Заметки на словах
Но ты, художник, твердо веруй.
Ал. Блок. Возмездие
В наше время можно отмечать столетие кризиса русского символизма (при отечественной любови к траурным мероприятиям), как миру-внимания и миросотрясения: «Как труп в пустыне я лежал…» - глаголил символ устами будущего пророка.
Конечно, многие знают о символизме куда больше автора заметки; есть и такие, кто не знает о нем ничего. И в этом дуализме также – символ и его смысл. Между крайностей мы и продолжим путь мнимого или подлинного воскрешения - всёкрошения в оном и воссоздания – мира художественных символов.
Недовоплощенность теории символизма в невоплотимом – поэзии – справедливо раздражала когда-то его современников и вынудила говорить и признаваться в его кризисе. Впрочем, молодых это только обрадовало, и они быстро сплясали на «костях», не понимая тогда, что творят отходную и себе лично.
Рефрен – музикийский шорох.
Символизм дал свободу, как каналы и оттоки, другим течениям, оставшись свободным и полноводным. Грядет второе крещение символизма в волнах Леты, устремившей память о нем к звукам, отсветам и ряби на темной поверхности. Стоит ли вос-всматриваться в нее?
«…Новое слово в жизни в эпохи всеобщего упадка вышивается в поэзии. Мы упиваемся словами, потому что сознаем значение новых, магических слов… Мы еще живы – но живы потому, что держимся за слова.
Игра словами – признак молодости; из-под пыли обломков разваливающейся культуры мы призываем и заклинаем звуками слов.
Наши дети выкуют из светящихся слов новый символ веры…» - так писал Андрей Белый («Магия слов», 1910), в имени которого - белизна слепящего холста, незамалеванного черным пятном, квадратом небытия, выплеснувшемся в явь из антитезы символу. Такие игры в слова – забавные, а порой жестокие. Но никогда – бессмысленные.
Конечно, сей кризис затронул лишь некие внешние, видимые причины стертости материи символизма.
Главная – тайная, непроявленная суть символа, пролегла зияющей изнанкой, шурша под ногами неведующего, готовая выпорхнуть из-под ног, так и не даровав крылья осторожному либо мнимому.
Символизм – это Любовь. С которой все начинается. Любовь не к материальному миру в его утешении плотских печалей и дальнейшее разложение. Сим-вол-изм – любовь к Вечности и людям. Порой трудная и изматывающая. Через пересотворение себя и мира.
Буйство бесплотности и всезвучия.
Всекрушащий материализм Октябрьского переворота осквернил материю, поэзия неминуемо утратила гармонию и кристаллизацию, которую уже вряд ли вернешь: «Воронежь – блажь, Воронеж – ворон, нож…»! Ключ к символам утерян. Горе-алхимики разрушением и сжиганием пытались добыть крупицы спекшихся слитков.
Современная литература почти не вовлечена в символизм. Почему она вне потока этой вечной существующей речи (Гераклит), где значение символа порой «темно иль ничтожно»? Самое время поговорить о кризисе сознания. Но и это, право слово, не так интересно, ибо очевидно. А возможен ли кризис Слова? Скорее всего нет. Ибо смерть всего сущего наступила бы на все мгновенно.
Пост-символизм – то, что осталось от «буйства» символов, их искажение, выжимание. Но вместо сути – капля крови и слеза скорби. Собственно, кризис подобный кризису в философии, раздробленной на непонимающие друг друга и отчужденные концепты, в поэзии кажется не столь очевидным: за мнимой видимостью оболочки образов… Впрочем, казнь была тихой. Тишайшей на фоне громких заявлений 60-90-х. Как с того берега, так с этого безлюдья. Символизм некая «студеная» речь, трудная для восприятия. Конечно (а хочется сказать – кончено!), ведь каждое слово самодостаточно. Творит и вершит себя само и воспринимаемую долю.
Одинокая скрипка мнимого безучастия – вот сегодня голос петербургской лиры как наследия символизма. Стоящая у края Возмездия тогда и теперь…
Слово – символ всесотворения. В нём - явь, новь и ловь.
Символика – сим лови-ка! Сие – сачок и бабочка, горний дух. О, сквозящий через сети безвозмездности. Ловитва нови. Сим-волизм. Символ непроявленной Воли. От сверх- и над- человека (с неминуемы «от» и «против» него) к вне-человеку, к запредельной Ultima Thule Эдгара Аллана По и Владимира Набокова-Сирина.
Воля и созерцание – возможен ли синтез: Аполлон и Дионос. Ницшеядие: чорт - с зияющим «0» - все попутал и всех поперепугал. Как горько! Кругом серая месса – масса, мессадж, отправленный к мессиру, и запах тления от ложного мессианства.
Явственного имени – имения - у нового символизма нет. Он – вне обозначений, но и в новизне традиции, не отрицая прежних -измов которые лишь ответвления от могучего речения символизма. Развоплощая и творя новые маски. Вневизм – более узкое определение пост-символизма – лабораторное, но готовое вырваться из колбы и перевотворить окрестность. Создавая новую орнаментальную систему.
Петербургский пост-символ проявляется теперь в иной, виртуальной яви. Своей ли волей он брезжит как водяной знак на белом – любом по цвету – холсте запредельности, спроецированной (спровоцированной) на экран монитора, либо… «Selenium!» – отзывается Тютчев, и нам действительно нельзя предугадать, каким станет слово через 20-30 условных земных лет. Развоплощаясь уже сейчас под скрип перьев и компьютерной клавиатуры...
Без- не- и вне- - основные приставки нашего клубящегося времени.
Интернет сегодня – магия проявляющейся пустоты, почва ядовитейшая и почти неисповедимая. Знаки исчезают в нем быстрее, чем сгорают листы рукописи в агонии агностицизма. Его ре(э)волюционность для литературы - или вне ее?
Вспыхнет ли небо символов клинком возмездия и всепрощения? Или всепрощания, маня первозданно туда, где «Чудную песню я слышал во сне, Несколько слово до яву мне прожгло» (А.Фет), – то были «медвежьи песни» либо ангельская лютня?..
Пост – врата и послание из вечности и обратно. Мы обмениваемся почти мгновенными сообщениями и учимся Речи пост-символизма в новой реальности оцепенения. Символ не может быть проявлен полностью.
А пока у символизма нет ничего кроме памятника слов, словно он сказал о себе строками Владислава Ходасевича:
В России новой, но великой,
Поставят идол мой двуликий
На перекрестке двух дорог,
Где время, ветер и песок…
Памятник, 1928
Пост-символизм не обратим. Как сама Поэзия.
Понедельник, 24 марта – 4 апреля 2008 г.