Споры с отцом были частыми. Тед любил своего старика, но некоторые из его принципов его исключительно бесили. Например, то, что его отец никогда не принимал решение самостоятельно. Ему требовалось согласовать его с рядом лиц и непременно с супругой. На предложение возглавить делегацию на какой-нибудь из европейских конференций, Артур Лоренс никогда не скажет: «Буду рад», - или: «Непременно». Он скажет: «Ответ я дам вам завтра». Даже если его начинают припирать к стенке: «По такому вопросу мы хотели бы получить вашу оценку, господин ректор, прямо сейчас», - Артур откажется, ответив: «Если вы желаете пороть горячку – берите за основу ваш ответ. Но если вы хотели бы заручиться ещё и моей ответственностью, то я хотел бы подумать. Через час я буду готов дать вам ответ».
Теда настолько выводила из себя эта всегдашняя привычка отца, что он самостоятельно выработал в себе привычку моментально брать ответственность на себя. Например, в школе учитель спрашивает у класса: «Кто взял маркер?»
-Я! – Отвечал Лоренс.
-Ну, так верни его, Тед.
-А…я забыл, куда его положил. Простите.
И сыночка ректора Калифорнийского университета, пожурив, прощали.
Однако, время шло. Школа осталась позади. Тед, разумеется, поступил в Калифорнийский университет.
Как-то Тед, участвуя в обсуждении «глюков достающих их предков», услышав, что отец приятеля обожает примеривать военную форму, хотя никакого отношения к военным профессиям не имеет (тот просто бухгалтер), сказал: «Это что, Майк. Разве это грех, прячась от всех, мерить чужую шкуру? Нет, Майк, этого можно не заметить. Все мы, кривляясь перед зеркалом, изображаем из себя поп-звезд. Я, например, люблю поиграться в Синатру. - (Тед спел кое что) – Как видишь, ни голоса, ни внешности Френка Синатры. Просто смешно. Но ведь это ж «просто смешно». Это ж не страшно, Майк! А мой, …мой…
Тед сжал губы, будто не желая рассказывать о «глюке» своего отца. Но приятель толкнул его в бок и потребовал: «Ну что, Тедди? Что твой делает, когда запирается в стенах своего дома?»
Тед опустил голову и …густо покраснел. Приятель его тут же решил, что ректор их университета рядиться в женское платье!
По его ошеломленному выражению лица студент Лоренс понял, ну, или примерно, представил, что там мог насочинять его дружок. Он тут же затараторил, сливая с души давно наболевшую претензию к своему старику. - Когда слышу от друзей нашей семьи, что мой отец (такая важная шишка в науке!), что он «немощен» в принятии быстрых решений, я бываю без меры смущен. Да! Я краснею, как девчонка. Кто-то может и не знает, но я - то точно знаю, мой отец выторговывает время на обсуждение вопроса с матерью! Он снова спешит обсудить проблему со своей женой. Мне стыдно, Майк, он - профессор многих наук, членкор нескольких академий, и, кроме того, человек физически здоровый, да ещё и обладатель гигантского роста - (увы, так и не передавшегося сыну) - мужчина крепкой конституции, а ещё крупных, мужественных черт лица и вдруг, исключительно всё обсуждает со своей женой! Это же стыдно, Майк. Бог мой, как же мне стыдно за моего отца.
И хотя приятелю Теда ничего «стыдного» в его признании не показалось, сам он, считая такую даже не привычку, а позицию отца постыдной для мужчины, просто задыхался, когда рассказывал о ней.
-А ты ему не пробовал подсказать, что, …что тебе это неприятно?
Тед взглянул на приятеля грустными глазами и покачал головой – нет.
Приятель, вздохнув, так же грустно произнес с своей «беде». – А я даже боюсь ему сказать, что то, что он делает, это недостойно. Нет, четно, для взрослого мужчины стыдно. Ведет учет процентных ставок в банке, а сам… - и парнишка, перекривляя голос родного отца, произнес. - «Боже мой, какой китель, как сидит! Да я рожден быть морским офицером!», а сам своего босса, как смерти боится. Трус!».
И вот однажды, вот только когда его в конец достало, Тед решительно выразил свою претензию лично отцу (вернее, он как-то сразу, налетел на Артура, обвиняя в том, чего сам в нём не понимал): «Ты зачем грузишь мать ещё и этим?! Мало ей проблем по дому? Ты уволил экономку и мажордома. Мать вынуждена сама браться на расчеты и руководство прислугой. А ты спрашиваешь её совета: «Ехать ли тебе вместо МакШена в Швецию или нет? Вы вместе с Ориенбургом делали одно дело. Да, вёл исследования он, но ты, как никто другой после его гибели, владеешь информацией по теме, выдвинутой на соискание Нобелевской премии. Зачем же тебе в таком вопросе поддержка жены, поглощенной в данное время одной лишь заботой, как бы поскорее закончить ремонт нашего сгоревшего флигеля! …Зачем?! …Отец, но ведь это же просто смешно. …Смешно и стыдно! Разве нельзя было сразу ответить, что едешь именно ты. Ведь ты же считаешь, что ты – наиболее подходящая кандидатура. Ведь ты так считаешь?».
Артур ответил сыну кратно, потому что спешил. Были какие-то дела: «Я понят ТВОЮ проблему, сын. Позже поговорим».
Прошло время. В Швецию съездил другой человек. Прибыв оттуда, он был весь в лучах славы. Пусть чужой, пусть только отблеском его лично коснувшейся. Но Тед, как президентский стипендиат, участвуя в праздничной встрече профессора МакШена, был серым от злости. Именно от злости на отца, а никак не от зависти к смелости исследователя МакШена.
Вечером, после банкета, Артур уже никуда не спешил, только если в постель. И он был в превосходном настроении и потому, возможно, на натиск сына решил ответить подробно. Но вот так: «А я всё-таки не соглашусь с тобой, хоть ты и мой сын, … ясная плоть моя. Я снова соглашусь с нашей милой мамочкой. И знаешь почему? Лиза права, честнее проводить Дункана в последний путь, чем в это же самое время, отливая лоском вечернего туалета, получать премию, до которой он так и не дожил, хотя давно, давно заслужил её. Эта работа, она, в общем-то, и сгубила моего давнего друга Ориенбурга. Не будь он так поглощен идеей последнего опыта, он бы заметил этот чертов сигнал светофора. И никогда б не свернул себе шею на прямом участке дороги. Ты же знаешь, Дункан прекрасно владел машиной. Но новая идея оптимизации процесса так всполошила его, что он, особенно в последние дни, был просто не в себе. …Думаю, именно бессонница доконала его. После долгих дней раздумий, казалось бы, над пустяком, он был похож на раздувшийся шар, готовый вот-вот лопнуть. – Артур стянул галстук с шеи, затем правый носок с ноги. Посмотрел на неё. Пошевелил босыми пальцами. – Вот потому я сам за руль и не сажусь. В голове вечно что-то крутится, всё время боишься, что-то упустить, о чем-то забыть. И Дункан, мчался, не замечая красного цвета светофора, …и не успел к своей Славе заживо.
Артур улыбнулся сыну. Он был чуточку пьян, и потому улыбка его показалась Теду «пьяной».
Студент Лоренс и сам не пил, и пьяных не любил. Как мать его он их терпел и морщился.
Артур мину сына заметил. Но понял её иначе.
-Тед, сын, кем бы я был, …да вот, хоть бы в твоих глазах, кем, если б посмел, потянуться за долей Славы Дункана Ориенбурга? …Элиза – это взгляд со стороны. Мне просто не хватает его, сын. – Артур устало потер глаза. – И решительности Дункана – тоже не хватает, согласен. …Жаль.
Вошла Элиза. Она уже была готова ко сну. Но Тед никак не хотел понять отца. Он решил разговор продолжить.
Сын будто не замечал матери, кутающейся в кружевной халат.
И разговор продолжался, пока Элиза помогала Артуру стягивать остальную одежду и надевать пижаму. Ректор чувствовал себя жутко уставшим от банкета.
-Отец, я боюсь показаться черствым, но, думаю, ты позже пожалеешь, что согласился с мамой. Она мыслит узко, мещански даже.
-Так вы обо мне? Может, мне уйти?
Артур придержал руку жены на своем плече.
Тед продолжал. - Ей важно мнение о тебе твоих коллег – сослуживцев. Но ведь ты столько трудился, столько лет было отдано тобою науке и вот, пусть сейчас не ты сам причина, но ты мог бы уже сейчас заявить о себе миру. Ты мог бы оказаться среди тех, кто получает Нобелевскую премию. Это же ступень к Славе, отец! Ты мог бы сам прочесть написанную тобою за друга речь. Уверен, у тебя бы получилось лучше, чем это сделало третье лицо. Ведь МакШен был не столь близок к Ориенбургу, как ты. Именно ты был его коллегой и боссом. Ты был ему другом. Я считаю, ты поступил неразумно.
Элиза пригладила волосы на голове мужа. Улыбнулась сыну. – А я думаю, тебе пора спать, Тед.
Молодой человек вспылил, с ним снова заговорили, как с маленьким. - Ты повесил вопрос на жену, твоя женщина махнула рукой,…и да, Слава ушла к другому!
Элиза поддержала мужа: «Зато и Подлость не прилипла».
Старший Лоренс промолчал. Сын нечаянно задел его память за живое.
Друг Артура Лоренса был менее удачлив в карьере. Пожалуй, если б не первый, Дункан так бы и прозябал в тесной лаборатории второразрядного технического института, мало пригодной под «его» тематику. Лоренс продвинул друга. Хорошо продвинул. Ориенбург стал работником «его» университета, у него появились ассистенты, лаборанты – серьезные помощники в деле. Артур друга даже в самом высоком кругу не забывал. Он заявлял о его «перспективности» даже тогда, когда все недоуменно пожимали плечами: «О ком он говорит? Кто такой этот Ориенбаум? …Ах, Ориенбург....Ах, он - друг юности…».
Артур помогал средствами, «дергал за усы» своих аспирантов, те добывали нужные зерна жемчуга, который после вплетался ученым – энтузиастом в величественное кружево науки будущего. Он был ему другом, он был творческим тараном Лоренса в науке. Вот кто такой был Дункан Ориенбург для Артура.
Смутило в речи сына то, что в словах про «босса и коллегу» таилась стыдная для Арчи истина. В упряжке парочки ученых Артур никогда не был источником открытий. Зато им был Дункан Ориенбург. Только себе самому Лоренс мог признаться до конца: он - в деле - лишь поддержка своим коллегам ученым (организатор, инвестор, покровитель, соратник). Для нобелевского лауреата он был человеком, который понимал его совершенно. Который был способен дать шанс выбраться из тупика. И ещё, и, пожалуй, главное, Лоренс не раз «прикрывал» топтания ученого на месте. Он терпеливо пережидал хождения Ориенбурга «по кругу». Никто другой бы не стал ждать годы до времени «созревания идеи целиком», Возможно, ни кто другой не выдержал бы столько едких замечаний, слишком явных тыканий и намеков по поводу «содержания зарвавшегося в фантазиях не то химика не то физика, не то кибернетика».
Да и вообще, небезопасно это было для ректора серьезного научно - образовательного учреждения покровительствовать тому, кто занимается «не приносящей прибыли тематикой». Благодаря связям, личным средствам, активно вкладываемым в науку, которую сам же и продвигал, Лоренс многих таких ориенбургов держал под пристальным вниманием. Но Дункан был ещё и другом. То есть, человеком близким ещё и в личном плане. Лоренс автоматически отодвигал остальные темы в сторону и двигал, двигал друга к Славе.
Умеющие отделять «личное» от «общественно-полезного» - им живется гораздо легче, чем боссу ученого, задумавшего изобрести «материал будущего». Возможно, именно потому обиднее всего Артуру было бы услышать об его личной заинтересованности в «завладении» идеей Ориенбурга. Лоренс был такого сорта ученым, которые, пожалуй, уж и повывелись из всемировых академий. Воспользоваться положением и встать в ряд, непосредственных участников работы над проектом, да ещё и в качестве «первого достойного» - Артур не посмел. Многие считали его и наглым карьеристом, и расчетливым бухгалтером в науке, но… тут глава университетской администрации и шага сделать не посмел. Счел оскорбительным для памяти друга. И Элиза его в отказе ехать в Стокгольм поддержала.
Получалось, что сын был этим фактом возмущен.
Артуром была написала великолепная ответная речь. Её на вручении прочел один из непосредственных участников разработки – коллега Ориенбурга по работе над материалом будущего. Человек, зачитавший написанную Артуром речь – это ученый, может, степеней и не слишком известных (а вот теперь известных!), но единственно понимавший в то время до конца решение последней проблемы - нестыковке в заключительной работе над проектом Ориенбурга. Дункан по пути в университет (в последнем своем пути в выпестованную им лабораторию) связался с ним по телефону. Именно с этим человеком, а не с «другом – боссом» он решил поговорить, передав «наставления по телефону». Теряя сознание, именно ему Ориенбург «подсказал» идею проведения последнего эксперимента. И проект получил достойное завершение. материал прочнее, чем сталь и уже сейчас дешевле, чем углеродистые композиты был получен!
Лоренс в докладе назвал своего друга и коллегу – «космически великим экспериментатором». И даже «первопроходцем дорог в мире реальностей». Возможно, это прозвучало слишком, но других слов у Артура не нашлось. Приземлено сказать о заслугах своего друга – он не мог.
Премия была получена за открытие не превзойденного по многим качествам материала. Новое руководство лаборатории сумело доказать широкую применяемость его. В том числе, и для развития космонавтики. Ориенбург обещал другу новый материал для космических кораблей. Для луноходов, для марсоходов. Открытый им композитный сплав гарантировал генерацию солнечной энергии корпусом транспортного средства. (Да чего угодно!) То есть, полностью отпадала необходимость установки на объектах солнечных батарей, и главное - механизмов для их «сборки - разборки».
Артур не решился «подержаться» за премию. И даже был одним из первых, кто согласился, что премия, данная комиссией, целиком должна пойти на расширение сферы деятельности лаборатории, которой заведовал Ориенбург (Дункан в жизни был одиноким человеком, ни жён, ни детей, ни цента в сторону не ушло).
Потерявшему друга - Артуру – теперь труднее появляться в лаборатории, ещё пока носящей имя Ориенбурга. Да, пожалуй, сын прав, теперь глава проекта будет восприниматься там более «боссом», чем «коллегой». А это, в конце концов, может привести к тому, что заинтересованность Лоренса в деятельности лаборатории станет более «служебной», коммерческой. То есть, возможно, что души он в дело будет вкладывать гораздо меньше.
Чувствуя, что сын попал в цель (в одном, в проблеме босс- друг-коллега), Артур не стал развивать темы. Да как будто Тед возмутился и не ею.
С сыном отец заговорил о другом. - Я, в отличие от Дункана – семейный человек. – Артур покосился на Элизу. Та, чтоб не мешать разговору, закончив с переодеванием мужа, отошла в сторону, села перед зеркалом и стала причесывать волосы.
-Я не волен, свободно распоряжаться собою. Всё, что имеет отношение к моей жизни, мы должны обсуждать вместе. Да, я принял совет Лизы. Я отказался, лететь в Стокгольм, и поехал на кладбище. Кстати, хорошо б и ты, сын, научился уважать мнение матери. Согласись, нет в мире человека, который бы понял тебя лучше.
Тед, поглядев на мать, покачал головой. Смолчал. Он не видел в матери «последнюю инстанцию» - «взгляд со стороны». Он считал, что должен всё видеть сам. Сам видеть, собственными глазами. Должен понять и принять решение сам.
Сын как будто остался разговором недовольным. Но он разговор закончил. Он его начал, и он же его остановил. Только Артур так и не понял, чем остался его сын недоволен.
Но усталость требовала сна и отдыха. Взрослеющий сын – не проблема в семье ректора – профессора наук. Но забота большая и на долгие годы. Потому отец сына и не задерживал.
Тед ушел из спальни родителей.
Он долго бродил по пустому дому. Поиграл с собакой и … вдруг, «стрельнув», не спросясь, у садовника сигарету, закурил.
Курить Тед не умел. Это случилось впервые, он сильно раскашлялся. Затем он присел под лестницей в прихожей, притих и …докурил-таки свою первую сигарету. «Ну и пусть! Пусть семейный! Это оправдание. Это не по-мужски!»
***
Забота немалая – взрослый сын.
Теду шел двадцатый год, когда Артур впервые услышал о страшно неприятной приставке к имени сына. Его Тед будто фамилию потерял. Даже самые близкие друзья, пока, правда, ещё спотыкаясь, называли его не Тед Лоренс, а Тедди Клептоман.
Услышав подобное впервые, Элиза серьезно была взволнована тенью на имени сына. Артур смолчал на её требование «серьезно поговорить с мальчиком».
Сын был среди первых в учебе. Артуру было приятно «озвучивать» фамилию, зачитывая имена победителей олимпиад, конкурсов. Его сын – его гордость - был среди лучших. Только третий курс за плечами, а Теду Лоренсу – его сыну - было предложено (и никак не с подачи папочки, как посчитали некоторые!) хорошее место среди специалистов одной из ведущих кораблестроительных компаний.
Артуру было приятно, что сын с гордостью относится к профессии инженера. Что ему не зазорно часами ковыряться в потрохах авто отца (в машине прошлого столетия), дышать пылью ржавчины и мыть руки соляркой, пижонски заявляя, что «цена её равна стоимости французского парфюма».
Смолчал Артур, когда его жена, которой он примерно доверял и в свои шестьдесят три года, «повторила чей-то грязный пасквиль на его сына». Он посчитал, Тед сам справится со слухами. И непременно призовет оскорбителя к ответу.
Но время шло. Артур снова услышал о прозвище сына.
Тед, услышав от отца про прозвище, только улыбнулся. Махнул рукой, будто пасквиль вовсе не портит его «лица». Будто это так, «переживаемое с часом времени».
Но часы шли, превращаясь в месяцы. Артур снова услышал о прозвище сына и уже начинал понимать, что что-то упустил. Крутости смоляного дыма над домом своим - не заметил.
-Что за слово приклеилось к твоему имени, Тед?
-Какое?
-Их много?
-Не знаю. Не понимаю, о чем ты.
-Я о слове «клептоман», добавляемому к твоему имени. Или мы с матерью твоей что-то упустили? Ты… сменил фамилию?
Артур попытался улыбнуться. Это была такая улыбочка, которая выражала и иронию, и сомнение, и опасение.
К великому изумлению отца, сын запросто ответил: «Нет, фамилию пока не сменил, но слово есть. Это так».
-Как так? – Лицо Артура дернулось. Он ждал, что сын рассмеется или разгневается. Ведь Тед щепетилен, горд и тщеславен. Уж он-то знал своего сына. …А тут – вот!
- Как так, я не понял, Тед. Ты что, согласен с приставкой к твоему имени?
-Да что такое, отец?! Что вдруг запридирался к словам? …Пусть.
-Но ведь оно означает действие, сын.
- И что?! – Тед произнес это с вызовом, будто отстаивал прозвище.
Артур нахмурился, да так, что стал выглядеть разгневанным волшебником Гендольфом из фильма «Властелин колец». – Что значит «и что», Тед? Ответь, ты тал вором?
Тед прошелся по кабинету.
Разговор происходил в кабинете Артура. В тесном от заваленности, но уютном для хозяина.
Вообще-то свободных комнат в доме Лоренсов навалом. Совсем недавно снова получили расчет слуги: садовник и его супруга, помогавшая Элизе по хозяйству.
Парочка тружеников съехала, дом ещё более опустел. Артур сказал: «Стало тише». Да и понятно: газонокосилка не шумела, не был слышен стук топора и пилы (садовник ратовал за обновление сада, он настаивал, что «старые деревья – это слишком много тени, что кривые груши – это украшение исключительно на одну июньскую неделю, а далее – опять же тень»). Сварливая жена садовника вечно ворчала на мужа, Артур «вечно» останавливал ссору супругов: «Не здесь. Прошу вас, дождитесь окончания вашей трудовой трехдневки, и …дома, дома общайтесь. Там - сколько хотите».
Теперь косил, пилил, садил рассаду Тед. Сам. Элиза взяла на себя заботу о чистом воздухе в доме, то есть «приняла на грудь» ещё и пылесос.
Все почему? Когда возраст Арчи стал подходить к шестидесяти пяти, он вдруг страшно полюбил тишину. Шутка Теда: «Па, а может, тогда сразу на кладбище переедем», - закончилась серьезной перепалкой матери и сына. Похлеще садовничихи расшумелась милая Лиза. И Артуру пришлось успокаивать теперь их: «О, боже! Только не сейчас! Подождите, мне через час в Академию, уеду, вы тут без меня… разбирайтесь. Я даже не против, что ваше решение будет исключительно в мою пользу».
Суета мужа, его желание побыстрее покинуть дом – это так сильно расстроило Лизу, что она, хоть и сбавила тон, но продолжила разговор, по-прежнему ударяя на совесть сына.
-Ты не думаешь о сердце отца, Тед. Какой ты жестокий, мальчик.
-Да, я - черствая корочка. Ма, а много их осталось в нашем тишайшем доме?
Артур, покачав головой на слова сына, поспешил собрать кейс и удалиться.
Получалось, сын неуважительно кричал ему вдогонку. - Какого черта, отец?! Ты снова перекинул проблему на мать? «Я уеду – вы разбирайтесь».
Артур скрылся за дверью кабинета.
Тед наклонился через перилла, посмотрел на мать. - А почему мы с тобой должны решать проблемы, которые он создает? А если он рассчитает судомойку и Мэри, что, нам с тобой придется чистить сковородки и унитаз?
Элиза решила отшутиться. – Тед, но это наши сковородки и …всё тут наше, в том числе и грязь.
-Вот! Хорошо сказала: наше!
Артур быстро закрыл дверь кабинета и, пройдя мимо сына, стал быстро спускаться по лестнице.
Тед кипел, глядя на спокойно «убегающего» отца. Тогда Тед быстро опередил отца и встал на его пути.
Артур остановился.
Элиза моментально встала между мужчинами, хотя Артур вовсе не собирался вступать с сыном в полемику: кому и за что?
Элиза была ростом на полголовы ниже сына, муж же её возвышался над ними обоими, как скала.
-Тед, Тед, пожалуйста, не начинай. – Элиза налепила на лицо полное удовольствие, она улыбалась откровенно масляно. Она уже теперь готова была чистить все пять унитазов в доме, лишь бы прекратить ею начатый спор с сыном.
Опасливо бегали её глаза. Она не хотела конфликта.
Артур молчал. Зато Тед, он молчал, но он с таким возмущением смотрел на отца, будто тот, рассчитав садовника и садовничиху, оставил весь мир без садовников. Потому Элиза успокаивала исключительно сына. – Милый, милый, всё не так плохо. Ты ведь и сам как-то сказал, что теперь сможешь спать до полудня, скрежет лопаты в шести утра и тебя раздражал. Теперь ты можешь сам копаться в земле, в любое удобное для тебя время. Садить кипарисы,… .э… реликтовые сосны или что там ещё, что захочешь. Ты должен гордиться, мой мальчик, обе наши газонокосилки теперь в твоем распоряжении: Собирай, разбирай, заводи – когда будет тебе угодно. Только тебе, Тедди.
- Так ведь садовник был прав, мама! Сажать деревья лучше до жары. Он был прав и тогда, когда высмеивал меня, «соседство кипарисов и реликтовых сосен». Это действительно «садовая галиматья».
- Это теперь только ты из нас троих понимаешь. Мальчик мой, я прошу…
-Я – тебе не мальчик! Перестань называть меня так! Вот он, - Тед ткнул в жилетку отца. Так получалось, что Артур стоял за спиной щупленькой женщины, - а вот он, он – мальчик!
И, не дожидаясь, когда краска совершенно зальет его лицо стыдом за сказанное, он тут же покинул поле «боя». Да, ему самому вдруг показалось неприличным тыкать в отца пальцем. Нет, от своих обвинений Тед не отрекался, он смог бы снова их повторить, а вот, жест его и последнее, вылетевшее слово - он бы уже исключил из своей возмущенной (пламенной) речи.
Артур готов был ответить сыну. Но не делать же это через голову жены. Он многозначительно повел глазами, мол, мальчишка, что возьмешь, и пошел себе дальше.
А в Теде ничего не успокоилось. Он настолько был возмущен тем, что его отец «только профессор наук» и не более того, что даже смотреть в сторону отца не мог.
Ему в ту конфликтную пору шел двадцать первый год.
Он стал «убегать» из дому. То у приятеля заночует, то у подружки. И не только потому, что ему там было веселее (что собственно и было), он отца видеть не хотел.
Но время огни гасит, раны лечит. Как-то утром он встретил отца на теннисной площадке (та уж и зарастать травой стала, без пользования и ухода). Обычно по субботам они играли с отцом в теннис. А тут как раз суббота. Артур вышел … подышать, держа в руках две ракетки. Но соседа видно не было, у Элизы – вечные дела по дому, а тут вдруг Тед на пороге.
-Тед?…Так может, сыграем?
Вышла «ничья». Они пожали друг другу руки, взглянули друг другу в глаза и … как бы помирились. Пошли вместе завтракать (на радость Лизе).
Теду двадцать один год. Он уже может открыто пить пиво, заглядывать в бар, потуситься и выпить винца. В общем, по меркам матери он стал «большим мальчиком».
Итак, кабинет Артура. Самая светлая, самая просторная, наиболее насыщенная свежим воздухом комната, но! заставленная, заваленная книгами, журналами, брошюрами, бюллетенями (и как во всем этом Артур разбирается!).
Тед ходил кругами, беспрестанно глядя себе то под ноги, то по сторонам. – Зачем так грубо. Я не вор. По всем параметрам я – как бы пациент психиатрии.
Артур уже не язвил. Никаких улыбочек на его лице не было. Он даже не досадовал, он был ошарашен и защищался гневом. – А поточнее: больной ты всё-таки или нет?
Тед остановился на секундочку. Посмотрела на отца и тут же снова глаза в пол, и двинулся дальше. По кругу.
А «секундочку» эту он обдумывал ответ: «Скажу: «Нет», - он спросит: «Тогда какого черта, сын?»; скажу: «Да», - он скажет: «Так лечишь, сын, какого черта?!».
Так и не приняв однозначной стороны в ответе, Тед ответил: «Диагноза мне, папа, пока не ставили, но что-то такое за мной …да, водится».
Артур стал приподниматься из-за стола. Рот его был открытым. Приток кондиционированного воздуха – этого вдруг стало маловато для его легких. – Так ты действительно …приворовываешь?!
Язык у отца не повернулся произнести глагол, несущий более мерзкий смысл.
Тед остановился, развернулся к отцу лицом и … кивнул. При этом он широко улыбнулся.
Тед знал, его улыбка всегда была отцу в радость. – Да, папа. Точно. Приворовываю.
И снова он принялся за обход кабинета. Но пошел медленнее, не кружа голову тому, кто счел, что вот-вот его «крыша поедет».
Но вдруг выражение лица Артура поменялось. Он улыбнулся (правда, натянуто), он стукнул себя по лбу и произнес, почти хохотнув: «Ах, да! Элиза мне уже рассказала про твоё увлечение одной голливудской кинодивой, которую поймали на воровстве в супермаркете. Да, да! вспомнил.
Он сел назад в кресло. Будто уже без напряжения оглядел сына с ног до головы. Тот прогуливался среди миллиарда мудростей, приведших человечество и к добру и к злу. Но главное - к чему-то понятному, …обще человечески понятному.
-Так это из-за неё? Тед, я спрашиваю, это из-за этой несчастной девушки ты стал клептоманом?
Тед замер у дивана. Тот, как всё здесь, был завален книгами и прочей бумажной печатью.
Тед посмотрел на «хлам». Затем рукой, весьма вольно, отодвинул всё к краю и сел, скрестив ноги. – Ну, почему же «несчастной»? Она как раз – человек счастливый. И я её понимаю.
- Постой, постой, что значит, «понимаешь»? Ты разве… – Артур подвигал губами, ты, значит, был «несчастен» и решил повторить фокус этой артистки? Ты решил смахнуть пару пакетов чипсов с полки магазина, стащить парочку полотенец из гостиницы и тем сделаться счастливым? – Артур рассмеялся. – Ха-ха! Ну и как, «счастливый человек», тебе понравилось?
Ответь сын: «Да так, знаешь», - или что-то в этом духе, Артур бы качнул могучей головой, завершив встречу словами: «Вот именно! Вот именно, сын! Потому поищи-ка ты счастье на своем уровне развития. Оставь в покое «красивенький обезьянник», где не живут, а кривляют человеческую жизнь».
Но Тед ответил совсем иначе: «Представь, папа, оказывается, это увлекает и серьезно».
Челюсть Артура с минуту не находила себе места. Она шевелилась туда сюда, Артур пыхтел, краснел, бледнел, но гневное слово изо рта не вылетало.
Тед ждал, что скажет отец. Он вообще ждал такого разговора. Такой однозначной реакции отца – он не ожидал.
Разговоры уже «ходили». Тед даже парочку раз попался на деле. Вещички, разумеется, дабы не было скандала, вернул, но… слава пошла. Его уже и близкие друзья так звать стали – Тедди Клептоман.
И странно, гордый, тщеславный привереда с прозвищем своим …согласился!
Тед знал, что истории дойдут до ушей его семьи. Что разговора с предками, не избежать. Он был готов к нему. Но он надеялся на спокойную позицию отца, он не думал, что тот начнет хватать воздух губами: «Ап, ап, как так, мой сын, …сын - мой и… вор?»
Тед старался соблюдать спокойствие. Он выдерживал эмоции отца, не напрягая его настойчивостью. Но и «прятаться» Тед не желал. Есть такое дело – чего скрывать. Он глядел прямо в глаза Артура. Спокойно и без трусости.
Наконец, Артур заговорил: «Мой сын – вор?! Сын…. Хорошо. Хорошо, раз я – не серьезная преграда твоему промыслу, тогда скажи, скажи, Тед, а как же твой дед – банкир, чья добросовестность сделала нарицательной нашу фамилию. Все ж говорили, да ты ж уже в разуме был, …тогда – ещё да, ты ж помнишь, как говорили о твоем деде: «Банк Лоренса – гарантия вкладчиков». Ведь ты же замарал его имя, сын. Как же так? Дед был твоим кумиром…как будто. …Нет?
Тед мог бы развить тему, сказать отцу, что «добросовестность» и «честность» - это не синонимы. Что банкир может оставаться добросовестным на своем посту, однако, деньги вкладчиков инвестировать не только в запланированные директоратом направления. Тед Лоренс (банкир), например, крутил деньги так, что его сыну – тогда ещё младшему научному сотруднику в «своем» университете, удалось «скопить» кругленькую сумму на счете в другом, не лоренсовском банке. Ни банк, ни его репутация - не пострадали от нечестности Теда Лоренса, однако его сын - Арчи Лоренс - стал миллионером.
Кстати, только природная интуиция спасла деда Теда от разоблачения. Он вовремя провел «гениальнейшую» банковскую операцию, принесшую банку серьезную прибыль, и … на лаврах сошел на покой. Ушел с активной банковской работы на управленческую. Стал председателем Совета акционеров банка. Но, что правда, то – правда, в памяти народной он остался «добросовестным банкиром». И его внук не стал уточнять, насколько ж граничила та добросовестность с воровством. Внук промолчал. И тем самым как бы согласился с отцом. Мол, да, дед мой – что надо, а внук его - паршивая овца. По крайне мере, так понял его кивок Артур.
А вообще-то Тед подтвердил, что его тезка был когда-то его кумиром. Как и Френк Синатра.
-Я задал вопрос, сын.
Сын профессора «всех наук» ответил: «Вовсе нет, папа. Мой кумир - ты. Твоя честность. Она, пожалуй даже, поболее дедовой «добросовестности» весит. Ты же у нас Христос… в науке. И твоими могли б быть слова: «Прости их, господи. Только я и ведаю, к чему приведут их творения». …Только в науке, папа, ты можешь взять чужую ошибку на себя. Увы, только там чьи-то проблемы тебе как свои».
Артур сильнее хмурился. – Ты прогибаешь под себя Библию.
-Под тебя.
Артур покачал головой. – Хорошо, с Библией – после. Но я задал вопрос. Ответь мне, пожалуйста, мы, наша с матерью порядочность – тебе не пример? Честность, в твоем понимании, это не модно. Так? И ты, как та актрисочка, решил вылезти в настоящие люди через вычурность. Пролезть в криминальную дыру с видом на славу первого клептомана Калифорнии, так?
-Ты …это второй твой вопрос, папа? Я что-то со счета сбился. Ты сначала как будто о другом спросил.
-О чем другом, не морочь мне голову, Тед! Ты стал вором. Клептоманом и как там ещё, …но почему?! Потому что захотел стать «счастливым», как эта безделушка из Голливуда, так?
-Осторожнее, па. На счет того, кумир я её – или нет – тут ничего такого. Но как актриса – она девушка замечательная. Кстати, от болезни, от клептомании она серьезно лечилась и теперь…
Артур перебил. Его не голливудская дива интересовала. - Тогда вопрос другой, что есть счастье в твоем понимании? Или я что-то не догоняю в твоих недомолвках, или ты заговорил уже на каком-то неведомом мне языке. А может, мы вообще о разном говорим? Ты об удовольствии, а я – о высоком. Ответь: твоё счастье, оно в чем, что тебя ещё не поймали на воровстве, так?
-Да, это меня заводит.
-«Заводит» - объясни. Как это «заводит»? Или теперь это синоним понятию «счастье»?
-Я бы не хотел так углубляться, отец…
Артур решительно поднялся с кресла и подошел к сыну. Резко сел с ним рядом, на диван.
Кажется, резкое движение действительно было «чрезмерным» для его сердца. Заговорив, Артур машинально взялся рукой за грудь. Он часто прикрывал глаза от боли. Сердце его создавало столько шума, что казалось, это барабанное буханье во всем теле эхом отзывается. И в висках – бух-бах! И в горле! И в груди.
От Теда не могла не скрыться боль, отразившаяся на лице отца.
-Папа,…может, после?
-Я слушаю. Тед. Я пересел поближе, чтобы лучше видеть твоё лицо. И главное, лучше понимать тебя. Твои странные мысли. Сын, ты, … нет, ты не напугал меня, нет. Меня трудно напугать. Но ты, …как бы это сказать, - Артур пробежался свободной рукой по корешкам книг, сиротливо отброшенных к краю дивана, - ты смутил меня, сын. Ты напомнил мне, что ты - это не я. Что мы настолько отдалились друг от друга, что наши истины перестали быть общими. – И снова взгляд на сына. - Тед, Тед…
Рукой, которой массировал сердце, Артур взялся за руку сына, - мы стали чужими, да? Счастье для тебя – это уже не мера радости для нас обоих. А честность - это не мера человеческих отношений, …это так?
Тед чуть запутался. Мысли его смешались от суеты в чувствах. Ему и свободу свою хотелось узаконить – для себя; и подсказать отцу, что он вовсе не указал ему место – уже пустое. Отец был нужен, был важен, был любим им. Мать - ту он, пожалуй, ещё и жалел. Тед считал, женщин жалеть можно. Их сострадание не унижает, а успокаивает.
Глядя на отца, замечая, как тот массирует грудь, чтобы успокоить разбушевавшееся сердце, он думал: «Как же сказать?» Сказать, что это не так, что счастье – оно и в Африке – счастье. Что оно и в этом - его родном доме – мера радости. Но его развлечения – они никого не касаются. Его радости, каковыми бы они не были – они ему в удовольствие. И счастлив он тем, что у него появились собственные дороги.
Да что там, в последний раз, когда он стащил со стола дипломата Мишеля Фишера фотографию его старухи с дарственной надписью: «Милому, милому Мойше от доброй мамочки», - он был беспредельно счастлив. Он был пьян и доволен. Он парил, когда быстрые ноги уносили его из закрытого учреждения, куда он попал по случаю. По самому невероятному, опять же слово - по счастливому случаю.
Принеся фото матери дипломата домой, он долго рассматривал его, будто видел перед собой не лицо старой женщины, озабоченной беспокойным семейством, рассыпавшимся по свету, а свою родную, дорогую и любимую бабушку. Припоминая лицо совсем не знакомого ему дипломата, Тед выискивал сходства с женским лицом, будто искал собственное сходство с женщиной, воспитавшей и дипломата, и банкира, и профессора и …парочку шалопаев, кое-как пристроенных возле родни.
Тед, умиленно улыбался, разглядывая портрет незнакомой ему старой женщины, он гладил его рукой, а потом долго выбирал подходящее вещице место в своей коллекции. А когда после, сделал пару-тройку шагов, он обозрел всё то, чем счастливо завладел, в целом, в «композиции», он долго потирал руки, будто сделал нечто такое, за что непременно воздастся ему по заслугам. По труду.
…Только разве ж отец поймет? Вот про такую «меру радости» - разве он поймет?
-Па, всё не так плохо.
-Всё?
-Ты перебил меня.
-Прости. Прости, я слушаю.
Теду мешал пристальный, чуть слезливый взгляд отца. Никак ему не хотелось увидеть, как плачет этот могучий воин. Но как-то нужно ж было объясниться. Объяснить, что происходит. Чтоб хоть знанием факта успокоить отца. Не теперь, так придется после успокоить, что было б ещё тяжелее (поскольку отец наверняка сунется с проблемой к своей жене). «И снова мать будет вздыхать и долго гладить меня то по щеке (замечая, что плохо выбрил), то по голове (намекая, что не смотря на вихрастую моду, пора б уже и к парикмахеру заглянуть), а то и за руки начнет хватать, в глаза заглядывать. …А разве хочется? Разве хочется, что б она, будто шаря по карманам, то есть, таясь, через силу улыбаясь, пыталась вывернуть наизнанку душу, чтобы познать то, чего я и сам пока не ведаю. А она точно выведает первой. И мучится начнет. С отцом муками своими она не делится. Всё сама…мучается. И мне надоест: побрейся, постригись, пойми нас, …пожалей отца».
Как сказать – Тед не понимал. Он ждал очередного вопроса отца.
Тот напомнил: «Я перебил тебя. Ты сказал: «Всё не так плохо». Что ты имел в виду?»
Тед вздохнул. – Я имел, …имел в виду… - как школяр он опустил голову и снова задумался. А потом, подняв её, улыбнулся. Ответ был им найден. - А хочешь, хочешь, я покажу тебе всё?
-Что? Что «всё»? – Артур понял Теда сразу. Но стыд вдруг так затуманил его голову, что давление снова подскочило, лицо раскраснелось, губы по стариковски дернулись. – Надеюсь, ты не хочешь похвастаться мне …тем, …тем, что ты стащил у чужих людей?
А Тед, возьми да и вспомни: что и не у чужих он таскал вещицы. Вот, например, был случай…
Зашел он как-то в приемную к отцу. Секретарша приветливо ему улыбнулась и пропустила в кабинет, сказав: «Ваш папа сейчас подойдет». Тед зашел к отцу и, …прогуливаясь по кабинету, вдруг замер перед столом. Среди вороха конвертов с поздравлениями, среди сотен ответов на приглашение на юбилей, лежал одна фотография. На ней двое молодых мужчин. Они стояли, обнявшись. Глаза их сияли счастьем, дружескими были широкие белозубые улыбки.
И прямо по широким плечам старых приятелей, чуть-чуть на уголок, размашистым почерком, жутко неразборчиво на фотографии было написано: «Другу, давнему другу Дункану Ориенбургу на светлую, продуктивную пору - вторые полсотни лет жизни».
Тед пробежал глазами по строчкам письма, на котором лежала фотография. Женщина - дальняя родственница Ориенбурга писала: «Я уже сообщала вам, господин Лоренс, что мой кузен Дункан Ориенбург умер несколько лет назад. Но вы снова прислали на его адрес приглашение. На ваш юбилей. Простите, наверное, вы действительно были добрыми друзьями с моим кузеном, раз до сих пор не смеете вычеркнуть его имя из списка своих друзей. Я решила вернуть Вам, как-то случайно попавшееся мне на глаза фото, где вместе вы и Дункан. Боже, как же вы, должно быть, были счастливы в вашей дружбе. С большим уважением, Доротея Джус».
За дверью кабинета послышались голоса, шаги. Тед моментально сунул фото за пазуху, письмо сунул под кучу конвертов, и тут же отскочил от стола. И в это время вошел его отец. Как всегда, не глядя на сына, широким шагом Артур прошел к креслу, оглядел стол. Покачал головой. – Вот черт, да когда ж я всё это просмотрю? Столько дел, …ну вот совсем не до ответов на мои приглашения.
-Хочешь, я помогу разобрать твою почту? А что, которые приедут – тех – налево, кто не приедет – тех – направо. А после я внесу твой благодарственный ответ в шаблон. И пришью рассыльный лит. А отправить их может твоя секретарша. Я ей всё расскажу, как и что сделать. Хочешь?
Артур будто что-то поискал на столе взглядом. Будто изменения какие-то заметил. Нахмурился. Потом поднял голову и посмотрел на сына. – Что? Что налево, Тед? Ты зачем пришел, ты по делу?
- Ты зашиваешься с почтой. Я понял. Лекции по механике не будет, Софья наша …Ковалевская - заболела. Два часа я свободен, мог бы помочь. Хочешь?
Несколько рассеяно Артур ответил: «Хорошо. Я тогда возьму тут … кое-что, особо «горящее». Пойду в комнату отдыха, просмотрю там. А ты, …ну что ж, давай, кого налево, кого – направо. Только тогда уж и ответ составь сам. …Поприятнее. Не сильно шаблонно. Ну, не может приехать человек, что ж поделать. …Давай, буду рад помощи. – Артур улыбнулся сыну и … вышел в соседнюю смежную с кабинетом комнату. Дел у него, по-видимому, действительно было выше крыши.
Тед привычно выдохнул: «Пронесло. Что ж… - он достал фото двух друзей из внутреннего кармана пиджака и снова внимательно прочел надпись, - жаль всё-таки, что у отца за жизнь только один друг и завелся. Есть вроде люди, но так, всё больше коллеги».
Фотография двух крепких друзей стала частью коллекции Клептомана.
Так что не всё было «чужим» для Артура в коллекции сына.
Только Тед в том признаваться не стал. И про то, что теперь с болью вспоминается его отцом, как потеря (Тед знал, что отец был удивлен потерей фотографии, да ещё и прямо в стенах университета) – об этом Клептоман тоже не заикнулся.
Хотя ему давно хотелось показать коллекцию отцу. Не то чтоб он похвастаться хотел, (считал, есть чем), просто не ерундой это для него было. Не чипсы, как считал Артур, не ворованные полотенца он коллекционировал, находя для добычи способы разные, да, в том числе и не совсем честные.
Тед только фотографиями «интересовался». При том не всякой фотографией. Он воровал фото, если оно поражало его. Господи! клочок бумаги, клочок порыжевшей, крошащейся бумаги – как же он заводил его, как возбуждал его воображение! Вглядываясь в карточку, он будто в ту эпоху попадал, и сам становился героем её. Если на фото было двое, то он - Тед считал себя присутствующим там третьим. Порыв к воровству в нём был точно равен истовой тяге, порывом ничем не излечимой страсти. Не украсть ему полюбившееся фото – заболеть, захиреть, при том, зная причину, отчего. При том, не от всякой он заболевал. Были фотографии столь удачные, столь живописные и красочные, с темой своей, со своими флюидами, только вот он – Тедди Клептоман посмотрит на такие и … мимо пройдет. Это, ну, допустим, как коллекционер картин определенного художника, например, Мане. Зачем ему подлинник картины Ренуара? Ван Гог – хорош, несомненно, но… не то, не воодушевляет. Да хоть какой цены будь полотно, хоть как свободно лежит – этот вор его не возьмет. А если и возьмет, то тут же и обменяет на манящую его взгляд картину Мане. Хоть на эскиз – поменяет! Так и Тедди Клептоман. Он мимо таких фотоснимков проходит – просто удивляешься, где ж его вкус? Куда смотрят глаза его? А вот… туда. А вот на то, что как громом поразив его, вдруг дает импульс, колоссальной мощности импульс его нервам, воскрешает его фантазии, заставляет думать и рассуждать, кружит голову вдохновением. …Да, тут и до диагноза недалеко. И уж точно, пора ставить свечу горящую у иконы – заступницы, у Святого Понтелеймона, например. Чтоб полечил профессорскому сыночку голову. Чтоб страсть такая в будущем и весьма перспективном инженере поугасла. Чтоб не бил в глаза ему отблеск бриллиантовый, чтоб не заливало мутью мозги… от какой-то пожелтевшей, погнувшейся по уголкам фотографии из чужого семейного альбома.
Он хотел показать коллекцию отцу. Только раз тот так пренебрежительно отзывается о находках его, так опасливо косится, интересуясь, не болезнь ли… в голове буйствует, так стоит ли копья ломать? В общем, Тед решил так, раз нет, раз считает отец зазорным, низким для себя коснуться его ценностей, то ладно, он не будет заикаться и о «не чужих». Тед промолчал, что фото, на котором его отец и Дункан Оренбург вечно живы и веселы - тоже у него. Он промолчал.
-Нет. Конечно, я не про то, … «что стащил у чужих людей». Я, … отец, но это важно для меня.
-Тед, это чужие вещи! Зачем они тебе?
Тед снова не мог объяснить. Он пожал плечами, чуть нахмурившись, отвел глаза и ответил: «Нужно. Значит, …нужно».
- Как сворованное может стать «важным»? Тед, … ну говорил бы это журак-недоумок, я б понял, да, я б понял его проблему. Но ты…
-И всё-таки это так, папа.
Артур не понимал, глаза его таращились на сына, губы кривились, мозги кипели, … он не понимал! - И это, …это приносит тебе … радость?
Тед подумал. Что да – то - да, приносило. Он кивнул - да.
-Радость?!… Ты …радуешься, если украдешь? – У Артура дернулась кожа на голове. Волосы шевельнулись. - Тед, …но ведь это…же…ха-ха…
«Ха-ха» прозвучало невнятно, будто Артур давился новостью.
– Тогда, может, - Артур почесал лоб, ему пришла в голову одна мысль, такая малюсенькая «соломенная» мысль, - тогда мы действительно зря запаниковали, сын. – Артур улыбнулся.
Выглядело по-доброму. Он обнял сына, крепко прижал его плечо к своему.
– Тогда – ещё не всё потеряно. Ведь это ж всего лишь болячка. А она лечится.
Артур, успокоившись догадкой. Та принесла (лично ему) сильнейшее облегчение (будто пуды с плеч слетели), он выпрямился, хлопнул сына по колену. – Это ничего! Я понял. Это…ничего, Тед. …Сказал тоже - «всё». Нет, друг мой, это не всё. Это как раз, мой друг, излечимо. – Артур выглядел человеком не то запаниковавшим, не то сильно смущенным. - Раз просто так, просто к удовольствию потягивает – значит, не счастье это. Это как раз и есть она – клептомания. Это болезнь, сын. Это не страшно. Вылечат. Есть методика соответствующая. Есть клиники. Есть специалисты на таком заболевании специализирующиеся. Трех летних месяцев хватит. Пролечишься, как следует, курс для общего оздоровления примешь. – Артур сдавил сына за плечи. - Что-то ты у нас… у мамы нашей никак не отъешься до крепости. Худой, как…, ну, ладно, это тоже – так, это пройдет. успеешь …э…- И снова он ухватил сына за плечи и тряхнул. - А вот крепости маловато. Где мужская выправка? А ну…
Артур был взволнован. Он успокаивал скорее не сына, себя. «Люди на худшее подсаживаются – лечатся, а тут …шкода. Так, рудименты мальчишества. Вылечат», - думал он, покрываясь бисеринками пота. Он хлопнул сына по спине, будто и его заставляя подобрать мускулы, выпрямиться. И снова улыбнулся, стукнувшись лбом о лоб сына. – Переживем. Это – точно переживем.
Тед переждал порыв отца. Он понял, отец ошибочно принял желаемое за действительность. И сказал, выпрямившись, как попросили: «Да я не против, па. Хотел поработать летом, но раз ты настаиваешь, я полечусь. …Только от чего? Ты думаешь, это болезнь? …А как же Камел Фостер? Как Робби Хаккер, папа? Как другие коллекционеры? Или ты думаешь, эти люди свои штучки из саксонского фарфора и алмазных самородков только на честь и деньги приобретали? Только по закону? …Нет, па. Мне знающие их люди рассказывали, как дело было. Когда выходило, что можно сделать так, чтоб без денег, без привлечения третьего лица (с ними-то и дурак бы смог!), они, дело провернув, знаешь, как после летали? Знаешь, какое небо от счастья обладания они видели? Какая честь, какая совесть, папа? Они обесцениваются при пропадании инстинкта сохранения. Всё уходит из-под ног, как и сама земля. Когда им удавалось завладеть желаемым, они летали, они парили над всеми вершинами мира, и видели …десятое, нет, сотое небо, папа! Ни с какого горизонта не увидишь, не понимая тонкости процесса. Это, …господи, это как, …это как… - Тед задрал голову и улыбнулся, (он подумал про оргазм,) - …да нет! С этим - тоже не сравнить! В общем, я даже сказать не могу с чем это можно сравнить, папа. – Тед посмотрел на отца. - Но…люди называют это счастьем.
Артур сглотнул. Он чуть не подавился «остатком» надежды. – Так ты …вор? Ты всё-таки … стал вором?!
-Выходит так, па. Только, думаю, не вор я в том самом смысле, о котором ты говоришь. Наверное, правильнее всё-таки, я клептоман. …Болезненно всё. – Тед вздохнул. - Думаю, тут воспитание, игры в незыблемые ценности, в общем, …в общем, да. Скорее, это болезнь. Но только лечиться от этого я не хочу.
Тед нахмурился. Он глядел в глаза отца, а в них уже никаких … «плюрализмов» не мелькало. Отец был однозначно против него.
Но сын попробовал. Перед ним не чужой человек, Тед всё-таки ждал понимания. - Это как влюбленность, папа. Как восхищение собою. Нет, это не как наркотик. Это именно радость обладания чужим сокровищем. И, знаешь, …я удачлив.
Тед хотел сказать, что с течением времени, им уже и другие восхищаться начали. Его наглостью, его проворством. Его неуловимостью.
То, что он разок попался – Тед не считал за провал. Не полиция поймала – не опасно. Отдал он вещь назад. Но прошло время, и она всё равно у него оказалась. И не смог хозяин (хоть и подозревает его до сей поры!), наверняка доказать, что это он сделал. Что именно Тед Клептоман его собственность украл. Ни ветром унесло, ни какими другими путями, а только его руками дело было сделано – тедовыми руками – но этого «Потеряша» не докажет.
Знают уже люди. Не все, разумеется. Но кто-то понял кое-что, заметив странность в Теде. Кто-то, исходя из прозвища, закрепившегося за ним, додумал развитие ситуации (хотя многих удивляло, что Лоренс от прозвища не открещивается). Были и такие, кто попался, то есть, был Тедом обворован. (Более не на кого и думать, а этот вот, интересовался именно его фотографиями, поинтересовался – и вот, одной не стало).
Тед до сотрясения мозгов охотится за снимками с дарственными надписями. И он обожает темные фотоснимки (от слова «тема», а не «тьма»). Только в его коллекции рядом со снимком толстомясого и довольного временами Германа Геринга стоит фото семилетней польской девочки, молящейся на коленях перед старцем в белом облачении (человеком, теперь уже на веки - вечные записанного в Письмена под именем Святого Иоанна (Иоанн Павел II)). Только ему – Теду Клептоману не в облом прочесть одно за другим: «Дорогому другу, верному соратнику по борьбе. А. Гитлер.1942г. Берлин» и тут же: «Святое имя Софья. Да благословит тебя Бог, дитя моё» (записано со слов Папы Пия Х матерью девочки Анастасией Лещинской). Только он – Тед Клептоман смог поставить эти два фото рядом. Только ему пришел в голову смысл композиции: «Носителям Веры».
Тед замер на слове «удачлив». Он понял, понял совершенно – отец ненавидит его, его «увлечение». Он ненавидит своего сына и готов растоптать эту самую его «удачливость».
Давление в сосудах Артура подскочило, лицо раскраснелось, губы затряслись: «Вон! Вон из моего дома! …Сын вор – что ж, иди, ищи себе отца вора. Уходи. Немедленно! …Убирайся!!!»
Тед оглядел комнату. Вздохнул и медленно поднялся с отцовского диванчика.
Тот недавно заново был обтянут кожей. Хорошей телячьей кожей. Элиза кучу денег извела, расплачиваясь за качество. Зато вот - подарок мужу к юбилею.
«Откуда деньги?» - такого вопроса муж жене не задавал. Подарок, какой бы он от милой Лизы ни был, он - радость. …А вот сын знал, откуда мать взяла деньги на роскошь. …Женщина, не знавшая ни рук парикмахера, ни рук массажиста; женщина, лично чистящая унитазы в двухэтажном доме – она знает, …где взять деньги на дорогой подарок для дорогого мужа.
Диванчик не скрипнул. Да и что за тяжесть – сын его хозяина? Весу - никакого.
Зато когда поднялся Артур, диван проскрипел. Уважительно.
Дверь – тоже не скрипела, когда вышел Тед. Зато хлопнула и громко, когда покинул кабинет хозяин дома.
Тед пошел к матери. Пошел проститься. Ничего решил не рассказывать, так, не говоря лишнего, поцеловать да свалить. …Но он напомнил, что «номер у него - ей известный». Сказал, что телефона, хоть тот и не стильный, менять не собирается. … И сразу к двери.
-Стой! Стой! – Артур намеренно торопился вслед за сыном.
Он хотел увидеть, что тот захочет взять с собой, уходя из дому.
Тед уходил «пустым». И это, казалось, Артура ещё более потрясло. - Стой! А ну, вернись! Раз уходишь, забирай и «симптомы» свои. Забирай своё барахло, чтоб духу твоего воровского под моей крышей не оставалось!
Тед оглянулся на отца. Осторожно улыбнулся. – Так ты хочешь, чтоб я совсем…? Сегодня? Прямо сейчас ушёл?
-Как?! – Лиза каркнула как охрипшая ворона. – Уходишь?! Куда? …Как это …«совсем»?
Тед решил не заострять углов. Он свернул тему. – Ма, отец прав. Я…вырос. Раз выбирал путь, значит, …значит, уходить пора.
Элиза прекрасно поняла, о чем речь. Тед зря старался, прятался за слова.
– Артур, ты хотел …просто поговорить. Ты же говорил, что хотел просто всё выяснить. Что происходит? Почему Тед уходит?
-Он знает… за что.
-Артур, ты сам говорил, клептомания – болезнь. Артур, …подумай лучше о своем сердце. Да, думай о сердце, Арчи. Тед – наш сын. Наш единственный сын, что скажешь, что ты ответишь соседям, если они спросят тебя о сыне?
-А я правду скажу: мой сын вор. Мы с тобой воспитали вора, мать.
Элиза зажмурила глаза и покачала головой. – Артур, …думай о сердце. Да, Тед действительно раз, …э… не помню сколько, попадался на краже чужих фотографий. Артур, … ты может, что-то не так понял? …Тед - наш сын, …он не вор, то есть,… он не вор в том смысле, который…э… который….Ай! Он так умеет запутать тем, что носит главное глубоко в себе. Тед! Тед, прошу тебя, ты же ничего ему не сказал! А ты, Арчи, ты бог весть что насочинял, я уверена.
Элиза крутила головой туда - сюда. Артур стоял на ступеньках лестницы, ведущей на мансарду – там его кабинет, а Тед был уже у дверей. У самых выходных дверей. Она обоим дарила спасительные улыбки. Чуточку разные. Или так казалось, потому что губы её дрожали.
Элиза готова была расплакаться, готова была встать на колени, …да вот, считала, что не повод. Что страшного ещё пока ничего не произошло. Она улыбалась. Пусть жалко, но… ей хотелось всё вернуть. – Артур, ну ничего же страшного. Это просто снимки людей. Фотографии из семейных альбомов. Да, он …попался на краже. Тед взял фото из семейного альбома одного из своих товарищей. Кстати, он вернул снимок. Тед ты же вернул? – Она ждала, что сын кивнёт. Но тот не сделал этого. Тогда за него кивнула она, снова повернувшись лицом к Артуру. – Он вернул. При свидетелях. Да, я это слышала.
Элиза опустила голову. Вздохнула. Руки её висели плетьми вдоль тела.
Выглядела она уставшей, но как-то ... по-особому. Ей бы сейчас вечерний наряд – тут бы сразу было видно – человек от танцев устал. Только на ней был сейчас серый домашний костюм и передник, плохо отстиранный от пролитого соуса. Потому она выглядела усталой по-домашнему. От танцев по дому.
А тут вот, ещё одна причина, …чтоб устать.
Она помолчала. Потом, снова улыбнувшись, продолжила. Элиза решила, что детали, которые наверняка скрыл Тед от отца, разрешат спор. - Второй раз, я слышала, Тед попался, когда взял портрет со стола садовника. … Артур, да ты помнишь это фото. Помнишь, «курносую Лукрецию», помнишь? Фотография, что стояла на комоде нашего бывшего садовника. В комнате Тома Паркиенса, на комоде, курносая и важная такая, …помнишь?
Артур хмурился, будто подозревал, что его дурят, запутывают. Однако, портрет прабабки садовника он помнил. Он кивнул Элизе. А та тут же сочла это добрым знаком. Она улыбнулась, глядя на мужа, но шаг сделала в сторону сына. - Том гордился, что его прабабка вышла замуж за первого мэра Нью-Йорка. Ну, того самого, который после спился и погиб. На фото ещё была надпись.
Она повернулась в сторону Артура. - Помнишь, надпись на фотографии? Королевская помпезность. Лицом - буфетчица, а взгляд, а почерк - …сплошные вензеля. Буквы в завитках, будто продолжение её кудрей. «Любящему меня правнуку Тому Паркиенсу. Лукреция Маршал – первая супруга первого мэра города Нью-Йорк». – Элиза незаметно скрестила пальцы на правой руке. Она начала давить на жалось (прекрасно зная, что Арчи такое не прошибает) - Артур, я прошу тебя, зачем какие-то ссоры? Из-за чего? Из-за клочка бумаги?…Мальчик переживал, когда садовник схватил его за руку. Ты помнишь, Тед проболел две недели. Горячка била его, страх, стыд. Он тогда даже заикаться начал, хорошо, врачи вовремя заметили. – Элиза улыбалась, она топила в слезящихся глазах гнев мужа, - Арчи, родной наш папочка, ты сам чуть позже выгнал этого противного садовника за хамство. Говорил, что он намеренно включает свою газонокосилку, когда тебе хочется вздремнуть. В чем же ты обвиняешь нашего сына? …В болезни? …А сердце, Арчи, а где же сострадание, милый мой? Он же часть наша, взгляни. Он – ты вылитый …в двадцать лет. Взгляни в его глаза, взгляни хоть вот сейчас. ...Господи, да ты же вечно спешишь, ты вечно занят…
-Прекрати. – Артур был непреклонен.
Тед осторожно оглянулся. Он посмотрел на отца. И тут же понял, ничего не изменилось.
И тогда он сказал так: «Не нужно мне ни ваше покровительство, ни контроль. И сострадание - тоже. – Он улыбнулся матери. – Всё, ма. Пора. Отец жесток, да, но он был таким всегда. Пора б тебе привыкнуть. …Всё, …пока».
Элиза вскипела. - Мы же не волки! …Сын вырос, да, у него своя жизнь, …как же так, это же твой сын, твой единственный сын, Артур! – И к Теду, - …Мальчик мой, Тед, но почему? Почему теперь, почему сейчас? Что такое, не первая же это ссора с отцом. Ты можешь и дальше жить рядом с нами. Разве мы слишком докучаем тебе контролем, …нашим состраданием?
И сын, и он сказал ей тоже самое: «Прекрати, …лишнее это, мама».
Элиза зло сверкнула глазами в сторону мужа. Пожалуй, не часто тот видел такое «сверкание».
– Какое ж тут сострадание? … О чем я прошу? Двое моих мужчин лишили меня последнего - права поцеловать моего ребенка и пожелать ему … доброго дня, спокойной ночи. …Сострадание,… есть ли оно в вас обоих, живо ли?
Артур не был жестоким человеком. Но он был мудр. Он знал, и такие прецеденты в его жизни случались. В таких делах лучше наотмашь бить, иначе, если проявить слабость, то и результата как такового – уже не будет. Тед признался, он сказал, что не бросит своё «ремесло». Он сам назвал себя вором. А малюсенькие уточнения жены – это мелочь по сравнению с сутью – сыну в радость украсть. Ему счастье - отнять чужое. …Забрать что-то, кому-то очень дорогое и бережно хранимое. «Была и у меня когда-то одна фотография…»…
И тут Артур схватился обеими руками за перилла. – Ответь, это ты украл из моего кабинета фотографию, подаренную мною Дункану на пятидесятилетие? …Ты?!
Тед помнил переполох, вызванный исчезновением фотографии из кабинетного стола ректора университета. Секретарша была уволена, предлог нашелся. Тот, кто зачитывал в Швеции ответную речь – Эду МакШену – тоже подозреваемому Артуром в воровстве из-за давней ревности к Дункану к их старой дружбе – ему был объявлен выговор. Тоже нашелся повод. Уборщица, прибиравшая кабинет …только-только начала в те дни работу – и она … по найденной Артуром причине покинула стены «его» университета. Тед про это знал. Специально не отслеживал, но по шушуканью родителей – это ему стало известно.
А тут оказывается, всё просто: тот, на кого б ректор университета никогда не подумал, никогда в жизни! не подумал, именно он и есть вор. «Именно он и …», - Артур побелел, как полотно. - Так это ты?!
Элиза моментально сменила направление. Она побежала к мужу, приседающему на лестнице из-за жутчайшей боли в груди.
Тед, глядя в глаза отцу, молча, достал телефон и набрал необходимый номер. Он вызвал карету «скорой».
Отец и после, уже после, когда его вывели из предынфарктного состояния, не пожелал простить сына, то есть, понять его новое увлечение. Он повторил: «Забери своё и …уходи! Сын, ворующий со стола отца – худшее из зол».
И Тедди Клептоман покинул родной дом.
***
Кто хоть раз попытался «навсегда» уйти из дома, знает, что за странное чувство ощущается при этом. Оно начинает преследовать человека. И неумолимо, аукаясь, преследует его долгие, долгие годы.
Легкости оно не приносит. Как будто должно, но вот – нет. Наверное, это чувство сродни невыплаченным долгам. Маленьким долгам или большим – тут по плечу человека, его совести. Только даже самые бессовестные люди испытывают смутное чувство беспокойства, оставляя за плечами такие долги. Не паники, ни утраты, а именно чувство беспокойства. Беспокойство не гнетущее, потому как никто от таких расставаний не умирает. Но и не легкое, вроде как не в отпуск отправляешься, и возвращения, мягкой посадки в родном доме тебе уже никто не гарантирует.
Злые и завистливые люди начинают думать о перспективах. «Ничего, придет и наше время. Ещё посмотрим, кто окажется на месте, когда ударит колокол». Тед Лоренс злым не был. А зависть, жившая в нём, как во всяком честолюбивом человеке, носила исключительно творческий характер. Такой вариант зависти, и та выходила из молодого Лоренса духом жесткого соперничества. Ему желалось доказать отцу. Чего? Зачем? (Да и надо ли это отцу?) – Тед бы сейчас не ответил, только мысль именно такой и была: «Я докажу!»
***
Прошел месяц, потом год, …два. С домом он перезванивался. Там всё было «по-прежнему», у него же – «просто замечательно».
Не всегда так сладко, как он говорил матери, но это враньё – не злое. Можно сыпать и сыпать. Матери – всё в радость. Элиза отходчивый человек. Она сильно переживала уход сына из дома, гораздо сильнее, чем «сердечник» Арчи, но сын ушел, а муж – вот он, и он нуждается в её заботе.
Что касается Артура, то там точно - всё было по-прежнему. Ничто не стало «розовым», всё только черно-белым – «сын вор – нечего ему делать в моем доме». Доходившая до Артура эхом информация о сыне непременно портила ему настроение. Что успех, что новая сплетня о Тедди Клептомане – ему всё было в тягость. Потому он зашоривался от такой информации. Непременно морщил лицо, если что услышит и потому, как-то все перестали ему «напоминать» о его сыне. Даже Элиза, если что и хотела рассказать, сначала подбирала подходящий момент, чтоб муж не был усталым, голодным и чем-то ещё встревоженным. И тогда уже она рассказывала «новость» о сыне.
Что говорила? Что их Тед окончил университет.
Так ведь Артур это итак знал. Снимок в городской газете, запечатлевший момент вручения сыну ректором университета «первого» диплома и тут же премии губернатора за внедренный перспективный дипломный проект – теперь был оправлен в красивую рамку и стоял в каминной комнате на самом видном месте.
Зная, что сын не оставил своего «увлечения», что он по-прежнему собирает фотографии с подписями, Элиза намеренно подсунула выкупленную ею у репортера фотографию, мужу. Она буквально принудила его сделать на уголке надпись, пусть «сухую», зато определяющую «эпоху его отношений с сыном». Артур написал: «Вручение диплома. Лос-анжелесский университет. Такой-то год», а затем спросил: «Лиза, ну зачем? Не понимаю».
-Чего, милый?
-Скажи, зачем ты это делаешь? Зачем ты потакаешь ему?»
-Не понимаю, о чем ты. – Элиза покидала кабинет мужа в полном удовлетворении. Она полюбовалась портретом. – По-моему с надписью действительно красивее.
«Красивее», - про себя передразнил жену Артур и отвернулся. Но, когда жена ушла из его кабинета, он задумался. «А действительно, зачем надпись?…Может, ему так удобнее определяться в подлинности снимка?»
Элиза, установив фото на самое видное место, любовалась своей работой. – Мальчик приедет домой и увидит. Думаю, это его порадует.
Фото было вставлено в рамку из ясеня. Элиза где-то прочла, что по друидскому календарю это дерево, приносит тотему счастье. Она лично приклеила на рамку стразы, добавив виду блеска, и поставила снимок на каминную полку. В место заметное и … теплое.
На фото двое людей внешне похожих. Только один - крупный вариант мужчины, а другой, если фигурально - изящная его копия. Ничуть не женственный, так же мужественный вариант, и всё же некоторыми было замечено: «Размерчика на три-четыре помельче отца выглядит». (Артур хмурился на изощренную лесть и, ворча, отзывался: «Главное - не оказаться мельче в жизни».)
***
Работа в сборочном цехе компании, занимавшейся строительством морского транспорта, приносила Теду огромное удовлетворение. Она приносила и радость, и деньги. Должность, с которой он начинал, была невысокой. Но та мера ответственности, которую она накладывала - ему пока хватало. Он насыщался знаниями и опытом. Во всём: и в том, что касалось отношений с трудящимся людом, и опытом самого труда - работы проектировщика и технолога, облачающего задуманное в металл, дерево и пластик. Работать бок о бок с людьми, творящими огромные морские корабли – это было для Теда делом серьезным и …большим. Только он не хотел потеряться в ней винтиком. Он считал свою работу делом перспективным, творческим и, как всякий рвущийся до славы молодой человек, и ждал от неё многого и отдавал ей – всего себя.
Но как не затягивала работа, Лоренс не давал ей превратить себя в безусловного трудоголика. Дело – делом, но уже даже по небольшому опыту жизни среди людей Тед понял, однобокость делает человека не только скучным для окружающих, но и скучающим среди них. Ему неинтересная жизнь была не нужна.
Одинокий, энергичный парень,человек, страстно рвущийся не просто к карьере, но и к успеху вообще – Тед был похож на губку, впитывающую в себя всё то новое, что может ему пригодиться при пути к цели. Но губка - губкой, но воспитание чувствовалось. Тед умело отфильтровывал «лишнее», чтоб не захлебнуться в водовороте событий, в огромном количестве новых знакомств и увлечений. Увлечения его остались старыми. А вот свои старые знакомства – Тед тоже пересмотрел. Кто-то из его бывших приятелей уже не дотягивал до его теперешних горизонтов. Те друзья им были на время забыты. Тянуться к ним, как бы ни были они милы и желанны для простого общения – теперь в эту кипучую пору становления личности – было делом, мешающим ему. Оно тянуло назад. Тед считал, что потом, когда его жизнь чуточку замедлит бег, когда придет, наконец, хоть какая-то стабильность в положении, тогда и встреча с давними друзьями будет и в пору, и по сердцу. Тогда он своих старых друзей и услышит, и, возможно, поймет. Теперь же на глубокие чувства времени у него не оставалось. Тед сменил список телефонных номеров, оставив в нём только тех, без которых бы задохнулся в безумном мире. Не черствость, а именно деловая атмосфера зашоренности от личной неустроенности и человеческих кликов, не позволяла молодому Лоренсу замереть, оглядеться и, почувствовав сердечное одиночество, расплакаться от потерь.
Кроме стремления вперед, кроме намеченных целей ничего не стало важным для Теда Лоренса. Он заочно доказывал папе, что и он – не дурак, маме - что не бедствует без её хлопот. И другим, каким-то ещё «заботливым» - тоже доказывал, что и без их заботы он запросто проживет. Но прежде, он старался для себя. Для своей чести и благ. Старался, пёр, выбиваясь в важные и нужные люди (ничего в том не находя зазорного). Мужал, столбя себе место на шаткой лестнице успешности.
Он был молод. Как всем ему казалась жизнь долгой и бесконечной. Только тем «всем» так категорично, возможно, никто не отказывал ни в крове, ни в помощи. Ему – кидаться было не к кому. Он так считал. И потому быстрее, чем кто-то Тедди научился полагаться только на свои силы, на свою трезвость. Что в работе, что в быту Лоренс оставался человеком сдержанным и вдумчивым. Тед понимал, актер из него никудышный, играть в героя – ему не по плечу. Например, он отказался от ухаживаний за дочерью своего главного босса и не стал подыгрывать боссу помельче, который был геем. Карьерный путь был бы действительно короче, Тед это понимал, но …не герой он, чтоб брать на себя ответственность за дочь миллиардера или смену «темы в себе». То есть, безответственно относиться к связям - он так и не научился (наверное, поэтому не так много было не только друзей, но и подружек).
Но кое-что он в себе всё-таки поменял. Например, напрочь избавился от щепетильности. Пропала излишняя чувствительность и принцип «позы». Будто и не бывало этого у капризного, весьма чувствительного к вниманию парня. Какие уж теперь капризы, когда без связей и крова! Как умудренный жизнью иудей, в малом, обернувшись в невосприимчивость к принципам, Лоренс, например, мог запросто навязать знакомство нужному ему человечку. И даже с тем, кто его не только не звал, но и не желал видеть среди своих знакомых. Как поговаривали, для этого он научился и «галантно лизать» и «пасть рвать» (разумеется, только фигурально). А подчас, будто специально, путал действо, чем снова приводил людей в замешательство, но тем самым, заставлял их запомнить себя. …Всё для чего? А чтоб попасть в нужное для него место. Какие там ожидания приглашений в гости или встречу, как бывало раньше - прошло! Он научился и влезал во всё, во что считал влезть нужным. Протискивался в игольное ушко ради выгоды для себя. Иногда даже терял чувство меры (не тормозила его ни внутренняя культура, ни чопорность воспитания). Всё шло в угоду роста.
Может, кто-то решил, для карьеры старается, задницы лижет? Нет, всё не так. Карьера двигалась, и в ней всё шло, не торопливо и заслуженно. (Лоренс никогда не путал божий дар с яичницей, где последним он считал именно карьеру). Все муки он терпел лишь для одного продвижения - … для развития, для обогащения своей …коллекции.
Но бывали в его трудах и проколы. Бывали трудно переживаемые «нормальным» человеком неудачи. Но Тед не разучился краснеть. И он краснел (или бледнел, особенно, если подводила страсть, когда его откровенно гнали прочь из-за его «увлечения»). Тогда он сцеплял зубы и снова – в то же ушко! …Кто-то снова его гнал, но всё больше становилось тех, кто, натолкнувшись на его беспринципную настойчивость в таком деле, разводили руки и говорили: «Ай да, черт с ним! Пусть остается. …Клептоману у нас красть нечего».
Так получилось, что Тедди стал «своим» гостем во многих «высоких» домах Калифорнии. Сменившиеся и мэр, и губернатор штата знали его лично, уже не через папу, а так, именно потому, что он каким-то чудом умел попасть на встречу или даже в их дом на какую-нибудь вечеринку. Или даже юбилей, где чем-то серьезно обратил на себя их внимание.
Тем же способом он стал членом пары-тройки закрытых клубов. Куда проникал вовсе не за взятку председателю (у Теда никогда не было больших денег), а всё исключительно упорству, с которым он искал нужные ему связи. И с радостью обвешивался, обматывался ими, используя в своих, исключительно собирательных целях. Даже если речь шла о людях в принципе ему не симпатичных, даже неприятных, он всё равно заводил нужное ему знакомство. Клептоман для своего же блага научился оценивать людей не по приятности, а исключительно по деловым качествам. Это придавало знакомству прочности. То есть, даже когда «личный интерес» Клептомана был удовлетворен (фото уже было в его коллекции) Теда Лоренса продолжали считать «приятным» молодым человеком.
Забывая и заветное, он действительно не мог, никакими силами уже не мог оставить воровство личных фотографий. В каждую свободную минутку он совершенствовался в этом деле. Для того не гнушался и знакомством с криминалом (в прямом смысле учился ремеслу, оплачивая мастер-класс шулерам, домушникам и карманникам). Большую часть места в его временных жилищах занимали книги о принципах фотографии. А так же по графологии, по технологии производства различного сорта чернил. Он изучал и дактилоскопию, и технологию бумажного производства. Как старую, так и новую технику фотографирования, печати. Он читал справочники, руководства по химическим реактивам, применяемым ранее и сейчас при проявке фотопластинок, фотобумаги различных сортов. Он был по сути своей инженером. Ему была неприятна и чужда поверхность в вопросах техники и технологий. А так же он увлеченно читал автобиографические книги, ночи напролет дарил книгам, рассказывающим о фактах и событиях, потрясших мир.
Теда звала «мой Клептоман» его подружка. Как оказалось, некоторым женщинам даже нравится, что их приятель легко может стянуть понравившуюся ему вещь. Он с этой подружкой скоро простился. Девушка «что-то напутала», попросив его как-то стащить для неё «что-нибудь такое…». И всё же Лоренс ещё более привык к своему прозвищу, считая что «подпрыгивать на всякую правду» – много чести для «правдолюбца».
Ну это так, в общем. Прошел ещё год. Квартиры, которые он снимал для себя, менялись почти с каждым сезоном. Он то экономил, теснясь в каморках, то заводил себе «полигоны», в которых мог и потеряться при надобности. …Всё зависело от вкуса человечка, которого… заманивали на ужин.
Только если кто подумал о тяге к подхалимству, тот пусть попридержит мыслишку. Да, Тед приводил к себе в дом (в том числе и на ужин) и собственных начальников. Продвижение шло действительно быстрее – да, и такое случалось. Но это не из-за лизоблюдства Лоренса. Исключительно потому, что босс получал представление о человеке, которым руководил, …однако не то руководило Лоренсом.
Именно! Тедди ждал ответного приглашения в гости. И вот тут … парадокс: его звали, а потом (под час) жалели о таком желании. Из семейных альбомов исчезали редкие снимки, фото – память. Кто быстро обнаруживал пропажу, и главное, чувствовали надобность в возвращении своей собственности, те мигом апеллировали к тому, кто уже не раз и даже через суд привлекался к ответственности за кражу «мелкой собственности». И, кстати, серьезно платил за «принесение морального ущерба», в случае, если не раскаивался и не возвращал фото прямо в зале суда.
Тед, пару раз действительно серьезно попавшись, решил более не рисковать. Чтоб не пятнать репутации, он после похищения фотографии моментально делал копию фотографии. И тут же возвращал копию владельцу. Он платил не «пострадавшему истцу», а профессионалу, который его прикрывал, имея от бизнеса неплохой заработок.
Правда, попервости, пока Тед нашел «своего мастера», он снова попал в суд, уже по наводке того, кому доверился. Но и в этом случае «стопроцентного» возврата фотографии истцу не было. В этом случае Клептоман поступал так: он делал копию с копии уже у другого мастера, (то есть, опознать своей работы доносивший не мог) и отдавал копию на суде, и, разумеется, выплачивал ущерб, сдабривая его всевозможными извинениями и заверениями. Суд примирял стороны, Тед оплачивал процесс и … уходил со своим… - с дорогостоящей своей добычей.
Кстати, встретившись дважды с одним и тем же судьёй (им оказалась женщина), Теду пришлось ответить ещё и на такой вопрос: «Ответчик, вы готовы, предоставить суду справку о своём нездоровье?»
-Нет, Ваша честь. Не готов.
-Но ведь вы же попадаетесь на одной той же краже уже второй раз. Или у вас какая-то особая привязанность к фотографии дедушки истца?»
Тед украл фото деда главврача клиники, в которую по случаю привез человека, попавшего в ДТП и кинутого преступником. Дело было так…
Машина сбила гражданина и уехала. Пока преступника искали по номеру машины, зафиксированному уличной камерой наблюдения, Тед, притормозив рядом с несчастным, весьма участливо поинтересовался: «Чем я могу Вам помочь?», - и получил разрешение отвезти раненого в клинику брата. Главврач, оказав родственнику помощь, разумеется, решил поблагодарить человека, так оперативно разрешившего проблему. Он угостил Лоренса кофе в своём кабинете.
А на столе главврача вдруг оказался такой лакомый для Тедди клочок бумаги. Это была фотография генерала Монтгомери. И не просто фотография, а как раз то, за чем гонялся Клептоман – фото с надписью! Монтгомери - тот самый великий генерал, который помогал в сорок пятом крушить фашизм. На фото надпись: «Добрая память – простое чувство достойное простого человека». Без подписи.
Тед никак не ждал, что брат человека, которого он подобрал на безлюдном дорожном узле, преложит ему «что-нибудь в знак благодарности». Но врач спросил. И Тед ответил: «Фото вашего дедушки». Нет, чтоб предложить Лоренсу копию с заинтересовавшей фотографии, врач вдруг резко заартачился, замялся, а потом признался, что «на фото вовсе не его дедушка».
-Ах, так… - произнёс Лоренс, и … судьба снимка была решена.
Он его украл. Тихонько вернулся в кабинет врача, прямо тут же, след не простыл после деликатного выпроваживания его из клиники. Возможно, потому так быстро и попался.
На суде он всучил человеку копию. Хорошую, качественную копию. Комар носа не подточит: и сама фотография – в точности та и надпись – всё профессионально сделано. Но вот беда, кто-то, увидев фото в коллекции Клептомана, хохотнул о том в другой компании. Это человек – хохотунчик сообщил, что «Монтгомери считал себя простым человеком». И …Теда снова пригласили в суд. За то что «сделал копию без разрешения владельца». Адвокат Лоренса настаивал: «Фото – не родственника истца. Святости в нём для доктора такого-то - никакого. Цены фотографии - никто не назначал. «И кто гарантирует, - продолжал настаивать адвокат Лоренса, - что фото истца - это не копия где-то уже существующей фотографии?». И всё равно суд нашел, за что наказать «злоумышленника». «Пусть он стащил фотографию из клиники, где снимок не охранялся, ну и что, что тот – копия чего-то там, чужое – не бери!» - вот так примерно звучала речь судьи.
И вот тут судья задала свой вопрос. Тед ответил. Но раз у человека рецидив, суд решил настоять… на медицинском освидетельствовании ответчика-клептомана.
Кто-то б сквозь землю провалился от принудительного обследования психики. Лоренсу – как с гуся вода! Он – один из заместителей главного инженера, дающий гарантию плавучести пассажирского морского судна водоизмещением более 70 тысяч тонн (у океанского лайнера «Титаник» было 66 тысяч), и этот человек обязан «принудительно обследоваться на вменяемость»! …Лоренс посмеялся только: «Попробуйте только, я на ваш суд свой суд приглашу».
Он оказался «вменяемым». Но суду не были предоставлены результаты обследования.
Лоренса вызывали на «ковер» к высшему начальству, где ему было предложено: либо отмыться от плевков и навсегда отвести от себя подозрение в чем-то подобном, либо -… вон («Либо мы вас потеряем, господин Лоренс», - сказал ему главный босс).
Адвокат и его помощник – дока в медицине - порылись в буковках предоставленных справок и …своде законов и приняли решение, вернее сделали такой ход, что судья вынуждена была, отозвать своё требование о принудительном обследовании ответчика. То есть, Лоренс мог опять же отделаться лишь штрафом за «моральный ущерб». Но тут … главврач сделал заявление. Этот «мерзавец» по мнению Лоренса, отказался от штрафа в пользу… «бесплатного лечения ответчика от клептомании». Истец потребовал отметить это в протоколе суда. Судья, уже должно быть уставшая от повторяемости истории, не отказала истцу в маленькой просьбе.
Такая приписочка могла серьезно омрачить жизнь Лоренсу. Речь шла о его репутации. Пошуметь громче истца, то есть обратиться за помощью в комиссию по правам человека - Тед посчитал, это было бы делом удачным (да и его адвокат сказал: «Мы выиграем дело – сто процентов!»), но последствия выигрыша могли иметь обратную сторону. Лоренса могли турнуть с должности. Да что там, попросить из компании вообще, как официально признанного вора. Ведь что было сейчас, сейчас его просто «обзывали» мелким воришкой, а если приписочка останется в протоколе суда, если за дело возьмется государственная служба (а та точно потребует справки на каждую в его коллекции фотографию) – ему тогда точно не отмыться от той самой правды, которой его уж и закон тычет в глаза.
Тед испугался. И вовсе дело не сводилось лишь к страху вымарать репутацию нормального здорового человека, и не в страхе потерять престижную работу. Тедди Клептоман испугался, что его коллекцию вот так же «принудительно» пустят по ветру. Главврач, защищая права на свою собственность (вернее, уже вторую копию с неё!), прямо на суде угрожал «остановить маньяка». Слово Лоренсу не понравилось. Общество порядочных людей, в которое он был вхож запросто, могло отторгнуть его. Как маньяка. «Он же угрожает мне, Ваша честь. – Закричал Тед прямо на суде, - он угрожает моему дому! Он оскорбил меня словом. Я готов сделать ответный ход – защитить свою честь и достоинство, а так же мой дом и моё имущество!»
-Простите, но речь, кажется, шла лишь о вашей склонности к похищению чужих реликвий.
-У вас свои реликвии, у меня – свои. Имею право. Ведь так, Ваша честь?
Суд принял заявление от истца. Им на этот раз был оскорбленный Лоренс.
Результат выигранного дела - адвокатской свары фактически - «успокоил» ответчика (главврача, кидающего как зря своих больных ради пятидесяти тысяч долларов - суммы возмещения морального ущерба) совершенно. Тот более не возникал на горизонте Тедди Клептомана.
А тут ещё один плюс - статьи в газетах носили теперь кардинально изменившееся настроение. Они были в пользу Лоренса.
А получилось так. Тед открыл для одного из репортеров (самой престижной калифорнийской газеты) свою коллекцию. Он показал этому человеку святая святых – свои подлинники.
Общество «буквально потребовало» устроить выставку ворованных Клептоманом фотоснимков. «Выставку, автором которой будет талантливый инженер, творческая личность, страстный филокартист, буквально замордованный за то, что любит исключительно исторические снимки», - так о Теде Лоренсе писалось в той газете.
Сердце Теда разрывалось на куски. Для кого-то это было совсем пустяковым делом, мол, «что такого, пусть и люди полюбуются тем, что так восхищает тебя». А Тед страдал. Он томился и страшно переживал. «Как они воспримут моё сокровище? Не посмеются ли над ним?» (над «сокровищем», себя - он вообще в счет не брал). Лоренс ощущал муки подобные материнским. Он был «матерью» скромницы дочки, впервые вышедшей невестою в свет. Ведь что такое фотография? этож даже не плакат. Клочок бумаги с добродушной, чаще наивной надписью. Много ли на свете желающих посмотреть, а главное - понять такое чудотворное искусство. А для Клептомана фотография была именно такого сорта искусством. Ведь он «летал», он «парил», когда упивался, рассматривая свои, вернее чужие фотографии.
Лоренс влез в долги, но не поскупился, и пригласил для оформления коллекции лучшего дизайнера Калифорнии. И с приписочками от автора коллекции выставка была устроена по самому высшему разряду. В одном из малых залов Выставочного зала Лос-Анджелеса.
Потом был Сан-Франциско, Нью-Йорк. Потом неделя за рубежом – три дня в Париже и четыре – в Берлине. «Невесту» не посчитали дурнушкой. Фотографии из чужих семейных альбомов, оказалось, любят посмотреть многие люди.
Получив вознаграждение (большая часть гонорара ушла к организаторам выставок), Тед был без меры обрадован, его хобби может приносить не только расстройства, но и материальное удовлетворение. Он, наконец, смог выплатить долг знакомому дизайнеру и нанять для себя лучшего адвоката, чтобы отстоять свою честь в зале суда, предъявив Книгу отзывов посетителей в качестве оправдания своим действиям.
Вот кое-что из этой книги…
-«Наш дом горел от гроз и засухи несколько раз. И родительский, и мой собственный. Я сам фермер из штата Невада. Тут, в Лос-Анджелесе я проездом. Господи, как же мне жаль, что реликвии нашей семьи не попались на глаза этому доброму человеку. Спасибо за то, что Вы сохранили чужие реликвии. Я как на свои на них смотрел. Мартин Хофман»;
-«У меня не было времени следить ещё и за фотографиями в семейных альбомах. Вечные переезды, в том числе и за границу, в страны весьма неспокойные ни климатом, ни своей политической обстановкой. Всё, увы, всё лучшее из семейных архивов было утеряно. Увы, безвозвратно. Как жаль, что господин Лоренс не взял для своей коллекции и наши семейные фотографии. Там было много интересно. Бывший губернатор штата Нью-Йорк, действующий консул, Марк Линкольн»;
- «Мы думали, что никогда не увидим то, что было потеряно нашей семьей - фотографию молодой нашей доброй бабушки Клементины. Наше имущество было частично загублено во время наводнения три года назад. Пропала и фотография бабушки. Так что, если эта фотография и была украдена из альбома кого-то из наших родственников, Бог простит сделавшего это. Увидев эту великолепную сердечную выставку, мы были поражены, с какой нежной трогательностью автор коллекции отнесся к малюсенькой фотографии с профилем нашей доброй бабушки, совсем не знаменитой в пору своей юности, простой работницы Белого дома. Теперь же наша бабушка – человек известный. Все узнали, что в неё когда-то был влюблён сам Д. Кеннеди. О бабушке не было написано ни в одной из биографий бывшего президента США. Но этой фотографией она вполне может подтвердить, что её рассказ о тех встречах – вовсе не вымысел. Ведь на фотографии рукой самого Д. Кеннеди написаны такие нежные слова. Так славно нам бы ни за что не сохранить память о красоте нашей славной Клементины. Бесконечно благодарим автора выставки – господина Т. Лоренса. Семья Фиджи. P.S. Мы из Франции, в Америке уже больше нет в живых ни одного из наших родственников, се ля ви. Уверены, наша бабушка, когда увидит копию фото с выставки, будет Вам тоже бесконечно благодарна»;
- «Я сам из Сан-Франциско. Я пережил землетрясение. Я видел, лично видел этих людей, что на фотографии. Там есть и я (в левом углу второй слева). Надпись, данная снимку автором выставки: «Вынесшие жизнь из огня» - она верная. Из семи пожарников, что на ней, в живых сейчас остался только я. Моя подпись на обороте - третья снизу. У кого этот мистер взял эту фотографию – я не знаю. Но знаю точно, того человека уже нет на этом свете. Многие из наших от ран и ожогов умерли. Думаю, и фотографии этой не сохранилось бы. Кому теперь из молодых нужны наши стариковские фотографии. Я - заслуженный пожарник города Сан-Франциско. Я награжден многими наградами за отвагу, но, испытывая к вам, мистер Лоренс огромное уважение, я с удовольствием пожму вашу руку в знак признательности, что вы сумели уберечь и сохранить добрую память о моих верных товарищах и сослуживцах.. Благодарю. С уважением Генри Смит – ветеран пожарных войск США».
Судья Долгинс (та самая, что уже трижды бралась «перевоспитывать Лоренса) долго листала книгу отзывов, вспоминала лица людей на порыжевших от времени фотографиях, так заботливо оправленных автором выставки в рамы из дорогих пород деревьев.
И она пришла к решению. По сути, сменила гнев на милость. С дела Лоренса сняли один пунктик, как раз о «пожертвовании на лечение от клептомании». Истцу – всё тому же главврачу, ухватившемуся за приработок от чужой страсти, было отвечено так: «Вы так и не предоставили суду доказательств, что ответчик украл фото с вашего стала по причине болезни. Раз нет болезни у человека, так не зачем его и лечить. Вы, как врач, должны это понимать».
Тед не потерял ни друзей, ни престижную работу, но главное (для него – главное), он уберег от нападок свою коллекцию.
***
Он делал своё дело. Он не терял скорости, не отставал от течения жизни.
С работы не выгнали. Он вместе с коллегами спускал на воду уже второе пассажирское судно.
Но… не всё было так гладко.
А ещё Тед пережил огромное потрясение – пожар в доме (несильное как будто землетрясение вывело из строя газопровод, и загорелся и дом, в котором Тед снимал квартиру).
Ему позвонили на работу. Сожалея, сообщили о случившемся.
Каждый день до восьми вечера он трудится. То контроль работы в цехах, то совещание в кабинете, то споры у технологов, то выслушивание претензий «на ковре» у управляющего по качеству. И в эту круговерть сообщение по телефону от пожарного: «Мистер Лоренс, мы приступили к тушению пожара в доме на Луговой –17. Вы там как будто квартиру снимаете?»
Тед перезвонил соседке. Та, плача сообщила о том, что уже «вовсю горит стена их дома». – Как раз с вашей стороны, мистер Лоренс. Я сильно волнуюсь за вашу коллекцию. Соседний дом уже в углях. Пожарные пытаются заливать стены дома водой, но всё в дыму или пару – не понятно. Вы б приехали, ведь зальют они ваши фотографии. Господи, да что там… дом горит, наш дом, …спасите…».
Как будто он пожарник….
И, тем не менее, он полез в дымный проем двери дома. Только он мог указать пожарным, что нужно первым вынести из его комнат.
Дом ещё не горел, пламя охватило лишь окрашенную стену его. Вытаскивали тяжеленные ящики – архив Лоренса – не спрятанные в банке фото-подлинники и их «верные» копии, его книги, а так же реактивы и приспособления для работы и просмотра фотографий.
Ящики нельзя было заливать водой. Но краска на них могла в любую минуту вспыхнуть. Их срочно относили подальше от дома, уже хорошо горевшего с одной стороны. На ту лили воду, создавая жуткий парёшь.
Лоренс был похож на сумасшедшего, когда спасал своё сокровище. Если бы Артур Лоренс увидел своего сына, он решил бы, что выгнал из дома безумца. Серо-голубые глаза Клептомана были вытаращены, и будто светились изнутри. Темные волосы были взлохмачены, худое лицо, перепачканное в копоти, лоснилось от пота. Рот его был открыт, потому что не хватало воздуха, а жар вокруг был таким, как будто не тридцать восемь градусов было сейчас в воздухе, а вся тысяча.
-Вот! Вот сюда их! Нет же, нет! Обратно! Там ещё один!
Его удерживали у порога. В дом входили те, кто был облачен в жаронепроницаемый костюм, а не в деловой, который Тед уже изрядно и выпачкал, и подрал.
-Тот ящик стоит справа, сразу за дверью. Такой голубой. Он легкий. Он …
Ему кричали, чтоб он отошел от дверей дома. Но он, как мальчишка, уворачивался от рук руководителя работ и не отходил от порога дома. Как только показались двое в блестящих костюмах с голубым ящиком в руках, Тед тут же попытался выхватить из их рук свой ящик весом в два пуда, чтоб оттащить его от пара и жара в безопасное место.
- Что ещё есть ценного в комнатах правого крыла дома? …Сэр, вы слышите меня? Пожар не удастся остановить, что есть ещё ценного в ваших комнатах, ответьте?
Тед растерялся. Ему ничто не приходило в голову. – Как будто… - он пожал плечами, - как будто, ничего.
К ночи Лоренс выглядел уже не безумным, а просто уставшим. Дом хоть и спасли от полного уничтожения огнём, жить в нём всё-таки было уже нельзя. Белая рубашка Теда, от которой потерялась большая часть пуговиц, приняла серый оттенок, модный шелковый галстук был сильно приспущен и грязен, пиджак с плеч свисал, будто был не по размеру. Это была вся одежда, что осталась с Лоренсом. Одиноким погорельцем, сидящим на пяти «сундуках с последним» - так выглядел преуспевающий инженер – кораблестроитель – бывший (более всё-таки – маменькин) профессорский сын.
Он приятеля ждал. Точнее, приятеля и его грузовик.
Сидел и думал Тедди, что опять нужно подыскивать квартиру, что этот раз он выберет площадь попросторнее и в высотном доме. «И подальше от быстро горящих насаждений, и чтоб окна, окна были вакуумными. - Тед вздохнул, - на работе вечно под кондиционером и дома придется так же, без открывающихся окон. - Ему, рожденному под знаком Воздуха трудно было пойти на такой шаг, но подвергать опасности своё «богатство» - Клептоман более не желал, чем томительной духоты».
Но вышло всё не так, как он по горячим следам задумал.
***
Приятель смог «вырваться» к нему только к ночи.
-Ну и куда ты это?
Лоренс грустно улыбнулся, оглядывая свои пожитки. – Куда- куда, давай в частный сектор. Найду частную гостиницу …на первое время.
-Ты сбрендил, Тед?! Ты видел, что творилось три недели назад? Леса горели! Дома, усадьбы – до тла. Пятая часть пригорода в огне была. Где ты под свои сундуки гостиницу найдешь? Что у тебя в них?
-Книги и, …в общем, что осталось.
-Книги?.. – Мерфи открыл рот и долго созерцал то «в общем, что осталось». – Дела…
Лоренс вздохнул. – Тогда … что же, тогда, давай, к Джоан.
-Эта та, что говорит на десяти языках? Дочка банкира Хрюндика?
Тед покачал головой. – Френк, … не Хрюндика, а Грюндиса. Да, это она.
-Вы ж в ссоре. Мне местные донесли. – Мерфи внимательнее осмотрел лицо Лоренса.
Тед показался ему облетевшим одуванчиком. - …Или уже нет? Вы помирились?
Тед покачал головой. – Да, …да. Она, …в общем, да, мы разошлись. (Джоан – эта та романтичная особа, которая попросила его украсть для неё музейный экспонат – убор фараона).
Грузовик сбавил скорость. – Ты что, Тед, раз в ссоре, на кой черт ей твои …книжки? …Я ж думал, ты уже решил, куда. …Ну и куда мы теперь? Нет, если б одного, я б к себе отвез, но ты же знаешь Мэри. Эта курица никогда не упустит случая, чтоб заглянуть к тебе в ящики. Ты – за дверь, она – тут как тут! – Мерфи как будто о себе горевал. - Ведь всё переберет, пока тебя нет дома, все карманы вывернет. Натура, черт бы её побрал! – Он покосился на Лоренса. - И на замки не надейся. Просто медвежатница, черт бы её побрал!
-Френк, ты ж о жене говоришь. Спокойнее.
Мерфи ударил по рулю руками. – Так куда?!
Машина встала. Лоренс обдумывал ситуацию. Выбирал меньшее из зол.
-Ладно, Френк, давай, если можешь, приюти меня на пару деньков. Бог с ней, пусть заглядывает. Что она, не съест же...бумагу.
Мерфи покачал головой. – Ага. Не съест. – Машина тронулась в путь. - Ты Тед только с праздничной стороны мою супругу знаешь. Она уже давно не Крошка Мэри.
Тед хмыкнул. – Хм, подросла, значит, вот и славно.
Он по-дружески коснулся плеча давнего, почти уж и забытого им приятеля. – Переживаемо, Френк, переживаемо.
-Ну,…ну, сейчас увидишь. Сейчас поймешь. – Мерфи улыбнулся и тоже шутливо двинул кулаком в плечо приятеля.
Тед понял, Френк и на неожиданный звонок его не сильно огорчился и, видно, отзыву о жене, про которую, уж мало кто скажет: «Вот и славно» - тоже приятно рад.
Они не виделись с Лоренсом года полтора. Мерфи – как будто крепкий приятель, но среди последних узнал, что Тедди уже давно не живёт на улице Секвой, что он «давно уж и запах маминого домашнего печенья забыл».
Полтора года назад они встретились за чужим столом. На юбилее общего знакомого. Мерфи, как оказалось, вырос в заведующего гаражом. А Лоренс («ну, тому на роду написано, повыше сидеть»), в главные инженеры кораблестроительной компании метит. В городе бывает не часто. Всё в пригородах проживает. Оказалось, он там и живет, недалеко от верфи, в промышленном пригороде.
Изумлён был приятель переменам в жизни избалованного «подстилками» Тедди.
-Сам, значит, гребёшь?
- Гребу.
-А с чего катаклизмы?
-Хобби моё к дому не пришлось.
-Ты про открытки свои?
Тед не стал уточнять, хмыкнул только. – Угу.
-И чего тебя к ним потянуло, парень? – Мерфи оглядел нарядно одетого приятеля.
Тед умел, выходя в общество, приодеться с шиком. Женщины крутились вокруг него, подсказывали, что купить, куда надеть. Он от советов не открещивался.
- Женился?
-Нет. А ты?
-А вон, вон моя, …гуляет. – Мерфи указал на парочку молодых женщин. По-видимому, это были подруги.
Теду понравилась одна из девушек. Он и подумал, «эта Мерфи». Но оказалось, Мэри Мерфи - как раз другая.
Френк по молодости любил не торопливых пышных блондинок, а его супругой стала худенькая, даже как бы тощенькая шатенка. Вся в конапушках. И … энергичная – как помело.
На той вечеринке Мэри тут же «сосватала» Лоренсу свою приятельницу. Тед пару недель терпел её присутствие в своей постели, потом квартиру сменил. И сим - карту в мобильном. Он не умел быть грубым с женщинами. Оставлял их по-тихому и, всегда чуточку труся. Будто вину, какую чувствовал. Встречаясь на улице со своей «кинутой» пассией, Лоренс старался прошмыгнуть незаметнее. Но его, как правило, узнавали. Трудно не заметить симпатичного и щеголеватого молодого мужчину, идущего без дамы по улице промышленного района. Если девушка останавливала его, Тед, краснее, задавал вопрос: «Мы знакомы?» Вопрос приводил в смущение его недавнюю подружку. При этом Лоренс настолько был вежлив и предусмотрителен, что вдруг возмутившаяся его наглостью девушка, в конечном счете, в глазах окружающих начинала выглядеть «приставакой». Но если девушка принималась настаивать и далее, Тед не отказывался продолжить с ней знакомство. Но, разумеется, уже в ином качестве. Они становились «друзьями».
Тед не был Казановой. Он никогда не любил более одной женщины, потому считал, что в отношении бывшей подружки он «просто не внимателен», зато в отношении новой - он «прав». То есть виной за измену он не мучился. Да и не часто это случалось – появление новой подруги на его горизонте.
Так получилось, что и на этот раз именно Мэри Мерфи «сосватала» ему - «погорельцу» свою очередную приятельницу. Да какую!
Тед был в цейтноте. Ему деваться пока некуда было. Потому, когда Мэри представила его своей старой приятельнице и намекнула, что та «исключительно гостеприимна», Лоренс моментально откликнулся на знакомство. И на некоторое время (более месяца), вместе с остатками своего «скрапа» переехал к Глории Саммер – женщине на пятнадцать лет старше его, но исключительно «внимательной» и, кстати, не столько к кошельку, сколько к самому Тедди Клептоману, о котором, как оказалось, она была «наслышана» и с которым, (что удивило Лоренса почти до испуга) «просто мечтала познакомиться».
Элегантная исключительно за счет собственного вкуса (то есть количество денег – не при чем); обладающая чувством юмора и определенно - большой долей ума (на основе опыта жизни); не стервозная до порицаний, сумевшая сохранить молодость во взгляде на жизнь и заранее прощающая все грехи (и всем) женщина, удивила Лоренса без меры. Чем же? А тем, что при первых же его словах: «Да вот какая ерунда, …погорел», - она тут же предложила ему и кров свой, и стол. Ну и себя в качестве «утешительницы всех погорельцев мира».
Когда у Лоренса вытянулось лицо от удивления, почти сорокалетняя дама подмигнула ему хитрым синим глазом и томно произнесла: «Слушай, маленький, не смотри на меня так. Считай, повезло - и все дела».
Лоренс, уже без сантиментов, повернув к Мэри Мерфи голову, спросил, не смущаясь, что говорит о новой знакомой в третьем лице: «Она что, опиума нюхнула?»
Мэри …чисто материнским жестом затянула галстук на шее Лоренса до шрамов на шее и ответила: «Ты поосторожнее в предположениях, Тедди. Я за свою подругу могу тебя расчленить и по твоим пяти ящичкам разбросать. Хочешь?»
Тед галстук ослабил, отдышался и …тоже подмигнул своей новой подружке: «Мэм, уведите меня отсюда, и как можно скорее».
***
Повезло или нет – этого Тед сразу не разобрал. Он в первые пару дней был смущен и осторожен. Но так вышло, что эта женщина именно эта - не дала ему забыть о себе и после перемен в их отношениях. Именно в виду редкостного характера и стиля её личной жизни.
Первые пару недель Глория день за днем буквально не выпускала его из своих рук. Буквально! По утрам она будила его, кормила завтраком прямо в постели, отвозила его на работу (всё без суеты, мило и со вкусом). Затем к вечеру она забирала его из офиса или от заводских ворот и сначала везла по магазинам (надо ж ей было приодеться при молодом любовнике, но главное - внести свои вкусы в его облик), а затем они ехали в ресторан (за его счет, разумеется), чтоб поужинать и потанцевать.
Лоренс никогда так «легко» не жил, как с этой женщиной. Он вообще впервые жил под колпаком нежности и внимания женщины. Она просто боготворила его, смотрела на него так, будто любила и желала каждую минуту своей жизни.
Такое отношение первые две недели ни одному мужчине в мире не надоест. А уж Лоренсу, …познавшему, что есть «лишения»…такое было бальзамом на раны за годы, годы недосмотра.
Удивленные взгляды его приятелей и насмешки бывших пассий он парировал «наличием в его жизни определенных обстоятельств». Когда одна из его знакомых, особенно нахально настойчивая, принялась на цифрах доказывать ему, что если б он снял для себя новую квартиру, то его свободная от «древней вертихвостки» жизнь обходилась бы ему значительно дешевле. «Да даже, если б ты известную танцовщицу для уроков танцев нанял – дешевле б обошлось! Она ограбит тебя, Тед, кидай её - советую!»
Коллега Теда, заметив как-то Лори у дверей офиса, был удивлен «выбору» Клептомана. – Тед, куда делась твоя предусмотрительность? Она ж - гетера всех свободных от охоты королей».
Коллега, по-видимому, намекал на частую смену секс - партнеров Глории и всё из числа известных в городе мужчин. - Она тащится от славы, ей даже секс – не важен! Да, да, Тед, не спорь, мне известно. Ей и кошелек – так. …Только бы у солнышка погреться.
-Спасибо, только что-то ты уж слишком… и про секс, и про солнышко. И вообще…перебрал, …заткнись. Я без консультантов обойдусь.
-Тед, я исключительно для твоего же блага.
-Да пошел ты…
- Тед, правда, будь внимательнее, ты ж серьезный мужик…
Другой бы промолчал, дав взойти новым семенам сплетен, он же – нет. Тедди выложил перед «слепцом» всю подноготную: за что и почему он вот уже две недели «танцует» именно с этой женщиной. «Она милая. Она нежная. Она заказывает дефиле по дорогим магазинам, когда знает, что у меня деньги завелись (а они завелись из-за выплаченных Лоренсу страховок). А если их нет, она это чувствует, она умеет сделать жизнь приятной и красивой и так, без денег. Вчера мы веселились весь вечер, закусив лишь порцией семги и выпив лишь двести грамм белого вина на двоих. Ты как считаешь, много на свете женщин, которые могут привезти к себе домой мужчину довольным, после двенадцатичасового рабочего дня закусившего лишь долькой сёмги? …Нет. Вот и я – нет. Так что…иди и…не забывай, что обеденный перерыв уже закончился».
Но Лоренс молод. И ошибки его всё по молодости.
Он рассказал о разговоре Глории. Ему хотелось предупредить свою женщину, чтоб она была осторожнее, знакомясь с такими мужчинами, как … «такой-то».
Лори прикрыв глаза, сочно зевнула. - Может, мне из-за этого …такого-то не подъезжать близко к офису?
-Ага, - ответил Тед, не заметив иронии, - в угоду ослу, ты ещё скажи, за квартал останавливаться. Нет, Ло, ничего мы менять не будем. Но квартирку я себе уже присмотрел. Хочу вечером прокатиться с тобой туда. Ты оценишь.
Только из-за молодости он не заметил, что новость (про квартиру) более поразила Лори, чем скверные сплетни о ней. Но она сумела не подать вида, что та огорчила её. - Спасибо.
- Что?
- Ты в эйфории, что нашел квартиру?
- Не понял.
-Что тебя оглушило, успех в поиске квартиры?
-Я обидел тебя чем-то?
- С чего ты взял. Спасибо, что доверяешь.
Тед внимательнее посмотрел на подружку, на её пристальный взгляд на свои ногти и …понял, что сделал ошибку, рассказав о разговоре с коллегой.
-Заедем к Фридману.
-Чего?
- Мне вчера выдали зарплату. Хочу поднять тебе настроение.
-Какой же ты … милый. – Низкое контральто Глории и её манера в определенном настроении томно произносить самые простые слова, вводили Лоренса (да многих) в состояние гипноза.
-…А твои боссы, … выдающие тебе зарплату – те просто …киски.
Глория прищурилась и через щель между растопыренными буквой V пальцами посмотрела на своего любовника. – Прогулка к Фридману - лишнее. Со мной всё в порядке.
- В другом каком-то порядке, Лори, я ж чувствую, ты надулась. – Тед улыбнулся и, взяв подружку за руку, поцеловал её шаловливые пальчики. – Спасибо за завтрак.
-И я благодарю тебя, этой ночью ты снова был …на высоте.
-Я …старался.
-О да, я это почувствовала. – Она вытерла его рот не салфеткой, а слизав с его губ пенку от коппучино.
И снова, перед тем как ехать к себе в салон красоты, которому была хозяйкой, Глория проводила Клептомана до офиса. То есть подвезла, поцеловала в щеку, затем пошла к машине, оттуда помахала рукой и тихо выкрикнула: «До вечера, маленький». Он ответил ей: «До вечера, моя королева».
Это её любимое словечко «маленький». И оно ничуть не раздражало Лоренса.
Да его в этой женщине ничего не раздражало. Даже повода у него не было, чтоб приблизиться к такому состоянию. Ну «маленький» и что? Тед всю жизнь слышал, как его мать звала богатыря мужа «заинькой» (кстати, Артур, когда был в настроении, звал жену «моя овечка»). Только Тед забыл, что прозвища других с первой же минуты вызывали у него желание выяснить, чем он заслужил такое определение и раздражание его было сильным, если он понимал, что его не назвали, а обозвали. А тут – нет, тут ничего такого: женщина аля Наполеон считает себя выше остальных (остальные - длинные и маленькие). Но Тед, простившись с Лори у офиса, вдруг (вот только тут и теперь) заметил, она не зовет его по имени. Он подумал, подумал, …припоминая день за днём их с ней отношений, и понял, она ни разу не назвала его по имени!
Вечером, настояв на визите к ювелиру, где он купил Лори присмотренное ею как-то колечко, они поехали к одному из домов на улице Песчаной.
Улочка Песчаная вьется между высоких холмов – лучшего места в престижном районе Лос-Анджелеса. Такие, если и горят, то в последнюю очередь.
Лоренс показал квартирку в пристройке к дому в три этажа. Три комнаты (вместе с кухней). Натуральный камень, стекла в окнах обычные, для прочности лишь внутри проложена стальная решетка. Но окна открываются настежь, и вид из них весьма приятный. К тому же, как Тед и любит, они на закат.
-Нравится?
-Мне здесь не жить. – Лори, пожав плечами, пошла впереди него. – Но ты, кажется, хотел совсем другое.
-Хотел. Но это …мне показалось, нам обоим подойдет, разве нет?
Тед внимательно оглядел худую спину подружки. Никаких признаков удивления. Он приблизился и пошел рядом, глядя в профиль Лори. Та, молча, оглядывала просторные светлые комнаты, ещё не захламленные мебелью.
В глазах женщины была грусть.
-Ло, помаши мне пальчиками.
Она не ответила.
-Улыбнись, милая.
Без ответа.
И через время он в сердцах вскрикнул. – Да что ж такое! Я думал, тебе здесь понравится.
Женщина, выждав его реакцию, улыбнулась. Она погрозила ему пальцем, увенчанным новым кольцом. – Нет, нет. Не считай, что ты испугал меня этим уютом, маленький.
Лоренс впервые «дернулся», услышав «слово». - Я кажусь тебе маленьким под высокими потолками?
Лори остановилась. Они оказались напротив.
Они посмотрели друг на друга. Потом она улыбнулась ему и протянула обе руки. Потом потянулись губами. Они обнялись, …поцеловались.
Женщина первой опустила руки. Отошла в сторону, постояла, бросив взгляд на отливающие розовым стены (они отражали лучи закат). Она сделала ещё один круг по комнатам и, так и не дав оценки понравившемуся ей жилью, вышла из дома.
Тед, ещё немного постояв, улыбнулся, оглядев ещё раз то лучшее, что ему удалось подобрать на этот раз и, произнеся: «Ну и ладно!», - он с шумом выдохнул недовольство и тоже вышел в двери.
То, что замаячил разрыв в отношениях – это поняли оба.
Тут всё было понятно: он убегает, она – отпускает. Такое случалось в жизни каждого из них. Но на этот раз оба вдруг почувствовали грусть от происходящего. Оба храбрились, прятались за прежние улыбки и поцелуи, но… и те уже имели иной вкус. Привкус грусти.
Теперь встречи их приняли иной характер. Теду казалось, Лори дуется за то, что он «сбежал» на квартиру. Он звал её туда, он манил её туда подарками, сюрпризами, но она не шла. Не оставалась там даже на ночь в первые дни. Тогда он придумал иное,чтоб дать ей понять, что она, как прежде дорога ему, он повез её к своей родне. Элизиной сестре (младшей в семье) исполнилось тридцать. Тед как всегда (он почти не поддерживал семейные связи, только свадьбы и похороны посещал, да и то с пинка матери) пропустил событие. А тут вспомнил, и как раз они с Лори угадали, приехав к двухлетию сынишки бывшей юбилярши. Мальчик приходился Теду братцем кузеном.
Лоренс подарил ему копию машины Феррари из Формулы 1 и гоночный шлем. Как будто парнишка был подарком доволен. Он вместе с дарителем и его подружкой провел почти всю свою именинную вечеринку, поиграв и в подарок, и в индейцев, и в догонялки в саду между грушами, только-только сбросившими свой белый наряд на весеннюю землю.
Пара уезжала из гостей, клятвенно обещая приехать ещё.
-Тед, прошу тебя, ради мальчика, не жди ни моей второй свадьбы, ни похорон…тьфу-тьфу. Тони влюбился в тебя, ты же видишь. Приезжай.
Тед потрепал мальчишке плечо. Ему было неловко, что приглашали только его.
Лори стояла рядом.
– Не в меня, наверное, в Лори. – Он улыбнулся своей женщине и поцеловал её в щеку.
Мальчик улыбнулся тёте. Он - ребенок. Это взрослые что-то там шептали – нашептывали, глядя на пару Тед - Глория. А ему эти двое очень даже подходящими друг другу показались. Весёлые и подвижные – что ещё нужно двухлетке непоседе.
Глория потрепала светлые вихры мальчишки. Улыбкой ответила на его приветливость. – Прощай, …большой мальчик.
И тут же она быстро развернулась, и пошла к машине. Всё произошло так скоро, будто она решила спрятать на лице недовольство или давала пошептаться за своей спиной двум родственникам.
Тед, будто угадав её настроение, простился с теткой быстро. – Ладно, пока! …Тони – встретимся ещё. – Он махнул парнишке и сделал шаг в сторону. Его ухватили за руку, удержали. – Да подожди ты убегать, дурачок.
Тетка, выглядевшая младше племянника, хотела поговорить, это по всему было видно. Но Тед…пожал ей руку. – Давай, придумай мне другое имя. Встретимся. Пока! – И он буквально побежал к машине.
-Вот, … глупый. Я же так…
И всё же Лори осталась довольной их поездкой. А это – это было приятно Лоренсу.
Прошла ещё неделя встреч. Тед никогда ранее не отдыхал так разнообразно: они ездили на ночные шоу, на бейсбольный матч, два выходных они учились стрелять по тарелочкам. («Хочу подарок тебе сделать» - «Какой?» - «Я научу тебя стрелять из винтовки. По тарелочкам». - Тед не ожидал такого «подарка», но остался им доволен).
Встречи всё-таки стали «не такими». Не столь нежными, как те, первые две недели. И они были уже без совместных завтраков. Но, правда, с непременными встречами за ужином. Они перезванивались. Он или она назначали свидание друг другу, и после работы встречались. Наконец, Лори согласилась, она осталась у Теда дома.
А потом …вдруг на квартиру Теда (это случилось в субботу), приехала Элиза. Приехала, не созвонившись, …утром.
Мать оглядела жилье, заглянула в холодильник. После похвалила сына за аккуратность. Но тут же произнесла: «Или всё это - усилия той женщины, с которой все видят тебя в последнее время?»
В ответ послышалось: «Кхм-кхм».
Тед и Элиза оглянулись. Так же, не созвонившись, и тоже почему-то с утра его решила навестить и Глория.
Две женщины смотрели друг на друга. Смотрели так, будто давали друг другу оценки (от того, наверное, на эти несколько минуток они стали некрасивыми, злыми и даже будто старыми).
Обе тут же догадались, кто здесь кому приходится, но ревность не дала им быть адекватными. Глория, немного громко рассмеявшись, тут же у порога гостиной развернулась и пошла назад, к машине. При этом сказав: «Простите, никак не ожидала, что помешаю» (могло б показаться, что она не узнала в Лизе матери Теда).
Элиза, ухватив сына за руку, удержала его от порыва сразу кинуться вслед за своей женщиной. – Не спеши. Никуда она не денется. Да и я не надолго. – Элиза протянула Теду пластиковый пакет.
Он почему-то решил, что она привезла ему подарок к прошедшим именинам.
Это не день рождения, Тед подарков не ждал, но такое случалось раньше, до его ухода из дома, мать дарила ему какой-нибудь пустячок к именинам. Он решил, в сумке подарок.
Он открыл пакет и заглянул внутрь.
Это были письма. Письма, которые люди стали писать на его имя, когда познакомились с его страстным желанием собирать для своих выставок памятные фотографии.
Разумеется, Тед остался у порога.
- Теперь тебе не нужно будет воровать фотографии. – Элиза подобрела лицом. Погладила сына по лицу. – Ты ещё не брился?
-Я только встал. –Тед оглянулся за спину.
Глория подходила к своей машине.
Элиза, дабы отвлечь сына, снова потянулась к его лицу. – А похудел как, … где ты питаешься?
- В ресторанах.
Элиза была удивлена ответу, но, не поверив, снова улыбнулась. – Но в холодильнике всего полно. Запасливый – это замечательно. …Почему не спросишь о папе?
-Спрошу. Как отец? – Он перебирал конверты, читая адреса.
-Прости, я прочла одно письмо. Я не показывала его Артуру. Он бы рассердился на меня, что я вскрыла конверт. И я, …я испугалась, не показала ему. Хотя, думаю, содержимому он бы обрадовался. – Элиза поглядела в сторону женщины. Глория слишком долго…присаживалась в салон своей машины.
-Тед, неудобно. Давай, отойдем от окна. …А то мы оба всё выглядываем и выглядываем. – Она отошла от окна. – А смотреть там не на что.
Машина любовницы её сына стояла рядом с её машиной. По-видимому, Глория медлила. Возможно, надеясь, что Тед побежит за нею.
-Я испугалась, что это разгневанные хозяева тех фотографий, которые ты посмел выставить на обозрение без их спроса. Я была на выставке. Прочла письмо автора одной из фотографий. Он не пожелал ссориться с тобою из-за авторских прав.
-Фотография ему не принадлежала. ОН сделал фото- да, но её подписал другой человек и подарил своей подружки. От той фото попало ко мне.
-Каким образом, Тед?
Тед посмотрел на мать. Глядя в глаза, с вызовом ответил: «Обычным мама».
Элиза кивнула и тут же улыбнулась.
Тед заметил, мать вздохнула. Гордость и стойкость давали ей нелегко.
-Прочтя письмо, я успокоилась. Писавший подарил тебе фото.
-Оно мне не нужно. Я не коллекционирую а бы какие фотографии.
-Тед, ты злишься, что я прочла письмо, да? – Элиза подошла к сыну и встала так, чтоб ему трудно было всё время следить за ситуацией на дороге у его дома.
-Ты… простил меня?
Тед кивнул. Затем он двумя руками отодвинул мать от окна, снова выглянул на улицу, и сказав: «Нет. Минуту, я сейчас», - быстро пошел к двери.
-Тед! Прошу тебя…
Он оглянулся.
-Тед, пожалуйста, не разбивай мне сердце. Не бегай за ней. Иначе...
Он махнул рукой, - после! - и – в двери. – Я сейчас!
Элиза закончила начатую фразу, глядя в закрывшуюся за сыном дверь. - …Иначе я решу, что ты, …- она выглянула в окно. Сын уже подходил к машине своей любовницы, - что ты намеренно разбиваешь мне сердце, …сын.
Тед вернулся скоро. Лори немного поморщилась, но согласилась отъехать чуть подальше от дома.
Он попросил Лори подождать его за поворотом. – Мать не надолго. Письма мне привезла.
-Какие письма?
-Да так. Я скоро. Подожди. Проведем выходной вдвоем.
-Разве есть повод не расставаться? – Лори улыбнулась и, передернула рычаг скорости.
Тед хлопнул дверцу, когда машина тронулась. – Лори! Я серьезно, не уезжай. Просто чуть подальше остановись.
-Подальше, …поближе…не уезжай, …уезжай. Ах, Тед, Тед, ты всё-таки не знаешь, чего ты от меня хочешь.
-Знаю! Жди!
Прозвучало приказом. Тед развернулся и быстро пошел к дому.
Глория, передразнив любовника: «Ух как строго: «Жди!», - ну, ну, иди, задай своей мамочке перцу. Утром приехала. Ап-Ап! А бить меня по попе не зна что! – Лори высунула язык и подергала его концом (очень ей хотелось, чтоб это увидела Элиза Лоренс).
Прохожий, остановившись, зачарованно глядел на розовый отросток мышцы. – Милочка, я тоже не прочь.
Глория показала ему «палец», машина медленно тронулась вперед.
Машина её скрылась за поворотом, но чуть погодя тут же показалась на стоянке возле кафе, расположенного на противоположной стороне улицы. Тед заметил её, выглянув в окно сразу же, как только поднялся к себе.
Тед улыбнулся матери. – Ну! Так чего ты там испугалась, ма? – Настроение его сменилось. Он поцеловал мать в щеку.
Элиза поняла, что «бой» ею проигран. - Отцу привет передать?
-Да. Да, конечно. Скажи, …скажи ему, что я очень бы хотел увидеться.
-Да?! – Лицо Элизы засияло радостью. – Хорошо. Хорошо, милый. Обязательно скажу это Артуру.
Тед снова пожалел мать. - Ма, прости, что я так,…так несуразно встретил тебя. Ты в другой раз позвони, ладно?
Больше он ничего не сказал матери. Поцеловавшись, они простились.
А уже через несколько минут Тед присаживался в машину Глории.
-А если твоя мама окажется хитрее нас и заедет с тыла?
Тед машинально оглядел улицу, парковку. Посмотрел на подружку. Улыбнулся. – Хитрее нас с тобой? … Не может быть.
И будто фокусник, помахав перед лицом Глории ладонью, он выудил «из воздуха» два билета. – Русский балет. Как ты мечтала.
Лори смяла губы, чтобы тут же, сразу не кинуться, хвалить его.
-Ну, ну, скажи, какой я молодец.
- Тед, но… сейчас только одиннадцать утра.
- Так какого черта ты приехала в такую рань?
Это был отголосок «того» раздражения, которое уже прошло. Лори не обиделась.
-Но… мы можем съездить на платный пляж в Зеленый город. Там сегодня, если газеты не врут, праздник кока-колы. Может, нам повезет, и мы выиграем в лотерею ящик шипучки.
-Ой! И куда с ней потом, в театр?
-А …в океан выльем. Надеюсь, он там будет.
Тед поцеловал свою фантазерку в губы. – Я же говорил, оставайся, …не послушалась.
-Хотел увидеть бой гигантов, маленький? – машина Глории тронулась с места.
Погода на побережье стояла в тот день превосходная. Лори загорала топ-лес под тентом. Тед читал письма.
Первым он открыл то, что прочла мать.
Человек извинялся за ошибки, за свой плохой английский. Он эмигрант. Сам из Турции. Его поразило присутствие на выставке американца фотографий мусульман.
«…Теперь все только и делают, - было написано в письме, - что выставляют нас врагами. Не понимаю, зачем намеренно вставать людей напротив друг друга? Я двенадцать лет живу в Пасадене. Я строитель. Инженер-строитель. Я приехал из Турции, хотел найти здесь работу по специальности. Но так получилось, стал импресарио. Теперь рулю в шоу-бизнесе. Америка мне стала второй родиной. Да, говорят, я «немного стал американцем», но корни есть корни. Я – американец - да, но в груди моей сердце турка. Посещение мечети, соблюдение мусульманских праздников семьей (у меня жена, две дочери, сын) – это обязательно. Ах, как же приятно было увидеть сплетенный Вами…
Плел узоры из металла, разумеется, не Тед, а дизайнер, делавший выставку.
-…серебристый полумесяц растущей луны. Вы поместили туда три фотографии. И назвали монтаж: «Бисмиллях» («во имя Аллаха»). Как же хорошо, что на фото, подобранных вами, нет жестокостей, нет протестующих. Не видно политических и религиозных лозунгов. Для подтверждения истины, что в сердцах большинства мусульман не живет ненависть, что их мысли только о жизни, никак не о войне, Вы показали красивые, умные и спокойные лица. Лицо араба мужественно. Студентки черкешенки – свежо и прекрасно. И ещё лицо турецкого старика, читающего Мевлюд. Надписи на фотографиях на арабском, тюркском и турецком – и они - тоже истина. Они о любви, верности долгу и жизненной мудрости. Уважаемый господин Лоренс, увы, мне не удалось лично встретиться, чтобы поблагодарить Вас за приятную и для моего сердца выставку. Но я решил так, наверное, для вас более приятным будет доброе пополнение вашей коллекции. Мой дед был одним из тех, кто строил Панамский канал. Он работал мастером, отвечал за взрывные работы в горах. Он так и не увидел канала в действии. Это был мужественный человек, преданный делу и честный специалист. Он погиб. Там, на строительстве канала. Я дарю вам нашу семейную святыню. Я сделал себе копию с этой фотографии. Но она – дело семейное. Её никто кроме близких не увидит. Но мне хочется, чтобы открытое лицо моего деда увидели все. Примите её в дар. Надпись на фото сделана инженером Люкасом, работавшим с ним на канале. Он и сделал этот снимок. Ещё раз спасибо за удовольствие, полученное мною от выставки. С уважением, Абдулхакк Хамит. Пасадена».
На фото взрывника была сделана надпись: «Уважаемому Мухтару Ришату. 1919 год. Панамский канал».
Лоренс долго смотрел в открытое, веселое лицо турка. «Его звали Мухтар. По-арабски, кажется, это …будет… «староста»?…Понятно».
-Это твой родственник? Можно мне взглянуть? – Лори приподняла солнечные очки, протянула к письму руку.
-Это письмо не от родственника. – Тед отдал ей фото. – Это турок, строивший Панамский канал. – Тед тут же попросил, прикрыть фото от солнца. – Прикрой её ладонью. Как бы не выгорела ещё больше.
-Нет, лучше забери. Что я…турков не видела, что ли. …А что он написал тебе, этот …Ришат? Это имя или фамилия?
-Имя. Думаю, имя. – Тед бережно вложил фото в конверт.
Он поспешил матери сказать, что эти фотографии ему не нужны. Эта - ему понравилась. Он решил взять её в коллекцию. Разумеется, только после того, как выяснит, был ли, работал ли на строительстве канала в Панаме такой человек.
Лори уже давно заметила, как бережно Тед относится к фотографиям. Он как-то даже пытался открыть свой сундучок, чтоб показать их ей. Но она была не в настроении смотреть в лица тех, кого уже нет на свете. Просто спросила: «А можно, в другой раз?» Разумеется, Тед больше не стал «приобщать» подружку к своему домашнему развлечению. Другого раза уже не последовало.
– А там, что за конверты? Тоже фотографии?
-Не знаю. Это письмо я прочел первым.
-Почему?
Тед, прищурившись, посмотрел на небо. – Мне хотелось узнать, что уже узнали другие.
Лори задумалась. Щурясь, они вглядывалась в лицо Теда. – Это тебе привезла твоя мать? Она что, тоже интересуется фотографиями?
Тед кивнул. – Она же …моя мать.
Лори в ответ поджала губы. Потом надела солнечные очки. Спрятала под ними глаза. – Понятно. Дай воды. Мне хочется пить.
Он ответил, не придав значения своему ответу: «Возьми сама, я занят».
Глория потянулась за бутылочкой. – А…купаться – тоже больше не будем?
-Почему? – Тед не отрывался от чтения другого письма.
-Разве ты теперь отойдешь от своих сокровищ?
Тед понял, его обвинили в невнимании. Он моментально взял бутылочку, открыл и подал её Глории. – Прости, но…мне действительно расхотелось купаться. А ты…хочешь, искупнись.
Письма Тед складывал отдельно. Вкладывал в конверт фото, а письма, он готов был их выбросить сейчас же. Ему никогда не были нужны «хозяйские комментарии» к фотографиям. Он сам придумывал им истории. Таких фото, которые ему «подходили» оказалось около десяти штук. Остальной ворох «бумаги» - нужно было срочно складировать и убрать с берега.
Глории пришлось потерпеть. День казался ей долгим. Она «недопоняла» сразу отношений своего любовника к его коллекции. Именно кулёк писем, которые Тед прочел, буквально не отрываясь от чтения, дал ей понять, что дело серьезное. «У него это не бзик, а…что-то вроде второй профессии. Да, точно! Но почему его прозвали Клептоман? А я поверила. А оказалось, он их не ворует. Всё враньё! Ох, умеет же наш народ засрать живых героев. Всё им покойников подавай. Живых надо любить». – Тед, тебе солнышко голову не напекло? …Может, поедем? Песок задувает. Уже на зубах скрипит. Поедем, а? Дома дочитаешь.
-Солнышко? А, нет. Нет, дорогая, всё в порядке. Вот, три осталось. Потерпи. Я хочу сразу всё это выбросить, чтоб не брать с собой.
-Что-о?! Выбросить?! – Лори начала подниматься с лежака. - Так я тут пол дня провалялась, чтоб…
Тед подал ей бутылочку с уже теплой водой. – На! Охладись. Я же сказал, три письма. И поедем.
Глория стала собираться. – Нет! Раз это для тебя – тоже мусор, так какого черта? Я больше тут ни секунды не останусь. Выбрасывай, сразу. Не порти глазки.
-Ло, но ты же сама предложила это место.
-Я думала, мы будем играть…
-Сыграем. День-то ещё не кончился. – Тед не сдвинулся с места. В его руках было письмо. На коленях, уже сильно «поджарившихся» на солнце, ещё два.
Лори, грозно стребовав денег (ещё! …ещё!), пошла «прогуляться». Она успела принять душ, помыть голову и купить себе легкое платьице пока Тед читал своих три письма и рассматривал фотографии.
Когда она приблизилась к нему, он даже будто не заметил её. Стоит рядом женщина в платье розами и пусть себе стоит. У него дело…
Японка – одинокая женщина уже пенсионного возраста прислала фотографию своей семьи. Обычное фото, сделанное цифровым фотоаппаратом. Обычно Тед такие даже не рассматривал.
Она написала Лоренсу так: «…Это последняя наша совместная фотография. Они все разбились в тот майский день, когда полетели рейсом от Кагосима до Токио к нашим родственникам…».
Тед подумал: «Кому интересен частный случай из жизни? Кому будет интересно смотреть на обычных улыбающихся людей, решивших сгонять на выходные к родне?» Он хотел избавиться от фото. Но сразу рука не поднялась. Он снова и снова вглядывался в фотографию. …Ветер раздувал волосы двух женщин и двух мужчин. Взрослые дети были похожи на мать больше, чем на отца. Солнечный яркий свет заставил четверку щурить глаза. Зато как хороши были их белозубые улыбки. … Слова, написанные японкой на уголке фото (в руках сфотографировавшихся людей были баулы и сумки, надпись была сделана прямо по ним), слова женщины всё-таки Клептомана тронули. Тед решил сделать исключение. «Японцы умеют написать стихи прозой. Интересно, как фраза звучит по-японски?» Он спросил о том своего приятеля – знатока в этом деле. И именно звучание фразы, её мелодия - решило судьбу фотографии. Тедди взял её в коллекцию без всяческих «исключений». (На фото была надпись: «Полдень в тот майский день, когда для нас четверых зашло Солнце, был особенно ярким»).
Глория, заметив хандру в лице своего любовника, смахнула уже распечатанные письма с колен его и напомнила об участии в лотерее. Тед, беспрекословно встал с шезлонга, (он не вставал с него четыре часа!) и пошел …выбрасывать «макулатуру».
А потом они пошли и приняли участие в розыгрыше главного приза праздника «Кока-колы».
Ответив лишь на часть вопросов, касающихся производства напитка и легенд по поводу рецепта кока-колы, задаваемых организаторами участникам розыгрыша, Тед и Лори не получили главный приз – круиз по Карибскому морю. Зато получили, что хотели – ящик напитка и яркие кепки на голову.
Вот с тем они с моря и уехали. Потом разъехались на время, потом снова встретились, уже у театра.
***
После театра они ненадолго заехали к Глории. Теду показалось (возможно, от усталости и ещё болела его голова), что подружка как-то уж очень спешит с ним проститься. Но он действительно устал. Он так устал, что снова забыл забрать из машины Глории отобранные им фотографии.
На утро он приехал к Глории в дом, чтобы забрать увезенные ею конверты.
Он вошел в дом, имея от входных дверей ключ. Поднялся на второй этаж дома.
Тед думал, Лори ещё спит. Ведь было воскресенье. День выходной. Но тут послышался скрип из-за дверей одной из комнат в левой половине второго этажа дома. Тед направился туда.
Дверь в одну из комнат была чуть приоткрытой. Тед туда и направился.
А там…
А там ещё и сейф оказался …приоткрытым. Тед оглянулся на дверь, прислушался. Затем снова – к сейфу. Лёгким движением руки (будто танцор), он выхватил платок из своего кармана и, обхватив им уголок дверцы, приоткрыл сейф пошире.
В сейфе было две полочки. Лежали деньги, какие-то плоские коробочки и кое-что, …что Клептоману тут же кинулось в глаза.
В самом углу верхней полки сейфа лежала фоторамка. Будто кто-то со злостью зашвырнул её в самый дальний угол сейфа. Тед, снова оглянулся на дверь. За нею как будто всё было по-прежнему тихо.
Тед снова взглянул на верхнюю полку сейфа. По его лицу судорогой пробежало возбуждение, глаза открылись широко, заблестели. Он сглотнул последнюю капельку страха и мгновенно двинул руку глубже. И быстро, будто из пламени, вынул рамку со стеклом, треснутым по углу.
Затем, держа рамку платком, прищурившись, она снова оглядел сейф. «Как будто не сдвинул ничего. Нормалёк». Он сделал шаг назад, снова прислушался, но уже не оглядывался на дверь.
Тедди смотрел на фотографию в своих руках.
Фотография Глории Саммер (в возрасте вдвое младше, чем теперь) была вставлена в тяжелую рамку, выполненную из красного дерева, инкрустированного золотом.
Тед придвинул рамку к глазам. Внимательнее взглянул на фотографию. Женское лицо, его красивость – это Тедди Клептомана уже мало интересовало.
Если приглядеться пристальнее (как и сделал Клептоман), то сразу становилось заметно, что на обороте фото есть надпись. Кто-то, не пожалев лица на снимке, твердой рукой сделала надпись на обороте (а возможно, и твердым остро отточенным карандашом). Буквы буквально были выдавлены, но всё равно прочесть, что написано – было трудно. Чтоб прочесть надпись, Теду требовалось освободиться от рамки.
Тед в задумчивости покрутил вещицу в руках. И …решил положить её назад в сейф. «В другой раз заберу. Надо сначала свои найти. Куда ж она их положила? – Он огляделся. - …Пакет пластиковый был. Как будто красный. Да! Точно, из-под кока-колы пакет».
Он снова оглянулся к сейфу. «Почему она не закрыла сейф? Зачем ей вообще понадобилось лезть в сейф после того, как я ушел? …Она спешила вроде. Или мне показалось. …Пачки денег раскиданы. …Странно».
Фото в рамке ещё оставалось в его руках. И тут послышался голос: «Мама? Мама это ты?» Кто-то спешил сюда, быстро шагая по коридору второго этажа.
Тед моментально сунул рамку за пояс джинсов и расправил на себе джинсовую куртку.
Дверь открылась. На пороге комнаты, являвшейся домашним кабинетом Глории (тут она занималась «бухгалтерией») стояла девушка. Хорошенькая. Глазастенькая. На вид красавице было лет девятнадцать.
Приятная внешне брюнетка, с яркими почти изумрудными глазами смотрела на Лоренса полу испуганно, полу неприязненно. – Вы кто? …Что вам здесь нужно?
Взгляд, кинутый девушкой за плечо Лоренса, позволил ей заметить и раскрытый сейф, и пачки денег, не серьезно в нем раскиданных (будто кто-то делил пачки на неравные кучки, да вдруг заспешив, так всё и кинул).
-Вы… зачем вы открыли сейф?
-Я?! – Тед автоматически взглянул на сейф, затем снова повернулся лицом к девушке. Постарался улыбнуться полюбезнее, - да боже упаси. Нет, это не я его открыл. Но …я искал здесь Глорию.
-В сейфе?
Тед понял, что выглядит полным идиотом. Но нужно было как-то выходить из положения. - Вы, по-видимому, её дочь – Джулия. Джулия МакДир?
Лоренс воспользовался тем, что однажды, проверяя имена звонивших его подружке людей, наткнулся на факт, что чаще всего туда-сюда звонки шли от некой Джулии МакДир. Он спросил Лори: «Кто такая МакДир?», и узнал о существовании её взрослой дочери.
-А вы кто? – Девушка стояла в дверях и явно загораживала выход, не давая мужчине выскочить из комнаты. При этом она всё оглядывалась за своё плечо, будто в поисках помощи. Будто кого-то ждала. – Что вы делали в этой комнате? Моя мать никогда не заходит сюда в утренние часы. Её здесь и быть не могло.
-Откуда вы можете об этом знать? - Тед снова улыбнулся.
Он всё-таки вышел из комнаты, протиснувшись в загороженный проем. При этом он придерживал правый борт куртки рукой и …ярко улыбался, не давая девушке опустить глаза ниже уровня своего лица. – Вы же редко бываете в этом доме. Я это точно знаю.
-Откуда вам это известно?
Девушка тут же развернулась и – за ним. Она пыталась идти так, чтоб всё время видеть лицо мужчины. Она будто пыталась его запомнить. Или признать в нём кого-то, кого давно не видела в этом доме. – Вы что, часто здесь бывали?
- Бываю. Я любовник вашей матери. Потому да, часто.
Девушка нервно посмеялась. – Лжете!… Подождите, куда вы идете?
Тед направлялся в спальню к Глории. Он хотел, чтоб та сняла с него подозрения.
-Я же сказал, …ищу Лори.
Девушка не дала ему пройти дальше. Она встала посреди коридора второго этажа. – Её там нет. Её вообще нет в доме. С чего вы взяли, что она дома?
-А я вчера привез её сюда в первом часу ночи. В три – ушел отсюда. – Лоренс снова попытался обойти девушку.
Но та была настойчивой. Она расставила руки в стороны. – А я говорю, матери нет в доме. И хватит здесь ходить, что за наглость, …убирайтесь!
Но Тед не хотел уходить, оставив по себе такое впечатление в глазах дочери Глории. К тому же он понял, девчонка лжёт. Но он остановился, улыбаясь, смотрел во взволнованное лицо девушки - точной копии той фотографии, которая была у него за пазухой. «Зачем она это делает? Что здесь происходит вообще?.. Сейф открыт, …дочка нагрянула. Что за игры?»
Он рассуждал, но никто б не догадался, о чем он думает. С виду, он будто любовался девушкой. И ему действительно пришла в голову мысль, что может, на фото вовсе даже не Лори, а именно Джулия.
Глаза его бегали по лицу девушки. Он плохо запомнил детали портрета, чтоб точно понять, тот ли перед ним человек или всё- таки нет, всё-таки на нём Глория? Дочь действительно была очень похожа на мать. «Вот дела! На какой черт я сунулся за ней?»
Тед понял, что выглядит жуликом в глазах девушки. Та хмурилась, и всё оглядывалась, будто ожидала помощи. Она смотрела по сторонам, и как будто прислушивалась.
Не будь она похожа на Лори, Тед решил бы, что перед ним попавшаяся воровка. Но, тут выходило обратное. Вором выглядел он.
Лоренс решил идти дальше. В спальню. Откуда вышел вот только несколько часов назад.
Он был намерен объясниться с дочерью Лори через посредничество последней. Тед начал волноваться, всё ли в порядке с Глорией? Только ли его здесь ставят в неудобную позицию?
И вдруг шорох справа отвлек его от намерений. Тед огляделся, посмотрел за бортик на первый этаж, откуда была видна гостиная. – Оп-ля!
В одном из кресел сидела девушка. Она внимательно следила за парочкой снизу, из гостиной. Она молча наблюдала картину, происходившую в галерее коридора второго этажа. Только слепой не заметил бы, что в руках наблюдающей был мобильный телефон.
Клептоман решил, пора убираться. «Черт! А если Лори действительно с утра куда-то уехала, …хорошо же я выгляжу. Вляпался со самую задницу. Вот …идиот. Ещё и при свидетелях. Черт! Лучше б она меня действительно за идиота приняла».
Он сменил направление и двинулся к лестнице. - Ладно, раз моей подружки нет дома, тогда что же здесь делать мне? Вы правы. – Он снова улыбнулся девушке, которая никак не хотела от него отстать. - Хорошо, Джу, скажите вашей маме, что заходил Тед. Мы …всё обсудим. – Он быстро спустился по лестнице, прошел по гостиной и направился к выходу.
Девушка, сидевшая в кресле, даже не попыталась вскочить и перегородить ему путь. Она спокойно продолжала следить за ним, не покидая своего места.
Знакомая Джулии не выглядела испуганной или хмурой. Скорее в её взгляде светилось любопытство и интерес. Но Теду не было дела до её интересов. Он только отметил про себя, что девушка «ничего себе, с чудным ротиком» и …уносил ноги. – До свидания, Джулия.
Он кивнул и девушке. Даже улыбнулся ей, мол, не скучай тут без меня, …красавица – лягушка, а сам – в дверь!
Обе девушки остались в доме. Никто из них не вышел за ним.
Выдохнув за дверью – ху! – Тед произнёс: «Вот не кстати!» – и быстро двинулся в сторону своей машины.
Заметив машину Глории, Тед было, сменил направление, хотел проверить, не там ли его красный кулек с конвертами. Но, быстренько оглянувшись на дом, он заметил, за ним продолжают следить. «Черт! Какой же я осел! Надо было вчера не спешить. …А уж как я сегодня… наспешил…».
На парковке он постарался развернуть машину как можно спокойнее, чтоб не создавалось впечатления, что он удирает от дома Глории Саммер. Он отъезжал так, как делал это обычно – спокойно и уверенно.
-Каков, а? – Джулия задернула штору назад и оглянулась к подруге. – Вот наглец! Расхаживает по дому, как будто тут ему личный пансион!
-Давно они в ссоре с Глорией? – Марго в другое окно проследила за тем, как машина «наглеца» плавно отворачивает в сторону центра города.
-Мать ещё неделю назад говорила, что они не живут вместе.
-Значит, этот – Марго кивнула в сторону второго этажа, - новенький? Недельный значит. – Подружка Джулии – Марго Пойнт покачала головой. Уважительно, мол, шустра твоя мама. – А если б он всё-таки дошел до спальни, как думаешь, он бы сильно расстроился, увидев, что там?
-А мне плевать на его расстройства! Мать сказала: «Разбежались», - значит, ключ - сдай и не чего тут больше ловить. Ишь, разыскался! Да и она хороша! Раздает ключи от дома всем подряд! Величайшая наивность, да что там – глупость! …Прямо слабоумие какое-то. Ага, маразм.
Марго улыбнулась. Её приятельница разошлась. И сильно. Марго подозревала, что не только из-за беспечности матери. Она знала, Джу не так богата на связи с мужчинами, как её сорокалетняя мать. Она всегда становится злой, когда слышит, что у матери опять новый любовник. «Представляешь, она сказала, что он подарил ей ожерелье из настоящего жемчуга! …Да она ж …ничего не понимает в жемчуге! …И снова закинет коробку с ним в сейф. Ага! А сама нацепит на шею подделку. Ну просто глупость какая-то! Просто…». Марго знала о ревности Джу к успеху матери. Потому она не только не рассмеялась, когда Джулия зашла в своём «гневе» слишком далеко (заговорила о маразме собственной матери), она заволновалась за Глорию.
-…А знаешь что, я ведь могу устроить так, что он всё-таки увидит всё собственными глазами. …Да! Ну-ка, дай-ка, мобильный твой.
-Зачем?
- Пожалуйста…
Марго нехотя протянула свой мобильник подружке. Джулия мигом набрала нужный номер. – Алло, полиция? Мою мать только что обокрали. Да. Да, вы можете поймать вора, он только что…
Марго в один прыжок оказалась рядом с подружкой. Моментально забрала у неё телефон. – Ты с ума сошла! Ну, поссорились они, ну и что?! Зачем ты вызываешь полицию?
-А я подставу придумала. Да! Мне надоело, что мать путается, с кем не попадя. Знаешь, кто он?
-Нет, но…
Марго, наблюдавшая сценку из кресла, рассмотрела молодого мужчину достаточно внимательно. На первый взгляд, то есть даже на первый, жуликом он ей не показался. Даже напротив, она бы сказала, что он выглядит, как обычный… нормальный человек.
И ещё бывший любовник Глории показался Марго симпатичным.
И лицо молодого человека показалось ей знакомым. Она всё смотрела на него и думала: «Где же я его видела? Где-то мы встречались, …наверное». Она слышала, что мужчина представился, назвавшись Тедом. Но, увы, имя это ей не подсказало, кто он, откуда она может знать его. – А кто он?
-Все зовут его Клептоман.
-Как?
-Вор, клептоман! Ага. …Увидев, как ловко он открыл входную дверь, как нагло врывается в комнаты, прямо из одной в другую, я решила устроить ему ловушку. Я открыла сейф в кабинете матери. И знаешь, …он тут же зашел в ту комнату! Он точно оттуда что-то вынес. Что-то было под его курткой. Ты заметила?
-Да, я …э… заметила, …как будто что-то было под его курткой, но…
Марго припомнила лицо мужчины. Ей не верилось, что он вор. Она сомневалась и в другом, в необходимости (но больше для удовлетворения Джулии) сталкивать лбами двух любовников Глории (к последней она относилась без особого восхищения, но с любопытством, типа: «Сколько ж виться верёвочке?»). – А вдруг нам с тобой показалось? Вдруг там, под курткой его личная вещь?
-Нет, он точно что-то взял в сейфе. Постой, постой, я сейчас взгляну. – Джулия быстро поднялась наверх. В комнату, где был сейф.
Вернулась девушка с явно сменившимся настроением.
-Ну что? Он что-то взял, …нет?
Джулия была смущена. – Он? …Да, он взял. – Она посмотрела на дверь спальни матери.
Там как будто уже просыпались. Слышался тихий смех. Тихий спор.
Джулия снова посмотрела на подружку. - Он забрал фотографию матери.
Марго улыбнулась – Всего то? Вот видишь! Значит, он считает, что их ссора ничего не значит. Ну, теперь ты видишь, совершенно нет необходимости примешивать сюда полицию. Ну, взял и взял…на память.
Но Джулия рассуждала иначе. – Нет! Я всё-таки вызову полицию.
«Будет урок и матери, и этим – идиотам, которых она меняет, будто презервативы, - думала она. - Как шлюха какая-то - на смех всему городу». – В руках Джулии теперь был собственный мобильный телефон.
- Знаешь, Марго, «фото на память» – это ещё как посмотреть. Один, вот такой же, - Джулия кивнула в сторону окна, - так её однажды избил. …Фото - как раз от него. Мать три месяца вздохнуть не могла. Три ребра тот жук ей сломал. А потом эту фотографию прислал. В клинику, где она лежала. …На память …подарочек. – Джулия выглянула в окно. - Ты думаешь, этот окажется спокойнее? – Она снова посмотрела на подружку. - …Нет уж! Пусть при полиции всё выясниться. Он после не посмеет преследовать мать. Здесь, при нас пошумят и … разойдутся. Я – звоню.
-Ты пытаешься судить мать, Джу. Это не хорошо. – Марго не хотелось попадать в глупейшую ситуацию – становиться свидетелем разборки любовников.
Но Джулия была на взводе. – И что?! И сужу! Кому-то ж надо!
Но кое-что Джу по-прежнему смущало. «Почему он ничего не взял? Украшения лежали в коробках,…деньги. Такой соблазн. Зачем ему фотография? …Кретин какой-то! Вечно она где-то кретинов откапывает!»
Марго, заметив в лице Джулии тень сомнений, тут же придержала её руки. - Джу, брось хвататься за телефон. Просто ковбой какой-то с пистолетом. И не хмурься! Я права. Ну что тебе далась эта фотография? Да ещё и от какого-то рёброломателя. Видишь, твоя мама тоже не любила этот портрет. Ну забрал этот воришка его – и что? Зачем тебе ссора с собственной матерью, ты же …любишь её, я знаю. – Марго посмотрела наверх. – Вот, кажется, они там проснулись. Сейчас твоя мама сама…
Джулии не понравилось, как назвала Марго наглеца и явного прощелыгу. – Воришка?!... Что-то ты слишком ласково с этим негодяем. Ну конечно, тут же не твоей матери репутация задета.
Марго промолчала. И взгляд отвела. «Да что там осталось …от репутации твоей маман», - подумала она. А вот воришка – тот вовсе не показался ей человеком, плюющим на свою репутацию. «Он не оттолкнул Джулию. Он не попёр танком на неё, чтоб попасть в спальню. Думаю, он понял, что Джу намеренно его туда не пускает. Возможно, он догадался, что его место уже занято. …Нет, этот – не станет ломать рёбер сорокалетней повесе. Зачем он вообще связывался с ней? От скуки?» - Марго подняла глаза и, прищурившись, посмотрела прямо в лицо подруги. - Да, не скрою, он показался мне занятным. И знаешь что, Джу, – Марго намеренно облизнулась, - Я считаю, у твоей матери хороший вкус.
Фраза отдавала пошлостью. Выходило, что снова говорили «скверно» о её матери. Такой неуёмной. Такой неразборчивой. Джулия разозлилась ещё сильнее.
- Вот что, что там с её вкусом – тут я с тобой спорить не стану. Но ты, …ты, Марго, понятия не имеешь, кто здесь шатался, с кем я здесь сталкивалась. Но …всё. Всё! Я этому точку поставлю. Ей никто не хочет сказать прямо, как это называется, я скажу! Вы …вам всё равно, с чем она после всего этого останется. Я слышала, кто-то говорил о ней, как о стяжательнице. Зависть! Никогда мать не использовала этих сластолюбцев так, как могла б использовать настоящая стяжательница. – Джулия вобрала в себя воздух, будто хотела признаться, сколько крута с «теми» была б она. Но это не вышло из её души. - В конец запутавшись в своих связях, она станет самым несчастным существом на свете. Они же все бросят её потом. Когда она станет старой. Сначала да, все бегают за ней, все дарят ей подарки. А потом, …потом она сойдет с ума от тоски. Эти – они все забудут о ней. Но люди - будут помнить, с кем она водилась. Она погибнет в одиночестве, Марго. …Вот, после такой …дикой жизни …и остаться одинокой.
-Ну, ну, Джу, ты уж слишком сгущаешь краски. Оставят, погибнет.
-Ты не понимаешь меня, подружка. Ты, ты, Марго, не можешь понять всего этого. В твоей … честной, в твоей…религиозной семье такого не было. …Ты же говорила, твой …отец …родитель - священник вроде?
-Настоятель церкви. Но семьи как таковой у нас нет. Они с мамой не поженились. Мама помощница ему, а я, … я живу отдельно. - Марго была смущена. Задели её скелета в шкафу.
-Вот! Ты из правильных. Поэтому я ничуть на тебя не обижаюсь, тебе нас не понять. Я боюсь за свою мать. Её больше некому защитить, Марго. Я…звоню в полицию.
Марго пожала плечами. – И всё-таки, дорогая Джу, ты не можешь ни судить, ни перевоспитывать свою мать. Оставь всё как есть. Это её жизнь, она ей нравится. …Сами после разберутся.
Но Джулия была готова сдвинуть горы. А вернее, три лба и сегодня же. Ведь это она открыла сейф. И в него всунул свои руки Клептоман. Какая удача!
Она не знала, кто такой …предыдущий любовник её матери. Но его прозвище как-то прозвучало в разговоре. Джулия рассуждала так, если он всё-таки порядочный человек, то, заметив, что любовницы в комнате нет, он не станет туда заходить. А уж тем более, не полезет любопытствовать в приоткрытый сейф. Однако, Клептоман вышел из комнаты, что-то спрятав под курткой. А раз и Марго так показалось – Джу решила, пора действовать. «И матери урок будет. Может, станет разборчивее в своих знакомствах».
Уже со своего сотового Джулия позвонила в полицию снова. Сказала, что проверяла, нет ли в доме ещё одного вора, потому разговор и оборвала. - …Нет, он был один. Только что отъехал от дома на темно-синем фиате. Уверена, он похитил ценнейшую для моей матери вещь. Да, я в этом уверена. Я …э…проверила. Он достал из сейфа фотографию в рамке из красного дерева. …Нет, нет! Рамка, кроме того инкрустирована семьюдесятью граммами золота высшей пробы. А по уголкам её вставлены бриллианты по 0,2 карата каждый. Я знаю точно. Да, точно! …Машина его только что отъехала от нашего дома. - Джулия назвала адрес.
Машину Лоренса засекли с дежурного вертолета.
В машине (одно из стекол было полностью приспущено), на сиденье, совершенно не прикрытой лежала золотистая рамка.
Тед не удержался и, остановившись на ближайшей парковке, вытащил фотографию из рамки. Он решил прочесть надпись на фото.
Именно это теперь стало важным для него. После того, как он удрал, разумеется.
При наличии обычной надписи - «люблю- целую, твоя кошечка» - он фотографию просто выбросил бы. И ему б втройне стыдно стало, что он зазря копья ломал. Такая шелуха про кошечек и котиков - просто не к чему в его коллекции. Да, он запросто мог бы выбросить фото в окно!
И тут Тед услышал вой сирены. И заметил мигалки на полицейской машине, идущей, будто на таран его машины. Не меняя позы, он кинулся руками к перчаточному ящику, сунул туда фото, а оттуда достал квитанцию – штраф за парковку у частной компании и… тут же выбросил её за окно и поднял стекло в дверце.
Всё было сделано им профессионально быстро.
-Ваше имя, сэр?
-Тед Лоренс.
-Ваши водительские права?
Тед уже засек взгляд полицейского на сверкающую рамку, валяющуюся за его спиной на заднем сиденье.
Он поджал губы и молча протянул права полицейскому.
Его попросили выйти из машины. Его обыскали, ему сказали, в чем его подозревают и …надели на руки наручники.
Разумеется, Лоренс не стал отрицать, что только что был в доме своей знакомой.
-Это ваша рамка?
-Нет. Я взял её у своей знакомой. Она живет в этом доме.
-Как её имя?
-Глория Саммер.
-Эта женщина …как будто владелица этого дома?
-Да, как будто.
-Сэр, мы бы хотели разобраться. Если вы не против, давайте, вернемся в дом вашей знакомой.
-Я…не против. А наручники?
-Они пока пусть побудут на вас.
-А может?
-Мистер Лоренс, у нас есть заявление от некой Джулии МакДир, что вы что-то похитили в доме её матери.
Тед прикрыл глаза, произнес тихое: «О-о», - и молча сел в салон полицейской машины.
Полицейскому пустая рамка не показалась «дорогостоящей». Он покрутил её в руках, осторожно, чтоб не оставить лишних отпечатков. «Что-то не похоже, чтоб она была золотой. Бриллианты? …Это – бриллианты? …Что-то не похоже. Но не мог же он успеть заменить вещь на похожую, от первого звонка до времени его поимки семи минут не прошло».
Сержант решил убедиться, о той ли вещи говорила женщина по телефону. И вообще, что за странность: человек, не пряча, перевозит ворованное добро (Лоренс не показался полицейскому лохом) на сиденье своей машины. Да и вообще, с какой стати серьезный с виду мужик (законный владелец новенькой машины европейской марки – это сержант тоже уже проверил) будет красть …рамку для фото 10х15?
Машину Лоренса повел второй полицейский, а Тед в сопровождении двух других – сидел в салоне полицейской машины.
***
Глория выиграла спор. Она «не позволила» гулять нагишом по дому своему новому любовнику – вышибале из бара «Лошадь Джо». (Сорокалетний тяжеловес мог бы напугать неожиданно нагрянувшую дочь, в чью ванную Глория теперь и направилась).
На ней был только легкий темно-синий халатик из кружев. Она куталась в него, затягивая тонкую талию широким поясом. – Джулия? Здравствуй, милая. Ты уже встала?
И тут Лори заметила, что к дому направляются двое полицейских. По походке Лоренса (идущего скрестив кисти рук ниже пояса), она сразу поняла, что на нём наручники. – О боже!
Лори суетливо ощупала себя руками. - Боже, …боже мой. – Заметив дочь, она тут же улыбнулась ей. – Э… милая, …Джу детка, спасай меня дочка. Видишь вон тех троих идущих к дому? Задержи их у дверей, как можно дольше, я …быстро!
Лори тут же развернулась, пошла назад, в сторону свой спальни. А потом побежала и быстро (будто только что лениво, позевывая, не шла, шатаясь, мурлыча песенку под нос). – Ой, ой, задержи их, милая, я сейчас…
Всё выглядело комично. Да, именно так, если б не участие в деле полиции.
Джулия решила, что мать хочет скоренько привести себя в порядок. А это означало бы, что она предстанет перед обоими своими любовниками с самом лучшем виде – с миной полного равнодушия к ним и происходящему.
Такое случалось, когда она попадалась на таких «розыгрышах» Джулии (та уже не раз пыталась ткнуть мать носом в «дерьмо», с которым та путается). И тогда Джу, с полной серьезностью в голосе произнесла: «Кажется, уже поздно, мама. Они уже…входят в дом. – И она тут же распахнула входную дверь дома.
Мужчины приближались.
Глория у самой двери спальни выдохнула: «Ох», - и будто раненая, с подкосившимися ногами, развернулась на месте. - Не к стати. Вот не к стати.
Но ей, по-видимому, быстро удалось смириться с мыслью, что встреча неминуема. –Ай, чему быть…
Лори улыбнулась, пригладила руками спутавшиеся волосы. И подмигнула, будто судьбе. - Ну что за день такой: сначала этот гиббон оказался полным идиотом в постели, теперь выходит и я… тоже полной дурой буду выглядеть. Хор-рошенькое дельце! Ещё и с полицейским душком, …ой, как всем весело…
Всё это Лори произнесла в слух.
«Да уж», - произнесла про себя её дочка и не весело подмигнула своей подружке. - Но то-то ещё будет.
Марго медленно развернулась, прошествовала назад, к креслу, и приготовилась наблюдать спектакль дальше. «Ну вот, а я-то надеялась, что утро пройдет, как обычно. В зевках, покашливании и почесывании задницы. Ура. Можно просыпаться. Доброе утро, Маргоша. А вот и наш …первый герой комедии…».
Лоренс снова встретился взглядом с девушкой, сидевшей всё в том же высоком, широком, но как будто совсем не удобном кресле (слишком мягком, на вид). «Вот черт! Хоть бы эта кукла где потерялась. …Нет. Все тут».
Тед заметил, Джулия смотрит на него с явным презрением и …весьма победоносно.
«Атас! Лови вора. …Ну, девочка Джулия, мы ещё встретимся. Ещё поговорим». – Тед мило улыбнулся Джулии и сказал: «Привет, мы и с тобой становимся неразлучны. А мамочка Ло ещё не появлялась?». – А про себя: «Я ещё найду слова, чтоб плюнуть ими в твои змеиные глаза. …Неужели с сейфом – это ты устроила? …Не думаю, чтоб Лори была настолько мною обижена за что-то. …Ну, …сейчас всех собак на меня повесят».
И тут он поднял глаза и увидел в коридоре второго этажа Глорию.
Её тело просвечивало через ткань халата.
– Доброе …утро, …милая.
Полицейский показал фоторамку первой девушке, которая его встретила на пороге. – Эта?
Джулия молча кивнула. Её смутило, что Лоренс вынул фото из рамки.
Полицейский прошел вслед за сержантом. – Сэр, девушка опознала вещь.
-Так вы знакомы? – Спросил сержант Джулию.
Та тут же ответила, интенсивно покрутив головой – нет!
Тогда сержант обратился к женщине, которая стала спускаться по лестнице. – Вы, простите, Глория Саммер – владелица этого дома?
-Да, это я.
-Простите, мэм, - сержант пытался не гулять взглядом по гибкому телу женщины, - простите, …вы знакомы с этим человеком? – Сержант указал рукой на Лоренса. - Мэм, был звонок из вашего дома. По поводу похищения…
- Что? Это что, шутка? Да, я его знаю. Это мой добрый знакомый. Тед Лоренс. – Лори расцеловалась с Тедом, будто с собственным …отцом. В обе щёки. Она обняла его, будто представляла сержанту. - Прекрасный человек. Он приехал ко мне. В гости. Имеет право находиться в моем доме в любое время. Я сама дала ему ключ от дома. …И что?
-Но нам сообщили о похищении вашей личной вещи.
-Кто?! Что за чушь! Какой вещи? …Вы шутите, сержант. – Лори отошла от Теда. Но показала ему на кресло рядом с Марго. – Присаживайся удобнее, сейчас разберемся.
Лоренс отказался сесть. Но на девушку, с которой Лори поздоровалась, назвав Маргошей, посмотрел.
Полицейский взглянул на Джулию.
-Да, это звонила я. Мама, он забрал из сейфа золотую рамку с твоей фотографией.
-Полицейский, державший рамку в руке, тут же подошел к сержанту и тихо произнес: «Сэр, но тут нет фотографии. Только рамка».
Сержант, уже уяснивший для себя, что прибыл на ложный вызов, чуточку рассердился. – Так, давайте всё с начала. Миссис…МакДир – это вы?
-МакДир. Я - Джулия МакДир, да, сержант.
Глория кокетливо поправила прическу. Прозрачный широкий рукав тут же и скатался возле локтя, обнажив хорошенькую узкую руку. – Это моя дочь. Сущая фантазерка, простите её, господин сержант. Сколько я должна за ошибочный вызов?
Сержант сглотнул слюну, машинально оглядев Глорию целиком. Затем, опустив глаза, произнес: «И всё-таки сначала разберемся, мэм. Ваша дочь сказала, у вас украли эту вещь. Так может, ваш знакомый взял с собой что-то ещё? Более ценное для вас, чем эта рамка для фотографий. Может, вы проверите ваш сейф, мэм. – Сержант покрутил рамкой у носа Глории.
Та равнодушно смотрела на подарок бывшего любовника. Поняв, что кокетством сержанта (хоть и хорошенького – не пробьешь), она тут же отошла подальше, взяла Теда за сцепленные руки и отвела его к дивану. Усадила рядом с собой на диван.
Она села, закинув ногу на ногу (при этом совершенно оголив длинные, гладкие ноги). – Давайте. Раз требуется, будем разбираться. Во-первых, кто вам сказал, что в доме есть сейф?
И так, будто дочь тут и не присутствовала, она закричала: «Джулия?! Джулия, иди сюда!!!»
Тед вздрогнул. Он удивился силе голоса своей «беззвучной» подружки. – Успокойся, дорогая. – Он погладил плечо Лори, тихо позвенев сцепленными наручниками. - Всё нормально, милая. Я ничего в том сейфе не взял. Только то, …что меня интересует.
Ему было отвечено. Но как будто не ему, а приблизившейся дочери: «Я знаю. Знаю, Тед (по имени!!!), но…это же моя дочь. Это же ….вылитая из бронзы копия моего бывшего мужа: «Где была? С кем была? Зачем была? Почему была?!» Ей всё нужно знать, выяснить до точечки, иначе она бог знает, что себе нафантазирует. …Знакомься, мой хороший, это – Джулия МакДир. С лица – вроде ничего, а в остальном, …ладно, тебе виднее.
Тед улыбнулся. – Нет, Ло. Тебе виднее.
Однако пренебрегать вежливостью Лоренс не стал. Он поднялся с дивана и протянул обе руки девушке. – Тед Лоренс. Простите, что не представился сразу. …Наша встреча была столь неожиданной.
Джулия спрятала руки за спину. - Мама, он залез в твой сейф.
-Каким образом, дорогая? – Спокойным, даже усталым как будто голосом спросила мать и подняла глаза кверху. К потолку, окрашенному в гостиной в розовый цвет.
Из её спальни, накинув её оранжевый узкий халатик, то есть, вот точно так же, как она, почти не прикрытым вышел Ол Спайк.
Этот увалень просто вывалился из проема двери и тут же, округлив глаза, уставился на толпу в гостиной. Полицию Ол точно заметил. «Вот ни хрена себе!» - тихо произнес он и тут же ретировался назад, в спальню. И тут же назад, то есть, к бортику коридора. – То есть, я сейчас, я только оденусь. Простите, я не знал, что …э… у нас гости.
Звучало мило. Глория даже сначала хохотнула, но потом, заметив напряжение в лице Лоренса, как и угадала Джулия, она стала будто безучастной к происходящему. Мол, «думайте, что хотите, только иди-ка все к чертям!».
Но и Джулия струхнула. Она так же попыталась спрятаться за равнодушие к ситуации, но что-то туго у неё выходило. Внутри бушевал гнев на мать («которая, так навсегда, останется гусыней, для которой и грязная вода – питьевая»). Она злилась, это было заметно по её вытянувшемуся от смущения лицу, побледневшим губам, которые она сильно сжимала.
Она отвечала полицейскому тихо, но внятно. Не как виновная в глупейшей ситуации, а как человек, уставший от «всеобщего идиотизма». - Мама, я же сказала тебе, мне нужны деньги. Ты сказала: «Хорошо». Я решила, что ты не будешь возражать, если я открою сейф и возьму обговоренную с тобой сумму. Но я думала, ты на мели. Но, оказалось, …оказалось, всё, слава богу. И я решила попросить у тебя сумму побольше. Но, разумеется, я решила сначала спросить об этом у тебя. К тому же там лежали целые пачки. Взять купюры из целой пачки - я не решилась. А вдруг ты отложила деньги, чтобы раздать долги. Я постучалась к тебе в спальню. Но никто не ответил. Я решила, что ты могла пойти в мою ванную. Я пошла туда. А…сейф я случайно оставила открытым. А когда я вернулась в кабинет, у сейфа стоял этот тип и что-то прятал под куртку. Потом я поняла, он взял оттуда твою фотографию. Фотографию в золотой рамке с бриллиантами.
Лори прошипела: «С бриллиантами…ты что, проверяла камни на истинность? …Чушь!»
Полицейский включился в разговор. – Значит, рамка не такая уж и ценность, так?
Джулия вспыхнула: «Нет, она ценная! Она ценная! Просто мама, - она быстро посмотрела на мать. – Мама мало в том разбирается».
У Лори округлились глаза. Она шутливо надула рот и выдула воздух, будто произнесла: «Фу».
Чтоб перекинуть вину, Джулия выкрикнула: «К тому же он украл твою фотографию! Где фотография, её же нет!»
Сержант к подозреваемому (уже и не понятно, в чём): «А где фотография, Лоренс? Куда вы её дели?»
Не моргнув глазом, Тед соврал: «Я выкинул её из машины на стоянке. Где запарковал машину».
-Зачем?
Тед хмуро посмотрел на дверь спальни. Та ещё оставалась закрытой. Но за ней беспрестанно шумело, то падали стулья, то прозвенело стекло. (Тед даже понял, в чем причина, «этот жирный боров» разбил напольную вазу из китайского фарфора. «Вот слон!»)
- А… так. – Он дернул плечом и покосился на Глорию. – Зачем мне чужая фотография.
Никто не понял жеста женщины. Глория наклонила голову на плечо Лоренса и нежно потерлась об него ухом. …И улыбнулась.
Она догадалась, что золотая рамка – такая ценность для её дурочки дочки («Ну точно - папаша, всюду расчетливость!»), вовсе не была ценностью для её любовника. Клептоман «притырил» фото для коллекции. «И чем же оно тебе понравилось, маленький? – Этого она не произнесла в слух, но, заглянув в глаза, так посмотрела на Теда, что он вопрос угадал.
Он снова пожал плечами и отвел взгляд.
Лори почувствовала в его жесте обиду». – Прости. Прости, ты …лучший, правда, только, …наверное, не для меня. – Сказав, она тоже отвернулась от него.
Глория снова выпрямилась и, вздохнув, … снова накинула на лицо «забрало». Стала ко всему безучастной.
Тед, не вовернув лица, тихо ответил: «Не думай за чужую голову. Тем более что та …- Он вздохнул, - ещё глупее, чем ты полагаешь».
Вышел Ол Спайк. Он торопливо спускался по ступенькам лестницы. – Моё имя Ол Спайк. Простите, но я …э… я не понимаю, что собственно…
И вдруг он заметил Лоренса. Его Ол знал в лицо. Знал, что тот был в любовной связи с Глорией. Ведь он их видел вместе и довольно часто. В баре, который защищал от пьяни и хулиганья. – Клептоман?!
Полицейский обратился к Спайку: «Вы что же, тоже знакомый… Лоренса?»
-Да, мы…почти и не знакомы. – Спайк заюлил. Он не знал, как представить дело лучше: прикинуться знакомым или напротив.
А вот сержант полиции кое-что припомнил, и внимательнее посмотрел на Лоренса. «Клептоман? …Он самый?...Точно! Как же я сразу не узнал этого парня! Он же уже попадался на краже фотографий. …Но тут он как будто свой, и … неужели эта глянцевая мадам подаст на него в суд за то, что он стащил её фотографию? …Стоп, он же не взял денег. Её дочь говорила о деньгах в сейфе. Вот черт, а ведь он мог серьезно попасться, если б девчонка, взяв деньги, свалила пропажу на него. Ах, Клептик, ну ты доиграешься со своими бумажками…».
Пока сержант рассуждал себе в усы, Ол выкручивался. - Ну да. То есть, нет. Так, шапочное знакомство.
Полицейский передал рамку сержанту. – Сэр, и что теперь?
Сержант передал рамку женщине, сидевшей на диване. – Возьмите. На счет вашей отсутствующей фотографии вы заявлять будете?
Лори состроила рожу, мол, ты что, сержант, полный дурак? Она не взяла из его рук рамку. – Мне это не нужно. Она дорога моей дочери. Вот, ей и верните.
Сержант в ещё большем раздражении, пошел к той, что звонила в полицию. - Вот и я думаю, вы тут сами как-нибудь договоритесь. – Он протянул рамку девушке.
Джулия взяла рамку в руки. Потом не знала, куда их девать.
Никто не стал выяснять отношений. Никто тут не угрожал её матери расправой. Любовники смотрели друг от друга в стороны. Никто не смотрел на Глорию.
Всё выходило так, что Джу сама приблизила момент, когда её мать перестала тут кого-либо интересовать.
Лори сидела, гордо развернув голову в противоположную сторону от дочери. Казалось, она смотрит на Марго. Но, Джу решила, что её мать смотрит сквозь её приятельницу. Просто в стену.
Вакуум в настроение матери, её притворная гордость - это снова спровоцировало пик возмущения в Джулии. Прямо волна поднялась, вступиться за её стареющую Елену Прекрасную (именно так дочь подумала о матери, всю жизнь привлекавшей мужчин не столько умом и хитростью, сколько безразличием к ним и, разумеется, не вянущей женской привлекательностью).
– Мама! Ну сколько же можно! Один ломает тебе рёбра, другой - таскает ценности из твоего сейфа, третий, - она с брезгливостью взглянула на мускулистого здоровяка, явно начинавшего толстеть, - третий меряет твоё белье. …Мама! сколько же можно это терпеть?! Я не понимаю!!!
Марго улыбнулась и опустила голову. «Вот уж точно, чуточку не впопад».
Глория поднялась с дивана, приблизилась к дочери и обняла её. – Девочка моя, да я сама себя под час не понимаю. И ты не берись, просто не берись понимать всё буквально - и всё.
Теда уже освободили из наручников. Полицейские дали Джулии что-то подписать, та тут же и подмахнула. Глория быстренько забрала полицейский протокол в свои руки. Пробежала текст глазами.
-Сержант, будьте так любезны, поставьте вот здесь вторую фамилию. Глории Саммер. Моей дочери ещё нет двадцати. Вы ошибочно вписали её в строчку «ответственных».
Полицейские, получив все необходимые подписи, ушли. Самое забавное, что и Ол Спайк вдруг засуетился, вдруг припомнил о чем-то очень срочном. Он будто желал уехать вместе с полицейскими, именно так всё и выглядело.
Он испугался ситуации. Не Лоренса – нет. Тот был не его весовой категории боец. С ним бы Ол справился. Но тут разгорался бой между двумя львицами. Такие «бои» Ол тоже знал. И считал, всегда считал, что будет лучше даже свидетелями их не быть. Чтоб после не приплели в виноватые. («О, это они это умеют!»).
Он скользом поцеловал Глорию во впалую щеку. Затем торопливо кивнул по обе стороны (девушкам). Затем, поглядев на Лоренса, на его свободные от «браслетов» руки («О, они и такое умеют, чтоб мужика не за что!»), сделал жест солдата, мол, прощай, мужик, выпутывайся сам. Отсалютовав всем, Спайк буквально выкатился в открытую дверь. В которую вряд ли ещё когда войдет.
В гостиной стояла тишина. Глории хотелось спросить дочь, уже присевшую рядом с Марго: «Теперь тебя всё устраивает?» - но она не произнесла вопроса в слух. Просто посмотрела на дочь и тут же отвела взгляд в сторону. Чтоб не зацепить ребёнка.
Затем она приблизилась к Лоренсу. И с улыбкой, будто ни в чем себя не чувствовала виноватой, произнесла, погладив следы от металла на кистях его рук: «Завтракать будешь?»
Теду вовсе было не до еды. Он хотел уехать и поскорее.
После того, как он увидел Спайка, ему вдруг стало неприятно находиться в этом доме. Но что-то такое промелькнуло в глазах Глории, он заметил, что-то очень печальное, как испуг от вины, кинутой на одного. И Тед не смог, вот, как Спайк, отсалютовать: «Пока, девочки!» - и свалить. Ему не совсем честным показалось покидать сейчас этот будто провалившийся в пропасть дом. Глорию, вдруг испугавшуюся того, что она уже стала старой, и никому, кроме «слишком предсказуемой» дочери не нужна.
И он решил остаться. – Ну, если только чашечку твоего кофе.
Джулия возмущенно округлила глаза: «Какая наглость! Ты его ещё завтраком кормить будешь?! А может, может, я чего-то просмотрела в сейфе? Может, он всё-таки взял …»
Лори не дала ей договорить. Она пошла в сторону кухни. – Вот пойди, и проверь. А мы, мы позавтракаем. …Маргоша, ты составишь нам компанию? …Тед, кстати, - Она оглянулась и, взмахнув рукой, указала в сторону Марго, - это лучшая подруга моей фантазерки. – Лори указала на девушку пальцем, - кстати, очень серьезная умница. Рекомендую.
-Спасибо, но сначала мне б кулечек. Я забыл у тебя вчера кулек с конвертами. Собственно я и …
-Он цел. – Лори хмыкнула, быстро оглянулась на Лоренса. - Не беспокойся, я не выбросила твои фотографии. …А…что с моим портретом?
-Цел. Только я ещё не определился, ...куда его бросить.
Продолжение следует