(глава написана совместно с Вячеславом Молотом)
После того, как Мария покинула лабораторию, Николай Петрович и Диана стали манипулировать с полученной от неё яйцеклеткой. Вначале они очень осторожно удалили из неё ядро, и материнская яйцеклетка превратилась в энуклеированную яйцеклетку. Потом Николай Петрович и Диана взяли соматическую клетку, полученную из крови Плащаницы, и трансплантировали её ядро в яйцеклетку Марии. Так образовался мельчайший зародыш, из которого мог получиться клон человека. Зародыш тут же поместили в специальную ванну для бережного выращивания в искусственной среде. Все эти операции Иннокентий подробно снимал на видеокамеру, чтобы потом отвезти отснятый материал Аркадию Ароновичу, а тот должен был передать этот материал Викентию Викентьевичу для доставки прямо в Ватикан.
Между тем зародыш или человеческий эмбрион рос и развивался прямо в ванне. Причём рос он не по дням, а по часам, как говорится в русских сказках, а, может быть, это были вовсе и не сказки? И вот наступил день ИКС. Аркадию Ароновичу надо было принимать решение о дальнейшей судьбе клона человека и всей лаборатории в целом.
Денежные средства Ватикана за проведённую операцию по получению эмбриона возможного Богочеловека на банковский счёт к тому времени уже поступили. Вчерашний факс подтверждал это. Поэтому клонирование человека можно было теперь и прекратить. Аркадию Ароновичу было всё равно, кем вырастет клон человека: Иисусом или уродом. В любом случае он был ему нежелателен.
– Кому нужен сегодня Иисус? Фактически никому! Ни церкви, которая совсем неплохо живёт и без него; ни политикам, которые боятся таких опасных конкурентов, как Христос, Будда или Магомет; ни, тем более, нам, деловым людям, удачливым бизнесменам и предпринимателям. Он опять будет только нам мешать, с ним мы не сможем, как прежде, дурить людей, прокручивать сверхприбыльные операции – думал Аркадий Аронович. – Если он нужен России, то этого тоже никак нельзя допустить. Пусть Россия ещё на несколько веков останется без него. Тем временем мы её ещё несколько раз разорим и опустошим. Если же родится урод, то его тоже нельзя оставлять в живых и показывать кому бы то ни было, тем более Ватикану. Уж лучше пусть всё пойдёт прахом. И чем скорее, тем лучше.
Несколько дней тому назад поступила также хорошая предоплата из Беслана, Абхазии, Карабаха, Чечни и Сумгаита, откуда люди отправляли теперь не только замороженный прах, но и деньги, большие деньги. Родители отдавали последнее, продавали ценные вещи, дома, квартиры только для того, чтобы воскресить своих безвременно ушедших сыновей, дочерей и их внуков. Поэтому оставаться дальше в Москве было теперь очень опасно. Обманутые родители просто растерзали бы их всех, камня на камне не оставили бы от их лаборатории, стёрли бы всё в порошок. Пора было закрывать лавочку и срочно уносить ноги.
После принятия окончательного решения Аркадий Аронович тут же позвонил Мирону и дал ему команду приступить к немедленной ликвидации объекта. При этом поручил ему самому возглавить эту операцию и доложить об исполнении. Мирон в это время опять был в сауне в окружении мясистых дам, отказывался, говорил, что ребята справятся и без него, но Аркадий Аронович настаивал на личном участии Мирона в этом ответственном деле.
Боевики отправились в лабораторию глубокой ночью. По прибытии на место охранник, как обычно, открыл Мирону ворота и впустил его вместе с сопровождающими бандитами во двор, а потом и в специальное помещение, где были установлены мониторы, соединённые со скрытыми видеокамерами. На экранах мониторов они увидели, что все обитатели бытового корпуса безмятежно спали, в том числе пресыщенная Диана сладко спала в объятиях утомлённого Николая Петровича. Бандиты тут же направились в бытовой корпус и поднялись на второй этаж. Бесшумный пистолет быстро сделал своё бесшумное дело. Казалось, что возлюбленные так, крепко обнявшись, и вознеслись на небо, не просыпаясь. Кое-кто в этот миг мог бы даже позавидовать им.
***
В тот момент, когда пули бандитов поразили тело Николая Петровича, тело другого мужчины, который после страшной автомобильной аварии за несколько тысяч километров от лаборатории всё ещё лежал в реанимационной палате, вдруг сильно вздрогнуло, губы его зашевелились, а глаза открылись. Дежурная медсестра, увидев всё это, выбежала из палаты и побежала по коридору:
– Он очнулся! Он очнулся!
Вскоре она наткнулась на главного врача.
– Деточка, кто очнулся?
– Тот самый больной, который очень долго был в коме!
– Да он никак не мог очнуться. Мы ведь ничего не делали для того, чтобы этот незнакомый нам человек очнулся. Вот если бы за него хорошо заплатили, то тогда, наверное, он мог бы очнуться, – сказал главный врач и улыбнулся. Наверное, он посчитал, что речь его удалась.
– Нет, он очнулся, и мне кажется, позвал священника, – сказала медсестра.
– Деточка! Может, тебе действительно только кажется. Но даже если и так, то думаю, что священника мы ему добудем, как никак, а в тот мир ему уже давно надо было отправиться, – сказав это, главный врач зашёл в свой кабинет и набрал нужный номер. У него был свой – «карманный» священник. В его больнице подыхало много разного сброда, а «карманный» священник, как никак, в таких делах необходим, так считал главный врач. Смотришь, придёт, отпоёт покойника, а параллельно и грехи отпустит, а их и у главного врача было ох как много. Удивительно, почему-то в нашей стране все сволочи считают, что грехи им будут отпущены.
Тихо открылась дверь, и в палату, где лежал больной, вошёл вызванный священник. Он остановился у входа, осмотрелся и осторожно подошёл к человеку, который уже много дней не подавал признаков жизни. Он склонился над бездыханным телом и начал читать молитвы. Но тут мужчина вдруг открыл глаза и, увидев священника с крестом на безобразно громадном животе, заговорил:
– С чем ты пришёл сюда, святой отец? Ты действительно считаешь себя Божьим посредником? Но ведь ты тот, кто поддерживает продажную власть! Ты просто-напросто блудник! А может ты, святой отец, и тебе подобные священники сами того не понимая, льёте воду на чужую мельницу, проповедуете нам чужие идеи, с помощью которых пытаетесь манипулировать людьми. Я имею в виду – обычными рядовыми людьми, а не теми, которые заставляют называть себя сегодня святыми отцами.
Поп опешил, ведь он пришёл отпевать, а не выслушивать:
– Вы заблуждаетесь, сын мой! Очень сильно заблуждаетесь!
– Думаю, что это вы заблуждаетесь, святой отец, или не хотите признать тот факт, что Ветхий завет, который вы называете Святым Писанием, превозносит один народ и унижает все остальные народы. Так может суть вовсе не в Боге, не в религии, а в потакании сионизму, в незаметном завоевании одного народа другим и вы этому слепо потворствуете. И как бы кто из представителей других народов ни пыжился, он с вашей помощью остаётся униженным рабом, и ему уже с детства отказано вами во всяком продвижении, даже если он и талантлив. А тем инструментом, с помощью которого таких людей пытаются представить рабами и бессовестно манипулировать ими, служит ваша нынешняя церковь, которую вы хотите показать защитницей интересов России. Такая церковь нужна вам, святой отец, только для того, чтобы, не работая и не созидая, жить в нынешнее тяжёлое время в неге и стричь купоны, растить свои тучные тела и раздувать свои животы. Скатертью дорога, святой отец! Не забудьте сегодня кого-нибудь нагреть на пожертвовании. Как никак, а это ваш хлеб…
И уже тихо опускаясь на своё ложе, прошептал:
– Насущный.
– Ох, еретик вы, сын мой, еретик, надеюсь, вы опомнитесь и повернётесь лицом к нашей церкви, ещё не поздно, сын мой. Все мы когда-то окажемся входящими в небесные врата, – сказал поп, намекая, что уже пора. Он выпрямился и захотел отойти, но мужчина приподнялся, что заставило попа остаться на месте.
– Я, святой отец, надеюсь, что вам всё таки не безразлична судьба нации и Российского государства. Вы должны перестать отпускать грехи убийцам, ворам и жуликам, которые именно с вашей помощью распяли уже не одного человека, а всю страну сразу, причём так распяли, что каждый год погибают миллионы, а жизнь оставшихся в живых всё усложняется и усложняется.
Поп, видимо, был оскорблён, а может просто сделал вид, что оскорблён, потому дал понять мужчине, что уходит, но тот, собрав последние свои силы, снова приподнялся и схватился за крест, который лежал у попа на животе.
– Ты, святой отец, не сможешь помешать мне самому призвать Христа. Я сделаю это! Он явится в этот мир и обязательно покарает всех вас, извращенцев христианства. Нужно очистить весь мир! Слишком много в нём вашего дерьма, слишком много в нём вашей лжи. Вы, святые отцы, вы все предстанете перед страшным судом! Поэтому покайся мне, святой отец, пока ещё не поздно, покайся перед моей смертью! – с этими словами мужчина начал притягивать святого отца к себе. Поп, никак не ожидая услышать от умирающего такие слова, опешил, собрался с силами и грубо оттолкнул его от своего тучного тела, выпалив при этом:
– Да пошёл ты!
Однако после толчка цепочка, на которой висел крест, оборвалась, и она вместе с крестом осталась в руках мужчины, как бы намекая священнику на то, что он не достоин носить этот крест. Сил у больного уже не было, и его рука вместе с зажатыми в ней цепочкой и крестом свесилась с койки.
***
Покончив с персоналом в бытовом корпусе, бандиты тут же направились в производственный корпус, где располагалась ванна с растущим человеческим эмбрионом. Мирон, не раздумывая, быстро перекрыл ему кислород, и биение сердца эмбриона сразу же остановилось. В этот момент где-то очень далеко в монастыре испуганно вскрикнула и проснулась дева Мария. Ей приснилось, что какой-то грубый человек только что душил её своими руками. Марии было очень плохо, и она всю ночь молилась Богородице о спасении своего малыша.
А бандиты тем временем вместе с охранником погрузили в автофургон самое ценное лабораторное оборудование и, заперев ворота, быстро, заметая следы, помчались прочь.
Навстречу им в ночи из пункта А в пункт Б ехал тяжело гружёный воинский «Урал» с молодым солдатиком за рулём. Рядом с ним на сиденье спал пьяный прапорщик. Солдатик, завистливо поглядывая на прапорщика, часто зевал, иногда открывал окошко, чтобы освежить своё лицо холодным воздушным потоком и не дать себе заснуть за рулём. На какое-то мгновение глаза его всё же закрылись, и он нечаянно вильнул на встречную полосу дороги, по которой в это время на большой скорости мчался фургон с бандитами и Мироном. Краткого мгновения было достаточно для того, чтобы фургон, стремясь избежать лобового столкновения, тоже резко вильнул, опрокинулся и разбился вдребезги о придорожное дерево, а все его пассажиры, без исключения, тут же отправились на тот свет.
Что касается солдатика, то он остался жив и даже ничего не почувствовал и не заметил. Он просто через несколько метров съехал на «Урале» в кювет и проспал там до самого утра, невольно выполнив свой воинский долг по расправе с одним из бандформирований. Честь ему и хвала!
***
В это же время самолёт, вылетевший несколько часов тому назад из Шереметево, продолжал свой долгий путь в Нью-Йорк вместе с Аркадием Ароновичем на борту. Он был очень доволен проведённой сложной операцией. Всё произошло именно так, как он и задумывал. Теперь какое-то время можно опять совсем спокойно и безмятежно жить в далёкой и безопасной Канаде, не заботясь об отношении к нему окружающих. Плевать он на них хотел. Тем более что канадские англосаксы всё-таки должны быть на его стороне, так как не больно уж привечают славян, этих вечных рабов. Ведь слово slave в переводе с английского означает просто раб.
Славяне – это рабы, грязные рабы! А рабы – они и в Африке рабы. Чего их жалеть, мучаться совестью! Правильно делал Буш, когда сыпал бомбы на их головы в Югославии. Недаром вся Западная Европа тут же его поддержала, сразу забыв про демократию и права человека. Ведь если вспомнить, то ещё византийский историк Прокопий после первого знакомства со славянами писал о том, что образ их жизни грубый, как у массагетов; и, как и те, они постоянно покрыты грязью. Нечистоту славян отмечал также Исидор Севильский, а Бар Эбрей даже писал, что славяне больше похожи на скотину, нежели на людей. Наверное, не зря поэтому и гитлеровцы во время Второй мировой войны за ту же их грязь называли славян свиньями, Die russischen Schweine – русскими свиньями. Рабы должны оставаться рабами во всём своём грязном рабском государстве.
Но у власти в этом государстве должны стоять наши люди. Ни в коем случае нельзя допускать во власть патриотов – ни левых, ни правых. Патриотов надо порочить любым способом. Надо идти на то, чтобы создавать в России и других славянских странах разные псевдопатриотические организации, нашпигованные нашими же агентами, мелкоцитрусового и прочего происхождения, и с их помощью проводить такие провокационные операции, чтобы людей только от одного слова «патриот» уже тошнило.
Весь избранный цивилизованный мир должен объединиться против России, принудить её плестись в хвосте мировой политики, служить Западу лишь сырьевым придатком и не более того, и поставлять на внешний рынок кроме сырья ещё и низкооплачиваемых рабов. Духовенство России правильно делает, продолжая в своих проповедях называть евреев богоизбранным народом. Пусть они продолжают в том же духе, пусть служат этому народу и не рыпаются, а не то объявим их всех еретиками.
Так или примерно так рассуждал Аркадий Аронович в просторном салоне самолёта, удобно расположившись в мягком кресле, откинув его спинку далеко назад. Ведь самолёт летел туда, где всё решают не совесть, а деньги, очень большие деньги. Через несколько месяцев он опять вернётся в Россию и снова придумает какую-нибудь интересную афёру, полезную для себя и своих отпрысков. Вслед за ним из Канады и иных западных стран полетят и другие такие же, похожие на него, стервятники. Ведь всем им время от времени необходимо припадать к грудям матери-России и утолять свою непомерную жажду её материнским молоком.
Насладившись своими философскими изысками, Аркадий Аронович с лукавой улыбкой на лице окликнул проходящую по салону улыбающуюся стюардессу:
– Любезная! Принеси-ка коньячку! Да и десертика не забудь! Что там у вас найдётся подороже?
Стюардесса, услышав эту просьбу, быстро помчалась её исполнять. Вскоре она вернулась с дорогим коньяком, тонко нарезанной осетриной и бутербродами с красной и чёрной икрой. Вручая всё это Аркадию Ароновичу на подносе, стюардесса низко склонилась перед ним, показывая ему не только свои красивые круглые коленки, но как бы невзначай ещё и свою красивую обнажённую грудь, показавшуюся в глубоком вырезе платья. Этим она давала понять, что желает вылезти из кожи вон, чтобы ещё больше угодить богатому клиенту. Аркадий Аронович, приняв коньяк и закуску и засмотревшись на соблазнительную грудь стюардессы, плотоядно облизнулся, достал из своего портмоне сто долларов и небрежно кинул их на поднос, оставляя стюардессе за предоставленное удовольствие примерно половину суммы на чаевые, и вздохнул:
– Счастливые вы русские люди!
– А в чём же наше счастье? – с улыбкой забирая деньги с подноса, спросила стюардесса.
– Да просто вы не знаете, как плохо живёте!
Стюардесса тут же скривилась и медленно пошла по проходу между креслами к себе. Аркадий Аронович похотливо смотрел ей вслед, любуясь её упругими икрами и круглыми бёдрами и мысленно уже задирал ей юбку. Через несколько часов самолёт пошёл на посадку и приземлился в Нью-Йоркском аэропорту. Расстегнув привязные ремни, все пассажиры быстро направились к выходу. Вместе с ними двинулся и Аркадий Аронович. Проходя мимо знакомой ему стюардессы, он приблизился к ней, склонился к её уху и прошептал:
– Нет! Вы просто не догадываетесь, как мы здорово вас только что трахнули!
Стюардесса брезгливо от него отстранилась и резко оттолкнула своими руками. В ответ Аркадий Аронович только злорадно рассмеялся. Ведь перед ним уже земля, американская земля. Сейчас он ступит на неё, а там поминай, как звали! Не пойман – не вор!
Есть Бог или нет – я не знаю, но небо, насыщенное душами почивших, – оно всегда над нами, от него нигде не спрячешься, даже в далёкой Америке. Его не обманешь, как бы ни старался, даже будучи умным, самым умным. Как верёвочке ни виться, а конец всегда наступит, неотвратимый конец.
(продолжение см. глава 36. Рождество и воскрешение http://www.proza.ru/2008/05/25/234)
другие произведения см. http://www.proza.ru/author/bipopof