ВАСЕНЬКА.
Маленькое создание, в пуховой шапочке, вязанной под буденновца, выкатило для достоверного обозрения небесные глазищи, разгибая зеркальными сферами согбенную фигуру Петра Ивановича. Молоденькая мама периодически дергает его за ручку в пуховой варежке, разворачивая личико, узел шарфа, обнявшего воротник, резиновые калоши в единое со своим взглядом направление - к доске с объявлениями: что удивительного сегодня в том, что рядом человек, одного возраста со своей одеждой, влажно всхлипывает и размазывает ладонью сухие слезы как бы почерневшей от времени перчаткой.
Но создание упорствует, - быть может, его зовут Васенькой?
Подходит автобус, хлопает дверными крыльями, и Васенька, взмахивая одним крылышком, второе - в маминой руке, улетает..., а Петр Иванович остается на автобусной остановке, нависшей козырьком над рынком - чудищем, словно только что выползшим на берег из никогда не замерзающей в этом месте речки. Чудище кипит запахами, звуками, красками; Петр Иванович нащупывает взглядом на его теле красные пятнышки, крепче сжимает пальцы в кармане пальто, и беззвучными губами успокаивает собственное сердце:" Это не он!.. Он же в футляре, в черном футляре!"
Заматерелый до стеклянного снег скрывается под черной, крокодиловой чешуей весенней грязи, мутные лужи открещиваются от солнца мазутными разводами, предательски слепят глаза, и коварный холодок беспрепятственно вползает за усталый, - когда-то, - каракулевый воротник. Это вблизи, - а там внизу, в чреве чудища, - жарко, - Петр Иванович успел почувствовать его липкий неуют прежде, чем поднялся на автобусную площадку.
Шесть длинных, истекающих щупалец чудища; по которому из них унесли его друга?..
Пересчитав в кармане бумажки, он близоруко подносит к глазам пальцы, еще не остывшие от мелкого счета. "Все из-за вас, - укоряет он их беззвучными губами. - Все! Из-за вас..."
Вот, из-за этого, постоянно прямого, сторонящегося других, воскового мизинца с грубым наростом вместо ногтя; вот из-за этого, наоборот, согнутого внутрь ладони, под культю, безымянного; вот из-за этого, совсем нечувствительного большого - впрочем, без него можно было бы и обойтись.
"Невелика команда! - в такт шевелит двумя оставшимися, строевыми. - Чижик-пыжик! Где ты был? Я на фронте водку пил... "
Господствующая высота давала бы Петру Ивановичу неоспоримое преимущество, будь у него полевой бинокль, - но его не было, и набегающий ветерок выдувает слезу из прицельного, прищуренного глаза, и та еще больше размывает близорукий фокус.
"К доброму человеку попал, к доброму... А лица не припомню, пальцы молодые, ловкие, в кожанке, шапке..."
Чудище постепенно худеет: вытекает через щупальца на черные дороги, исчезает под колесами автомобилей, - ближайший, худенький ручеек журчит противоестественно: вверх по ступенькам под крышу автобусной остановки, неряшливо накапливается, лузгает семечки, жует, исчезает в автобусных брюшках, оставляя Петра Ивановича в абстрактных банановых подсолнухах...
Солнце перевалило через главную дорогу; давно опустел рынок. Петр Иванович неопределенно блуждает взглядом по крышам многоэтажек, - он слышит? жалобное сетование своего старого, красного, перламутрового, с клавишами цвета его мизинца, с характерной хрипотцой в "ля" и "си" малой октавы, фронтового друга - аккордеона.
Подружились они в сорок пятом, в Берлине, Петр Иванович называл его Васенькой...