Глупо отказываться, если холодно, а наливают от души, но всерьез меряться силами с Бесиным бесполезно, зря только сознание потеряешь. Не я первая, не я последняя.
Доктор выглядел молодцом – седая бородка и брови аккуратно расчесаны, профиль горд, глаз блестит. Сразу видно, фляжку свою почти всю в одно лицо осилил, и запасов до утра хватит. Тем более, единомышленников почти не осталось. Мельчают коллеги.
Когда-то на этой станции пили. Употребляли разнообразно, шумно, ничего не помня на утро. Дети, положенное время спустя, появляющиеся у женской части коллектива, лицами выдавали нечаянных отцов, но последних особо не осуждали.
Слухи о постоянных оргиях распространялись по соседним неотложным, обрастая легендами, а герои этих былин потихоньку наживали цирроз печени на фоне хронического алкоголизма. Некоторые умирали, другие уходили по собственному желанию, когда почти безразмерный лимит терпения начальства внезапно исчерпывался. До увольнения по статье дело доходило редко, и вскоре провинившийся устраивался на какую-нибудь подстанцию, заведующий которой таким образом на какое-то время решал проблему лысого штата. Самые продвинутые гуляки подавались в депутаты, где более благородные напитки и компании быстро вызывали желанную амнезию о годах нищенствования, унижений и беспросветности.
Так что, естественный процесс распада, ускоренный Совой, к моему появлению почти завершился. Конечно, пили и теперь, но глухо, собравшись в пары или тройки, закрывая спинами стаканы, стуча на чужих и прикрывая своих.
Отодвинув в сторону пустую стопку и задумчиво жуя лимонную корочку, по поверьям отбивающую запах коньяка, я почувствовала, что оставшаяся часть воскресного дежурства все менее напоминает вечность в круге восьмом.
Правду сказать, с тех пор, как по выходным и праздничным дням отменили работу поликлиник, взвалив проблемы и проблемки всего детского населения района на наши четыре машины, над входной дверью станции мне не раз мерещилась надпись: «Оставь надежду всяк, сюда входящий».
И то верно, с надеждой тут не выжить особенно в эпидемию.
Последние размышления я, кажется, произнесла вслух, потому что дяденька, довольно крякнув, спрятал фляжку в карман идеально выглаженной жилетки, до конца застегнув молнию, чтобы не торчало горлышко, заблистал эрудицией:
- «Их свергло небо, не стерпев пятна, и бездна ада их не принимает, иначе возгордилась бы вина».
Наличие цитат из уст Дмитрия Дмитриевича значило, что скоро начнутся пахабные частушки, самой любимой из которых была про серого козлика. Мерзопакостный мотивчик цеплялся репейником, и долго потом в голове крутилось: «..напали на козлика ****ские птички, остались от козлика хер да яички, то, что осталось, и не хоронили, бабушка долго рыдала над ними. В рот я бу.. В рот я бу… В рот я булочку кладу».
Выступлению помешала Диана Коровина. Маленькая, пухленькая, с глупыми каштановыми глазками, она попала в наш вертеп сразу после училища в качестве диспетчера. Теперь она мялась нерешительно на пороге кухни, определяя, трезв Бесин или нет. За недолгую свою карьеру, она успела понять, что в последнем случае, ругани будет гораздо меньше. От волнения умственные способности ее совсем растворились в мерзлом воздухе, травя редких выживших комаров из подвала.
- Диана, девочка, иди в мои объятья… - прогудел дяденька, развернувшись к Коровиной коренастым корпусом, - Ибо сказал поэт: «Блаженны те, кто предан неге»…
- Дмитрий Дмитриевич, там это… - пролепетала несчастная, покрывшись бардовыми кляксами и чуть не плача, - рвота у годовалого после соленых огурцов, просят консультацию. Дадите?
- Конечно, моя Галатея, моя крошка, сею моменту, - Бесин игриво цапнул шарахнувшуюся в сторону Диану за бедро, промахнулся, и потопал к телефону, злобно забормотав на ходу: - Сами дерьмо жрут и детей кормят, собаки…
Взяв трубку, впрочем, он поменял тон на вежливый:
- Дежурный врач… Да, да…Сейчас пойдете в аптеку… В круглосуточную… Да… Нет, мы лекарства не развозим… Да… Купите регидрон. Ре-гид-рон.
Пока шла консультация, Коровина, схватив бумажку, изо всех сил пыталась законспектировать услышанное, но явно не успевала.
- Не поможет – звоните, - закончил дяденька проповедь, и взгромоздившись обратно на стул в столовой, уже не скрываясь, снова вытащил фляжку.
Диана печально разглядывала свои горячечные записи, в которых грамматических ошибок было больше, чем слов.
Сжалившись над ней, я предложила диктант на тему оказания помощи при отравлениях, и Коровина с благодарностью взяла новый лист.
- Пиши. Пункт первый…
В конце концов, Бесин, уставший слушать, подытожил раздраженно:
- А если не поможет – цианистый калий!
- Все понятно? – подавив смешок, спросила я у Коровиной, выходя из диспетчерской.
- Да, все, - серьезно согласилась та, - Спасибо.
- Не за что… Теперь будешь сама советовать...
- Только еще подскажите, - полетел в спину вопрос, - «Цианистый» пишется через букву «е»?
Я споткнулась, Бесин уронил рюмку на пол.
- Через «и», - первым подал голос дяденька, а я поспешила отобрать трактат, внизу которого было нацарапано: «Если не паможит дать це…»
Собирали осколки стекла и вытирали ароматно пахнущую коньячную лужицу в полном молчании. Наведя порядок, Дмитрий Дмитриевич нарушил затянувшуюся паузу.
Прокашлявшись, он с хрустом, держась за поясницу, разогнулся, и безапелляционно констатировал:
- Я тебе так скажу, Женечка: не даст нам она сегодня спокойно протрезветь. Белые тапки надо было брать с собой сразу... Давай еще по стопочке.
- Не, я пойду, пожалуй.
Тепло разливалось по телу, усыпляя, что неудивительно после пятнадцати вызовов и предшествующей перед ними бессонной ночи. Вспомнилась утренняя мечта прийти домой после дежурства и завалиться спать до следующих суток. Теперь, будучи третьей на очереди, я решила принять горизонтальное положение хотя бы на десять минут, размышляя по пути, стоит ли на такой предположительно короткий срок снимать ботинки, или бухнуться так, подтянув колени к груди и свесив стопы с края кровати.
Женская врачебная вполне могла служить вытрезвителем. Мертвецки уставшая, оставшаяся на вторую смену, Вреденева прерывисто сопела из-под старого полосатого матраса и двух солдатских шерстяных одеял. Она жалобно застонала, когда койка под моим седалищем скрипнула. Только я принялась устраивать себе гнездо из куртки, жилетки и одеяла, стон повторился, став еще более душераздирающим.
- Клара Михайловна, вам плохо? Может, таблетку какую принести? – осторожно спросила я, памятуя о постоянных приступах аритмии у коллеги
- Нет, Женя, - послышался слабый голос, - ничего… Вызовов нет?
- Пока тихо...
Согреть нос воротником свитера не удалось, третий стон совсем уж взывал к действию, заставив, ежась от холода, выбраться из многочисленных тряпок и проковылять к выключателю. От резко вспыхнувшего света заслезились глаза.
Наклонившись над матрацем, я требовательно откинула его край.
- Что случилось? Говорите! Помрете ведь, кто работать будет?
- Ничего страшного, - вздохнула коллега, - Если честно… Я просто… просто…
- Ну!
- Писать хочу, а сил встать нет. Вот если бы вызов…
Дверь тут же отворилась, образовавшийся сквозняк скинул газеты с подоконника.
- Вызов вам, Клара Михална. Пять месяцев, кричит.
Благая весть, принесенная Коровиной, заставила Вреденеву зашевелиться, и вскоре в коридоре поликлиники раздались торопливые летящие шаги в направлении туалета.
Не прошло и пяти минут, как коллега вернулась, так же, почти бегом юркнула обратно в кровать.
- А вызов? – полусонно поинтересовалась я.
- Отменили. Просто они памперсом член ребенку прищемили, сняли, он и успокоился. Как ты думаешь, какой должен быть штык у малютки? Целый хобот.
- Придурки. – вяло прокомментировала я, и провалилась в темноту.
Ненадолго.
Спустя час, вернувшись с выезда, я тупо таращилась в томик Библии, забытый Баритоновой. Папиросная бумага страниц была в некоторых местах согнута, образуя закладки. Взгляд который раз скользил по первым строчкам. «В Начале было Слово».
Бесин, зашедший нам в хвост, и теперь ставший последним на очереди, сочувственно издевательски потрепал меня по плечу и пошел к себе в комнату, не преминув пригласить с собой. Так, на всякий случай, вдруг, соглашусь. Я только отмахнулась. Стоял, небось, за углом, ждал, пока моя машина подъедет. Ловелас хренов. Торчи теперь первая в три часа ночи.
Сварливый внутренний монолог прервал звонок из диспетчерской.
Гнусавый тонкий голосок Дианы бормотал в трубку полминуты, потом она появилась сама:
- Евгения Георгиевна, там трехлетний кричит, и температура у него. Брать или посоветуете чего-нибудь?
- Бери, конечно. Что мне тут, до утра ждать? – злорадно скомандовала я, прекрасно помня о чутком слухе Дмитрия Дмитриевича.
Толик, фигурой похожий на изуродованный в железнодорожной катастрофе рельс, сутулый, седой, вечно недовольный всем, пошаркал на улицу, заводить свое корыто. Когда простуженное чихание двигателя превратилось в жизнерадостное рычание, я, допив кофе, накинула куртку и постаралась сократить время объятий колючего февральского ветра до минимума. Хотелось как можно быстрее смотаться на адрес, вернуться и воспользоваться своим шансом на дрему.
Ночь жила по своим законам. Окно на первом этаже хрущевки около поликлиники освещало верхнюю часть мужского силуэта, прильнувшего к решетке. Все вокруг знали, что если постучать условным сигналом в стекло, клиента обеспечат недорогой и забористой дурью. Раз в неделю из подъезда выносили очередного жмурика с передозировкой, и почти каждое утро человек в форме тем же условным стуком заставлял фрамугу открыться, чтобы получить несколько цветных резаных бумажек с водяными знаками. Мы проехали мимо. Охотников кататься в такую пору не было вовсе. Город годился для съемок мистического триллера о неизлечимой эпидемии, и на покрытом тонким слоем снега шоссе только наша волга оставляла след шин, который тут же заметался.
Адрес находился почти в пригороде, на кусочке земли, застроенном кое-как блочными домами без претензии на какую-либо систему, и единственная трасса, соединяющая этот обособленный квартал от города, не освещалась вовсе. Кроме того, где-то прорвало трубу, и густой, молочно белый пар окутывал машину полностью, давая фарам фору на полметра перед капотом. Шум мотора заглушал все звуки, так что если какому-нибудь нетрезвому автолюбителю случилось бы гнать по встречке, лучшей, чем мы, мишени для лобового столкновения, не стоило и искать. Наконец, пар остался позади, и поелозив брюхом по мерзлым колдобинам, наша колымага неспешно припарковалась у нужного подъезда.
- Ты быстрее, давай, спать охота, - плохое настроение водителя не требовало объяснения, но вызывало желание треснуть дверцей что есть силы, дабы выплеснуть раздражение. Остановило одно. Хлипкая дверь от удара могла заклиниться, а добираться обратно в мерзлом салоне не улыбалось.
Дебелая растрепанная мамаша в замызганном халате уже четверть часа долдонила о том, что ее старший отпрыск болеет неделю, а до этого я едва остановила поток излияний о хронических заболеваниях всех ее родственниках до седьмого колена.
Папашка храпел тут же, на двуспальной кровати, его волосатые конечности, раскинутые крестом, торчали из-под одеяла, и за все время он даже не пошевелился.
У моего юного трехлетнего клиента, похоже, назревал отит, парнишка теребил правое ухо, смотрел слезливо, иногда начиная истошно орать, когда боль нарастала волной. Тащить его в больницу не хотелось. Обезболить и сделать компресс заняло минут десять, еще столько же ушло на дальнейшие инструкции. Решив, что до утра мальчишка дотянет без ЛОРа, я собралась уходить, когда хозяйский кот, не удержав равновесие на краю шкафа, грохнулся вниз, в падении задев задними лапами коляску, в которой спал малыш, месяцев трех от роду. Грудничок заревел, но когда мать взяла его на руки, подозрительно быстро затих, успев только выплюнуть пустышку, закатившуюся под комод.
- Надо же, какой спокойный, - удивилась я мимоходом.
- И не говорите, доктор, - польщенная родительница зарделась, достав соску и тщательно ополоснув ее в стакане, - это он в меня. Со старшим одни проблемы были, а этот все время спит. Я даже иногда волнуюсь, но наш невропатолог…
Кот не дал ей договорить. Сделав еще один кульбит, он опрокинул стакан, который не разбился только благодаря тому, что я успела его поймать. Запах от пролитой бесцветной жидкости ошарашил.
- Мамочка, - не веря очевидному, проговорила я, - вы в чем соску полощите?
- В водке, конечно. Дезинфицирую. От спирта ведь ожог может быть…
- Может, помыть с мылом проще? - предположила я.
- Что вы, доктор, на полу столько микробов!
- И часто вы… это… обеззараживаете так?
- Нет, за сегодня второй раз. У меня больше и водки-то нет.
Решив, что из-за двух приемов алкоголя беспокоиться не стоит, я подхватила свой чемоданчик и, обернувшись у выхода, не удержалась от нотации:
- Только не вздумайте заменить хлоркой.
- Да, что я, тупая что ли, не понимаю? – обиделась родительница.
- Ну, что вы, откуда мне знать, какая вы на самом деле? – дипломатично закруглилась я, нажимая кнопку лифта.
- Ну, чего так долго? – встретил меня Толик.
- Спасибо скажи, что в больницу не покатились, - огрызнулась я, - поехали, уже.
Ворчание водителя продолжалось недолго. Из стены белого пара, скрывающего путь, вышли гаишнки. Один из них, молоденький капитан, блестя светочувствительными нашивками на тулупе, махнул палкой. Представившись, он для порядка проверил документы, потом равнодушно сообщил:
- Поворачивайте.
- Зачем? – удивился Толик, - Нам в город….
- Не получится, поезжайте в объезд, дорога только что обвалилась.
- Совсем? – глупо спросила я, глядя на милиционеров, перегораживающих обе полосы металлическими стойками.
- Совсем. Теперь только через поселок Р можно, потом по объездной.
- Мать ити… - пригорюнился мой шофер, - Это ж километров пятьдесят крюк будет… Слушай, капитан, мы же полчаса назад проезжали, ничего страшного. Может, нам по встречной, мы же скорая..
- Ничем не могу помочь, дороги больше нет - пожал плечами тот, - удачи!
- Ты знаешь, как ехать? – поинтересовался Толик, развернув машину.
- Ага, каждый день так пешком хожу, - съязвила я.
Хорошо, что развилок на дороге оказалось не так много, и все они имели указатели. Мы не свернули ни в Москву, ни в Мурманск. Через пятьдесят минул езды синяя вывеска «Санкт-Петербург 5,5 км» ознаменовала правильность выбранного пути.
Полная луна, освещая черный лес и трассу, казалось, летела, привязанная невидимой нитью к нашей «волге». Редкие звезды, осмелившиеся спорить с хозяйкой ночи, тускнели рядом с ней. Причастность к таинству, смысла которого нельзя постичь, овладевала сознанием, и казалось, что наша поездка –часть забытого запретного обряда. Хмель свободы от привычных траекторий подчинял душу притяжению далекого ночного светила, а иероглифы на его желтом диске приобретали какой-то доселе неведомый смысл.
Волшебство исчезло также внезапно, как возникло, сразу же в черте города.
- Ну, блин, повезло… - включился мой шофер, за последний час не проронивший ни слова, и решивший наверстать упущенное, - весь день, как… не знаю что…
Вспомнился молоденький капитан и его товарищи, выставляющие ограждение.
- Слушай, Толик, - предложила я, - давай съездим, посмотрим, что значит: «нет дороги»?
- Да, мне самому интересно, - подхватил идею шофер, - все равно уже столько проехали, что нам еще пару километров...
Фуры у обвала выглядели обиженными. Из выхлопных труб валил дым, жалкий в сравнении с клочьями горячего влажного тумана, окутывающего властелинов бездорожья. Наша волга белой ящеркой примостилась на обочине. Спросив разрешения у грозного дядьки, командующего рабочими, суетящимися повсюду, я, пообещав быть осторожной, приблизилась к обрыву. Дороги, действительно, не было. Вместо нее клубилась и брызгалась кипятком из прорванной трубы яма, длинной не менее четырех метров. Воображаемый сценарий, в котором мы не задержалась на вызове чуть дольше обычного, заставил вздрогнуть.
- Простите, - обратилась я к дядьке, не поверившему моему обещанию и топтавшемуся сзади, - а сюда никто не…
- Вроде нет, - ответил он, - хотя ночь, кто его знает? Завтра выяснится.
Вернувшись в кабину, я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, сообщила:
- Знаешь, Толик, ты был прав. Нам очень… Ну, очень повезло. Не веришь – посмотри сам.
Водитель почесал затылок и буркнув «верю», развернул машину в направлении станции.