Я смотрю на небо. Наверное, таким оно бывает лишь в сказках: ярко-ярко темное, глубочайшего цвета индиго. И рассыпанные бриллианты по ночному бархату. Миллиарды миллионов тысяч. Как говорит моя младшая сестра: «какое небо лунявое, да сколько звезд-то понатыкано». Вот так и я стою и любуюсь ими. Скорей всего, в последний раз. Наверное, это должно вызывать грусть, тоску, сожаление, но я не чувствую ничего. Я ведь не знаю, что может ждать меня дальше, там, за поворотом или в конце туннеля.
Вот попаду я на небеса, вот встану пред златыми вратами, и спросит меня какой-то бородатый мужчина в белой рясе, проводя пальцем по списку в пропахнувшей пылью книге:
- Что ж ты в своей жизни хорошего сделала? Чем людям добрым помогла?
Я пожму плечами и отвечу, мол, так и так, котенка с дерева сняла, там, девочку от хулиганов защитила. Ну и все тут, не успела большего.
А он посмотрит на меня умными, глубокими глазами и скажет:
- Неужели это все?
Я опущу глаза, промолчав. А он-то и скажет:
- Извини, но в Рай тебя впустить не смогу. Мало добра ты сделала, мало.
Я, наверное, вздрогну, и спрошу:
- А как же так?
А мужчина, наверное, в первый раз задумается: а правда, как же так? Почесав длинную бороду, ответит:
- Так и все тут. – С напускной строгостью. Хоть, наверное, жаль ему всех, кого не пускают. – Не могут в Рай пускать всех, кого не попадя. Только добрым людям можно.
- Но как же так? Ведь должно всем быть хорошо. А тут так жестко. – Мужчина рассердится, поставит руки в боки, и скажет:
- А ну иди! Ты мне всю очередь загораживаешь.
Я вздохну и обернусь. Чуть-чуть, ну, совсем чуток. А там – пусто, только сплошной облачный пудинг. А мужчина пожмет плечами, мол, тут не он главный.
Глупо все это. Нельзя представить смерть, не познав ее.
Я одеваю наушники, а в плеере играет одна единственная песня. Я стала слушать ее недавно, не знаю почему, но – она то, что мне сейчас нужно, чтобы осознать свое место в мире. Какой пафос, но так действительно легче. Мол, я - герой рассказа, и теперь рассуждаю о вечном. Все до истерики банально. И да нервической истерии - смешно.
В ушах запоет вечный Фредди Меркури со своим «Шоу должно продолжаться». Вот жаль, только никому оно не нужно, это продолжение.
Но тут нужно вслушаться в слова, пропустить музыку сквозь себя.
Пустые пространства - ради чего мы живем?
Покинутые места - мы знаем, на что идем?
Снова и снова, кто-нибудь знает, что мы ищем?
Ещё один герой, еще одно бессмысленное преступление
За кулисами, в пантомиме.
Удерживай строй, кто-нибудь знает, зачем мы живем?
Никто не знает. Зря Фредди воспевал об этом, раздирая глотку и напрягая голосовые связки. Мы здесь никто и наше время – никогда. И мы вольготно этим пользуемся. Я верю, что все может быть лучше, что все будет по-другому, но это лишь игра слов. Я и сама-то не верю, в то, что говорю. Да и группа Queen вряд ли понимала. Просто один из них умирал и вдруг подумал об этом. Но, как и все, слишком поздно. Можно предположить, что за всеми этими философиями скрывается всего одно слово – нечестно, да еще и произнесенное плаксивым детским голоском.
Задумываясь о смысле жизни, мы невольно задаем себе вопрос: а есть ли он вообще, это смысл? Да и слово само, неправильное какое-то, дурацкое, что ли?
С-М-Ы-С-Л.
Четыре согласных и одна гласная. Вот, такое слово не может означать нечто хорошее и понятное, когда там только один звук согласен говорить, а четыре молчат и соглашаются.
Тогда начинает казаться, что смысла-то и нет.
Как так? – спросите вы.
- А вот так. – Отвечу я и буду права.
Но, если его нет, тогда зачем все это? Вся эта комедия с актерами неудачниками и режиссером, скрывающим свое лицо?
А незачем.
Что бы ни случилось - я все предоставлю судьбе.
Ещё одна душевная боль, ещё один неудавшийся роман.
Снова и снова, кто-нибудь знает, для чего мы живем?
Мне кажется, я стал понимать - я должен стать мягче сейчас.
Возможно, но «сейчас» - понятие растяжимое настолько, что может занять столетие. А мы, увы, не обеспечены такой щедростью судьбы. Или к счастью?..
Конечно, судьба – тоже не совсем хорошее слово. Не даром, у нее их вон сколько, лишь бы скрыть истинную натуру. А вон как, не получается. Мы часто страдаем от своей тяги узнавать все. Можно вопрошать вплоть до Бесконечности – кривая тропа нашего пути завернется в спираль, и мы будем учиться бегать по замкнутому кругу, вверх по вертикали.
А все останется прежним.
Никакой разницы.
Я уже скоро покину этот мир.
Снаружи разгорается заря,
Но душой, из тьмы я стремлюсь к свободе.
До зари остается несколько часов, а плеер, плюя и зажевывая, подвывает моему лишенному слуха голосу. Скоро потекут батарейки, но мне почему-то все равно.
Люблю этот момент – звезды постепенно гаснут, словно кто-то топчет эти маленькие создания, вдалбливая их глубже в лилово-лазурный океан. Облака, слегка не выспавшиеся и рваные, зевают где-то на горизонте, а раскаленный шар, хромая, поднимается все выше и выше. Солнце тоже зевает.
Я тоже стремлюсь к свободе, надеясь на временный просвет, но путаюсь в собственных закатах. Я люблю ночь, но вот беда! – боюсь темноты. Но я-то уж знаю – мне навеки обречено томится во тьме, потому что там нет абсолютно ничего.
НИ-ЧЕ-ГО
Слово равное белому цвету. И оно слепит глаза.
Шоу должно продолжаться
Шоу должно продолжаться
Мое сердце разрывается,
Мой грим может осыпаться,
Но моя улыбка не померкнет!
Это уже не улыбка, это просто оскал – одна из не любимейших и частых масок. Театр одного актера, где билеты заказаны на миллиарды. Тонкий запах сигарет, а у меня аллергия на дым. Правда, ее выдумала я сама, как и сам дым, но так жить проще.
Держать марку – вот цель многих, да и всех собственно. Чтобы не случилось – моя боль главнейшая, но я – один и сам наедине со своими персональными бесами и сковородками.
И такого мышление каждого. И на каждого.
Уж лучше я задохнусь от дыма.
Шоу должно продолжаться,
Шоу должно продолжаться.
Я приму это с усмешкой,
Я никогда не отступлю от шоу.
Спектакль. Пестрящий чересчур яркими афишами все популярнее день ото дня. Зрителей все больше и больше, но многие почему-то никогда не остаются до конца, а выкидывают билеты, не заходя в зал. Принять все условия с усмешкой – что может быть проще и невыполнимее? Не отступая на шаг вперед, делать три оборота вправо, в надежде обрести эту самую пресловутую надежду. Захлебнуться собственной ложью, борясь с несуществующей фальшью.
У моей души есть крылья, как у бабочки,
Вчерашние сказки может, устареют, но никогда не умрут.
И благодаря им, я могу летать…
Да, у всех у нас есть крылья – тонкие, ободранным с висящей клоками яркой фольгой. Крылья – из проволоки. Мы ежедневно сдираем ладони в кровь, стараясь хоть как-то облегчить боль, связать их воедино. Но это – лишь мечта.
Слишком поздно…
Сказки, уже умерли. Не дождавшись нас, они испустили свой последний вздох, а им на замену пришли оружие, куклы и безмозгло-холодные мечты. Мы больше не верим, больше не любим, а надежда уже умерла, причем – первой. Но так, наверное, правильно, так мы можем жить.
Ох, я за все заплачу, я сделаю невозможное,
Я должен найти в себе силы продолжать шоу.
Шоу должно продолжаться.
Да, как ни странно – плата это все, что осталось у нас. Закушенные губы, сжатые кулаки и постоянный стук в висках. То стучат наши часы, унося время дальше и дальше от нас, делая все нереально быстрым. Мы больше не можем жить. Но шоу продолжается.
Да, это и весь смысл нашего существования – мы должны продолжать нашу жизнь. Просто потому, что должны. Единственный смысл – не теряться в наивных попытках проломить головой небо, - делать все так, как есть, но как не будет.
Да, что-то в этом есть. Но, что бы ни было, шоу должно продолжаться. Да, Show Must Go On. Так-то.