Моя смелость с каждым днём принимает новые формы. Она крепчает как мороз. Вспомнилась ненавистная зима. Это особенно мучительное время тьмы, тяжелой экипировки и банальности.
Впрочем, именно зимой легче всего обманывать себя, яркую дуру с театральным обветренным лицом. Я могу запросто доказать себе, что меня не видно из-за контросвещения желтыми фонарями и колющий ветер заставляет встречных закрывать глаза, да и темно, да и многие в обостренной форме равнодушной депрессии…Да и я сама, самка фазана, одержимая желанием быть замеченной, тоже в депре, это мое состояние, я в нем танцую, плавно раскачивая руками в вычурных браслетах.
Это началось несколько лет назад. Я меняла мужчин каждый день, это нормально, потому что ничего хорошего не попадалось, а мне для счастья нужен был мужчина. Это у многих женщин такое условие счастья.
Городишка у нас маленький, главная улица - убого приглашает в кафешки, отделанные белым пластиком и увитые шанкрообразным виноградом. Кафешки чередуются с салонами сотовой связи, их на нашей недлинной улице двадцать один. Еще есть несколько пестрых магазинов с одеждой, клиторально-вагинально-призывной и с обувью, в которой трудно даже просто быть, а ходить невыносимо, но я хожу, и все девушки ходят, благо улица короткая, а в сумочке у меня есть раздавленные тапки для окраин. Для того чтоб изобразить, что жизнь удалась, нужно одеть модное, каблуки, сесть у окна в кафе, заказать кофе явно желудевого происхождения, и приложить сотовый к уху и говорить громко: ты гдееее? Или «а он что?» « А ты что?» или просто молчать и кивать, а если тебе некому ответить, то просто сиди и сосредоточенно смотри в телефон, кнопки жми, якобы в ежедневнике масса встреч, а в мыслеприеемнике-твоих афоризмов.
Если ты точно выглядишь, не теряя ориентиров, и навигация происходит по заданному курсу, через пару часов мучений в каблуках и скуки рядом с чашкой кислого кофию, тебе улыбнется причина для счастья - мужчина. Часто это индивидуум с пегим ворсом, пустоватыми глазами, освещенными слега быстроустаревающей твоею новизной.
Порою у него подлой длинны чистые ботинки, с приподнятыми носами, хорошая машина, пропитанная мыльным запахом освежителя воздуха, в доступной близости, и когда доходит до интимного - белые трусики с желтым пятнышком. Иногда он угощает еще одним опостылевшим кофием и даже пирожным, суховатым и неоправданно дорогим, как моё боязливое предложенье вечной любви.
Обычно я начинаю отсос уже в машине, когда он, потеряв бдительность, приостанавливается на заправке. Никто ничего не понимает, он в забытьи, я наяриваю языком и губами. Чумазые девчата, коровеллы бензоколонок, не видят меня, а видят только откинутого, с прикрытыми глазами и торчащим буллом мущину, и стесняются применять слова негодования, ведь он может очнуться и пригодиться, но он пускает струю и отъезжает, боле всего, желая спать, но вежливо болтает со мной о простых состояниях тела и духа. Моя программа минимум - срубить на питание и модные туфли осенние, а максимум - полюбить, насладиться, испытать сладость, наболтаться, натереть промежности, и разлюбить, разочаровавшись. Можно конечно не разлюблять, а мусолить в воспоминаниях его седьмой шейный позвонок, мягкий хрип, скользкую головку, запах подмышки и одеколона, вид места, где талия переходит в бедро, фактуру обивки кресел, фразы, пришедшие в послеоргазменный скучный ум.
Иногда я балую себя, поймав в сети необычное животное. С неделю обратно я гостила в захламленной спальне не помню кого, он танцевал мне, отталкиваясь ногами от стен, скакал на кровати, кувыркался, делал сальто между столом и диваном, и отвез меня домой, одарив мятной свежестью, жвачкой такой, и улыбкой в сорок восемь зубов. Мускулистый и загорелый, настоящий герой моих мечтаний, сегодня и вчера он ходит мимо меня, наступая на носки моих золотых туфель, пританцовывает, ищет меня, я надеюсь. И не находит.
Он не подозревал, что, пройдя мимо, не увидит меня.
Я надеялась, что настоящая нежность моя и желания изменят паттерн сканирования…
Да видимо мало этой жизни всего настоящего, нужны смелые решения и нетривиальные ходы, и подпирает меня необходимость совершать безрассудные поступки.
Ах, как затруднительно жить, когда тебе отмеряна лишь однодневная видимость.
Я заметила свою болезнь не сразу, а заметив, стала пошаливать и неизбежно страдать.
Зря я назвала это болезнью, скорее мне досталась книга с пустыми страницами.
Вначале мне казалось забавным влетать с чужую жизнь как бабочка, съедать запасы в холодильнике, вытряхивать деньги из кошелька, заглядывать в паспорт и сбегать по лестнице, торопливо пакуя скромные трофеи - шоколадку, часы, золотые колечки.. Я прихватывала и галстуки и на следующий день сидела в кафе и смотрела прямо в глаза покинутой мною любви, украшенная его аксессуарами. Так родился мой индивидуальный стиль - прокрустовы каблуки, едваюбка, часы, узкий пиджак и мужской галстук.
Постепенно все меньше становится людей, которые могут видеть меня. Я представляю, что наступит день, когда я буду ходить всюду, где вздумается, в тапках, с павлиньим пером в голове, раскрашенной голой грудью, в цветных чулках, и возвращаться к себе, так и не перемолвившись ни с кем словечками, не поймав ни одного взгляда. Мне становится страшно.
Вчера моя охота чуть было не провалилась. Я так рассчитывала на свою яркую помаду и удачные кудри, стояла у барной стойки, надеялась подцепить, но постоянно попадались использованные. Они толкали меня плечом, если я не успевала увернуться, вероятно, глядя в мои яркие глаза, они распознавали лишь туманность и фиксировали дежавю. Я уже было, хотела потереть кулачками глаза и уйти, как гордая панда, но ко мне приплыл мистер «жизнь удалась», сытый, благоухающий, отглаженный, явно сбежавший сюда, в висячевиноградный, пластиковый обманно - опасный мир простых людей с какого нибудь мероприятия.
Меня просканив вполне профессионально, включив баритон лучшего свойства, он заказал шампанского, круглых конфет в золотой коробочке. Разговор вел примитивно изысканный, глазки мои хвалил, ножки и сексуальность в целом. Не составило труда выяснить, что он самый настоящий банкир в поиске, женатый на тестоподобном существе, вот она, хорошая хозяйка и мать, в портмоне, рядом с самыми своими большими любовями-кредитками и фотографиями деток.
Мы еще успевали к нему в кабинет, на большой стол, исполнить давнюю фантазию, банальней не придумать. Во время исполнения он пыхтел, рычал, потел и дракон на стене вполне гармонировал с происходящим. Пряжка ремня позвякивала о край стола. Я разглядывала бессмысленные сувениры, исполненные символических значений - вот медведь лакированный, сильный и смелый, хозяин тайги, вот сабля, тоже опасная игрушка. Вот какие то плавающие желтки, вероятно для релакса от этого горнего мира. Вот павлин, призрак ханской роскоши и всех кабинетов подобного типа. Еще одним призраком является сейф, в котором что нибудь да есть. У этого в сейфе хранилась с гордостью продемонстрированная мне ( после торопливого заправления рубашки в брюки), нагайка в бездействии, из какой то кожи некоторого горного козла и рукоятки из его же копыта, бутылка хорошего коньяку и пачки денег.
Попивая после секса коньяк, я сильно задумалась. Секретарша его меня сегодня видела. Охранник косил лиловым глазом. Да и цыфирки не трудные. Не каждый день так везет.
Он довез меня с мигалками до моего якобы дома. Одарил длительным поцелуем, старательно вращая языком. Подворотнями я пробралась до своей хрущевки. Подъезд без дверей встретил привычным амбре мочи и курева. Продавленные внутрь себя наркоманы поздоровались – они меня видят всегда. Толстый Борька в ошейнике, сидя на подоконнике надрывно замяукал-любит меня и видит. Завтра предстоял веселый день.
Все задумывалось как остроумный перформанс. Ведь я все-таки художник.
Не только деньги служили причиной моих действий. Я хотела событий, красоты безумств и завершенности, которых мне так не хватает. Я надеюсь, что мне достанется какая нибудь новая книга, пусть даже с пустыми страницами…
Я представляла себе, как лежу в своей комнатенке, усталая, среди денег. И никаких угрызений, никакой клаустрофобии. Я даже смою косметику перед сном.
Утро началось в час дня. Я сделала львиную гриву. Лицо получилось золотым как - то само собой.
Черным карандашом я вытянула глаза, испачкав кончик носа. На меня из зеркала взирала опасливая кошка. Что б быть последовательной и парадоксальной, я нарисовала себе определенно кошачьи щечки и усики.
Мой облегающий костюм с открытой грудью довершил млекопитающий образ.
Едучи в маршрутке, я заскучала. Многие меня не видели. Некоторые с туповатым недоумением таращились на мой мейк. Грудь я спрятала под жакетиком.
Обыденной ломкой походкой я зашла в банк, все более скучая. Никаких признаков шоу. Секретарша болтала по телефону-атычто-аончто, охранник, сидя в кресле напротив, ковырял в ухе и наковырянное разглядывал. Я скинула жакет и зашла в кабинет.
Похолодев, я оскорбила себя за самонадеянную глупость. Видимо это было какое-то собрание акционеров или что- то в этом роде.
Но, присмотревшись к лицам, успокоилась - каждого из них я уже трогала и обоняла. Они сидели за столом, в костюмах своих, солидные, с напряженными лицами, некоторые нервничали, и все с преданным достоинством слушали. Мой вчерашний фантазёр держал слово, пронзительным взглядом прожигая каждого по очереди. Екнуло сердце, вдруг распознает меня, но нет, взгляд скользнул мимо, лишь на секунду угаснув. Помахала у него перед лицом блестящими стрингами, даже не прервался.
Я танцевала вокруг стола, делала неприличные движенья, и мне становилось с каждой минутой всё тоскливее. Я даже забралась на стол. В одних лишь каблуках, эротическое дефиле, ракурс снизу на женские прелести, приседы с раздвинутыми ногами, изящные повороты на каблуках, а они говорили и говорили, изредка делая записи. Разозлившись на себя за никчемную неуёмную сущность свою, я спрыгнула на пол. Пописала возле статуи снежного барса и открыла сейф. Там лежала лишь козлиная нога, нагайка, глупая никчемная вещь не на своём месте.
Они даже не заметили, как я хлопнула ею по полу. Они как раз ставили подписи.
Я бы хотела струсить как всегда. Убежать и продолжить становиться с каждым днём все более невидимой. Но заставила себя хлестнуть толстяка в сером перламутровом пиджаке. Он подпрыгнул, и на его мясной щеке налилась багровая полоса. Все в беспокойстве начали озираться, а я, осмелев, обрушила серию бессмысленных и неграмотных ударов. Мне вспомнились все эти лихие лассо на мустангов, но у меня не получалось голливудски, я разбила их тонкие китайские чашки, исполосовала руки бровастому ушану с аккуратными ногтями, разметала листки бумаги. Жалею, что не имела возможности тренироваться, оказывается, в этом деле есть хитрости, мне неизвестные. Сухой и жесткий звук плетки создавал атмосферу агрессии и режиссуры события, хотелось бы подправить освещение, сделать поконтрастнее. Примитивные белые жалюзи и лампы дневного света несколько упрощали картинку.
Особенно они кричали, когда я попадала по лицам. Крики тоже могли бы быть разнообразнее, например кто-то вполне мог бы шипеть, имея вполне змеиный вид, а вот этот подкачанный борец с полнотой, мясокомбинат, мог бы причитать тонким голосом, как в фильмах ужасов. Зрелищно получилось с владельцем водочной промышленности - он, утратив контроль над своим грузным телом, сначала опрокинулся назад, вместе со стулом, больно и со звуком ударился головой об пол, и сделав густые брови домиком. Полез под стол, стараясь сгруппироваться и занять как можно меньше места. Кровь из носу капала ему на галстук за триста евро, сам доверительно сообщал недавно.
Я очень старалась делать подходы с разных неожиданных ракурсов, и замела подмоченного барса и гордого коня - чугуния, раннее мною не замеченного. Он грянул об пол с диким грохотом. Ворвался охранник бледный, с пистолетом в дрожащих руках, я надела ему трусы свои на голову и вышла, изящно обогнув.
Я бежала по улицам почти голая, неся серебряные сапоги с высоченными каблуками в руках, и с удивлением замечала, что видящих меня нет вовсе. Раньше попадались незнакомцы. А теперь их совсем не осталось.
И вот я лежу у себя дома.
Даже сейчас, завернувшись в одеяло, я, мягко улыбаясь, вспоминаю съехавшие очочки, разбросанные паркеры, испорченные статусы кво, и весь этот травматизм, произошедший в результате действия ядовитого парализующее - ужасающего газа, пущенного злоумышленниками по вентиляции, как я узнала из газет.
По стенам развешены мои хорошие картины, которых никто не видит. Их всего десять и они занимают немного места. Я пишу их из года в год, новые поверх старых. Подрамники очень тяжелы, ведь на них такой слой краски.
В моей комнате стол да кровать. В окне - окна другого дома. Занавесок я, по понятным причинам не завела. Я каждый день разогреваю фасоль на маленькой кухне.
Я могу проникнуть куда пожелаю, и практически не нуждаюсь в деньгах.
Потом я вот так вот, приуютившись в постельке или разомлев в ванной, предаюсь мечтательным воспоминаниям. Из расслабленности, прошедшего возбуждения и избытка пустого времени, рождается желание месить краски. И тогда я пишу свои картины, пока не иссякну.
Я королева мира.
Я повелительница непредсказуемого случая.
Я взбалмошанная капризуля, я фрик, актриса и перформансист.
Я смелая от переполняющей меня творческой энергии.
Я думаю о сокровищах, мне принадлежащих.
Моё тело.
И лицо.
Я сама.
Потом еще картины.
Много одежды очень вычурной и цветной.
Целый чемодан косметики.
Зрительная коллекция образов.
Тактильная коллекция приключений.
Нагайка.
Просторный незнакомый мир, который меня не желает видеть.
Это - целое состояние.
Ко мне никто никогда не придет. А если и придет, то не увидит, меня, со светящимися разноцветными ногтями, в ажурных гольфах и пеньюаре цвета электрик, отороченном гагачьим пухом.
Вечером, Этим дивным майским вечером, измотавшись, с руками, перепачканными краской, с размазанными глазами, в растянутых штанах, я сижу, сутулясь, на лавочке у подъезда, под облетающей черёмухой. Сижу с наркоманами, они пьют пиво, матерятся. Просят денег, разговоры их пусты.
Потом они уходят.
И я продолжаю сидеть. Одна.
Я как то не засекла момента, когда мир опрокинулся от того, что кто то, загорелый и мускулистый, оттолкнулся ногой от дерева, сделал сальто, и, сияя улыбкой, дыхнув мне в лицо мятной свежестью, прошептал: «Привет…»