Эхо прошедшей войны

Александр Вестовой
     В самом благодушной настроении я спускаюсь  по широкой лестнице. На первом этаже университета снуют пестро одетые студенты. Два часа работы над немецким произношением в ларингофонном кабинете, и теперь даже на улице все звенят в моих ушах немецкие слова, как звон хрустальной люстры, когда по улице проезжают тяжелые танки.
     Между колоннами, навстречу тяжело поднимается ветеран, перекинув плащ через правую руку, а в левой дрожащей руке держит шляпу. На его груди позвякивают медали и ордена. Завтра очередной майский праздник, вызывающий в груди каждого щемящее чувство победы, даже если и не участвовал в той страшной войне.. Оказавшись на улице, я глубоко вдыхаю воздух и чувствую запах распустившихся листьев, смешанный с запахом выхлопных газов от проезжающих машин. Как обычно, мой путь лежит на остановку, где я сажусь в автобус и возвращаюсь домой, но тут я вдруг замечаю, что впереди, в метрах пятидесяти, идет мой приятель, с которым мы вместе сидим за одной партой в третьем ряду на всех занятиях по немецкому языку. Вчера он обещал принести компакт-диски, но сегодня его не было на парах.
    - Halt, Andrej! Stehenbleiben!.. – вырывается из моей груди отрывисто поток немецких слов, которые я только что отрабатывал в ларингофонном кабинете.
       Я хотел его остановить, но лучше бы я этого не делал. И хотя слова звучат хлестко и громко, мой приятель их не услышал. Он по-прежнему идет с какой-то подругой и что-то весело ей рассказывает. Зато мои слова, как команды услышала какая-то старуха, которая, согнувшись в три погибели, опираясь на палку передвигается впереди меня.
       - Keiner Schritt weiter! Halt!  Zurueck!.. - так же резко кричу вдогонку приятелю. И только тут я замечаю, как сгорбленная старушка с палкой распрямляется на моих глазах. И почему-то встает прямо и равняется на меня. В глазах какой-то ужас и послушание. Я заметил и испугался. Как может такая древняя старушка стоять, как столб прямо? Может. Я остановил свой бег и прохожу возле нее, заглядывая в ее два синих, как майское небо, глаза. В ее глазах страх и послушание.
       - Что случилось, бабушка? – Спрашиваю ее.
       - Ой, сынок, испугал ты меня до ужаса? – Она рассматривает меня с каким-то удивлением и опаской. - Сама не знаю, что со мною творится. Как услышала немецкий окрик над самым ухом. Так во время войны кричал один полицай в нашей деревне.
       - Давайте, я вам помогу? – И я беру ее за руку и веду вперед.
       - Я была тогда еще маленькой. Моя мама и братья – мы жили в небольшой деревне, в Белоруссии, когда пришли немцы. – Продолжает она. Она идет с трудом, цепляясь за меня. Испуг у нее прошел, но на лице осталась боль.
       Она рассказывает, пока я, склонив голову, иду рядом с нею. Рассказ удается ей с трудом. Она говорит, как во время войны появились у них немцы. Как разграбили и подожгли деревню. Как расстреливали сельчан. Как сначала увели братьев, которые в поисках хлеба лазили на разные немецкие военные объекты и технику. А потом увели маму, заподозрив в связи с партизанами. Из семьи осталась она одна. Ее спрятала бабушка в доме лесника. На отдаленном хуторке в лесу, куда не вели дороги. Она вспомнила окрик, так командовал один немец, которому прислуживали несколько наших.
       Возле автобусной остановки я сталкиваюсь с приятелем. Он  с девицей под навесом.
       - Ist das deine Freundin? – Спрашивает он меня, разглядывая с улыбкой старушку. – Или сегодня приглашали в универ тебя с бабушкой?
       - Зачем ты так? – В моем голосе звучит упрек. С его лица сходит наигранная веселость.
       А бабушка мерит моего приятеля суровым взглядом и говорит:
       - Какой он прыткий на язык! Дальше мне в Архирейку. – Берет свою руку, прощается и уходит, так же сгорбившись, как и проходила возле университета.
       И я больше не могу говорить с приятелем на немецком языке, как обычно мы делали при каждой встрече. И глядя на ряд бегущих деревьев за окном автобуса, я вдруг вспоминаю, что мне рассказывали родители об одном моем деде, который погиб под Смоленском, когда он, раненный на носилках, выводил свою роту из окружения. Я вспоминаю другого деда, который в начале войны попал в плен, тяжело раненный,  и в его партийной книжке отмечены несколько концентрационных лагерей на западе страны. Лейтенант до войны закончил войну в звании старшего лейтенанта.