставаться – он был единственной памятью обо мне. А нам деньги на фронте были ни к чему: мы даже из юношеской бравады иной раз поджигали от сторублевок «козьи ножки». Я тут же бросился к ребятам – мы собрали денег и отправили моим родителям. Эти деньги их спасли.
…моя жена не любит разбрасываться словами. Ее письма всегда очень отличались от моих, были такими деловыми...где-то на третий год супружества я спросил ее: «Ты меня любишь?», а она ответила: «Об этом еще рано говорить…» Все проверяла меня…наши чувства…до сих пор проверяет…
Келя
- Я никогда никому не показывала его писем и стихов, которые он мне писал. Мне было как-то стыдно, что он так открыто пишет о любви. Недавно приезжала моя самая близкая подруга из Германии – даже ей я не решилась показать книжечку, которую получила он него в подрок. Вот вы журналист, скажите мне, кому все это передать – мои медали, его стихи, посвященные мне? Внучке?
…я обожала свою работу. Меня очень уважали. В трудовой книжке – одни благодарности. Я была на такой высоте, жила своей работой…уезжала, все плакали…я всегда была сильным человеком, а теперь многое изменилось…я от всех завишу…
…в юности мне говорили, что я интересная. Мальчики в школе за мной бегали, писали записочки. А я на все это не обращала внимания. У меня было достаточно предложений, но я замуж не хотела – предпочитала учиться, работать, делать карьеру... меня все так ценили…есть грамоты, медали…Не скажу, что у меня сразу к нему что-то было…он вот мне писал: «Ведь я уеду, и ты меня забудешь, а я буду вспоминать тебя всю жизнь и всю жизнь буду любить». А я ему ничего такого не писала…мы очень разные…может, он стихами меня взял? - другие писали мне прозу… а на фронт я его не пошла провожать, потому что это было нескромно. Да и не лежал он еще у меня в сердце. Мальчик, солдат…За мной ухаживали мужчины более солидные, они были старше…Вообще-то он должен считать себя счастливым уже потому, что был у меня единственным, если уж вы хотите все знать…Первым мальчиком, который меня поцеловал. И я у него была единственная….
- А когда же и вы к нему что-то почувствовали? (улышав мой вопрос, Михаил подсаживается к нам: «О, это даже мне интересно послушать!») За что вы его любите? Или…цените?
- Вы знаете, я слишком люблю правду, честность. Когда я читаю, что какая-то актриса меняет шестого мужа, у меня это вызывает отвращение. Поэтому я ценю в нем его порядочность, так мне кажется… («До конца еще не проверенную…», - вставляет Михаил)
- А кроме порядочности?
- За преданность, верность…мне. («Тоже до конца еще не проверенную», - грустно улыбается Михаил). По-моему, сама наша жизнь уже доказала, что я заслуживаю такого отношения к себе. И так все ясно…
Михаил
-…я счастлив, что прожил жизнь со своей женой. Я ее очень высоко ценю, а правильнее будет сказать – просто люблю…Хватало ли мне ее любви? Я думаю, что человек больше живет своей любовью, которую он отдает другому, а не той, что обращена к нему. Я до сих пор не могу обойтись без того, чтобы не погладить ее по волосам, не поцеловать, хотя она в таком тяжелом состоянии. Любовь – это такое состояние, которое трудно объяснить словами, разложить по полочкам…
Алла, дочь:
-…как-то мама сказала: «Твой отец должен быть счастлив, что я согласилась выйти за него замуж». Что же касается папы – его любовь к маме прошла все испытания и сохранилась до сих пор. Вот сейчас, например, вся его жизнь сконцентрировалась на том, как прошла у мамы ночь, как она себя чувствует, и он готов сделать все для того, чтобы сделать ее счастливой даже в таком ее состоянии, и продлить ее жизнь. Его всегда хватало на все – и на любовь, и на семью, и на работу. В их школе была такая традиция: в конце учебного года ученики награждали учителей самодельными медалями, отмечая те или иные качества. Папа каждый год получал медаль с одной и той же надписью: «за честность и справедливость». И что еще интересно: характеристики, которые он когда-то на них составлял на учеников, впоследствии подверждались. Например, об одном мальчике папа написал: «У него золотые руки» - так оно и вышло. Папа очень тонко чувствовал своих учеников, сопереживал им, и они отвечали ему взаимной любовью. Сегодня им уже под 70, но они до сих пор звонят папе, поздравляют с праздниками.
Митя, правнук:
- …Отношение моего прадеда к прабабушке не кажется мне старомодным. Я так рад за него, что он сумел в себе это сохранить…По-моему, любовь не может быть старомодной: она всегда была, есть и будет. У меня есть девушка…Я, в отличие от прадеда, не пишу ей стихов, но не стесняюсь говорить ей о своей любви…
Шели Шрайман
P.S. …По дороге в редакцию фотокорреспондент поругал меня: «Люди прожили вместе большую жизнь – к чему ты устроила ей этот допрос – как она к нему относится, любит-не любит? Зачем тебе это было нужно?» - «Это не мне было нужно, - сказала я ему. – Прежде всего, это было нужно ей…ему…Ты что, этого не понял?»
Оказалось, что я была права. На следующий день мне позвонила внучка Михаила и Келины и сказала буквально следующее: «Вам удалось добиться того, что оказалось не под силу деду на протяжении многих лет. После вашего визита к нам бабушка не спала всю ночь, а утром попросила меня разыскать вас и передать от ее имени очень важные слова, которые нужно вставить в статью: «Сейчас, когда я анализирую свою жизнь, то понимаю, что не было у меня более близкого и дорогого человека, чем Он. Нам удалось создать прекрасную семью». Дедушка был потрясен и растроган до слез этим запоздалым признанием и просил поблагодарить вас от его имени».
…Я выполнила просьбу Келины и вставила в статью еще один абзац. Во мне история этой пары тоже что-то перевернула…Да что тут говорить… и так все ясно…