рассказ
Их было много. Много миллиардов. Они находились в огромной сфере, в струях разливающегося нестерпимо белого света, который пронизывал их насквозь и заставлял трепетать. У них не было формы, не было постоянного и определенного места, в котором бы они находились. Они просто были. Они были вместе.
Когда зазвучал Голос, каждый из них ощутил свою индивидуальность, чуть отодвинувшись от остальных. Они впитывали информацию. Голос звучал в каждом из них, и они воспринимали его как часть себя. Голос говорил, что они уже есть, существуют, но каждый из них ещё не имеет формы и лица. Всё это они приобретут там, куда направятся сейчас. Их существование там будет временным, до того момента, когда они снова соберутся здесь, обретшие лица и индивидуальность, обремененные страданиями и грехами, полюбившие и возненавидевшие друг друга. Им не ставилась какая-либо определенная задача, единственная задача – войти в тот мир, выход из которого предопределен заранее. Мир уже существует от начала и до конца, каждый из них войдет в него в определенной точке и в определенное время, где и в какое время – решит жребий. Они не будут помнить своего начала, которое было до появления в том мире, и потому каждый из них должен самостоятельно проявить себя как разумное существо, находясь в теле животного. Голос Отца умолк, и они почувствовали, что уже немного изменились, затем свет пропал, и наступила темнота.
К темноте привыкнуть было непросто. Вся Его сущность сжалась до предела, и Он ощутил себя маленьким беспомощным существом внутри другого существа. Он чувствовал своего Носителя: не понимал многих его пустопорожних мыслей и рассуждений, но остро ощущал, когда тот гневался или радовался, боялся или скучал. Существование внутри Носителя не требовало усилий, и все свободное время тратилось Им на изучение мира, окружающего оболочку, в которой Он находился.
Мир был враждебным, Он сразу это понял. Когда Носитель выходил за пределы жилища, то покрывал свое беспомощное тело от враждебной стихии, и внутри жилища часть защитного покрова оставалась на Носителе. За пределами жилища Носитель находился среди подобных ему существ, которые проходили мимо, - вдали или поблизости, - несли в себе такие же начала, какое имел в себе Носитель помимо Него, - сродни Ему, но слепые и глухие друг к другу, не помнящие своего истока, не знающие своей участи. Он понял, что мир враждебен Ему, если делает таких, как Он, слепыми и глухими в телах животных.
Он притих, поняв, что речь идет о Нем. Рядом с Носителем был другой, который зажег небольшой цилиндр из тонкого материала, наполненный уже мертвым биологическим веществом, и стал вдыхать дым от него. Носитель возмутился, и тот, другой, погасил цилиндр. Говорили много, но Он понял одно: они обсуждают, оставлять Его жить или нет. Он затаился в страхе, но затем всё решилось в Его пользу, и Он успокоился. Потом Он испытал приятное чувство, когда к Носителю прислонилось ещё одно животное, тоже с глухим и слепым существом внутри себя, но это существо было наивным, не таким испорченным, с чистыми помыслами.
Прошла часть времени, которую Он не мог измерить. Носитель стал ходить на прогулку чаще, и Его уже не так пугала встреча со слепыми и глухими существами, появляющимися возле Носителя, тем более, всё чаще стали появляться животные, носящие в себе, кроме основного, ещё одно существо вроде Него. Он мысленно соприкасался со своими собратьями, но контакт был так слаб, что он лишь ощущал ауру, несущую в себе радость, надежду и страх перед будущим. Однажды, находясь рядом со множеством подобных себе, Он вдруг услышал крик боли и страха своего собрата. Это было где-то очень далеко, за переборками из непонятного твердого материала, но крик был настолько силен, что проник через переборки. Ему стало страшно, когда он понял, что где-то был убит один из Них. Он затаился, ожидая чего-то подобного по отношению к себе, но всё обошлось. Потом Носитель еще не раз появлялся в этом месте, но Он закрывал свою ауру, чтобы больше не слышать крика убиваемого существа.
Однажды, когда Он уже имел две пары конечностей, которыми можно было управлять в жидкой среде, в которой находился, Носитель опять пришел в это страшное место. Он вновь закрыл свою ауру, и вдруг почувствовал жесткие лучи, который пронзили Его насквозь. Страх обуял Его, слабые конечности не были способны защитить, Он ворочался в жидкости, пытаясь укрыться, но всё скоро закончилось, Он ощутил радость Носителя и успокоился. Носителю Он уже доверял, ощущая к нему сладкое чувство любви.
Прошла еще часть времени, и Он стал осваивать свое новое тело. На каждой из конечностей было по пять отростков, которые можно было, как и конечности, сгибать и разгибать, ощущая непривычное чувство обладания телом. Двигать конечностями мешал длинный, сообщающийся с Носителем, гибкий сосуд, но Он знал, что по этому сосуду поступает к Нему жизненная сила. Когда Он переворачивался, чтобы принять удобную позу, Носитель прикладывал к своему телу конечность, и Он ощущал ее, испытывая беспричинную радость. Части своих тел приставляли к Носителю, когда Он ворочался, и тот, другой, чаще всех иных бывавший рядом, и тот, маленький, с наивными, чистыми помыслами. Поворочав своим телом, Он поместил один из отростков конечности в мягкое отверстие, которое служило неизвестно для чего, и стал производить сосательные движения, испытывая от этого блаженство.
Он чувствовал, что время подходит.
Когда жидкость стала убывать, Он понял, что ему пора, и затаился. Помимо собственной воли какая-то непреодолимая сила стала выталкивать Его из Носителя. Ему стало страшно, но Он не сопротивлялся. Тело стало испытывать боль, мучительную боль. Страдая, он вышел в новую для него среду, не имеющую надежной опоры. Тело продолжало болеть. Он двигал конечностями, пытаясь избавиться от боли, и даже не почувствовал, как прекратилась подача к Нему жизненной силы от Носителя через длинный и гибкий сообщающийся сосуд. Кто-то огромный, облаченный в темный балахон, поднял Его за пару расположенных близко друг к другу конечностей, так что кровь прилила к части тела, ответственной за основную работу организма. Он ощутил резкое прикосновение к тому месту, где сочленялись конечности, разъял отверстие, покрытое мягкими тканями, втянул в себя враждебную среду и закричал на выдохе.
С криком из него ушла память. Он стал таким же слепым и глухим, без памяти о прошлом, какими были все они, появившиеся в этом мире. Зато Он стал видеть и слышать окружающее пространство, ничего не понимая в этом нагромождении образов и звуков. Он начал новую жизнь.
Акушерка перевернула крикуна в нормальное положение, его быстро перепеленали и передали матери, та прижала его к груди и заплакала.
- Чего плачешь, мамаша? – тихо спросила медсестра, сложив руки в резиновых перчатках на животе. – Всё позади. Мальчик прекрасный. Радоваться надо.
- А я и радуюсь, - проговорила мать сквозь слезы. – Будет теперь у дочки братишка. Маленький такой, несмышленый.
«Время тяжёлое, а они всё равно рожают, - подумала акушерка, снимая перчатки. - Великая сила – инстинкт».
Внизу, под окном, в старых стоптанных туфлях и кургузом пиджачке стоял отец. К нему прижималась дочь в застиранном платьишке и маминой кофте с подвернутыми рукавами.
- А он много будет хлеба есть? – опасливо спросила дочь.
- Он не будет хлеб есть, - успокоил ее отец. – Он будет мамино молоко пить.
- И я хочу молока, - захныкала дочь.
- Это совсем другое молоко, мамино, - ответил ей отец, вздохнув, и ласково потрепал по голове.
Виктор Новосельцев, г. Буденновск, 10 октября 2001 г.