Солнце жгло нещадно, ветер проносился изредка в такт шуму прибоя, доносившемуся
отчётливее и отчётливее. Подойдя к той части острова, где виднелся знакомый мне по встрече с Кирхгофом – перелесок – я невольно оцепенел: со стороны моря слышались какие-то неизвестные голоса; мелькали фигуры каких-то… военных; кто-то чеканно, рублеными фразами, отдавал приказы; кто-то с кем-то переругивался, стучал. Выполнялись, по-видимому, какие-то ремонтные работы… Прислонившись к дереву, очень похожему на сакапуи, что распространено обычно в Бразилии, я стал внимательнее туда всматриваться.
На берегу стоял, непонятно откуда взявшийся, - эллинг, который используется, как правило, в морской жизни для постройки, ремонта, и подъёма либо спуска судов на воду. С парусного судна, старинного образца, каким были когда-то – галиоты (небольшие транспортные двухмачтовые суда в Голландии 18-19 в.в.), на сушу сходили командой воины, напоминавшие своим внешним видом – фузилёров (солдат французской, прусской и др. армий восемнадцатого века, вооружённых кремневыми ружьями, и, переименованных впоследствии в мушкетёрские батальонные полки), а потому хорошо экипированные для «морских» боёв прошлого – патронная сумка для ношения бумажных патронов, кожаный пояс-портупея с лопастью для ношения шпаги… но, театрально – для столетия нынешнего. Физических недостатков у них я, мягко говоря, не заметил. Скорее наоборот. Сердце моё бешено заколотилось. Неужели моим безумным странствиям пришёл конец?.. Я ринулся вперёд. Но только я сделал несколько шагов, как раздался стон и крик человека. Бойцы странной «армии», во главе которой находился… Мольтке, схожие по своей высочайшей организации с термитами, перетаскивали помимо собственного судна и ещё какое-то. Подобравшись ближе, я отчётливо рассмотрел – как к эллингу подтягивали с помощью причального каната останки какого-то затонувшего судна; с разных сторон береговой линии вели каких-то измученных людей в ссадинах, лохмотьях, некогда бывших одеждой… Страшная мысль, молнией, пронеслась у меня в голове: а вдруг эти несчастные – члены корабельной команды, или, что ещё ужаснее, - невинные пассажиры… Такие же, как я?!.
Обнаруживать себя, понятно, - не имело никакого смысла, и поэтому я крадучись, перебегая от одного дерева к другому, от одних цветущих зарослей до следующих, укрываясь за любым препятствием природы, встающем на моём пути, решил проследить непонятное «представление» до его логической кульминации. Но развязки так и не случилось. Резко свернув на дорогу, по которой мы однажды возвращались с художником в замок Бута, процессия направилась к той самой скале. Полонённые спотыкались, падали, и сразу же подхватываемые более выносливыми товарищами, снова оказывались в строю. Сопровождающий их конвой вёл себя противоестественно миролюбиво. Всего, вместе с охраной, я насчитал – человек пятнадцать. И вот, когда до пресловутой скалы оставалось метров триста, четверо «бойцов», гремя своими доспехами, побежали далеко вперёд. До скалы оставалось каких-нибудь сто метров… Невероятное произошло прямо на моих глазах. Внезапно, вся колонна стала, как паззл, рассыпаться и растворяться в воздухе! Заговариваясь, и бормоча, что-то несвязное я, оторопев от охватившего меня ужаса, не владея собой, побежал назад. И какое же было моё удивление, когда ввернувшись на берег, я не нашёл ни единого признака, только что мною виденного. Даже эллинг(!) и тот исчез, словно его и не было. Я ничего не мог понять. Вся реальность, весь мир, шаткий, хрупкий, но сколь-нибудь осязаемый, - всё оказалось, в который раз, низвергнутым!
Что есть сил, я кинулся к замку. – Магистр Бут должен мне всё рассказать. Обязан.
Как обычно, магистр принял меня с показным радушием. Заметив на моём лице испуг, старик замешкался.
- Что с вами? Что-то случилось?..
С каждой последующей фразой, которую я произносил, лицо магистра – прежде непроницаемое, как впрочем, и вся натура этого сурового человека, становилось мрачнее и угрюмее. Поведав Буту об увиденном, я немного успокоился.
- Ну что же, - начал он, растягивая и подбирая слова, - я объясню вам, что случилось. Постараюсь не обмануть ваших ожиданий. Вы мне по-прежнему доверяете, - пронзил он меня своим взглядом, - надеюсь…
- Я постараюсь.
Взгляд его стал ещё более многозначительным.
- Леонард, - произнёс он едва слышно, - обещайте мне, что ничего из услышанного вами от меня – здесь и сейчас, – не переступит границ этой комнаты. Обещаете?
- Если вы не откажитесь от своего…
Бут недоумевал.
- Вы о чём?
- Не слишком-то вы верны собственному слову, а ведь помочь мне вернуться назад, в наш Мир, собирались, не так ли?
- Ну, это вы зря. Какой разговор, - вы, так или иначе, помимо вашей воли попав к нам, желаете вернуться обратно домой… Мы – никого неволить не станем, и уж поверьте мне, я сделаю все, чтобы помочь вам! Это само собой разумеющееся.
Морщинистые, в венозных узлах руки, отчаянно принялись теребить бороду. Магистр нервничал.
- В недрах нашего острова, на значительной глубине, - продолжил он вкрадчиво, - находится некий кристалл.
«Меня снова пытаются одурачить», - подумал я про себя.
- Давайте называть его – В Е Ч Н О С Т Ь. Для удобства.
- Как вам будет угодно.
- Видите ли, всё – кроется в нём…
Бут запнулся, и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.
- Посредством той великой силы, какую он излучает, мы – обитатели острова – не обременены привычным поиском путей удовлетворения меркантильности жизненно необходимых общечеловеческих нужд, как вы и сами успели убедиться в этом, а занимаемся тем, в чём нашли себя на острове…
- Или же, извините, что перебиваю, раньше.
Во взгляде магистра промелькнула злоба.
- Вы, может быть, мне не поверите, но я уже слышал подобное, - поспешил я оправдаться.
- Да, но это тем важнее, что люди, наши жители – инвалиды, то есть – люди невостребованные при обычных обстоятельствах (вне – острова!) именно как люди, здесь они - Боги!
- А какую же тогда роль вы отводите остальным, хотя бы тому же конвою, навьюченному оружием? Они ведь тоже, как я полагаю, люди. С ограниченными возможностями.
Старик молчал.
- Леонард, - начал он, пристально глядя в мои глаза, - кристалл, о котором я вам только что поведал, обладает настолько гигантским воздействием на окружающую нас действительность, что под его прямым излучением случаются самые непредсказуемые вещи. Это можно сравнить с тем, что мы иногда видим в пустыне…
- Вы хотите рассказать мне о миражах, об оптическом обмане…
- Если вы и дальше намереваетесь продолжать в том же тоне, то диалог у нас вряд ли состоится, - предупредительно укорил меня Бут.
- Я умолкаю, извините.
- Вы – правы: то, что вы видели, то, что видели ещё очень и очень многие жители Света, иным определением, кроме как «мираж» - ни я, ни те, кто непосредственно заняты в данной сфере науки нашего государства, охарактеризовать не могут. Это, поверьте мне, - научно доказанный факт.
- А кто они – эти люди, я их знаю, могу с ними пообщаться?
- Извините меня, Леонард, - вы не возражаете, что я к вам так обращаюсь? – но, у любого уважающего себя государства есть тайны…
- Какие же это тайны, если с «ними» столкнулся не я один? Не понимаю.
Бут не произнося ни слова, направил кресло в мою сторону.
- Слушайте меня внимательно, - сказал он, взяв мои руки в свои широкие ладони. – О кристалле знают единицы, и именно поэтому я просил бы вас – сохранить нашу беседу от постороннего вмешательства, понимаете? У нас даже к скале, стараются не подходить той дорогой…
- Но я отчётливо, как вас сейчас, видел стражу и пленных… Разве не так к вам попадают «в гости», навсегда?! – не выдержал я.
Магистр побагровел, и, оттолкнув меня, очутился у окна.
- Не знаю что вы ещё нафантазировали себе, но…
- А что я ещё мог подумать, когда и сам нахожусь в аналогичной ситуации? – закричал я не своим голосом.
- Прекратите истерику! Перед вами не ровесник, а потому, имейте хотя бы элементарное уважение – не перебивать старших! – почти прохрипел он, задыхаясь от гнева. – Что вы вообще знаете о таких, как мы? Вы, привыкшие, в лучшем случае – до гробовой доски, взирать сверху вниз на всякую немощь!
Я попытался, было раскрыть рот, но тут же передумал.
- Молчать! – закричал он, обрушив свой тяжёлый кулак на поверхность стола. – Не сметь! Вы ещё услышите о нас. Запомните одно: наше направление, наш фарватер – это целое, которое так относится к своей большей части, как большая к меньшей! Запомните.
Раздался знакомый мне перезвон колокольцев.
- Мольтке вас проводит, - показал мне на появившегося в дверях поверенного, магистр.
Гнев его остывал.
Дальше события обрушивались на меня, подобно снежному кому.
Снимая, как обычно, холст с мольберта в мастерской Кетле, чтобы хоть как-то не оставлять своего земного призвания, я наткнулся на записку:
«Леонарду.
Сегодня, когда Вы будете возвращаться в замок, Вас встретят и проводят ко мне.
Не откажите мне в просьбе. Это и в Ваших интересах.
Пожалуйста, не шумите.
Ваш друг».
Ничего не понимая, я скомкал загадочное послание и положил под остов недоделанной скульптором вазы. Когда же пришла пора идти в замок, я стал намеренно тянуть время. Но любопытство взяло верх. Кетле пошёл к Фолу и некоторое расстояние пути я брёл в одиночестве.
- Леонард! – послышался внезапно женский голос. Обернувшись, я увидел Эмили Мажор. Торопясь, она поднесла к своим губам вытянутый указательный палец правой руки, а другой принялась звать за собой. Неповиноваться такой красивой девушке было бы просто неэтично. Я послушался. В оглушительной тишине мы добрались до ещё одного скульптурного «чуда».
Пред нами, в мангровых зарослях, громоздилось очень большое здание дворцового вида. Наподобие тех, что когда-то строили для общин. Фаланстерий. По социалистической системе французского утописта начала 19 в. – Шарля Фурье: в обществе, первичной ячейкой которого является «фаланга» сочетающая в себе – общие жилища и рабочие мастерские, несущие высокую производительность труда, - «в таком обществе, - полагал он, - труд станет потребностью и удовольствием, что ликвидирует противоречие между умственной и физической его сторонами…»
«Проходите, проходите!» - засуетился, откуда-то появившийся человек.
В отворённую им дверь я успел рассмотреть длинный тёмный коридор.
«Эмили, - услышал я за своей спиной, - большое вам спасибо. Благодарю вас».
Голос мне показался знакомым, и слышал я его не единожды…
Обеспокоенный необъяснимой таинственностью, я уже было собрался назад…
- Леонард, как я счастлив, что вы пришли!
Это был – Листер.
Мы долго бродили с ним по дворцу, переходя из одного помещения в другое, пока, наконец, не очутились в огромной лаборатории невразумительного предназначения. Здесь постоянно что-то шипело, закипало; жидкости, реактивы в пробирках меняли свой цвет; «языки» спиртовок то затухали, то вспыхивали с новой силой; струился аромат стираксовых факелов, размещённых по стенам.
- Разговор будет долгим, - начал он, присаживаясь напротив меня. Это, пожалуй, самое надёжное место на острове для доверительной беседы.
- А Кирхгоф?.. Я смогу с ним поговорить, увижу его?
- Да, несомненно. Только зачем? Кирхгоф в соседней комнате, - Листер постучал металлическим аптекарским шпателем по стене, у которой мы с ним устроились. – Но вот несколько суток он не приходит в себя. Он – без сознания.
- Что с ним?!
- Разрешите, я начну по порядку.
«Давным-давно, на планете Земля жили два закадычных друга. Нет, росли они не вместе, порознь, и встретились только в юности. А друзьями – на век, их сделала судьба: и один, и другой – были с рождения больны. У обоих, в этом смысле, были схожие трудности, преодолевать которые вместе всё же легче!
Успешно окончив университет, - оба обрели профессии. Первый стал химиком, второй – фармацевтом. В этом они тоже шли рука об руку.
Ещё спустя какое-то время они завели семьи, ведь больны они были физически, а не нравственно. Значит, - наполовину отличались от прочих.
Всё было замечательно. Казалось, справедливость нашла достойных.
Но по Миру прокатилась волна испытаний: со всех сторон света начали приходить ужасные вести о войнах, землетрясениях, эпидемиях… Мир взывал о помощи. Последней каплей в чаше нашего терпения, преступного равнодушия, стала – Африка. Страну грозного солнца нужно было спасать от неизвестной прежде болезни.
Мы отправились.
Однако, загадочный континент не пожелал нас принять. Нас разделило кораблекрушение. Наше судно бесновалось на волнах дни и ночи напролет, и, напоследок угодив в какую-то пропасть, омут, - исчезло.
Так мы попали на совсем иной «материк». Все, попавшие в это «гиблое место» суда с их добром, пассажирами, именно таким вот образом оказываются в руках Бута. Все!
Самые выносливые, здоровые, имеют шанс проскочить земные строчки газетных некрологов, правда, с одной оговоркой: если они к тому же, являются представителями какой-нибудь науки, и могут, соответственно, быть полезными Свету. В обмен на свободу.
Они навсегда должны остаться на острове!
Остальные, кому повезло меньше… ослушавшиеся, провинившиеся как-либо, в том числе и жители острова, - обескровливаются. В самом прямом смысле этого слова. При новом «поступлении» им всегда легко найти замену.
Взятая путём обычной пункции – человеческая кровь другого временного измерения – поддерживает жизнь кристалла Вечности!
Инвалиды, понятное дело, - вне «конкуренции». Каждый, находящийся на терпящем бедствие судне, инвалид, потенциально становится гражданином острова…»
Из-за стены раздались глухие протяжные стоны. Кто-то кого-то звал.
- Это Кирхгоф, - сказал Листер, смотря куда-то мимо меня. – Да у вас озноб, вас лихорадит!.. – воскликнул он.
- От всего того, что я сейчас от вас услышал, кого угодно затрясёт.
- Пойдёмте к Кирхгофу.
Друг Листера лежал на жалком подобии кровати в самом отдалённом углу просторной, но очень затемнённой комнаты. Пахло приторной смесью лекарств. Он был ужасно бледен, худ… лоб покрывала испарина… Если бы мне довелось с ним встретиться теперь, я бы ни за что не узнал в нём прежнего Кирхгофа.
- Пульс по-прежнему – нитевидный, - заключил задумчиво Листер, опуская его руку. – Он – без сознания.
Немного поразмыслив, он набрал в один из шприцев с возмутительно длинной иглой, что лежали в лотке на какой-то подставке у изголовья больного, прозрачный раствор, и стал медленно вводить его в левую половину грудной клетки Кирхгофа.
- Камфора, - пояснил он, и показал на дверь.
Мы вышли.
- Сейчас Кирхгоф нас всё равно не услышит, а поэтому нам лучше продолжить начатый разговор. Я спасу его! – почти закричал Листер. – Вытащу.
- Претерпев, я уверен в этом, - не одно кровопускание, Кирхгоф очередного не выдержит, - продолжил он. Нашли мы его совсем недавно…
- Но кто, кто это мог сделать? – не понимал никак я.
- Вы не догадываетесь, вы ещё не поняли?! Святая простота!
Губы мои отказывались произнести вслух это зловещее имя и застыли в неуклюжей попытке.
- Ну же, ну! Да, да, - это Бут, это – Мольтке…
Новая догадка сразила меня окончательно: я узнал его! Узнал этот голос. С Гарриет в ту ночь в замке был никто иной, как Листер.
- Почему вы смотрите на меня с каким-то подозрением, вы не доверяете мне? - взорвался он вдруг.
- Все, все, к кому бы я не обратился за помощью, - говорят только «правду» и требуют полного доверия к себе. А с какой стати, позвольте узнать? Что вы делали ночью в моей комнате с женщиной по имени Гарриет, магистру об этом известно?!
- Ах, вот вы о чём, вы несколько меня опередили своим вопросом. Слушайте дальше.
Никакого замешательства в поведении Листера я не увидел. Те же – благородное спокойствие и невозмутимость.
- Вам придётся меня выслушать. Выбора у вас другого – нет. Ваша судьба в руках Бута: никто не покинул острова в обратном направлении, понимаете? То, что Буту придётся решать вашу проблему, а на Свете она – изначально – ваша, это неизбежно! Рано или поздно. Или вы человек с ограниченными возможностями; учёный; человек с отличным стопроцентным здоровьем, а может, и тем, и другим вместе, плюс – добровольным желанием обрести вечную жизнь, любимое дело… Или же вы – «энергоресурс». Пища для кристалла! Магистр опасается измены, и ещё больше – проникновения ненавистного измерения планеты «Земля» на территорию острова. Обязательного, при обнаружении ещё одного «Бермудского треугольника».
- Помогите нам, - взмолился он, глядя мне в глаза. – Помогите…
- Но что я могу сделать, что?
- Пока Бут не решил вашей и Кирхгофа участи (мой друг слишком много сделал для Света!), мы можем попытаться уничтожить кристалл. Мне известно как до него добраться.
- А кто-нибудь ещё, знает обо всём этом?
- Несомненно. Хотя, посвящённых не так много. Точно об этом известно троим: магистру, естественно, Кирхгофу и мне. Но хочу вас предупредить: за всем что происходит на Свете, проглядывает фигура Мольтке… Если бы вы тогда мне не помешали.
- О чём вы, я не понимаю.
- Тогда, в замке, я был всего в нескольких шагах от кристалла. Путь к нему, как раз и находится под полом в вашей комнате…
- Я пребываю, мне кажется, в каком-то бесконечном кошмарном сне, - недоумевал я.
- Нет, это просто-напросто – ужасающая действительность.
- Но вы тоже хорош! Гарриет, по-моему, вы были увлечены куда более чем… Вечностью.
- Да в том-то всё и дело: после – даже незначительной кровопотери – к человеку возвращаются чувства. Он снова хочет пить, есть, любить и быть любимым… Он опять становится смертным, но, - Человеком! Я готов был в ту ночь поделиться своим открытием с этой прекрасной женщиной.
- И только? Вы доверяете ей…
- Представьте себе. Как-то случайно я порезался, уронив ланцет, и почти сразу же … проголодался, чего раньше, как вы понимаете, не замечал за собой. Начал прислушиваться, наблюдать, и обнаружил некоторое несоответствие: король-то – голый! На Свете всё так замечательно, наконец-то исправлены недочёты Земли; создан долгожданный Рай!.. А на деле?
У людей снова отобрали свободу. Свободу выбора. Под благовидным предлогом всеобщего равноправия, опять скрыли – нечеловеческое принуждение.
По сути, - всем управляет Мольтке. Например, он отвечает за некий стратегический запас острова. Знаете, что это такое?
- Понятия не имею.
- Кровь. Кровь «провинившихся». Кристаллу ведь требуется пища, не накормишь «его», придётся кормить… всех остальных. Теперь, надеюсь, вы понимаете, насколько всё серьёзно?..
- Но откуда вам это известно, у вас имеются неопровержимые доказательства?
- А вам не достаточно тех, что лежат, так сказать, на поверхности? Хорошо. Сегодня же вы сможете убедиться во всём лично, не отлучайтесь, пожалуйста, никуда из замка. И ещё. Как человек искусства, вы, наверняка, знаете «правило золотого деления».
- Да, конечно. Но магистр Бут, по какой-то известной одному ему причине, усомнился в этом.
- Он – одержим этой идеей. Болезненно. При каждом удобном случае он пытается всерьёз доказать жизнеспособность данной рукотворной аксиомы. Бут уверяет всё население острова в аналогичной возможности для человеческих отношений. Но на деле-то, на самом деле – всё наоборот! Всеобщего равенства благополучия ещё нигде не достигли, вы согласны со мной?
- Безусловно. Здесь видна та же подмена, что и у нас. Отвергается всё, кроме, как вы правильно сказали, «рукотворных аксиом», то есть – человеческой мысли.
- И это, как раз, и путает многих. Культ человеческого разума – искусственное воплощение этого самого разума, а потому – не жизнеспособное! Он может быть полезен в заботе о каждом отдельно взятом человеке, но не должен посягать на его естество.
- Как-то, я уже пытался донести это до сочувствующих Бутовской морали, - перебил я его. Отсутствие телесных страданий ещё не гарантирует душевного счастья, посредством которого и достигается всеобщая гармония.
Вернувшись в замок, я тотчас принялся за проверку. Отстегнув от кармана, чудом сохранившуюся серебряную булавку, что есть сил, я уколол себе палец. Пошла кровь. А спустя две-три минуты меня одолела такая жажда, что я еле смог пошевелить языком – всё намертво пересохло. Переводя дыхание, я опрометью бросился к бару и, схватив первую попавшуюся бутыль, сделал несколько глотков. Уже после, я спохватился: как можно пить неизвестно что? Но быстро успокоился, увидев знакомую этикетку «Рислинга», - сухого марочного вина. «Наверное, - очередной трофей какого-нибудь несчастного судна», - подумалось мне под приятное тёплое волнение в крови, которое я, кажется, успел позабыть на этом острове.
Где-то у шкафа послышался шорох. Я стал ждать дальше, как мы и условились с Листером, но почему-то, всё равно насторожился. Доктор не заставил себя долго ждать.
Не говоря ни слова, он сразу же принялся за дело. Отодвинул в сторону стол, опустился на корточки.
- Я всё вычислил: люк должен быть где-то здесь, - говорил он, глядя на меня, а руками продолжая ощупывать мраморные плитки пола.
Наконец, что-то звякнуло, заскрипело, и вверх по диагонали начала подниматься, действительно(!), крышка какого-то люка.
- Первым пойду я, - сказал он, спускаясь по винтовой корабельной лестнице, глубоко уходящей вниз.
Я поспешил за ним.
После непроглядной темноты, нас ослепил яркий мерцающий свет. Слышался какой-то странный, всё нарастающий гул. Как и в большинстве случаев, - здесь, на протяжении всего длинного бесконечного коридора, нас сопровождали незатейливые разводы голубого, розового, изумрудного мрамора вверху, на стенах, под ногами. Гул усиливался…
- Это – кристалл, - пояснил мне шёпотом доктор. – Чем ближе мы будем к нему подходить, тем сильнее будет ощутима его вибрация.
Вместе с гулом усиливалось и освещение, идти дальше становилось невозможно.
- А что, если нас обнаружат, Листер? – встревожился я, вспоминая нашу последнюю беседу.
- Раньше, этот «маршрут» был известен только Кирхгофу. У нас есть маленький шанс.
Дальше произошло непредвиденное: в бледно-фиолетовом снопе света, вырвавшегося из распахнувшихся дверей нового поворота коридора, появилась фигура Мольтке в сопровождении уже знакомой мне «армии». Поверенный магистра вытянул руку и направил в нашу сторону какой-то прибор в форме звезды Соломона, с неестественно длинным лучом-гранью рубинового цвета, появилась яркая вспышка света…
- Ну, как, вы пришли в себя?
Я открыл глаза. Надо мной стоял, наклонившись, Мольтке.
- Как же вы всё-таки опрометчиво поступили, ай-яй-яй! – он покачал головой.
Осмотревшись, я понял, что нахожусь опять в замке.
- Где Листер, что вы с ним сделали?! – закричал я.
- На вашем месте я бы побеспокоился сначала о себе.
- В этом-то наше с вами различие. Первыми с корабля бегут…
- О, да мы так глубоко знакомы с историей Света! Похвально. Однако незначительные коррективы внести придётся. Необходимо поработать с отдельными сегментами вашей «оперативной» памяти, - рассмеялся он и вышел.
Прекрасно понимая, что – это конец, я заново принимался перебирать случившееся. Но, никакого выхода не существовало. Вся надежда теперь ложилась только на Бута… «Ну должен же этот неординарный человек понимать всю нелепость того положения, в которое вовлёк ни в чём не повинных людей; чувствовать какую-нибудь ответственность», - пытался я убедить себя без утвердительного ответа.
Прошёл день или два, не знаю, я был в взаперти и потерял счёт времени. До меня не долетал ни один звук, ни один шорох…
- Вас ждёт магистр, - услышал я однажды из-за двери голос Мольтке.
Бут сидел мрачнее тучи. Таким я его ещё не видел.
- Я вас слушаю, - тихо произнёс он, пристально глядя мне в глаза.
- Магистр, вам, наверняка, уже всё известно… Как представителю другого государства, Мира… планеты, - я постоянно сбивался, не мог подобрать нужных слов, - представителем которой, некогда, были и вы… сами, позвольте мне обратиться к вам, если хотите, - с последней просьбой, воззвать к вашему разуму…
- Это слова, не мучайте себя, - ответил он, - давайте сразу о главном. В последний раз, я вас внимательно выслушаю.
Да, - надеяться было не на что.
- Магистр, пожалуйста, отпустите всех желающих на Землю, домой; не уничтожайте никого; позвольте вашему интеллекту, принести ещё больше пользы человечеству, всему – Человечеству! Вы же, как никто другой, знаете – сколько на Земле страждущих, ищущих облегчения, выздоровления; внимания и заботы. Ведь в таком случае, жизнь и у вас – на острове, и на Земле, по-настоящему, превратилась бы в истинный Рай человеческих отношений!.. И к друг другу, и к труду, и ко всей нереальной реальности. Я могу вам предложить, извините за нескромность, собственную посредническую миссию в налаживаниях отношений с моей страной, Землёй…
- Вы не слишком скромны, это верно. Начну с итога вашей пламенной речи, - укоризненно заговорил Бут. – Серьёзно сомневаюсь в том, что вас вообще станут слушать, а тем более уполномочат на «посредничество», - как вы изволили выразиться. Вас просто потеряют в толпе «соискателей», «задвинут» как и меня в эйфории нового научного открытия, Свет обратят в филиал Земли, выражаясь вашим современным языком, даже если и примутся власть предержащие ссылать к нам всех страждущих и обременённых.
Свет никогда не будет – санаторием, профилакторием… Свою судьбу мы решим сами!
А теперь, о сути, - магистр приосанился, взгляд его полыхал. – Вы спросили, кого нибудь из наших жителей, хотят ли они вернуться? Поинтересовались: почему вокруг вас мало, мягко говоря, сторонников?.. На Земле ваши идеи неизбежно взрастили бы новую революцию. А кем будут наши Творцы, если пойдут вам навстречу? Прежними посредственностями немощи, ожидающими от вас милости? Никогда! Мы проходили это, увольте. Через эволюцию, прогресс всестороннего развития, - вы сами к нам потянитесь. Поймите, вы же так и не знаете до сих пор, что или кто управляет жизнью вашей планеты, как долго это продолжится… вы не знаете ничего, а претендуете на Вечность; насаждаете культ науки, «железа», а о его единственном носителе – Человеке – вспоминаете иногда, да и то в последнюю минуту. Человечество столько тысячелетий создаёт на Земле рай, а на поверку – всё те же адовы муки. Как можно притворяться, что вы «средоточие миров», когда вокруг – нищета и болезни; необразованность и поголовная бездуховность, косность? Если сократить всё человечество до графства в сто жителей, принимая во внимание все пропорциональные соотношения, а мы, поверьте, постарались и это сделать, то в такой вот «деревне», будет: 57 азиатов; 21 европеец; 14 американцев и 8 африканцев; 52 женщины и 48 мужчин; 70 чернокожих и 30 белых; 6 человек, владеющих 59% всего мирового богатства и все они – из США (!); 70 неграмотных и только 1 человек, имеющий высшее образование; 50 будут недоедать… И при всём при этом, вы, станете продолжать ставить себя в пример?! Нет, нам с вами не по пути.
- Леонард! – раздалось за моей спиной. Я обернулся. У зелёной черты на полу под широкой, глубокой аркой стоял мой товарищ по несчастью – скульптор и художник Кетле. В руках у него появился точно такой же прибор звездообразной формы, какой я видел вместе с Листером у Мольтке… Ничего не понимая, я посмотрел на Бута.
- Это мой последний вам ответ, - сказал он задумчиво. – Прощайте.
Яркая вспышка света, на короткое мгновение ослепила меня, и я…