Лингам. Часть 1

ISBN 978-5-86433-339-6
Издано в г.Красноярск в 2007




ЛИНГАМ
Евангелие от Евы: ироническая мистика с элементами фэнтези, ужасов и боевика


       

На лекции в духовной семинарии преподаватель толкает в бок задремавшего студента, бывшего физика:
- Повтори-ка, сын мой, что есть Сила Божья?
- Божья масса, помноженная на божье ускорение…
 

Часть первая. Встретимся в астрале



Бог, вроде, предупреждал: «Не сотвори себе кумира!» Интересно, а что делаем мы, ежедневно вознося Ему молитвы? Разве не куми… Что-то здесь не так!

Рассуждение не-Атеиста



- Спать, спать, спать, - настойчиво пели капельки дождя за окном.
Ветер усиливался, и холод проникал в каждую клеточку тела. «Надо бы закрыть окно и разложить постель», - мелькнуло где-то на задворках сознания. Но тело не хотело слушаться. Капли дождя продолжали сладостно нашептывать: «Спать, спать, спать».

 ...Забываться, забываться:
в парке сумрачном у моря
гиацинт расцвел лиловый.
Забываться, забываться...

Чей же это стишок? Что-то из детства.
Мне почти удалось поднять голову… Бесполезно: ночной мотылек шаркнул крылышками по ресницам, и я провалилась в лазоревый туман. З-з-з-з - какое сладостное падение. Спать, спать...
Что-то мягкое и пушистое упруго плюхнулось на грудь. Усы защекотали мочку уха.
- Рыжик! - обрадовалась я. - Но ведь ты давно умер! Я сама хоронила тебя в лесу у трех берез
- И да, и нет, - фыркнул серебристый голосок.
- Я всегда знала: говорить ты умеешь! Но ты все равно уже умер.
- Умер, - мокрый нос утвердительно ткнулся в щеку, - и ты скоро умрешь.
- Да? - я блаженно запустила руки в его шерсть. Счастье переполняло меня до кончиков ногтей. - Ну и ладно! Я так соскучилась по тебе, кот. Я так люблю тебя. Значит, ты и проводишь меня в последний путь?
- Мы оба.
- А кто второй? - я представила двух котов и рассмеялась.
- Ты скоро вспомнишь, - голос кота прозвучал как-то чересчур серьезно. - Он обязательно придет проститься.
- Проститься или за мной? - попыталась уточнить я, хотя ничего вспоминать не хотелось.
Скорость все усиливалась, и блаженство превращалось в восторг. Что может быть сладостней этого падения, похожего на полет, да еще с любимым Рыжиком на груди? Но кот настойчиво пробивался к моему сознанию, твердя отчетливо и устало:
- Сначала придет проститься. Он хочет уйти без тебя. Но ты тоже умрешь, если захочешь.
- Но я не хочу, - отмахнулась я, обнимая Рыжика и захлебываясь от восторга.
- Ты изменилась, - вздохнул кот и унесся рыжим клочком тумана куда-то ввысь. А я продолжала лететь вниз, но все же услышала едва различимые слова:
- Черная шляпа в одуванчиках... Придется вспоминать. Без этого нельзя...
Не хочу вспоминать. Не хо-чу.
- У-у-у-у-у... Скорость падения снова усилилась. Я стремительно неслась туда, где нет дна, в золото пыльцы, в синеву полдня, ощущая легкость и тоску...
Одуванчики, одуванчики. Молочко на пальцах... Чер-на-я шля-па...
- Придется вспомнить...
И я вспомнила себя трехлетней девочкой: ветер в облике человека, которого я знала, кажется, с рождения, - не отец и не брат - держал меня на руках высоко над землей в городе моего детства. Мы смеялись и болтали о каких-то ребячьих пустяках - о запахе кувшинок, о жуках-плавунцах и о том, что кузнечики умирают, взобравшись на кончики травинок, будто напоследок стремятся приблизиться к солнцу...
Полдень был ясным и блаженным, а облик ветра соткан из золотистой пыльцы одуванчиков.
Одуванчики. Ну конечно же! Бескрайние поля одуванчиков внизу.
Тогда я точно знала, что умею летать. Сама. Разбегалась и летела, счастливая оттого, что никто-никто в этом мире не знает мою тайну. А ветер просто помогал не бояться.
Стоп! А какую тайну? Ветер, миленький, помоги, я не помню... Не помню, не помню...

Бац! «Хорошенькое, однако, пробуждение от романтического сна!» - рама открытого окна хлопнула меня по голове под напором ветра.
Светало. Шея и ноги затекли от долгого положения в неудобной позе: «Угораздило, однако, заснуть в кресле да еще накануне открытия собственной дурацкой выставки. И как только этой тетке удалось подвигнуть меня на авантюру. Какой, прости Господи, из меня художник?» Бр-р-р-р! - я представила свои жалкие акварельки под перекрестными взглядами насмешливой публики и содрогнулась. Надо же было свалять такого дурака! Но делать нечего: назвался груздем - полезай в кузов и отмывайся после от помоев, вылитых на голову.
В раннем детстве я считала себя вполне нормальным ребенком, но чем старше становилась, тем чаще одна жутенькая мысль приходила в голову: «Моя бедная мама не иначе как уронила меня в унитаз при рождении». Говорят, такое бывает, когда потуги принимают за желание сходить в туалет. И хоть маменька утверждала, что ничего подобного не случилось, я почему-то ей не очень верила. Какая-то злая сила постоянно толкала меня на авантюры. Причем я точно знала, чем все кончится, но почему-то с упрямством ослицы падала во все вырытые собой же ямы. И набила столько шишек, что не приведи Господь! Сменила уйму профессий и рабочих мест, не забывая при этом выходить замуж, и всякий раз непременно за людей богемы. Одно хорошо: никто из них не подарил мне детей.

Я уже больше часа вертелась перед зеркалом, но так и не смогла подобрать подходящий костюм. До открытия выставки оставалось не так уж и много времкни, а я даже не сумела уложить волосы в строгую прическу. Кожа головы давно болела от бесконечного расчесывания, тушь растеклась или осыпалась комочками с ресниц. Но хуже всего дело обстояло с тенями. Любой тон только подчеркивал круги под глазами и сероватую бледность кожи.
Бр-р-р-р! Ничего не поделать. Плохо проведенная ночь в моем возрасте влияет на внешний вид.
Через полчаса тщетных усилий сломалась единственная заколка. И тогда в отчаянии я смыла безобразный грим и влезла в старенькие черные джинсы и футболку того же цвета. Потом напялила на руки все имеющиеся в наличии серебряные и медные браслеты, затем вплела в волосы нитку янтарных бус и посмотрелась в зеркало. На меня глянуло чудовище из кошмаров. Я живо представила, что прочту о себе в местной прессе, и расхохоталась. Но времени на более приличные варианты уже не оставалось: «Плевать - провал так провал! Не привыкать!»

 Я схватила сумку и пулей вылетела из квартиры: «Черная шляпа в одуванчиках... где же я видела эту картинку?.. Тьфу ты, черт, прости Господи, это ведь одна из моих акварелей! Ну и дурацкий же сон мне приснился!»

* * *

Розовые, лиловые и зеленые динозавры резвились на лимонно-желтом лугу. Маленькие дети со стрекозиными крылышками кувыркались в лазоревом мороке поднебесья и перетекали друг в друга, оставляя радужный след. Капля в виде жесткого профиля стекала с гигантского листа тропического растения. К слову сказать, «тропическим» этот цветочек можно было назвать разве что условно. Просто в нашей средней полосе я ничего подобного не видела... Апельсиновые нимфы то ли плескались, то ли тонули в кофейной жиже среди рогоза и чертополохов величиной с девятиэтажный дом...
«М-да... Выставлять подобный бред в музее нашего крохотного закрытого городка было с моей стороны по меньшей мере рискованно, даже убийственно. И зачем я только согласилась на уговоры своей бывшей сокурсницы, а ныне младшего научного сотрудника музея? Как говорится, если в тридцать лет ума нет, то и не будет! Похоже, это именно мой диагноз».
- Примитив! - заметил благообразный художник, скользнув по акварелям ленивым взором.
- Примитив, - с готовностью согласилась я.
Мои акварели ассоциировались у мужичка с подбором блюд. Ему очень хотелось кушать. И непре­менно в ресторане. Но дома ждала жена с борщом и жареной картошкой. А еще деятелю искусств ужасно хотелось пукнуть, но он героически боролся с нуждами организма.
Цепкие брезгливые пальчики потрогали меня за плечо:
- Нельзя быть такой вторичной! Рисовать человека с зеленым лицом - это еще Шагал придумал.
Тарам-пам-пам, тарам-пам-пам, - кружился в мозгу какой-то разухабистый мотивчик, и чей-то шепе­лявый тенорок бурчал: «Ваш муж шотландский носит плэд, ваш муж презрительный эстет!» «Тише ты», - прикрикнула я на расшалившийся внутренний голос. А вслух произнесла:
- Писать.
- Чего? - изумился репортер, местная телезвезда - тот, что обвинил меня в подражании.
- Марк Шагал, - вступилась я за любимого художника, - свои картины писал. А в отношении меня вы совершенно правы.
- Прав? - снова удивился мой собеседник, уже успевший потерять нить разговора.
- Ну да, - терпеливо объяснила я. - Об этих акварелях нельзя сказать «писала». Разве что с другим уда­рением. Во-первых, я не живописец, и к тому же не профессионал, а во-вторых, я просто изобразила то, что вижу каждый день.
- Мужиков зеленых с перепоя, - пошутил местный автор «душевных» телерепортажей.
- С перепоя выглядят иначе, - возразила я.
- У вас такой богатый жизненный опыт... - елейно съехидничал пожилой юноша.
- К сожалению, нет, - отрезала я, - просто у каждого человека свои цвета ауры в зависимости от состоя­ния организма и настроения.
Телекорреспондент не нашелся, что вставить, а я с маниакальностью самоубийцы продолжила:
- У вас, например, преобладает голубой цвет.
- Намекаете на сексуальную ориентацию? - обиделся мой собеседник.
- Боже упаси! Вы вполне самец. И в данный момент думаете не о моих акварелях, а о цвете волос на лобке вон той молоденькой практикантки...
- Ну, вы вообще... – обильные морщины на лице стареющего юноши на миг распрямились, он почти сплюнул от возмущения и поспешил как можно быстрее ретироваться.
«Да уж, - мысленно выругалась я, - разгромный телерепортаж мне обеспечен. Ну и пусть! Сама вино­вата: нечего было рот раскрывать. За язык никто не тянул. История повторяется: я, как всегда, вырыла себе яму и вместо соломки выложила дно острыми булыжниками».
Похожая на ящерку азиаточка что-то увлеченно черкала в блокнотике, посасывая шариковую ручку. Редакторесса местной газеты. Хищно-елейный блеск под очками. Она думала так громко, что прочесть ее мысли и, соответственно, будущую статью, не составляло труда. Наконец-то ей попалось то, что можно об­глодать и выплюнуть как кость. Бедняжка! От плохо прожаренного беляша у нее болит желудок, да и месяч­ные скоро начнутся.
- Скажите, почему вам, школьному психологу, вздумалось писать акварели?
- От нечего делать, - отрапортовала я.
Глаза за очками довольно блеснули: именно это редакторесса желала услышать.
Въедливая дама из местной администрации поинтересовалась, не употребляю ли я наркотики, шум­ные юнцы сально обхохотали моего голого велосипедиста, и только старенькая библиотекарша застенчиво сообщила:
- Я хотела бы купить одну из ваших работ.
- Какую? - вежливо поинтересовалась я. - Девушку, летящую на книге, как на помеле?
- Как вы догадались?
- Интуиция.
Старушка набрала в легкие побольше воздуха... И мне тут же захотелось избавить ее от неловкости:
- Отдам за восемьдесят рублей.
- Хорошо! - засияла пожилая дама.
Восемьдесят «деревянных», конечно, не цена, но ровно столько было в потертом кошельке
- Только, - теперь настала моя очередь смущаться, мне очень-очень нравилась эта интеллигентная ба­булька, - вы сможете забрать акварель через месяц.
- Почему?
- Таков порядок. Сразу после закрытия выставки...
Мне зверски хотелось добавить: «Картина замечательно подойдет к вашим обоям!» Но я сдержалась, не желая обидеть.
«Господи? Ну почему, почему я такая непутевая? Ведь все всегда чувствую заранее, а неймется. Когда же я повзрослею и поумнею хоть чуть-чуть? Почему мне нигде нет места? Почему мне всегда кажется, что я проживаю чужую жизнь в чужой стране, в чуждом мире, наконец. Охо-хо-хо... До чего же пошлые мысли!»
- А вы отменно выглядите, - произнес за моей спиной бархатно обволакивающий баритон.
- Ну, спасибо! - рассмеялась я в ответ на иронию и, обернувшись, увидела красивого седоватого муж­чину с темной бородой.
- Я не шучу, и вы отлично это знаете.
Человек протягивал мне какой-то блокнот и ручку:
- Автограф, пожалуйста.
       - Что-о-о? - обалдев от изумления, я выполнила его просьбу. Мужчина радостно сцапал блокнот с моими каракулями и быстренько спрятал в нагрудный карман пиджака..
       «Золото», - поморщилась я, заметив на пальце странного собеседника огромный перстень-печатку.
- Вот вы и попались, - констатировал красавчик.
- Это в каком смысле? - я никак не могла сообразить, о чем он думает. Лицо неожиданного поклонни­ка прям-таки светилось от возбуждения. Но вместо удовольствия меня почему-то пробрал холодок.
- Вы расписались левой рукой и зеркально.
- И?.. - растерялась я.
- Вы переученная левша: в нормальном состоянии держите ручку в правой.
- Ну и что? - глухая серая аура джентльмена почему-то сбивала с толку. Подобного стального цвета я в жизни не видела, поэтому невольно скрестила руки на груди. Человек пожал плечами и достал из бумаж­ника визитную карточку:
- Вот, возьмите. Вам совершенно незачем от меня защищаться.
- Я и не думала...
- Не лукавьте. Я не хуже вашего умею считывать с астрала, - упрекнул странноватый бородач. - Про­чтите, и все поймете.
Я взглянула на карточку. Крупно: «Святогор Бытев, профессор парапсихологии». А далее - более мел­ким шрифтом перечисление с десятка степеней и название какого-то неведомого Московского института.
- Так вы москвич? - только и нашлась я, что сказать.
- Да. Но здесь у нас филиал.
- Никогда о таком не слышала.
- Ничего удивительного: функционируем всего три месяца.
- И чем занимаетесь?
- Читаем лекции старшеклассникам. А в начале июля будем набирать пробную группу первокурсни­ков.
- Но для первокурсника я вроде старовата.
Профессор начал раздражаться, в его голосе постепенно закипал металл:
- Перестаньте притворяться. Я уже час наблюдаю, и успел оценить вашу проницательность. Вы настоящий сенситив, каких мало.
- Да бросьте, - я тоже начала сердиться. - Хотите убедить меня в своих экстрасенсорных способно­стях?
Святогор Бытев скривился:
- Вовсе нет. Несмотря на вашу гордыню, хочу предложить вам две вещи.
- Валяйте.
- Первое: не хотите ли за довольно приличную плату побыть нашим «подопытным кроликом»?
- И сколько же вы заплатите? - несмотря на раздражение, меня мучило любопытство.
- Девять тысяч в месяц, разумеется, за вычетом налога и тэ дэ...
Сумма превосходила мою зарплату психолога в три раза.
- М-м-м... А второе предложение?
- Хочу приобрести одну из ваших картин.
- Это которую? - я вдруг поняла, какую из акварелей он имел в виду, и онемела.
- Ту, где изображена чёрную шляпа в одуванчиках...
Какой-то внутренний ужас подтолкнул меня на отказ:
- Не продается!
- ...За полторы тысячи долларов, - закончил начатую фразу «металлический» профессор.
- За полторы... Долларов... Шутите? - я захлебнулась от потрясения. - Но ведь это того не....
Мужчина не дал мне договорить:
- Понимаю, это стоит дороже, но наш фонд не располагает большей суммой.
Я ошалело покачала головой, но ненормальный профессор добавил:
- Если вы не против, заплачу сейчас же наличными.
Нехорошие мысли захлестнули с головой, но вопреки им я почему-то ответила:
- Согласна.
- Ну, так пройдемте в кабинет директора музея, - ухмыльнулся профессор Бытев.
Аккуратная пачка зелененьких заворожила: никогда не держала в руках такую кучу долларов – что взять с провинциалки?
- А это не фальшивка? - брякнула я под хохот коллектива музея.
- Не играйте в клоуна, - мягко шепнул профессор Святогор и приобнял меня за талию. Прикосновение его стальных пальчиков подействовало, как холодный душ.
Происходящее начинало напоминать жестокий розыгрыш. Снова захотелось отказаться от дурацкой сделки, но сотрудники музея с завистью ринулись меня поздравлять. Откуда-то появились бутылки с шам­панским и коробки шоколадных конфет. Уже ничего не соображая, я отсчитала 500 долларов в фонд музея...
- А вы щедры, - странно ухмыльнулся профессор Бытев, передавая мне бокал с шампанским, - но все же я жду ответа.
- Какого? - растерялась я.
- Положительного, - засмеялся мой новый, знакомый, - это по поводу второго предложения.
Я отрицательно помотала головой, но на словах неожиданно для себя согласилась.
- Ну, так я вас жду завтра по этому адресу. - Профессор протянул еще одну визитную карточку и неза­метно пожал мне руку под столом. - Вы просто потрясающая женщина,
Господи, Боже мой! Я покидала банкет, слегка пошатываясь. Не от шампанского - выпила лишь бо­кал. Просто все происходящее казалось мне грубо подстроенной ловушкой. Причем смысл ловушки усколь­зал. Честное слово, я не понимала, в чем же заключается ценность моей акварели. А уж нахальное ухажива­ние элегантного профессора и вовсе не укладывались ни в какие рамки: «Нанимать «подопытного кролика» за такие сумасшедшие деньги да еще и с прицелом на любовную связь?! Тоже мне, нашел «потрясающую»! Или я чокнулась, или мир сошел с ума».
Из транса меня вывел знакомый голос:
- Ну что за дурацкий костюм ты нацепила? Это что? Вызов толпе? - мой бывший муж-актер букваль­но толкал на меня какого-то прокуренного длинноволосого блондина в нелепом полосатом свитере. - А я тут тебе покупателя привел.
Парень застенчиво качнулся в сторону и выжидающе уставился на меня.
- Знакомься. Это Андрей, начинающий композитор, - отрекомендовал потенциального покупателя мой "бывший" по имени Шу­рик.
- М-м-м-м... Очень приятно, - промычала я и расхохоталась, бренча браслетами.
- Ты в своем уме? - Шурик участливо потрепал меня по плечу. - Э-э-э. Очнись! Чего ржешь?
Я глянула на Андрея и снова всхлипнула от смеха. Начинающий - ха! - композитор застенчиво пере­минался с ноги на ногу. Его забавный вид поразительно сочетался с моим – гм – «вечерним туалетом»: такие же потрепанные джинсы, только синего цвета, опять же этот невообразимый свитер, связанный, должно быть, любящей бабулькой, серебряные браслеты на обеих руках и какая-то деревянная висюлька на шее...
- Вы что, ролевик? Какой-нибудь «эльф»? - наконец отсмеявшись, я смогла задать вопрос.
- Не-а, - парень застенчиво осклабился, - я...
- Знаю, знаю. Вы композитор, - я снова зашлась от смеха.
До моего бедного бывшего мужа наконец-то дошло: тоже оценил «зеркальное» сходство «продавца» с потенциальным покупателем - и расхохотался.
- Понимаете, - парень как будто оправдывался, - мне почему-то захотелось так одеться. Я, конечно, знаю, кто такие ролевики...
- Человек по делу, - остановил наши словоизлияния Шурик, - а ты со своими глупостями!
Я вдруг ощутила себя пятнадцатилетней хиппушей, которая, случайно попав на солидную презента­цию, к счастью, разглядела в смокинговой толпе «своего». Мне тут же захотелось ухватить длинноволосика Андрея под руку:
- Итак, брат мой, что же ты надумал приобрести из моей акварельной мазни?
- Черную шляпу в одуванчиках, - брякнул слегка обалдевший от фамильярности «эльф».
Веселье кончилось. Я вновь повзрослела:
- Извините, Андрей, но эту картину я уже продала и даже получила деньги.
- Сколько? - с деловым видом влез Шурик.
- Полторы тысячи, - я не стала уточнять, чего.
- Ну да!? - ахнул мой бывший.
- Точно, - кивнула я.
- Жаль, - печально выдохнул Андрей и тотчас утешился, - но я все равно не смог бы дать больше.
- А знаешь, - неожиданно для себя выпалила я, - могу подарить тебе любую из акварелей. Выбирай.
Парень выбрал мою любимую: портрет плутающего среди зеркал кота Рыжика в рыцарском обличии.
- Только, знаешь, - я поперхнулась от неловкости, - забрать картинку можно будет лишь по окончании выставки. Подождешь?
- Подожду, - согласился Андрей и внезапно добавил: - А можно мне тоже перейти на «ты»?
Мой бывший супруг аж рот раскрыл от изумления, услышав такое. Потом чуть ли не сплюнул:
- Да она ж тебя старше лет на шесть!
- Не заметил, - отрезал Андрей.
- Может, ты к моей старухе и домой наведаешься? - жестоко хихикнул Шурик.
- Хоть и старуха, но уже не твоя, - я почему-то не обиделась.
- Да, - помотал головой мой бывший, - вы оба, точно, сумасшедшие, даже вырядились, как подростки!
Я не стала уточнять, что в свои тридцать пять мой бывший ведет себя не лучше перезрелого мальчиш­ки, но, повернувшись к Андрею, все же сказала:
- Извини, брат, но к себе я тебя не приглашу, хотя вдвоем на дискотеку можно и сходить.
Андрей хмыкнул, а Шурик, похоже, принял реплику всерьез. Я, было, собралась откланяться, но Ан­дрей удержал меня за руку.
- А телефон?
И я назвала номер, чувствуя себя полной идиоткой: «Боже правый! Ну и денек у меня сегодня! Ладно, м-м-м, старушка, дома во всем разберемся. В какую же очередную авантюру ты влипла? Здесь что-то не так».
Голова шла кругом, мысли плясали. Похоже, я заблудилась в каком-то из своих придурочных снов.

По дороге домой купила пачку сигарет. Вообще-то куревом я отбаловалась еще в студенчестве, но все случившееся сегодня требовало как минимум удара по голове для прояснения сознания. Утреннего хлопка рамой мне как-то хватило, чтобы «съехать». Потому и решила попробовать суррогат, то бишь, никотин, чтобы «вернуться». А вдруг да поможет, и мысли вновь аккуратно разложатся по полочкам в потрясенном мозгу?
«Кхе... Пожалуй, кофе на пару с Андреем подействовал бы лучше, но поезд ушел, а «эльфа» не при­гласили, - усевшись в любимом кресле у окна, я тянула сигарету за сигаретой. - Эх, Рыжика бы сюда на ко­лени! Где ты, где ты, мой любимый пушистый дружок? Наверное, на кошачьих небесах…»
И тут мне вспомнился сегодняшний сон: «Господи! Как, однако, сочетаются события, словно отраже­ние в кривом зеркале. Слишком много совпадений. Ох, чует мое сердце: не к добру это!
Итак, что мы имеем? Первое: загадочный сон про Рыжика и кого-то еще, связанного с черной шляпой в одуванчиках. Бред? Бред!
Второе: неудачное открытие выставки. Интересно, насколько мои предчувствия относительно отзы­вов прессы оправдаются?
И третье: чего хочет этот Святогор Бытев?.. Какие, однако, нелепые - как в комиксе - имя и фамилия!.. Меня в качестве любовницы? Да ни за что на свете! Для своих тридцати трех я, конечно, неплохо сохранилась, но моя задница вряд ли является объектом его вожделения. Он предложил работу, больше по­хожую на игру. Но зачем? Никаких особенных способностей у меня нет: предметы не двигаю, левитировать не умею. Временами вижу ауру и как будто считываю мысли и состояние людей. Но только временами. Вот как сегодня. Каким образом и почему это возникает - не знаю. Специально настраиваться не умею. Таких, как я, недоделанных экстрасенсов хоть пруд пруди. Да и зачем ему моя акварель? Художник из меня такой же недоделанный, как экстрасенс. Никакой художественной ценности мои картинки не представляют…
Ничего не понимаю!
Стоп! Еще Андрей. Как же я могла забыть? Он-то что увидел в моих «одуванчиках»? Вот братану «эльфу» я, похоже, действительно приглянулась... Вот умора!.. Интересно на сколько же лет он млад­ше? Никак не соображу, что за деревянная побрякушка висела у него на шее! Не могу вспомнить: змея или дракон? Эх, будь я помоложе... Славный парень и, кажется, с прибабахом, почти как у меня.
М-да-а... Похоже, в ситуации мне самой не разобраться. А еще называюсь психологом. И поговорить не с кем, разве что с одним из бывших мужей. Со вторым? Да ни за что на свете! С первым? Далеко. В Москве. Можно разориться на переговорах. Хотя он бы подошел - поэт все ж таки. Позвонить третьему? Не годится. Мы только-только развелись. Еще решит, что я снова навожу мосты. Да и что он может посовето­вать? У него на уме только собственные спектакли!.. Вот так-то, дорогуша, докатилась: ни друзей, ни подруг. Замкнулась где-то в собственном мирке... С родителями посоветоваться? Нет! Не поймут.
Ну и влипла же я! Опять влипла! Ведь чувствовала, что не стоит соглашаться на эту чертову, прости Господи, выставку! Рисовала себе и рисовала втихую. Нет, надо было одну из картинок повесить в кабинете. С нее все и началось... Стоп! А что же это была за картинка?.. Ну, конечно: белая женщина среди одуванчи­ков, и двое мужчин, бредущих за нею. У одного перерезано горло, и он прибинтовал голову шарфом. Шелк моментально пропитался кровью. Но это я знаю, что шарф окровавленный, а зрители думают - он просто бело-красный. Мужчина с перерезанным горлом мертв. Мертв и другой. Но они оба разговаривают с белой женщиной где-то на небесах, в нереальном пространстве. Вряд ли зрители в состоянии разгадать этот под­текст - я слишком неумелый художник. Да и не вкладывала я какую-то особую символику в картинку. Про­сто попыталась изобразить свой самый страшный и все время повторяющийся сон. Он всегда связан с чув­ством вины за предательство. И в нем я почему-то мужчина - тот, первый, что виновен в казни второго.
Забавная деталь: в большинстве снов я вижу себя девочкой лет пятнадцати. Но временами почему-то оказываюсь мужчиной. Может, в одной из прошлых жизней у меня был другой пол? Интересно, что скажет на это профессор Бытев, если ему «покаяться»? Надо попробовать».
Дальше я не додумала, потому что снова стала засыпать в кресле.

***

 Проснулась от стука. Тяжело продирая глаза, дотащилась до двери. Открыла. И увидела Андрея.
- Ты что, обалдел? – сорвалось с языка вместо приветствия.
- Я, наверное, навязчивый дурак, - Андрей снова, как в музее, переминался с ноги на ногу, но одет, вопреки моим впечатлениям от прошлой встречи, был просто и обыденно, - только мне показалось: ты меня зовешь.
- Одинокая старушка поджидает жеребца? Так что ли? - фыркнула я.
- Не в этом смысле, - Андрей говорил виновато, но напористо. - Понимаешь, я спал и вдруг увидел твое лицо. Только не смейся, пожалуйста.
Я не смеялась.
- Ты была не совсем в себе и будто звала кого-то: «Миленький, помоги...» Да, именно так и сказала.
«Конечно, не очень-то оригинальный способ втирать очки, но…» – подумав немного, я все же решила его впустить:
- Проходи. Ты как меня нашел?
Спросила из вежливости. Прекрасно знала, как: по номеру телефона через справочное бюро.
- Позвонил в «справочное».
- Хорошо хоть не от Шурика!
- А почему ты зовешь его Шуриком? Он ведь тебя много старше, - наивно поинтересовался новоис­печенный друг, вполне по-хозяйски располагаясь в моем любимом кресле.
- «Много старше»? Шурик??? – я засмеялась.
«Комплимент, однако! Хотя и неуклюжий!»
- Ты сама от него ушла? - продолжал допытываться Андрей.
- А ты как думаешь? - его мальчишеский тон уже начал выводить меня из себя.
- Думаю, сама! – радостно выпалил Андрей.
- Слушай, деточка, - я взбесилась, - ты заявляешься рано утром в гости к тридцатитрехлетней тетке и разговариваешь с нею как сынок с непутевой мамашей! Тебе-то самому сколько?
- Двадцать восемь, - пролепетал «деточка».
- А не врешь? – я прыснула.
Андрей по-пацаньи мотнул головой, потом ответил:
- Понимаешь, там, на выставке, ты мне показалась совсем девчонкой. Беззащитной, как овечка среди волков. И я вдруг понял, что тоже не повзрослел...
- Ах, какое умиление! - вырвалось у меня. - Мальчик-переросток и девочка-старушка! Пожалуйста, не надо «лапши»! «Чё те надо-то» ?
В действительности я не сердилась.
Но самым худшим было то, что ненормальность ситуации и наш дебильный разговор почему-то каза­лись мне вполне естественными. Мое сознание будто раздвоилось: в одном углу стоят девочка и мальчик, а из другого за ними наблюдает дама за тридцать. «Мамочки мои! Я ничего не понимаю и хочу проснуться…»
- Слушай, Андрей, давай я сварю кофе. И поговорим как-то иначе. А то у меня, признаться, крыша едет. Я вижу тебя второй раз в жизни и, уж поверь, не испытываю к тебе никаких сексуальных чувств. И, честно говоря, не понимаю, что ты имеешь ко мне. С золотом и бриллиантами у меня – облом. Так что в спонсорши не гожусь…
 - Я и сам чувствую себя слегка сумасшедшим, - неожиданно просто признался Андрей. - Никак не пойму, в чем дело. Хотя... если говорить о желаниях...
Он выразительно окинул меня взглядом с ног до головы…
Мне тут же поплохело. Воздержание – не моя стихия. Пробрало. Да еще так, что… «Ну, нет!» - я скрипнула зубами и срочно отправилась на кухню варить кофе.
«Эльф», к счастью не сделал никакой попытки последовать за мною…
Выпив по чашечке, расстались. Мне нужно было бежать на работу, а ему ехать в аэропорт. Как объяс­нил Андрей, он написал музыку к спектаклю для какого-то иногороднего театра. И вот в связи с этим дол­жен был отчалить месяца на полтора.
Не могу сказать, что эта информация меня порадовала. Но и не огорчила: мне настоятельно требова­лось одиночество, чтобы прийти в себя от чересчур стремительного развития событий. Хотя, хотя... Чего уж там! Рыжий «эльф» затронул в моей душе какие-то давным-давно забытые струны.
Кстати, то, что он рыжий и сероглазый я заметила лишь в утреннем свете у себя дома.
Мне никогда в жизни не нравились рыжие веснушчатые мужчины. Тем более – с ангельскими, как у придворных пажей, чертами лица! А этот… Гм… Ну, в общем, не знаю…

***

Филиал Бытевского института располагался на третьем этаже здания некогда могущественного, но ныне разорившегося банка. У проходной меня задержал громила-охранник, но, увидев «визитку» Святогора Бытева, неожиданно рассыпался в любезностях и довольно толково объяснил, куда именно нужно пройти.
Сумрачность и безлюдность коридора производили не лучшее впечатление, но я честно дошагала до двери с нужной табличкой, и вошла, инстинктивно зажмурившись. Конечно, теоретически я знала, как за­щищаться от чужого психического воздействия. Но сейчас все навыки вдруг резко куда-то испарились. Я даже не смогла мысленно заключить себя в прозрачный непроницаемый цилиндр. Ладони вспотели от непо­нятного изматывающего волнения, нахлынувшего еще на подходе к монстру банковской архитектуры…
Я открыла глаза и огляделась: кабинет зиял обескураживающе светлой пустотой. Мне тотчас захоте­лось развернуться и уйти. Но я не тронулась с места.
Солнечные блики, заливающие мебель и стены, как-то сладко успокаивали, а тяжелый диван с кожаной обивкой, будто в противовес, навевал нехорошие мысли. Большой круглый аквариум в центре помещения радовал глаз изяществом линий, но вот букетик засушен­ных листьев папоротника почему-то тревожил и раздражал. Блестящий паркет и ковровые покрытия с аб­страктным рисунком, безусловно, удачно дополняли интерьер, только ступать по этому идеально вычи­щенному великолепию отчаянно не хотелось. К тому же сильно смущал запах, несомненно, приятный, но излишне душный.
Ага, вот и источник аромата - свечи с едва дымящимся эфирным маслом. Прямо альков какой-то или местечко для шаманских исцелений.
«Не-е-ет. Мне здесь делать нечего!» - я, наконец-то, приня­ла решение и уж, было, развернулась к двери, но выскользнувший откуда-то сбоку дядька Святогор ухватил за локоток.
- Ну, как обстановочка? - парапсихолог весело скалился, чуть ли не подмигивая.
- Напоминает театральную декорацию, - честно призналась я.
- Обижаете, - профессор тащил меня к дивану, - конечно, это декорация, но не для посвященных, вро­де вас, Ника.
Я поморщилась - терпеть не могу словоблудия в духе дешевых пособий по магии, но вслух заметила:
- Когда же меня произвели в посвященные?
- Да, наверное, с рождения, - серьезно ответил профессор.
Я скривилась, но не стала возражать, и все-таки уселась на противный, разогретый солнцем диван. Профессор Бытев кружил вокруг с довольным видом и при этом до отвращения напоминал кота, мечтающе­го стащить кусок рыбы со стола.
- Я, знаете ли, кот по гороскопу, - профессор неожиданно ответил на мои мысли.
Ну а я - из тех, кто лает и иногда кусается, - мне вовсе не хотелось поддерживать эту детскую игру в гороскопы, но строить беседу по своим правилам как-то не получалось. Что-то назойливо мешало сосредо­точиться - мысли разбредались как бараны без пастыря. И это «что-то» явно исходило от опереточного пара­психолога.
       Я довольно часто общалась со всякими дипломированными целителями (любопытство - моя ахиллесова пята), но никто из них так и не смог пробить мою защиту. Этот же, с дурацким именем – Свято­гор - похоже, действительно что-то умел. Но что? Мне явно не хватало способностей и опыта в таких делах.
- Скажите, пожалуйста, кто выбрал вам такое - гм - необычное имя? – я сделала попытку от защиты перейти к нападению.
- Да уж, конечно, не я сам, - грустно улыбнулся профессор. - Но и ваше имя, дорогая Ника - как, кстати, вас по отчеству? - тоже не подарок!
- Верно! - согласилась я, начиная привыкать к его мягкому, но упорному давлению. - Ника Станисла­вовна. А как насчет вашего отчества?
- Зачем оно вам? Вы не моя ученица, - неожиданно рассопротивлялся профессор.
- Баш на баш, - продолжала настаивать я.
- Святогор Геннадьевич.
- Звучит, - засмеялась я. - Если перевести на русский, получится: вы родственник Святогора из былин.
- Приступим к делу, - отмахнулся Святогор Геннадьевич. - Вот вам контракт. Прочтите. И подпиши­те, если согласны с предлагаемыми условиями.
Я «загрузилась».
- Светочка, - кликнул он кого-то, очевидно, секретаршу, - принесите нам кофейку, и покрепче! Да, кстати, Ника, чувствуйте себя как дома. Здесь вполне можно курить.
Курить не хотелось, но я достала сигареты и углубилась в контракт. Казенный стиль документа слег­ка, успокоил. Типичные формулировки, обычные условия с указанием суммы оклада плюс перечень обязан­ностей и льгот. Изумил только один пунктик всего этого словоблудия. Согласно ему, «продукция, произве­денная» мною «за время сотрудничества», автоматически считалась «собственностью института».
- Вы что, собираетесь усадить меня за конвейер?
Брови профессора поползли вверх.
- Какой конвейер? - он уткнулся в документы. - Ах, да! Под словом «продукция» подразумеваются ваши акварели.
- Я что же, буду рисовать в процессе опытов? - у меня отвисла челюсть.
- И не только рисовать, - профессор успокаивающе погладил меня по плечу. - Да, вы не бойтесь! Лич­но вам ничто не угрожает.
- Но кому-то угрожает? - я отчаянно зацепилась за фразу, почувствовав, что опять начинаю попадать под влияние бородача.
- Никому ничто не угрожает, - снова успокоил профессор, - в том числе и вам. Не забывайте, согласно контракту, вы можете уволиться в любой момент... Ника, да перестаньте, наконец, выпускать иголки. Вы, честное слово, в своих опасениях похожи на деревенщину, который боится, что городские умники его об­считают. Наши исследования открывают колоссальные возможности для самопознания. А это вам требует­ся, я вижу. Уж поверьте мне, я сам когда-то был, подобно вам, похож на инопланетянина и понятия не имел, на что способен.
- А теперь вы на коне? - пошутила я.
Святогор Геннадьевич всплеснул руками от возмущения.
- Вы красивая, талантливая женщина, но не уверены в себе как подросток. Вы всех видите насквозь, но боитесь этого.
- Насчет «насквозь» вы ошибаетесь, - у меня начала болеть голова, но страх отступил. Я вдруг почув­ствовала всю глубину одиночества этого лощеного дядьки и расслабилась.
- Я вовсе не крутой экстрасенс, Святогор Геннадьевич. Вижу ауру лишь временами и вряд ли пред­ставляю для вас интерес.
Профессор затряс головой от возмущения.
- Позвольте не согласиться. Уж поверьте, у меня побольше опыта, чем у вас, Ника. Вы слишком пло­хо себя знаете. Это непростительно. Доверьтесь мне, и все будет хорошо. Не хотите подписывать контракт - не надо. Давайте просто погуляем по парку или зайдем в кафе. Я многое знаю о вас. И обязательно расскажу все, что знаю. Быть может, тогда вы мне поверите. Согласны?
       - Давайте контракт, - я внезапно приняла решение и поставила подпись. - Теперь пойдемте отсюда, меня просто тошнит от этой обстановки!

       ***

 Профессор Бытев потащил меня в один из лучших баров нашего захолустья. Европейский стандарт и цены друг другу соответствовали. Здесь даже расплачивались баксами. Я вспомнила о своей тысяче, кото­рую так и не вытащила из сумочки, но профессор настоятельно велел мне забыть о деньгах, заявив, что оплатит все, что выберу.
Кутить не хотелось. Я ограничилась чашкою кофе и фирменным салатом. Но Святогор Геннадьевич явно настроился на банкет. Я же пила кофе и глазела по сторонам, пока он с увлечением насыщался.
- Не поймите превратно, - заявил он, наконец, отложив вилку, - но я так изрядно перенервничал, ожи­дая вас, Ника.
Мне стало скучно, я и так знала, что он скажет далее.
- Боялся, что вы не придете…
- Но я все-таки пришла. И теперь, истратив уйму энергии на ожидание, вы ее восполняете, так? - усмехнулась я.
- Так. От вас ничего не утаишь, милая Ника.
Я скривилась. Его навязчивые комплименты моим несуществующим способностям невыносимо раз­дражали. Вернулось ощущение грубо расставленной ловушки. И Святогор Геннадьевич это заметил.
- Не сердитесь, Ника, - рядом с такой красивой женщиной любой мужчина склонен болтать глупости.
Я снова поморщилась: ну до чего же заезженный прием! Тем более что в данный момент красавицей я себя вовсе не ощущала. Мой потрепанный брючный костюм вряд ли мог идти хоть в какое-то сравнение с нарядами дам из бара, а уж с элегантным костюмом профессора тем более не сочетался.
- Не забывайте, теперь я ваш сотрудник, - напомнила я, чтобы слегка осадить его пыл.
Дядька Святогор хмыкнул:
- Да вы себе цены не знаете!
- И знать не хочу! Мы не в борделе.
- Зачем же так грубо? - мой лощеный спутник, кажется, слегка растерялся. - Не стоит придираться к словам. Вы мне действительно очень нравитесь, Ника. Но если хотите, я больше не буду об этом говорить. Давайте просто потанцуем.
- Потанцуем? А давайте!
В меня будто бес вселился. Живо представилось, как забавно мы будем выглядеть в кривляющейся пьяной толпе. Напряжение прошлого дня, появление Андрея и его исчезновение, а также дурацкий контракт и нелепые ухаживания опереточного «мага и волшебника» - все это требовало разрядки. Посему, особо не раздумывая, я ухватила парапсихолога за руку. И разгулялась вовсю, слушая только музыку, пол­ностью подчинившись ей.
Надо заметить, профессор не отставал.
Не знаю, сколько времени мы так «буйствовали». Но, когда, наконец, присели отдышаться, Святогор Геннадьевич попытался подсунуть мне коктейль. Только - безуспешно. Тогда, махнув рукой, он ни с того, ни с сего подмигнул и брякнул по-мальчишески:
- А настоящее танго сбацать слабо?
- Вы что, умеете? - я изумилась и предложению, и «формулировочке».
- А вы проверьте, - серьезно шепнул профессор.
Что ж, похоже, в юности, дядька Святогор прошел школу бальных танцев, как впрочем, и я. Вел ма­стерски: в каждом движении сквозила настоящая страсть. «Однако! - подумалось мне. - Да неужто я всерьез зацепила этого столичного кота?! Похоже на то, хотя и странно». Пробрала забытая дрожь, почти как с Ан­дреем.
Прелюдию к откровенному разговору дядька Святогор выиграл: один - ноль в его пользу.
Надо заметить, я никогда, не меняла мужчин, как перчатки, и каждое мое увлечение всегда заканчива­лось законным браком, несколькими годами жизни и разводом в качестве финала. Невольно подумалось: «Чем же все увенчается на этот раз? Не дай, бог, как всегда! Ой-е-ей!»
С последним аккордом «Кумпарситы» мне расхотелось танцевать. Шепнула:
- Идемте на свежий воздух, профессор!

Когда добрели до скамейки у озера, уже совсем стемнело.
Профессор больше не делал попыток ухватить меня за талию. И это радовало.
Он что-то болтал о своей работе, о каком-то приборе, с помощью которого измеряется сила биополя человека и подтверждаются или опровергаются экстрасенсорные способности. Но я, честно говоря, почти не слушала. Меня это не трогало, поскольку смахивало на сериал типа «Пси-фактор». Занимало другое: почему профессор, человек, явно неординарный, соткан из сплошных штампов, словно какая-нибудь карикатура. Будто кто-то шаловливой рукой создателя комиксов прописал каждый его шаг поэтапно.
«Надуманность, доведенная до абсурда, та же оригинальность, - мысленно утешилась я, - возможно, это и является его сутью».
Весенние комарики жалились нещадно. Обещанный разговор никак не начинался. Я вытащила из сумочки пачку «мореток», прикупленную в баре, и щелкнула зажигалкой.
Профессор поморщился:
- Эх, Ника, вам что же, не хватило фантазии на что-то более приличное, на какие-нибудь французские сигареты, что ли?
- Денег мало, - честно призналась я, - эти и так дорогие, но благодаря вам я немного разбогатела, вот и отважилась.
- Синдром бедности, - засмеялся профессор и стал раскуривать трубку.
- Вот уж, не думала!.. – я изумилась.
- Курю иногда, - смущенно признался профессор, - хотя и не желательно. Губительно действует на энергетику.
«Ну, началось, - мысленно выругалась я, - опять пошли фразочки из дешевых пособий по магии».
- Другие термины слишком длинны.
Второй раз за день профессор ненавязчиво демонстрировал, что читает мои мысли, правда, на этот раз защищаться от него не хотелось: «Раз ему так нравится, пусть читает, «делов»-то!».
Святогор Геннадье­вич понимающе ухмыльнулся.
Я пожала плечами: «Что ж, можно и без слов, лишь бы по делу». Но он заго­ворил:
- Я понимаю, Ника, что вы ждете от меня выполнения обещаний. Но я просто не знаю, с чего начать.
- С начала, - ответила я штампом на штамп.
Он снисходительно кивнул:
- Можете сколько угодно иронизировать над моими словами, но повторюсь: женщина вы действи­тельно необычная. Не пойму, как вам удается без подобающих знаний, но вы управляете своей энергетикой виртуозно. Правда, почему-то во вред себе. Будто всяческие неприятности доставляют вам удовольствие. Уверен, на экзаменах вы всегда выбирали тот единственный не выученный билет, точно зная, где он нахо­дится.
- Похоже, - я засмеялась, - а дальше?
- Дальше?.. Вы всегда выходили замуж за тех, с кем разведетесь. Причем пытались убедить мужей и себя в обратном.
Мне оставалось только покаянно вздохнуть. А профессор продолжил:
- В ситуации подчиненный-начальник ваш единственный принцип - вызывать огонь на себя. Кстати, из всех начинаний вы маниакально выбираете самое провальное и опасное, точно зная, что в итоге вся грязь выльется именно на вас. Вы добры и застенчивы по сути своей, но старательно производите впечатление «плохой девчонки». Будучи человеком, созданным для семьи, мазохистски выбираете богему. И делаете все возможное, чтобы выглядеть женщиной пустой и никчемном, хотя ваш жизненный идеал прямо противопо­ложен. Вы можете подчинить себе любого, но предпочитаете унижаться. Способны выглядеть как богиня, но корчите из себя золушку. И, наконец, я вам хронически не нравлюсь, но вы соглашаетесь на все.
- Не на все, - хмыкнула я.
- Почти на все, - уточнил профессор. - Достаточно?
- Нет, - я мотнула головой. - Все, что вы тут наговорили - правда! Но это ерунда. Это увидит любой мало-мальски мыслящий человек. Так что ничегошеньки вы обо мне не знаете.
Профессор аккуратно разжал мои пальцы и, усмехнувшись, выкинул истлевшую сигарету.
- Вы часто говорите о себе в мужском роде и никогда не носите платьев. В одной из прошлых жизней вы были мужчиной. С той жизнью связано чувство вины, которое до сих пор вас гнетет. Я понял это, глядя на акварель, ту, где - белая женщина и двое мужчин.
- А вы что-то можете, профессор…
Он никак не отреагировал на мои слова, продолжая добивать каждой следующей фразой:
- Именно поэтому вы из всех многочисленных профессий выбрали психологию. Возможно, стремясь предостеречь других от собственных ошибок. Я наводил справки: психолог вы классный, хоть и не осознае­те этого. Каждая из ваших картин это крик о помощи, такое заметно даже слепому. И, тем не менее, все акварели выплескивают на зрителей бешеную энергию жизни. В выставочном зале мне лично хотелось встать на го­лову или полетать на метле. Никогда не встречал подобной силы воздействия. Какие, к черту, Леонардо или Пикассо! От вашей энергетики голова идет кругом! Это как водопад. Хочется пить, пить и пить эту силищу, а поток бесконечен, осушить невозможно. Только не пойму, зачем вы растрачиваете мощь понапрасну. Пря­мо-таки ужасающая бесхозяйственность!..
Профессор говорил, говорил, говорил... А я судорожно щелкала зажигалкой. Руки не слушались, губы дрожали. Что-то темное и страшное заполнило грудную клетку, пытаясь вырваться на волю. Я сопротивля­лась, как могла.
Но безуспешно...

Черная жуть озера. Мертвый чертополох... Прыг-скок, прыг-скок... Это не колобок. Это моя голова. Катится... Катится по кочкам. По кочкам…
Господи! Я не боюсь смерти. Боли…боюсь. И не хочу вопить от страха под улюлюканье толпы. Но… буду…
Господи, помоги! Пусть лучше я потеряю сознание! Или ослепну…
Доски станут липкими от крови, а мне придется в ЭТО лечь... Господи, дай мне силы не сопротив­ляться! Я сам лягу. Сам позволю себя привязать... Только пошли мне забвенье, Господи! Как ДРУГОМУ. Он давно в забытьи от потери крови. Он и сам скоро сдохнет. Даже «помогать» не нужно! Но лучше б мне ока­заться сейчас на его месте… Или пусть казнят только его. Он ведь не заметит. Не почувствует. Раз - и все!
Ненавижу его. Не-на-ви-жу. Он счастливчик. Он предвидел. Почти не защищался. Да и жандармы по­старались. Сделали из него решето. Везет же! Со дня ареста так и не приходил в сознание! А я вот буду чув­ствовать все… Поэтапно… Это меня поволокут к помосту. Это меня будут обжигать ненавидящие взгляды из толпы. Это на мне станут оттачивать свое остроумие площадные шутники. Это мне придется лечь в ЕГО кровь. Это мои руки и ноги привяжут. Это по моему перерезанному горлу будут долго-долго ползать мухи, и я не смогу их согнать…
Господи, не хочу ТАК мучиться. Пусть ДРУГОГО казнят, а меня просто убьют ударом в спину. Неза­метно… Быстро. Господи, сделай так... Прошу… Ну что тебе стоит, Господи?!! Чем ДРУГОЙ лучше ме...
Прости меня, Господи. И дай силы умереть достойно.
Умереть достойно…
Достойно…
Все. Его унесли… Тишина… Какой мерзкий, хлюпающий звук! Это хлещет кровь... Фонтаном…
Не смотреть, не смотреть...
Теперь моя очередь...
Не смотре…
Боже правый! Он еще жив, только весь в красном...
Я не хочу видеть его горло, но вглядываюсь, потому что должен...
Достойно...
И слышу где-то внутри себя гаснущие слова: "Не бойся. Я возьму твою боль, даже если…».
Губы ДРУГОГО не шевелятся. Взгляд давно остекленел... Но я почему-то уверен: он выполнит обе­щание. И смерть не помешает. Он всегда делает то, что говорит…
…Запаха крови больше нет.
Яркое солнце. Я бреду среди одуванчиков вслед за белой женщиной в кружевах. Светлая шляпа, как лепестки яблони, затеняет ее лицо. Глаз не видно. Фарфорово мерцающая кожа. Яркий маленький рот.
Желтая пыльца испачкала поля черной широкополой шляпы. Я держу в руке шляпу, она волочится по макушкам одуванчиков, сбивая пыльцу.
Я прошу за друга. Но женщина лишь качает головой. Ее улыбка как шерсть. Я и сам знаю - поздно. Но счастье жизни и одновременно ужас вины переполняют меня.
Мы бредем среди хрустких цветов. Полю с одуванчиками нет ни конца, ни края…
Порыв горячего ветра вдруг заворачивает край шляпы, приоткрывая лицо женщины. И я вижу глаза - прозрачные и белые, как весь ее наряд. Она странно улыбается, глядя куда-то поверх моей головы. Я обора­чиваюсь и вижу ДРУГОГО… Жив... Белый шарф насквозь пропитался кровью, но… Слава Богу!..

Меня бьют по щекам и трясут за плечи. Что-то говорят. Зубы стучат о бутыль.
Меня хлопают по спине и оглушительно кричат в уши. Не понимаю ни слова. С трудом прихожу в себя, ощутив вкус спирта на языке... Медленно-медленно, бог знает, из каких далей сна, до меня, наконец, доходит: все кончилось, казни не будет. Но тот ДРУГОЙ, действительно мертв… Тело приподнимают. Во­локут. Голова запрокидывается, почти отделяясь от шеи...
Я не хочу жить, Господи! Я не могу дышать. Задыхаюсь, хватаясь за горло. В бессмысленном усилии раздираю кожу...

Незажженная сигарета свалилась в воду вслед за зажигалкой. Я отчаянно вцепилась в скамейку рука­ми: показалось, еще немного, и ее выворотит из земли….
Профессор стоял в стороне и молчал. Его лицо прямо-таки светилось от восторга и жгучего любопыт­ства. Я с трудом оторвала руки от скамьи и разревелась.
Профессор сник:
- У вас не получилось. Жаль... А ведь могло получиться.
Он снова закурил трубку и сел рядом:
- Похоже, Ника, ваше поле неполноценно. Это всего лишь половинка силы. У вас наверняка была се­стра-близнец, но умерла при рождении.
- Н-н-нет, - я, наконец, смогла дышать, - у меня никогда не было сестры-близнеца.
- Тогда это брат, - настаивал профессор.
- И брата не было. Я спрашивала у мамы…
- Тогда вы просто одержимы! - профессор протянул мне свою трубку. - Попробуйте, должно помочь.
Я вдохнула дым, ощущая блаженство и расслабленность. Все поплыло перед глазами.
- Марихуана? - собственный голос зазвучал как-то издалека.
- Нет, - ласково засмеялся профессор, - просто хороший голландский табак. У меня нет синдрома бед­ности.
«Однако, приятное зелье, - мелькнуло где-то во тьме подсознания, - это прелюдия сна-а-а-а-а…»
Призрачный свет фонаря мягко соединился с белым песком у ног. Чья-то прохладная рука скользнула по спине. Зашуршав, поднялись с земли хвоинки вперемешку с пожухлой листвой. Я задохнулась от порыва ветра и вдруг увидела парк с высоты... Меня прошибла дрожь, но через мгновение все прошло. Холод обнял тело, и чей-то шепот зазвучал в ушах. Одна или с кем-то я парила высоко над деревьями и озером. Где-то внизу на скамейке курил профессор. Я видела стальной столб его биополя и красный глазок трубки, кото­рую он держал в руке.
…Забываться, забываться. В парке сумрачном у моря гиацинт расцвел лиловый… Прохладные, лас­ковые губы, нашептывая непонятное, коснулись шеи. Я поймала чью-то жесткую ладонь. Раздался треск, как от короткого замыкания. Искры вспыхнули и погасли словно фейерверк. Запах озона разлился вокруг. И я рухнула вниз, корчась от счастья и боли... Но паденья не случилось. Невидимые руки мягко подхватили и поставили меня на землю…
- Получилось! Получилось! - оглушительно вопил профессор, приплясывая и хлопая ладонями по бедрам. - Вы это умеете, и всегда умели! Одного не пойму: кто это был с вами? Некий мыслеобраз? А ведь красиво, черт возьми! Раз - и сложился из ничего! Вырвал даму у меня из из рук. Поднял, а потом рассыпал­ся блестками в высоте. Вы сотворили чудо, Ника. Вам бы перед толпой выступать. Глаза отводить, как в сказках. Я знал, знал. Не ошибся!
Профессор Бытев прыгал вокруг. Казалось, его руки-ноги дергаются как-то независимо от туловища. «Марионетка!» - решила я в полубреду. Потом передумала: «Уж скорее - хлопотливая курица! Есть что-то в его движениях неуловимо бабское. Как у евнуха… Стоп… Разве мне случалось видеть евнухов?.. Вот транс­веститов наблюдать приходилось…»
Внезапно нахлынувшая пустота придавила меня к скамейке. В ушах зазвенело.
Я вытирала слезы и сопли руками, забыв о платке. Разом сбросив лет тридцать. Как беспомощная маленькая девочка, заплутавшая в лесу.
Я не могла говорить, не могла дышать, не могла... жить.

Профессор Бытев буквально дотащил меня до квартиры. Я уставилась на свою дверь, как баран на но­вые ворота, но, откуда профессор знает мой адрес, так и не спросила.
Меня мутило от тоски и невыразимой боли в горле. Только тоска, пожалуй, была сильней. Я долго ко­палась в сумочке, не в состоянии найти ключи. И не заметила, как ушел Святогор Геннадьевич. Его уход я осознала лишь по хлопку входной двери и мысленно поблагодарила профессора за тактичность.

***

Весь следующий день я бродила как потерянная, осознавая свои действия, лишь когда разражалась слезами. Диагноз напросился сам собою: маниакально-депрессивный синдром, стадия депрессии, но без суи­цида.
Помню эпизод первый. Я вошла в свой кабинет и споткнулась о пустоту на стене: до выставки там ви­села акварель, та, что с белой женщиной среди одуванчиков.
Эпизод второй. Директор не подписал заявление об уходе, просто отправив меня в запланированный отпуск.
Эпизод третий: я получаю отпускные и расписываюсь против чужой фамилии. Мне указывают на ошибку. Я снова расписываюсь, и опять против чужой фамилии. Меня выталкивают из очереди, что-то твердя о телерепортаже, который я не удосужилась посмотреть вчера. Ничего не помню, кроме трех фраз, почему-то засевших в мозгу. Их смысл примерно таков: «душелюб» и «душевед» обвиняет художницу от слова «худо» в сексуальной невоздержанности и бесовской одержимости. Кроме того, мне приписывалась склонность к извращенным садистским фантазиям то ли на почве пьянства, то ли из-за пристрастия к нарко­тикам и рекомендовалось явиться в церковь с покаянием. Еще помню: кто-то из сослуживцев доброжела­тельно посоветовал обратиться в суд. Но я предпочла церковь.
Как доковыляла - неизвестно. Участливые старушки нещадно корили меня за брюки и отсутствие платка на голове. Что отвечала - не знаю. Запах ладана на несколько минут привел в чувство. Но все осталь­ное - как в тумане. Смысл слов, произнесенных нараспев хорошо поставленным голосом, просто не достиг моего сознания. Помню лишь сердитый окрик и удар по руке: «Вы что, католичка? Или просто креститься не умеете?» Кажется, со второго раза у меня получилось, как нужно. Еще помню цвет и запах святой воды...
Из церкви вышла почти счастливой. Но дальше - снова провал в памяти.
И, наконец, эпизод четвертый. Профессор Бытев суетится, словно крыса в лабиринте, цепляя на меня какие-то датчики. Но стрелки приборов оглушительно молчат. Надо бы сказать: «не движутся, даже не дро­жат». Но в тот момент я ничего не видела, лишь вслушивалась и вслушивалась в это оглушительное молча­ние.
- Бесполезно! - профессор раздраженно махнул рукой. - Приходите дня через три.
Я покорно выползла на свет и вдруг уплыла в синеву неба. Верх и низ поменялись местами. «Плыву и плыву… как дерьмо в канаве. Хор-р-рош-ш-шо…» – подумалось с наслаждением.
- Девушка, у вас сумочка открыта, - какая-то дама отчаянно трясла меня за плечо.
Я автоматически поблагодарила и щелкнула замком. В следующий момент мне почти насильно втолкнули в руки пачку буклетов. «Свидетели Иеговы», - мысленно поморщилась я и улетучилась в туман.
Очнулась уже дома. Сидела на полу и тупо созерцала вываленное содержимое сумочки: буклеты иеговистов, две смятые газеты и свой отломанный каблук...
Удивительно, но на пачку «зелененьких» никто не позарился – ядовитые они, что ли? Зато отпуск­ные я, похоже, так и не получила.
Попробовала читать статьи о себе, но быстро отказалась от бесполезного занятия: строчки кривлялись и с визгом подпрыгивали, цветные круги плыли перед глазами. «Красиво! – порадовалась я. - Но мыльные пузыри лучше». И еще подумала: «Что ж, отложим разгром на потом». И, уже буквально засыпая на ходу, мысленно сменила себе диагноз: «Какой уж тут маниакально-депрессивный синдром! Привет тебе, ши­зофрения!»

***

Прошло не три дня, неделя пролетела, как ночь без снов. Я не выходила на улицу, ничего не ела и ни­чего не делала, отзываясь лишь на естественные нужды организма. Но в одно почти прекрасное утро про­снулась с желанием рисовать.
Я долго мылась под душем, в мыслях вожделенно подбирая краски для будущей акварельки: радост­но-лимонный, блаженно-лазурный, отчаянно и трепетно оранжевый, - да! - и немного горько-лазоревого, как на иконах. Но только совсем чуть-чуть. Сюжет не виделся, но это не имело значение. Главное краски, а все остальное проявится само. Потом. В процессе работы.
Додумать не успела: в дверь давно и настойчиво тарабанили. Я неохотно влезла в халат и пошлепала встречать незваного гостя.
У порога торчал Андрей с чемоданом.
- Картина Репина «Приплыли!» - вырвалось у меня вместо приветствия.
- Нет у него такой картины, - буркнул Андрей, также не здороваясь.
- Конечно, нет, - рассмеялась я, - как и у тебя чувства юмора. Все ли ладно у начинающего композито­ра?
- Все, - заулыбался Андрей, - сварганили фонограмму за неделю. А до худсовета еще два месяца. Так что я вернулся.
- С чемоданом, - мрачно проворковала я, не пуская его за порог.
- Да не собираюсь я у тебя осесть, - обиделся Андрей, - просто очень торопился. Вот прямо с вокзала и... Мне казалось, что-то стряслось, вроде болезни. Но, видимо, как всегда ошибся.
Он дернулся, чтобы уйти, но я остановила:
- Ладно, входи.
Но он помотал головой:
- Я приду вечером, если ты не против. А сейчас не могу. Не хочу, чтобы думала всякое.
- Ничего я не думаю, просто...
Не дослушав, он сбежал по лестнице, как мальчишка - перепрыгивая ступеньки. От прерывистого зву­ка его шагов у меня сжалось сердце. Прикасаться к краскам больше не хотелось: нахлынули дурные пред­чувствия. Но солнечный свет плясал на стенах соцветиями сирени, а детские голоса за окном сладостно благоухали шоколадом. Я блаженно зажмурилась и вдохнула аромат свежесваренного кофе. Лето свалилось на голову, как кирпич.
Краски сами собой ложились на туго натянутый ватман, будто детские пальчики гулко стучали в бу­бен. Гавань, кипарисы, трава, пробивающаяся между чешуйками черепицы, до боли знакомый приморский город, возникающий, подобно миражу, из пения цикад.
Я с интересом вслушивалась в пейзаж, отпуская крас­ки на волю, будто это не мои руки водили кистью. «Место силы, - усмехнулась я, вспомнив терминологию Кастанеды, и тут же насторожилась своим мыслям. - Это не я говорю. Это профессор Бытев. Терпеть не могу джентльменский набор для начинающих магов! Ненавижу Кастанеду. Он трепач. Его книги - зелье для молоденьких девочек, наркоманов и перезрелых эстетов… Стоп-стоп-стоп! Чего это я? Называется: «Фанто­мас разбушевался»!.. Однако профессор грядет», - вдруг ужаснула гаденькая мысль.
«Мысль» не ошиблась. Дядька Святогор уже стоял за спиной и радостно улыбался, вглядываясь в мою акварель.
- Место силы. Рад, что вы поправились, Ника, - он поймал мой ощетинившийся взгляд, и добавил из­виняющимся тоном:
- Вы дверь не закрыли.
Алые тюльпаны в его руках, виновато зашуршали. «Почему не желтые, как в пошлой песенке?» - тупо удивилась я.
Профессор мысленно гладил мои растрепанные и все еще мокрые волосы. Меня передернуло от сме­си раздражения и удовольствия. Нежданный гость усмехнулся. Он, как всегда, читал мои мысли.
- Не люблю срезанные цветы, - с моей стороны жалкая попытка защититься.
Он никак не отреагировал, молча поставил цветы в вазу и по-хозяйски отправился на кухню. Я броси­ла кисть и жестко захлопнула коробку с красками.
Профессор вернулся и разместил вазу, уже с водой, на столике.
- Не кипятитесь, Ника. Ничего такого. Я просто беспокоился, а прийти без подарка было неудобно.
Я обреченно отмахнулась: «Еще один беспокойный на мою голову! Лучше б тогда мороженое принес, если и, вправду, о здоровье беспокоился! Ей богу, было б уместней!»
- Вы кого-то ждете? - профессор оглянулся.
- Он уже ушел, - успокоила я.
- Так-так, - проворковал парапсихолог, - однако, вы поссорились.
Мне тут же захотелось его придушить: уж слишком много знал! Хитрюга немедленно сменил тему разговора:
- Предлагаю прогулку по лесу.
- А клещи?
- Бяки нас не тронут, - он сюсюкал со мной, как с ребенком, - мы умеем защищаться.
Я смирилась и пошла переодеваться…

Мы брели по одуванчиковому полю и молчали. Профессор мерно срывал цветок за цветком, и я физи­чески чувствовала их тягучую боль. Потому и «брякнула», не выдержав:
- Перестаньте! Зачем вы их убиваете?
- Кого их? - изумился бородач. - Ах, это! Цветы все равно оборвут дети. Мне просто захотелось уви­деть желтый венок на ваших черных волосах. По-моему, красиво.
- И кто же сплетет... это?
Я не смогла подобрать нужное слово, в мозгу вертелось нечто вроде - «каннибальское безобразие». Но профессор и так понял недосказанность. Выронил цветы и показал мне руки:
- Это не кровь, смотрите. Просто молочко. А нервишки-то надо лечить.
«Надо! –мысленно согласилась я. – Какого, спрашивается, черта мне страдается за цветочки?!! А ведь, и правда, больно… Будто это мне выкручивают кисти… Голубушка, ты совсем сбрендила!»
Ругая себя последней идиоткой, я старательно подобрала каждый сорванный одуванчик. Сплела ве­нок и надела на голову.
Профессор демонстративно «возлюбовался» мною будто картиной. Даже захотелось брезгливо сплю­нуть: «Вот ведь козел! Ну, какого дья…» Я вдруг повнимательней вгляделась в его лицо: «Темные волосы с проседью, зеленовато-чайные глаза, аккуратненькая бородка... Еще бы очки... Ба!.. Ну, конечно, похож! Хотя тот и был старше лет на двенадцать».

…Великий Инквизитор смотрел внимательно и настойчиво, с нескрываемым интересом. Разглядывал, как, несомненно, опасную, но ценную вещь…
Золотой крест с изумрудами на груди, тонкие красивые пальцы в золотых перстнях. Блеск, блеск, блеск...
Я чувствую себя завороженной и подавленной: «Пока со мной обходительны и вежливы. Пока это разговор тет-а-тет, если не считать палача. Великий Инквизитор внимателен, даже галантен, никакого явно­го давления с его стороны, просто настойчивый интерес… Какая, однако, честь: принимает сам лично, что невероятно, беседует, будто с инфантой. Вот только золотые браслеты болезненно вонзаются в запястья, вдавливая в красивое, но весьма функциональное кресло...»
- Надеюсь, вы не против подобных мер, - он ласково кивает на золотые орудия пыток, - после того, что вы натворили, трудно не опасаться...
- Но почему золото? - панический ужас мешает думать, я в состоянии задавать лишь нелепые вопро­сы.
- Священный металл. Прежде, чем мне выдалась честь принимать вас здесь, я хорошо подготовился.
- А как же серебро? Святая вода? - я пытаюсь защититься иронией, но проклятое золото будит во мне нечто большее, чем страх.
«Возьми себя в руки… Возьми себя в ру… - лихорадочно твержу вместо молитвы. –Не хочу боли! Боюсь боли! И золота... Куда больше, чем костра. Лет двадцать назад могли сжечь. Но сейчас 1798-ой год! А вот пытать, наверняка, будут… Или все-таки нет? Может, мне это снится?.. Пусть лучше – смерть! Только - не пытки! Господи, сжалься, прошу те…»
«Не бойся, - тихий знакомый голос в ушах, - ему не нужна твоя публичная смерть, ему нужна твоя сила. Он не варвар. Просто соглашайся на все».
Я вздрагиваю от испуга, но прикусываю губы, чтобы не ответить вслух. «Ты дьявол?» - красным по черному вспыхивают в мозгу готические буквы. «Нет, не дьявол, - насмешливый шепот в ушах. - Но и ты не ведьма».
В боковую дверь проскальзывает высокий худощавый сеньор в черном. Вместо лица – капюшон с прорезями для глаз.
- Это вы… граф? - Великий Инквизитор опешил, то ли не узнавая, то ли забыв, как по этикету приня­то обращаться к данной персоне.

Незнакомец картинно поклонился. Меня пробрал ужас, а Великий Инквизитор просиял:
- Рад вашему приходу. Случай необычный и должен вас заинтересовать.
Граф снова поклонился.
- Вот, взгляните, - Великий Инквизитор подавал меня как салат, - любопытная… - (он хотел сказать «тварь», но сдержался), - любопытное создание. Весьма ученая дама, знающая не меньше шести языков, не считая древних. Дочь художника, и при этом - ведьма.
- С чего вы взяли?
«Разговор двух соратников без положенных по этикету обращений. Они давно вместе и действуют со­обща! - закрытое лицо графа пугает меня гораздо больше, чем ученый тон и непонятный интерес Инквизи­тора. - Еще этот шепот в ушах! Господи, помоги!»
Я никому не желала зла. Все вышло само собою. Когда гроб с телом брата, отказались внести в церковь, я почти потеряла сознание от ярости. Свечи погасли, и статуи святых рассыпались песком, рухнув на пол. Лик пресвятой девы исказился от гнева. Прихожан выплеснуло из храма, как помои. Но я ничего этого не видела – лишь, впоследствии, рассказали. Помню другое: горячий песок захлестнул горло, смерч бушует внутри. Очнулась уже в цепях. Дико визжали старухи и дети. Меня волокли по мостовой то ли за во­лосы, то ли за ноги. Потом раздался чей-то хриплый вопль или вой. Поняла: «Это я кричу…» И провали­лась во тьму.
Капюшон графа приблизился к моему лицу - поневоле пришлось уставиться в жесткие серые глаза, жутковато-яркие, как расплавленное серебро. «Матерь Божья! – захотелось перекреститься, но мешали на­ручники, - какой пронзительно-суровый взгляд!» Я отпрянула, вцепившись в кресло ногтями. Великий Ин­квизитор аж засмеялся, приметив мою реакцию.
- Трудно поверить, граф, но именно эта крошка разнесла по камешкам церковь и, чуть было, не при­била люстрой отца Лоренсио только за то, что тот отказался отпеть ее брата-самоубийцу.
Граф не ответил, продолжая молча разглядывать меня. Мысли окончательно спутались, захотелось разодрать в клочья его проклятый балахон, но я лишь заплакала от обиды.
- Мой брат не самоубийца. Его подло убили, потому что... потому что...
Договорить не получилось. Губы тряслись.
Граф отвернулся:
- Никакого колдовства. Просто землетрясение. Разве вы не видите? Девушка не в себе!
Великий Инквизитор хмыкнул:
- Зачем же так откровенно выгораживать? Ваша слабость к женскому полу, граф, вполне извинитель­на - вы светский человек. Но она-то не женщина! Это ведьма! Мои люди даже вдесятером не могли спра­виться с нею. Она подбрасывала и кидала их об землю как мешки с навозом, не шевельнув при этом даже пальцем. Да еще и дико вопила, раздирая на себе одежду
- Но ведь все живы? - почему-то возразил граф.
- Да, если не считать отдельных увечий! - Великого Инквизитора просто трясло от возмущения. - Не знаю никого, кто способен на такое! Думаю, и в вашей практике, граф, ничего подобного не встречалось! Слава Господу, после светопреставления эта чертова кукла, прости Господи, грохнулась без сил. Лишь то­гда и смогли заковать!
- В золото? - в голосе графа просквозила явная насмешка.
- Зря смеетесь, - обиделся Великий Инквизитор. - Только золото поглощает ее силу.
- Да ну? - продолжал ерничать граф. - Никогда о таком не слышал.
Инквизитор досадливо помотал головой.
- Перестаньте, граф. Вы прекрасно знаете, что у каждого колдуна - свои слабости. Кого-то парализует огонь, кого-то - соль или серебро.
- Сказки! - хохотнул граф. - Вы рассуждаете, как язычник.
Великий Инквизитор задохнулся от ярости, но сдержался:
- Даже вам не позволено так шутить!
Граф молча поклонился. А Инквизитор продолжил:
- Среди ее украшений нет золота. Хотя их семейство достаточно богато.
- Так вы за нею давно присматриваете? - в голосе графа прозвучал непередаваемый упрек.
- Да - согласился Инквизитор, - некоторые из ее теософских сочинений насторожили меня. Вам не по­падались ее... гм… труды?
- В отличии от вас, я не читаю подобный бред, - отмахнулся граф, - особенно, вымечтанный женщинами!
- Не забывайтесь, - одернул Великий Инквизитор.
Я вслушивалась в разговор с нарастающим изумлением. Диалог все больше и больше напоминал скрытое соперничество. Похоже, моя персона была лишь предлогом для выяснения каких-то давних отно­шений. Поэтому страх вскоре уступил интересу: я даже забыла, где нахожусь…
- Для обычной женщины она слишком учена. К тому же, последовательно отказывала всем, желаю­щим вступить с нею в брак. Но монашества не приняла.
Граф всхлипнул от едва сдерживаемого смеха.
- Просто девушка «с выбором». И еще достаточно молода, чтобы позволить себе не торопиться с за­мужеством. Ваши аргументы нелепы. А что касается нелюбви к золоту, то это астрологическая придурь. На­деюсь, вы знаете об интересе дамы к составлению гороскопов?
Великий Инквизитор остолбенел:
- Оказывается, вы тоже интересовались ею, граф?
Я похолодела, перебирая в памяти всех своих знакомых. Никто из них даже отдаленно не напоминал обладателя этих неприятно-серых глаз... Хотя... Хотя голос сеньора в капюшоне и золотистое свечение во­круг его головы почему-то казались до боли знакомыми.
- Да, - признался граф, - я тоже наблюдал за нею. Но в отличие от вас, не вижу в ее пристрастиях кол­довства. Лишь научный интерес. Она обычная женщина.
- Обычная? - вскипел Инквизитор и сделал знак палачу. - А мы это сейчас подтвердим или опроверг­нем.
Граф вздрогнул, а я сжалась от ужаса, разом вспомнив, что это не просто «ученый разговор».
Палач с готовностью заключил мой мизинец в тиски, предусмотрительно подставив под мою ладонь медный поднос. «Чтобы не испачкать кресло кровью!!!» - я в панике зажмурилась.
«Я возьму твою боль», - неожиданно чиркнуло в мозгу.
 Кость противно хрустнула. Щипцы разжа­лись. Кусок кожи и еще чего-то розового вместе с ногтем упал на поднос.
Я не почувствовала ничего. Абсолютно ничего. Даже крови не было.
- Извольте, видеть, граф! - Великий Инквизитор довольно потер ладонью о ладонь. - Какие еще дока­зательства нужны?
Граф помолчал, прижимая руку в перчатке к своему черному балахону.
- Достаточно… Вы меня убедили. Но я по-прежнему не нахожу тут ничего сатанинского. Поскольку видел такое у факиров в Индии.
- Рад, что перестали упорствовать в заблуждениях, граф, - кивнул Великий Инквизитор. - Вы, в свою очередь, также убедили меня. Возможно, сила этой женщины – не от лукавого. Просто – некий феномен, об­ретенный путем упражнений, хотя и похожий на одержимость. Но, в таком случае мне, тем более, нужен ваш совет, - (граф поклонился). - Иначе даже не знаю, что с ЭТИМ делать.
Сеньор в капюшоне долго молчал, очевидно, подбирая слова, потом осторожно заметил:
- Эта женщина, несмотря на все содеянное, смертельно напугана. А значит, слаба, и ею можно управ­лять. Попробуйте стать ей другом. Сделайте девушку достойным инструментом веры на службе Господа на­шего. А я помогу в этом, если пожелаете.
- Нисколько не сомневаюсь в вашем религиозном рвении, - усмехнулся Великий Инквизитор и сделал знак палачу уйти, но, когда посторонних не осталось, добавил:
- Вы странный и опасный человек, граф. Возможно, мне следовало разобраться с вами здесь же, в присутствии палача, но к вашему свободомыслию пока благосклонны. И надеюсь, оно окажется небеспо­лезным. Вы никогда не подводили... и меня в том числе. Я вам почти доверяю. Посему действуйте, как счи­таете нужным.
- Попросите забинтовать ей руку, - не выдержал граф.
Великий Инквизитор засмеялся:
- Думаете, в этом есть резон?
Граф кивнул.
- Тогда, я позову лекаря. А пока пообщайтесь с нею, как ВЫ умеете. Но ради собственного блага не вздумайте снимать оковы...
Оставшись со мною наедине, граф молча пододвинул стул к пыточному креслу и сел, оказавшись как раз напротив меня. Но я боялась смотреть странному аристократу в глаза - на белой атласной обивке стула, которого он коснулся рукой, расплывалось кровавое пятно.
Граф отследил мой взгляд и, мгновенно стиснув пальцы в кулак, прижал руку в черной перчатке к своему балахону. «Не бойся, я вытащу тебя отсюда», - снова шаркнул в мозгу знакомый голос.
Я по-прежнему видела перед собой черный капюшон с прорезями для глаз - граф так и не открыл лица - но это уже не имело значения. Я ему поверила.
Пальцы в перчатке нежно тронули мою изуродованную руку: ни боли, ни крови. Блаженство разли­лось по телу как сон или жажда любви.
- Соглашайся на все, - настойчиво повторил граф уже вслух.
Потом встал, отодвинул ногою стул и быстро вышел.

Я лежала в одуванчиках и, блаженно щурясь, наблюдала за облаками: «Привидится же такой садома­зохистский бред! Прям клинический случай… Любовь жертвы к палачу! Тьфу, пошлость!»
Профессор задумчиво вертел в руках мой венок.
- А вы впадали в транс, Ника. Сначала припомнили Великого Инквизитора, а после болтали исключи­тельно по-испански - я не понял ни слова. А жаль. Нужно было захватить магнитофон. Ваша сила и слабость как-то связаны с прошлыми жизнями. Что вам пригрезилось? Признавайтесь.
- Не знаю, - я «честно» слукавила. - Человек в капюшоне с прорезями для глаз.
- Какого цвета капюшон?
- Черный, - я пожала плечами. – А что?
- Значит, не иезуит и не доминиканец, - вздохнул профессор. - В вашем прошлом, прекрасная Ника, нужно как следует покопаться. Я полагаю, у нас получится, и вы научитесь управлять своей силой созна­тельно.
- 3ачем? - и без того ленивые мысли совсем разомлели от жары.
- По крайней мере, не убьете кого-нибудь мимоходом.
Я рассмеялась и представила перезрелого юношу-репортера свалившимся с лестницы: "Назвал ведь­мой, вот и получай – от ведьмы! По-моему, справедливо! Не будешь вешать на уши лапшу, да еще и всему городу!"
В мозгу будто что-то щелкнуло. Я неожиданно увидела перед собой лицо "душелюба", и "душеведа", искаженное болью и бессильными слезами унижения. Удовольствие от шальной мысли тут же испарилось. Глаза графа, такие светло-стальные в прорезях черного капюшона, вплотную приблизились к моим зрачкам. Я вспомнила его перчатку, отяжелевшую от крови, охнула и разревелась: «Пошел прочь, глюк! Неужто, мне, и правда, место в психушке…»
Профессор Бытев участливо покачал головой:
- Да вы еще не поправились, Ника! Пойдемте к нам. Вас там быстренько поставят на ноги.
- На чьи ноги? - я снова «выпустила колючки». – А вам самому подлечить слабо?
- Слабо. Не моя епархия, - грустно признался дядька Святогор.

 Сопротивляться не сочла нужным: «Если уж ты корова по жизни – изволь на бойню! И нечего тут философствовать…»
В филиале мне дали какого-то душистого чая и уложили на кушетку. Оставалось лишь порадоваться, что это не дурацкий кабинет с диваном.
Милая пожилая дама, пахнущая ладаном, успокоительно пошелестела халатом, склоняясь надо мною.
       - Что вас тревожит? - заданный из вежливости вопрос.
Мягкая улыбочка. Скользящий аромат. Сухие пальчики простучали по моей груди словно дождь…
       Ответила, стараясь быть максимально точной:
- Ком в горле и тоска под ложечкой.
Дама по-деловому кивнула, опуская ресницы. Руки целительницы закружили надо мною, словно ли­стья, сорванные грозою. Душная волна, разлилась по телу. В области солнечного сплетения что-то распря­милось на манер пружины. В следующий миг радость и ярость подбросили меня с кушетки…
Женщина охнула и отступила на шаг, зацепив ногою стул. Лампа дневного света буквально взорва­лась, осыпав нас осколками. Шкаф крякнул и осел, книги вывалились, будто труха. Стены затряслись. Я услышала свой смех и вздрогнула от испуга. В этот момент кто-то резко стукнул меня под коленки. Я рух­нула, на пол, извиваясь от бешенства, но стальные пальцы нападавшего безжалостно стиснули кисти моих рук.
Сопротивлялась, рыдая от бессилия и осыпая ругательствами невидимого обидчика. Но большая, не женская ладонь в лайковой перчатке настойчиво зажала мне рот. Показалось: пена выступает на губах… Нет, не пена… Я вдруг поняла: это кровь, - и задрожала от ужаса.
Меня жестко бросили на кушетку и придавили коленом. Наконец-то удалось разглядеть невидимку - темный капюшон графа грозно завис надо мною. Я застонала от бессильной злобы. Руки в черных перчат­ках тут же разжались.
- Уходи! Будь проклят! Ненавижу тебя! Не-на-ви-жу!!! Тебя нет! Ты мертв. Я убила тебя! Давным-давно! Еще в детстве.
- Ты ранила лишь себя, - вздохнул усталый голос.
Граф снял перчатку и положил мне свою ледяную ладонь на лоб. Другую руку, которая осталась в перчатке, он знакомым жестом прижал к черному балахону на груди.
До меня вдруг дошло: свободна! Сам собою представился та-а-кой ма-а-люсенький стилетик. И, со­брав все свои силы и ярость, я мысленно метнула его в графа. Призрачное лезвие ушло в темную ткань по самую рукоять… Меня затошнило от боли.
Не отнимая левую ладонь от моего лба, правой - граф жестко надавил мне на грудь.
«Я возьму твою боль!» - печальный голос ласково приподнял меня над кушеткой и, уже обессилен­ную, легко опустил вниз.
Я очнулась в слезах…

- Ну и погром вы тут устроили! – хмыкнул профессор и погладил меня по щеке.
Я отстранилась, чувствуя тело легким, чистым и блаженным. С недоумением огляделась по сторонам: ох-о-хо!
- Это все вы, вы, вы, Ника! - утвердительно рассмеялся профессор. - Сначала чуть не убили мою Ан­нушку, затем устроили здесь невообразимый полтергейст, потом рухнули на кушетку, болтая по-испански, и тут же уснули как дитя.
Я почти ничего не смогла вспомнить, лишь спросила:
- Аннушка, это кто?
- Наша целительница. Боюсь, она еще долго будет шарахаться от вас.
- Я хочу извиниться перед нею.
- Пустое, - профессор отечески погладил меня по голове, - время терпит. Еще успеете. Вы ведь те­перь наш сотрудник, или забыли?
- Забыла, - честно призналась я.
- У вас губы в крови и футболка на груди, - профессор задумчиво кивнул каким-то своим мыслям, - вот возьмите платок. И еще: Светочка сейчас принесет вам свое платье. Не пойдете же вы по улице в таком виде!
Я вытерла губы предложенным платком и, выпроводив всех, переоделась: «Сто лет не ходила в пла­тьях, - гм - особенно таких открытых».
Постучавшись, вошел профессор. Двумя пальчиками поднял с пола мою окровавленную футболку, разложил на кушетке и удовлетворенно крякнул:
- Вот. Полюбуйтесь, Ника. Не правда ли, для вашей собственной руки отпечаток несколько великоват.
Я кивнула, что-то смутно припоминая.
- Кстати, - неожиданно сообщил парапсихолог, - мы, кажется, засекли ваш фантом.
Я вздрогнула, предчувствуя открытие.
- В этой комнате - всегда работающие приборы.
- И есть микрофон? - я насторожилась.
Профессор кивнул
- Вы знаете испанский?
- Нет, - выдохнула я.
- Тогда ваш монолог или диалог, - дядька Святогор подмигнул, - переведут специалисты. Мы сможем опять вернуть вас в то же состояние, только датчики подключим непосредственно к голове. Тогда, навер­ное, удастся сравнить нынешние и последующие показания приборов.
- И что? - мне вдруг снова стало страшно.
Профессор пожал плечами.
- Надеюсь, таким способом разобраться во всей этой чертовщине. Понимаете, мне постоянно кажется, что вы не одна, и ваш фантом - не совсем фантом.
- То есть, он реально существует?
- Да не волнуйтесь вы так, - утешил профессор, - если надо, изгоним вашего «беса» без всяких свя­щенников. Лично вам ничего не угрожает. Не в средние века живем...

Ненавижу алкоголь. Но в этот раз на посиделках с магом-парапсихологом, Аннушкой, Светой-секре­таршей и еще с тремя незнакомыми мужчинами я напилась и накурилась до отвращения. Никто не остано­вил. «Грузились» все, кроме целительницы, которая весь вечер, невзирая на мои извинения, косилась, будто испуганная коза.
- Вы, Ника, выздоровели, и это главное, - профессор потягивал из бокала красное испанское вино и беспорядочно нажимал кнопки пульта, переключая каналы телевизора.
Настало время местных новостей, и мы дружно «уткнулись» в экран. О моей выставке больше не го­ворили, зато сообщили, что автор «душевных» репортажей попал в больницу с переломами обеих ног. Ка­кая-то недоброжелательница или обманутая любовница (версия Светочки) столкнула его с лестницы. А дик­тор громогласно обвинил в содеянном городских сатанистов, которых «душевед» недавно пропесочил в оче­редной статье.
Я похолодела и мгновенно взмокла от ужаса и раскаянья. Профессор усмехнулся:
- Ох, и опасная вы женщина!
Его голос дрожал от неподдельного восторга.
- Полагаете, это я? - вкус крови снова коснулся губ.
- А кто же? – мгновенно поддержала босса Светочка, мечтательно прищурившись. - Мне бы так: раз и уложить всех обидчиков!
       - Да кто же вас обидит?! - галантно ухмыльнулся профессор.

***
О свидании с Андреем я напрочь забыла. Похоже, он торчал у моей двери не один час.
- А знаешь, - неожиданно всхлипнув, я прижала его руку к груди, - оказывается, я чуть не убила чело­века. Как тебе спать с ведьмой?
- Никак, - вздохнул Андрей, - особенно с пьяной! - и втолкнул меня в квартиру.
Затем водрузил в кресло, захлопнул дверь и задумчиво уселся рядом. На пол.
- Полагаешь, буду гладить тебя по волосам, как в романах? - я пьяно хихикнула. – А что?.. Ик… Даже забавно. Ты вполне «тянешь» на аркадского пастушка…
Андрей почти брезгливо отстранился. Его длинные, как у девушки, распущенные волосы мягко шлеп­нули по моим ладоням.
- Просто расскажи все от начала до конца, - настойчиво попросил он.
И я выложила все, что смогла вспомнить.

Светало. В голове шумело. Андрей сидел рядом, что-то задумчиво наигрывая на флейте. Мелодия на­поминала свист ветра и крик чаек. Ее тягучесть и монотонность влекла и раздражала одновременно. Я почти физически ощутила, как мою душу зацепили за нить и распускают, петля за петлей, подобно старому вяза­ному шарфу. Нить наматывалась на флейту, образуя кокон.
- Перестань, - взмолилась я. – Зубы сводит!
Андрей молча вложил флейту в футляр и отправился на кухню. Дверца холодильника дважды щелк­нула. Андрей вернулся с бутылкой пива. Не говоря ни слова, открыл ее и протянул мне. Я отхлебнула. В го­лове слегка прояснилось.
- Выпей до конца, - потребовал мой «целитель».
Я послушалась.
- Теперь - в душ, - приказал Андрей.
От холодной воды окончательно полегчало.
- Ну, как? Теперь - в порядке?
- Пожалуй, - согласилась я, зябко кутаясь в халат, и спросила:
- Это из твоей музыки к спектаклю? Ну, то, что насвистывал?
- Нет, - Андрей нервно улыбнулся, явно собираясь уходить.
Я обиделась:
- Это нечестно. Ты просидел рядом всю ночь, а теперь вот так, без объяснений… И поминай как зва­ли!
Андрей кивнул. Я разозлилась:
- Ну, да ради бога!
Уже стоя обутым у входной двери, мой странный приятель неожиданно заговорил извиняющимся то­ном:
- Понимаешь, ты виделась мне чуть ли не феей из сказок, маленькой, большеглазой – глупо, конечно. А теперь...
- Теперь кажусь старухой из кошмаров?
- Нет, - Андрей покачал головой, - я – идиот, фантазер. А ты просто другая.
- Какая?
Мой несостоявшийся любовничек долго и тупо молчал, очевидно, подбирая слова. Потом выдавил:
- Несчастная. Опустошенная. К такому я просто не готов. Но еще приду, если ты, конечно, не про­тив...
Ну, как, спрашивается, реагировать на подобные детсадовские признания?! Только и оставалось, что демонстративно распахнуть дверь:
- Не возвращайся! Романтик хренов!
Андрей помедлил секунду, потом достал из нагрудного кармана аудиокассету:
- Здесь черновая фонограмма моей музыки к спектаклю. Хотел подарить тебе.
Я повертела кассету в руках и повторила:
- Уходи. И не возвращайся!..
Андрей замер, бледнея, потом резко развернулся и сбежал вниз по лестнице.
«Мальчишка! – я вздохнула, поразившись внезапно нахлынувшей тоске. - А ведь хорош, паршивец! Вот только обидчивый, как девушка. На кой мне эти «розовые сопли»? Уж лучше хлопнуть дверью погром­че!»
Ба-бах получился отменный! Эхо - на весь подъезд.
«Увы! Вот и закончился мой роман, так и не начавшись. Бай-бай, рыжий «эльф»! Ну-с, приступим к церемонии прощания, - я торжественно вложила кассету в магнитофон, сама перед собою старательно разы­грывая мелодраму, и нажала кнопку «play». – Итак! Время плакать о Несбывшемся и плавать в крокодило­вых слезах!»
Честно говоря, первые аккорды меня не вдохновили. Ничего особенного: много флейты и барабанов, минорно-тягучий средневековый мотивчик. «Даю голову на отсечение, сюжет спектакля выкопан из «арту­ровского» цикла: Мерлин, мечи, Грааль или же любовная линия типа «Тристана и Изольды!» - я почти окон­чательно развеселилась, напялив на распущенные волосы «хайратник», память о хипповом прошлом, и по­скакала глядеться в трюмо.
 Собственное отражение оч-ч-ень даже насмешило. Для полноты картины не хватало лишь одеяния «а-ля» друид, какого-нибудь магического оружия и петлеобразного креста, типа еги­петского.
«Крыша поехала!» - противно констатировал внутренний голос. «Заткнись! – я возмутилась. - Что хочу, то и ворочу! Сходить с ума, так уж под средневековую музычку!..» «Ну-ну! - фыркнул внутренний го­лос. - Уймись, тебе уже не шестнадцать!» «А жаль!..» - мне горестно вздохнулось.
Отражение в зеркале комически скривилось... В комнате отчетливо запахло ирисами. «Быть того не может!» - изумилась я, чув­ствуя, как окружающее пространство неуловимо сдвигается...

…Я долго молилась, с надеждой всматриваясь в озерную гладь: «О, Госпожа, говорят, ты наделила Учителя силой в момент его появления на свет и подарила Артуру меч власти. Но сейчас король болен, по­чти умирает, а Мерлин бессилен помочь. Я пришла к тебе, как просительница за них обоих. Скажи, чем прогневил тебя Учитель? За что ты караешь всех нас, лишив его способности к чародейству? Может, чуже­земный бог Иисус тому виной? Если так, то я собственноручно сниму с груди Учителя крест. И буду умо­лять короля с королевой о том же».
- Так ты любишь Учителя, Нимуэ? - тихий голос, как всплеск воды.
- Да, госпожа.
- И действительно пойдешь на все ради Мерлина?
- Да, Госпожа.
- Тогда сделай то, что обещала. А еще поклянись служить мне до конца своих дней.
- Клянусь!
- Но мне нужна жертва.
- Лишь скажи какая, Госпожа.
- Капля твоей крови и прядь волос.
Мне жутко, но я давно решилась идти до конца и старательно гоню страх прочь.
Взмах ножом - и клок моих волос затягивает озерная гладь. Я долго смотрю на свою ладонь, чувствуя напряженное молчание воды. Потом закрываю глаза и быстро чиркаю по коже острием, тут же опуская руку в воду.
- Вот и все, - смеется чуть слышный голос, - теперь ты действительно моя, Нимуэ.
Я открываю глаза и вижу на прежде пустынном берегу белую даму в струящемся одеянии. В руках у нее золотая чаша, украшенная лишь древними рунами. Однажды Мерлин уже вычерчивал эти знаки на пес­ке - у меня хорошая зрительная память.
- Возьми, - пронзительно улыбается Дама в белом, - Мерлин знает, чем угостить Хозяина. Но сначала сними с Учителя чужой крест.
Мои зубы стучат то ли от холода, то ли от ужаса.
- Запомни: бойся демона, который явится в день твоего шестнадцатилетия. Он - смерть Артура и бес­силие Мерлина. Но Хозяину нужен живым и покорным.
Онемев от непонятных слов, я растерянно прижимаю чашу к груди. Леденящий холод золота парали­зует. Белая Дама тает как изморозь, а вода у моих ног медленно покрывается тонким слоем льда.
Мне исполнится шестнадцать через три дня. От одной мысли об этом кружится голова. Я хочу, но не могу отделаться от запаха ирисов. Даже холод пахнет лиловыми цветами.
Забываться, забываться, в парке сумрачном у мо...

В дверь осторожно постучали. Остатки виденья все еще расползались по комнате лазоревым тума­ном. Голова кружилась. И я долго не могла сообразить, в какой из сторон света находится коридор. Но, в конце концов, сориентировалась: «Ни фига себе музычка! Даже ноги не держат!»
Непослушные руки наконец-то справились с замком: на пороге топтался Андрей.
- Я флейту забыл, - «эльф» косился застенчиво и виновато. - И... может, познакомишь меня со своим профессором?
- Ладно! – я расхохоталась и с готовностью втащила упирающегося парня в квартиру. - Ищи флейту, а я пойду варить кофе на двоих.
- Н-н-но...
- Молчи! - фыркнула я, удаляясь на кухню.

Мы долго потягивали из крошечных чашечек «бодрящий» напиток, абсолютно не зная, о чем гово­рить. Первой не выдержала я:
- Кто такая Нимуэ?
Андрей опешил:
- Не знаю.
- А что за спектакль, к которому ты сочинил музыку?
- Сюжет - из артуровского цикла... «Пелеас и...» Вспомнил! Так ты догадалась?
- О чем? - в свою очередь удивилась я.
- Про Нимуэ. Там действительно появляется эта чародейка. В самом конце. Она заманила рыцаря Пе­леаса в Страну Фей. А перед этим обвела Мерлина вокруг пальца. Вообще-то Нимуэ - ревнючая мерли­новская зазноба. Она так хотела обладать им, что заперла в Хрустальной пещере. Чтоб уж сидел там и не рыпался. Причем старый козел сам научил ее обездвиживающему заклинанию, потому что влюбился в эту Нимуэ без памяти, когда та еще была совсем крохой.
«Точно!» - до меня, наконец, дошло, откуда я помню имя Нимуэ.
- Так ваш спектакль о Мерлине?
- Нет! - Андрей засмеялся. - Основной сюжет: несчастная любовь Пелеаса к Эттарде. Пелеас - один из рыцарей Круглого Стола. В спектакле Мерлина нет. Но Нимуэ появляется под занавес, чтоб утешить Пелеа­са, у которого друг Гавейн отбил Эттарду.
«Интересное кино!» - мысленно изумилась я и принялась перебирать в памяти всех героев Арту­ровского цикла, но вспомнить Пелеаса, а тем более Эттарду, так и не смогла. Разговор снова заклинило. Но в этот раз не выдержал Андрей:
- Ты действительно умеешь все это, или просто наплела по пьяной лавочке?
- ???
- Ну, там, читать мысли, двигать предметы, левитировать?
- Понятия не имею, - честно призналась я, - может, так лишь кажется. Одно знаю точно: мне это не нужно. Такое ощущение, будто сплю или с ума сошла... А что за мелодию ты играл, когда я проснулась?
«Эльф» пожал плечами.
- Под настроение. Честно говоря, меня просто зашиб твой рассказ. Я предполагал все, что угодно, но...
- Ты имеешь в виду мой пьяный бред?
Андрей сдержанно кивнул.
- А что ты об этом думаешь?
«Эльф» только смущенно пожал плечами. Разговор опять заклинило. И уже намертво.
- Извини, - после длительного молчания хмыкнула я, - похоже, мы оба не готовы к продолжению. Но спасибо, что вернулся. Я вовсе не хотела тебя прогонять. Просто не знаю, что делать дальше.
- Я тоже, - засмеялся Андрей. - Во всяком случае, мне теперь действительно можно спокойно уйти, чтобы потом вернуться. Встречаться с твоим гадским профессором мне почему-то расхотелось. А флейта...
Я поняла и кивнула.
- Спасибо за мальчишескую выходку.
«Эльф» без смущения расхохотался.
- Я приду завтра утром, и мы куда-нибудь отправимся вместе. Не возражаешь?
- Нет. Только куда? Надеюсь, не на танцы?
- А это мысль, - хмыкнул «эльф», - я вполне созрел для любой глупости. Еще немного и можно запи­сываться в детсад.
«Верно! - мысленно согласилась я. - Похоже, мы оба не в своем уме. Как Мэри-Энн из кэрролловской «Алисы». Я-то давно поставила себе диагноз. Но как быть с «эльфом»-композитором? Совместное помеша­тельство?»
И мы снова расстались. Но уже легко.


* * *

Профессор ожидал с явным нетерпением и просто дернулся навстречу:
- Мы перевели ваш испанский!
- Так быстро?
Профессор кивнул:
- Повезло. Утром приехал Мануэль и управился с записью меньше, чем за час.
- Испанец в закрытом городе? - у меня глаза на лоб полезли.
- Да какой он испанец! - засмеялся профессор. - У него дед - испанец, а бабушка и мама - типичные сибирячки из Красноярска. Он и живет в Красноярске, только работает переводчиком.
И действительно: мне вежливо улыбался обычный русский парень - светлые волосы ежиком, голубые глаза и нос уточкой. Он явно чувствовал себя неловко и, наверное, потому вместо демократичного рукопо­жатия непривычно поцеловал руку.
- И что же я там наболтала?
- Вы долго ругались, используя такие специфичные слова, - душка-Мануэль замялся, профессор хи­хикнул.
- А именно - неприличные ругательства, - уточнила я, вспомнив, и повеселела.
- Да, - подтвердил Мануэль, - я даже не сразу понял. Пришлось проконсультироваться с дедом. То есть, позвонить.
- И как? Дед упал в обморок, услышав?
Мануэль забавно наморщил нос от смущения:
- Почти. Во всяком случае, был потрясен. Не меньше моего. Некоторые обороты и он не смог переве­сти. Сказал: от испанских матросов и то не слышал ничего подобного.
- А кроме ругательств?.. – осторожно поинтересовалась я.
- Еще признавались в убийстве кого-то. Но имен не называли.
Я в отчаянии махнула рукой:
- И то ладно. А мне кто-нибудь отвечал?
- Кое-какие колебания мы записали, но это требует специальной обработки. В принципе, если уси­лить, может, что и получится.
- Голоса загробного мира! - фыркнула я.
- Ничего смешного, это не фантастика, - серьезно возразил профессор. - В моей практике такое сплошь и рядом встречается.
Противный липкий ужас зашевелился где-то в области желудка. Я сглотнула. Профессор Бытев усмехнулся:
- Не бойтесь, Ника, мы не дадим вас в обиду. К тому же, уверен, вы и сами способны защититься от любых призраков.
Мне не поверилось. Уж слишком свежо было воспоминание о железной хватке «графа» и собствен­ной беспомощности. Но очень хотелось верить профессору.
- Приступим? - прервал мои размышления дядька Святогор. - Попробуем повторить полтергейст?
Мне отчаянно не хотелось, но, как всегда в присутствии господина Бытева, я согласилась, вопреки всему.

***

Сначала предложили разместиться в кресле, вроде зубоврачебного. Но – с креплениями для рук и ног.
- Нет уж! Дудки! – я искренне возмутилась, вспомнив «видение об инквизиции», и выбрала растреклятую кушетку.
Потом со мною долго возились, подключая датчики к голове, рукам, солнечному сплетению.
- Закройте глаза, - сказал профессор, - расслабьтесь и просто слушайте.
- А как это будет? - не унималась я. - Нечто вроде холотропного дыхания?
- Нет, - засмеялся профессор. - А вам что, доводилось?
Я с трудом мотнула головой - мешали датчики:
- Когда предоставлялась возможность, всегда что-нибудь случалось: один раз попала в аварию, вто­рой раз - срочная телеграмма от бабушки. Больше не пыталась. Решила - не судьба.
- Вы же психолог, Ника, - упрекнул профессор. - Вам просто ничего не хотелось вспоминать, вот и все.
- Знаю, - я вздохнула, - и сейчас не хочу вспоминать. Просто в данный момент почему-то не могу со­противляться.
- И хорошо, - улыбнулся профессор, - хватит сидеть на печи, вы не только ходить умеете, но еще и ле­тать.
Не задавая дальнейших вопросов, хотя они и вертелись на языке, я честно закрыла глаза и попыталась расслабиться.
«Ну, хорошо, - упрямые мысли не желали гаснуть, - мои воспоминания о прошлых жизнях мне на что-нибудь, да сгодят­ся. А вот с какой целью их так упорно вызывает профессор?»
Мануэль что-то тихо читал по-испански. «Жизнь есть сон... - неожиданно поняла я. - Ну, конечно же, это Кальдерон де ла Барка! Монолог принца!..»
...Я снова оказалась у несуществующего обрыва в городе моего детства. Вообще-то обрыв наверняка существовал. Но в крошечном Каинске, где когда-то жила моя прабабушка, его, точно, не было. Я проверя­ла.
Студенткой второго курса, получив большую, по тем временам, стипендию, я вдруг без всяких пред­варительных сборов купила билет и отправилась за воспоминаниями. Все мои родственники уже давным-давно переселились: кто - в Омск, кто - в Новосибирск... Я ехала в пустоту, даже не предупредив родителей. Это был очередной, «июльский», приступ хандры, внезапно потрясший меня, как землетрясение. Будто вну­тренние часы остановились, а ключик от заводного механизма потерялся где-то в детстве.
Я бродила по пыльным раскаленным улочкам и ничего не узнавала. Куда-то потерялся клуб с псев­доклассическими колоннами, где играл духовой оркестр и крутили сериал про Фантомаса. Исчез любимый скверик с полуразвалившимся фонтаном. Высохло озерцо, где цвели кувшинки, и ласково кутал ноги ил. Но больше всего меня «убило» отсутствие обрыва, у кромки которого расстилались поля одуванчиков и летали огромные черные стрекозы.
Я несколько раз проходила знакомой тропинкой мимо огородов, потом через лес, но никак не могла попасть к тому единственному и такому желанному месту. Наконец, устав от чувства невосполнимой поте­ри, я вернулась в центр города и завела разговор с первой попавшейся старушкой, кормившей голубей.
Ее ответы на мои вопросы потрясли до глубины души: вблизи Каинска никогда не было никакого об­рыва, как не было скверика и пруда с кувшинками. Ну а что касается клуба, то его просто снесли, отстроив на том месте новый дом, как, впрочем, я и предполагала.
Но сейчас, слушая тихую испанскую речь Мануэля, я снова ощутила себя лещей на краю обрыва, в одуванчиках...
 Я кидала камешки вниз, пытаясь определить глубину обрыва. Но камешки бесследно исчезали в лазоревом тумане, и я никак не могла услышать звук их падения, хотя и прислушивалась изо всех сил.
Полуденная дрема и счастье пронзали тело. Черные стрекозы садились на плечи. Я чувствовала цеп­кие лапки и старалась не шевельнуться, чтобы продлить ощущение гармонии. Золотой дракон грелся на сол­нышке рядом, своим дыханием смешно поднимая тучи цветочной пыльцы. Меня пугал и одновременно при­тягивал желтый расплавленный металл его чешуи. Если б мне захотелось, дракон кружил бы меня в си­неве неба над тысячами маленьких солнц, но я и сама умела летать. В сущности, дракон был не дракон. Это ветер играл со мною в «превращалки», становясь то летучей рыбой, то бабочкой. Оборачивался даже волком и львом в зависимости от моего желания.
Я тоже играла в «превращалки», сменив массу обличий и чувствуя все изнутри. Жуки и бабочки, мыши и цветы принимали нас как равных. Никогда больше, никогда-никогда я не была такой счастливой, как в детстве у несуществующего обрыва, где ветер качал меня на руках и подбрасывал в воздух - словно отец или брат - чтобы научить летать...

Еще не «до-проснувшись», попыталась смахнуть с головы датчики, показавшиеся мне спутанной тра­вой.
- Не надо, не надо! - умоляющий голос профессора сдул остатки сна - Только не трогайте провода, а то вся работа насмарку.
Я, наконец, открыла глаза… И растерялась от тусклости обстановки: все, включая щеголеватый ко­стюм профессора, будто запорошило серой пылью.
- Не двигайтесь, Ника, - снова попросил дядька Святогор, - сейчас датчики уберут.
Их снимали немыслимо долго. Я встала, пошатываясь, и чуть не свалилась на какой-то прибор. Про­фессор сморщился, его лицо явно излучало недовольство.
- Что-то не так? - робко поинтересовалась я.
Профессор Бытев пожал плечами:
- Трудно сказать. Прежнего действия почему-то не получилось, хотя частота электромагнитных излу­чений та же. Вы немного полевитировали, и все. Никакого полтергейста. Ни малейших признаков транса. Фантома тоже не было. Надо попробовать что-то другое.
- Так вам просто нужен мой фантом? Но зачем?
- Это сила. Яростная и прекрасная. Как вы не понимаете, Ника!?
«Так, значит, сила! Как мне это знакомо!» - я попыталась наглухо заблокировать свои мысли. Лицо профессора вытянулось от изумления.
До смерти хотелось рисовать. Туго натянутый ватман, стаканчик с водой и краски уже ждали меня в соседнем маленьком и неожиданно уютном кабинете. Я тронула аккуратно сложенные колонковые кисточ­ки, не мои, но такие отчаянно желанные.
Обрыв и стрекозы, золотой дракон и солнечный полдень... Краски, беззастенчиво яркие и пленительное, как дрожь первой лю­бви, выплескивались на ватман радужными струями. Я забылась, вглядываясь в искрящиеся капли, и опо­мнилась, лишь закончив «рисовать картинку».
Сдержанный, захлебывающийся вздох за спиной: профессор буквально ощупывал картинку взглядом, как руками.
- А это уже что-то! - радостно улыбнулся он каким-то своим мыслям и вышел, пошатываясь, блажен­ной походкой танцора, залпом осушившего бокал с шампанским после премьеры.
Я тоже погрузилась в собственную акварель, наслаждаясь, чувством окончательного выздоровления. Восторг кувыркнул в воздухе, одним сладостным порывом, захотелось выплеснуться в окно.
Но капли засохшей извести на круглых плафонах люстры разом опустили на пол. Слава Богу, в ком­нате никого не было!
Профессор с ассистентами колдовал у ряда блестящих мониторов. Очевидно, обработка данных экс­перимента шла полным ходом. Мне вежливо махнули рукой, дескать, свободна. Я попрощалась и вышла, прислушиваясь к сложному ритму своих цокающих металлических набоек. Не хотелось расплескать охва­тившее меня состояние.
Уже дома вспомнила о мечте профессора «поймать» мой фантом, но так и не смогла сообразить, как процесс поимки будет выглядеть в реальности. «Надеюсь, не как манипуляции с ящичком из фильма об охотниках за приведениями!» - я мстительно хихикнула, представив тень графа, уплывающую под металлическую крышку. Подумалось: "Там тебе самое место. Не в ящичке, конечно, а в кино. На это можно смотреть, «уткнувшись» в телеэкран и попивая сок. Но с этим нельзя жить. Долой проклятое кресло, в котором я последнее время слишком часто засыпаю! Долой душную квартиру и псевдозначительные сны. Хочу выздороветь! Хватит шизофреническо­го бреда! К тому же, отдающего плесенью, как ремейк!»
Нацепив любимые джинсы и новую футболку, не оскверненную мистической кровью, я отправилась гулять по лесу в одиночестве. И пробродила до темноты.
Очнулась, сообразив, что нахожусь не только вдали от дома, но и за пределами города, по ту сторону колючей проволоки.
Лиловые сумеречные тени «кутали» ноги, словно травой. Стебли и листья травы казались копошащимися клубками змей...
В необъятной глубине неба гасли по­следние клочки заката. Ветер ласково гладил мои голые руки, поднимая внутреннюю дрожь. А запах сосен был так ошеломительно горек!..
Я разбежалась, доверяя вновь обретенному чувству полета: "Это как умение ездить на велосипеде - забыть невозможно! Бред? Бред! Зато - приятный!»
Соскользнула на землю только в городской зоне. Внимательно огляделась по сторонам: «Кажется, ни­кого!» – и, довольная, зашагала к дому.
Спертый воздух квартиры липким комом застрял в горле. Я немедленно открыла все окна и глотнула ветра с запахом клейкой молодой листвы тополей. Слегка полегчало, но замкнутое пространство квартиры продолжало да­вить. Упорно чудилось чье-то гнетущее присутствие. Но - чье? Распознать не получилось. «Трам-та-та, тара-ра...» - сам собою припомнился какой-то простенький грустный мотивчик. «Трам-та-та, там...» Потом возникли слова... Допев куплет, я вдруг сообразила, что пою на латыни. Однако!
Расстелив постель, схватилась за лист бумаги и ручку. В студенчестве латынь давалась мне на ред­кость легко. Я не учила, а как бы «вспоминала», поражая преподавательницу необычным произношением. Но орфографических ошибок не допускала. Не путаясь также в склонениях и временах.
Только что накарябанные слова меня изумили: не латынь, вернее, не совсем латынь.
Я мысленно пропела текст и увидела лицо. Женское. Обрамленное рыжими кудрями. Красавица хрипло мурлыкала что-то пленительно-непристойное, от чего меня пробрал ужас, а потом на меня нахлынула то­ска.
Бр-р-р! Я затрясла головой, отгоняя почти материализованное видение. Закрыла окно и улеглась спать, загадав: «Хочу что-нибудь не страшное!»
И ухнула в лазоревый туман.

...Чарующе горький аромат ирисов кружит голову. Мои руки скользят по телу Учителя сначала робко, потом уверенней. Меня влечет и одновременно пугает его дикая, несвойственная преклонному возрасту страсть.
- Нимуэ, - твердит он хрипло, - не надо бояться, Нимуэ, я не обижу тебя.
Я сама хотела этого. Мое тело шестнадцатилетней девочки до сих пор не знавшей мужчин, отзывает­ся дрожью на каждое грубовато-ласковое прикосновение сухих старческих пальцев.
Серые глаза Учителя темны от желания. Его движения требовательны и торопливы. Я поддаюсь и со­противляюсь одновременно.
Запах ирисов, чистый и свежий, преследует меня уже третий день, наполняет сны, будоражит жела­ние, путая мысли и затуманивая сознание.
Кубок Озерной Госпожи вернул Мерлину часть силы, но все его магическое искусство восстановится лишь через меня. Так сказал Учитель. И я чувствую: это правда. То, что с трудом давалось мне еще месяц назад, теперь получается само собой. Я отчетливо вижу чужие мысли, двигаю и преображаю предметы, вре­менами пугая даже старого чародея.
Я уже не я, но та, кто принадлежит Великой Матери Богов, Владычице Озера, Белой Даме, чей осле­пительный лик украшал знамена Артура, принося победу в самых кровопролитных битвах.
Завтра я окончательно стану той, кем должна стать. Завтра кровь божественного младенца прольется в Кубок Жизни, чтобы напоить Меч, Древо и короля...
Влажные губы Мерлина скользят по моей груди, опускаясь ниже. Факелы вспыхивают и трещат. Го­белены на стенах колышутся, будто от ветра. Черная с проседью борода Учителя сладостно щекочет кожу. Мои руки непроизвольно путают его длинные жесткие волосы. Я закрываю глаза, изнемогая в предвкуше­нии, и...
- Не могу, Мерлин. Не сейчас. Подожди.
Учитель замирает обескуражено, а я соскакиваю с ложа в чем мать родила и, накинув подвернувший­ся под руку плащ чародея, выбегаю в темный пустынный коридор.
«Я не люблю Учителя! - пульсирует в затуманенном мозгу только что осознанная мысль. - И никогда не любила. Мне неприятны даже его губы, недавно казавшиеся такими желанными. Мне противна его боро­да и влажное от пота тело... Вот только глаза и сияние вокруг головы неуловимо напоминают кого-то».
Замок Морганы мне почти не знаком. Ледяной холод каменного пола обжигает ноги. Факелы не го­рят, но я вижу и без света. Коридор запутан, как лабиринт: глухая дверь, лестница, опять ряд закрытых две­рей и поворот. Еще поворот, лестница вниз, а впереди - маячащий свет. Кажется: это выход наружу или...
Чья-то тень выныривает из бокового простенка, и я, не успев замедлить бег, врезаюсь в кого-то со всего размаха. Незнакомец невольно подхватывает меня на руки будто ребенка. Из-за его плеча я вижу не выход, а тупик. Но страха нет. Руки, поднявшие меня над полом, знакомы и... желанны. Аромат ирисов ту­манит голову.
- Кто ты? - я отчаянно вглядываюсь в лицо незнакомца, но никак не могу разглядеть: мешает сияние, слишком яркое во тьме. Объятья мужчины вежливо холодны, а меня внезапно охватывает дрожь желания. Не соображая, что творю, я обхватываю незнакомца за шею, в полной уверенности, что... Его тонкие губы с готовностью, но бесстрастно касаются моих. И эта бесстрастность приятна до самозабвения.
- Мы уже встречались, сэр рыцарь? - шепчу я растерянно, едва отдышавшись от поцелуя.
- Я не рыцарь, но мы встречались. И не раз. Ты вспомнишь все, если захочешь...
Но я не хочу вспоминать. Мне все равно. Достаточно и того, что я действительно знаю эти руки, звук голоса и запах кожи, дурманящий, словно ритуальное зелье.
Предвкушение завтрашнего дня больше не томит. Плевать на Мерлина, Артура и кровавый обряд. Я вдыхаю горьковатый, лиловый аромат, чистый, как морозный воздух, и бесстыдно наслаждаюсь ласками того, кто явился накануне моего шестнадцатилетия. Или уже не накануне?..
Я проснулась неведомо где. Глухие стены без окон и винтовая лестница, ведущая куда-то вверх. Я в чужой постели без полога и укрыта толстым одеялом из незнакомой ткани. Ощущение странное, но прият­ное и... знакомое. Стол в углу завален свитками и огромными книгами. На стене единственный горящий фа­кел. Рядом со мною - никого. «А ведь я в башне, - вдруг доходит до меня, - и не Мерлин стал моим первым мужчиной». Я отчаянно пытаюсь восстановить в памяти лицо незнакомца и не могу. Зато припоминаю все остальное, медленно покрываясь краской стыда: «Ничего себе, ночка! Пожалуй, слишком бурная для перво­го раза!» Но на душе почему-то радостно и спокойно. Я беру со стула чью-то одежду и с удивлением осо­знаю: она мне впору. Мой нежданный любовник предусмотрел даже обувь. Но удивительнее всего то, что все соответствует моему вкусу, включая цвет.
Ухваченный второпях плащ Мерлина - здесь же, на сиденье стула...
Закончив одеваться, я решаюсь подняться вверх по винтовой лестнице. Мне почему-то кажется: ОН там и ждет меня. В ушах звенит от ветра. Звездное небо над головой. Мужчина стоит у бойницы. Он худо­щав и непривычно высок. По осанке - воин, хотя и говорил, что не рыцарь... «Бойся демона, который придет в день твоего шестнадцатилетия, - неожиданно вспоминаю я слова Госпожи. - Он смерть Артура и бессилие Мерлина». Ужас пронзает меня.
Мужчина медленно оборачивается, и я вздыхаю с облегчением: на демона он совсем не похож...
«А ведь я даже имени его не знаю!» - вдруг доходит до меня.
- Я Мордред, сын Морганы, - неожиданно отвечает он на мои мысли.
- А меня зовут...
- Нимуэ, - договаривает он с улыбкой.

Я заспалась. Впервые за столько мучительных дней мое тело нежилось в крахмальных простынях. Разбудил Андрей, настойчиво барабанивший в дверь. «Надо бы завести звонок, - мелькнула сытая мысль, - и на что-нибудь в конце концов спустить нежданно свалившуюся пачку зелененьких».
Я пошла открывать. Увидев меня, Андрей почему-то запнулся и рассмеялся.
- В чем дело? - смутилась я.
- Посмотрись в зеркало, - сдержанно хмыкнул «эльф».
Я посмотрелась и охнула: забыла одеться. Ну, то есть совсем…
- Хорошо, что никто не видел, - я покаянно закуталась в халат.
Андрей весело и с полным недоумением покачал головой:
- Не то. Ты будто сбросила лет десять, не меньше.
Я досадливо отмахнулась от комплимента, а «эльф» сообщил с нажимом.
- Мы пойдем в музей смотреть твои картины.
- Зачем?
- Я так хочу, - он «подчеркнул» голосом это «так», будто провел маркером по очень важному тексту.
Оставалось только пожать плечами и привести себя в порядок. Что я и сделала незамедлительно: тут же отправилась в ванную. Затем, хлебнув сваренного Андреем кофе, мы отчалили.


***
Директриса музея почему-то не сразу меня признала. А сообразив, кто пред ней, обрушила на мою бедную голову такой поток информации, что захотелось присесть.
- Профессор Бытев звонил сегодня утром, горя желанием приобрести вашу «Женщину в белом среди одуванчиков». Но без согласия автора, понятно, сделка не состоится.
Я махнула рукой: пусть забирает хоть сейчас. Андрей как-то странно покосился на меня, но его мыс­лей, да и ничьих вообще, я сегодня не слышала. Не видела даже ауры, и это меня несказанно радовало. С этим дурацким «талантом» я натерпелась еще в детстве: понятия не имела, что он не всем дан. Узнала лишь, когда мою первую самостоятельную детскую акварельку обругал живописец в изостудии. И лишь то­гда сообразив, в чем дело, я стала рисовать с «оглядкой». Как другие. Не хотелось быть среди худших.
Годам к тринадцати я и вовсе перестала видеть цветное великолепие вокруг людей, растений и пред­метов, зато мои картинки стали попадать на детские выставки, типа «Подснежника». Папа мною очень гор­дился...
- Кроме того, вчера приходил отец Михаил с кадилом, - продолжила тем временем директриса.
- Зачем? - изумилась я.
- Изгонял бесов по просьбе паствы.
Я растерялась. Андрей успокоительно коснулся моего плеча.
- Еще были иеговисты, - сурово сообщила искусствоведша.
- Тоже изгоняли? - я совсем сникла.
- Нет. Выразили желание приобрести одну из картин.
- Какую?
- «Мир после Армагеддона».
Ничего с подобным названием я сразу припомнить не смогла. Потом догадалась. Так иеговисты, должно быть, обозвали безымянную картину, сделанную под впечатлением сна. Однажды мне пригрезился город: невообразимо высокие устремленные в небо дворцы с золотыми колоннами, южный ветер, пронзаю­щий эстакаду, гулкие шаги по плитам, незнакомая растительность, белые единороги и все такое… Вполне романтический пейзаж.
Помню, когда краски стекали по бумаге, я вдыхала знакомый щемящий аромат и чувствовала за спи­ною чей-то настороженно ждущий взгляд. Прозрачные лепестки прохладно и бархатно трогали щеки. А еще ирисы, лиловые и тонкие, как стрелы любви, возникали в мраморе. Но я упорно пыталась изобразить гиацинты...
- Согласна! Это все?
Я торопилась с ответами: Андрей настойчиво дергал за руку, мол, пойдем созерцать экспозицию.
- Не все, - директриса с непонятной интонацией продолжала, - представители католической общины пожелали купить сразу две акварели.
Я всплеснула руками.
- Господи, Боже мой! А им-то чего надо?
- Ангелов-собак, склонившихся над утопленными щенками. Сказали, нечто подобное будто бы одо­брил Папа Римский...
Чувство реальности с треском разорвалось в моем мозгу.
- А вторая акварель?
- Ну, с этим более или менее ясно, - усмехнулась директриса, - католикам приглянулась беременная женщина в старинном одеянии, пьющая воду из ладоней. Там еще силуэты ангелов проступают сквозь струи фонтана.
- Надеюсь, это все?
- Нет! - искусствоведша продолжала разрушать чувство реальности. - Светлана Дзян, несмотря на собственную разгромную статью, возжелала купить "Нимф среди чертополохов".
Я в отчаянии замотала головой, пытаясь вернуться к действительности, но строгая «настоятельница музея» неожиданно добавила:
- Мне бы тоже хотелось повесить у себя дома одну из ваших работ...
- Выбирайте любую! Дарю! - вырвалось у меня. - Только не рыцаря-кота среди зеркал.
- Не его, - согласно кивнула пожилая дама. - Меня почему-то заворожили ваши не то динозавры, не то драконы.
Андрей все настойчивей тянул меня в выставочный зал, где толпилась уйма народу в концертных одеяниях и с музыкальными инструментами в руках.
- А им чего нужно? - не выдержала я, кивнув на музыкантов.
- Рериховцы устраивают благотворительный концерт на фоне ваших картин... Не думала, что вы про­тив...
Это было уже слишком! Я взорвалась:
- Вы ведь искусствовед с огромным стажем, Наталья Дмитриевна! И должны понимать, что мои аква­рели - это ничто, пустота. Они не имеют ни-ка-кой (я подчеркнула: «никакой») художественной ценности. Это просто безумие какое-то! Массовый психоз!
Наталья Дмитриевна застенчиво глянула исподлобья:
- Видите ли, ваша акварельная техника, безусловно, на уровне самого среднего преподавателя худо­жественной школы. Но вот психическую ценность этих работ я осмыслить не в состоянии. Боюсь, даже про­фессору Бытеву - не под силу.
- Какая такая психическая ценность?! - взбесилась я.
- Ваши акварели почему-то дают каждому то, чего он жаждет.
- Не понимаю.
Наталья Дмитриевна вздохнула:
- А я не могу объяснить.
Андрей просто волок меня в выставочный зал.
- Вы не назначили цену, - попыталась остановить нас директриса, - нам самим трудно ее установить.
       - Называйте любую, - отмахнулась я. - Мне все равно. Только пусть каждый возьмет то, что вздумает­ся.

       ***
       Я долго рассматривала свои картинки, слушая вокал и классическую музыку. И ничегошеньки не могла понять. Уже на выходе настойчиво потребовала у Андрея объяснений.
- Скажи на милость, ты-то зачем притащил меня сюда?
Андрей никак не мог начать, потом купил два пломбира с орехами, усадил меня на скамейку и, нако­нец, ответил:
- Мне просто захотелось прочувствовать все вместе с тобою. Год за годом. Мне казалось, это поможет понять...
- Что???
- То, что с тобою случилось, и то, что будет дальше.
- Прям гадалка какая-то! - фыркнула я.
- Видишь ли, - Андрей долго подбирал слова, - каждая акварель - это несколько нот. Хотелось услы­шать звучание и сравнить с той мелодией, которую...
- …ты сыграл тогда?
Он кивнул.
- И что получилось?
- Диссонанс. Ты проживаешь одно, а чувствуешь другое. И две половинки никак не складываются и не переплетаются, как будто кто-то сознательно убрал некоторые страницы из партитуры, а оставшиеся ли­сты переложил в другом порядке.
О-о-о! Я его поняла! Еще как поняла! Милый мой сенситив, такой же, как и я! Вот, оказывается, что ты нашел в непутевой бабенке за тридцать.
- Только ради Христа, не говори ничего подобного профессору Бытеву: он увидит в тебе подопытного кролика.
- Так ты все же решила нас познакомить?
Я кивнула.
- Ты ведь сам горел желанием.
Мы помолчали, поглощая мороженое, и болтая ногами в пыли. Первой, как всегда, не выдержала я:
- А что же тебе, брат, приглянулось в моей акварели? Той, где кот?
Андрей смешно сощурился и брякнул покаянно:
- Я узнал себя.
Мне поплохело от ужаса:
- Не может быть! Ты всего на пять лет младше меня. Я похоронила Рыжика пять лет назад...
- Не понимаю, - взмолился Андрей, - ты о чем?
Я рассказала сон, предваривший открытие выставки. Андрей фыркнул и безудержно по-мальчишески расхохотался. Такой реакции я не ожидала и растерялась, почувствовав себя полной идиоткой.
- Ну, ты даешь! - он долго изнемогал от смеха, потом все же посерьезнел:
- Не дури. Сама знаешь: все бред. Вот только не пойму, почему мне-то кажется: это я вступил в лаби­ринт и не могу найти выход... Ты действуешь на меня как-то так, что я готов поверить во все на свете. В ведьму - пожалуйста! В полеты под луной - ради Бога! Может, это просто любовь?
Я даже поперхнулась, почувствовав себя неловко, будто девочка на первом свидании, которая цело­ваться-то не умеет.
- Слишком быстро для любви. Спустись на землю и найди себе подружку по возрасту!
Я ожидала, что «эльф» встанет и уйдет. Но он почему-то не обиделся, а засмеялся:
- Кажется, уже нашел.
- Ты сумасшедший!!!
Мне захотелось ему поддаться, но я не смогла себя побороть: неприятный профессор казался большей реальностью, чем этот милый, так и не повзрослевший «эльф». «Это фантом!» - я улыбнулась и тут же испу­галась своих мыслей.
Вокруг Андрея неожиданно вспыхнула и разлилась в пространстве аура ярко-небесного цвета. «О-о-о! Лучше бы мне этого не видеть!»
- Да пойми же ты! - я почти всхлипнула, не выдержав. - У меня просто не получится после всего. Я не верю. И боюсь. Трахаться в свое удовольствие без перспективы на будущее не привыкла. Мне нужно разобраться в себе.
- Я умею ждать, - на удивление спокойно согласился Андрей, хотя яростное сияние уже охватило его целиком, мешая мне думать и сбивая дыхание, - я очень хорошо умею ждать.
«Тьфу! – подумалось в сердцах. – Классический великовозрастный романтик! Аж не верится! Ну, как с таким разговаривать? Неужели подобные особи еще не вымерли? Или это просто умелая игра на чувствах ошалевшей без мужика дурочки?»
«Эльф» виновато потрогал мою руку, испачканную мороженым:
- На самом деле я немного тебя боюсь. Это, наверное, глупо. Не по-мужски. А значит, мне тоже сле­дует во всем разобраться. Как и тебе.


* * *

«Ну что ж, - решила я, оставшись дома одна, - попробую разгрести мусор в собственной башке. Авось и выкопаю в навозе жемчужину. «Эльф» пусть разгребается сам. А потом сравним то, что получится. Итак, моя жизнь пошла наперекосяк в результате сна о Рыжике. Следующий этап - открытие выставки и две встре­чи: с профессором и Андреем. Причем обоим приглянулась одна и та же акварель – «Черная шляпа в оду­ванчиках». Это потом, когда картину приобрел дядька Святогор, «эльф» выбрал «Кота-рыцаря». А понача­лу... Ладно, поплывем дальше, точнее, вернемся к сну, предварившему выставку. Рыжик говорил о двоих, которые проводят меня в последний путь. Допустим, это профессор и Андрей. Первого я опасаюсь, причем явно безосновательно: он не сделал мне ничего дурного. Второму симпатизирую. При этом, не понимая обо­их, я все-таки отдаю предпочтение профессору. Бредовато получается! Похоже, это тупиковая «рассуждалка».
Попробуем зайти с другой стороны. Начиная с открытия выставки, меня преследуют виденья и сны, вполне смахивающие на виденья. В этой чепухне опять фигурируют двое: Великий инквизитор и «граф»; Мерлин и Мордред. Великого инквизитора я боюсь, но доверяю ему больше, чем графу. Аристократ с за­крытым лицом - личность загадочная. Не поймешь сразу: друг или враг. Он действует как-то алогично, не по-человечески. Совсем как дьявол, прости Господи! То ли поможет, то ли кинет? От одной мысли о нем у меня волосы шевелятся на голове от ужаса. Все, кажется, отдам, чтобы увидеть его лицо без маскарада!.. Стоп! Может, в его внешности разгадка? Допустим, он слишком приметен. Например, рыжий, как Андрей. Бр-р-р! Милый «эльф» и кошмарный граф - как-то не сходится. По моему внутреннему ощущению, аристо­крат ближе к профессору, но глаза серые, как у Андрея. И ко всему прочему у инквизитора внешность дядь­ки Святогора. Или наоборот... Не важно.
Ладно, вытащим сердце из пяток и попробуем воспринять ситуацию бесстрастно. Допустим, Андрей - действительно реинкарнация графа. Похож? Не-а. У графа рост баскетболиста, и во всем облике чувствуется какая-то сумасшедшая загадочная сила. Я бы назвала ее психической. Он подавляет окружающих. В моем видении даже Великий инквизитор его боится, хотя и ерепенится. Что уж говорить обо мне! Меня он просто размазывает своей энергетической мощью. Если предположить, следуя всякой мистической чепухне, что внешний облик при реинкарнации не повторяется, а воспроизводится лишь психический, все равно одно с другим не сходится. Граф просто не может реинкарнировать в слабака Андрея. Хотя... хотя, как оно в дей­ствительности, только богу известно.
Что-то я опять запуталась! Попытаемся разобраться с Мерлином и Мордредом. Тут ситуация еще ве­селей. Я, Нимуэ, душой с Мерлином. У нас общее дело и общая цель: спасти короля Артура через возрожде­ние культа Великой Матери богов. Но физически Мерлин мне противен и я, забыв обо всем, трахаюсь с сы­ном Морганы, который, как на грех, подворачивается мне под руку накануне какого-то очень важного ритуала. Причем началом ритуала должна была стать близость не с кем-нибудь, а с легендарным чародеем… Стоп! Что я помню о Мерлине из сна? Во-первых, он меня явно любит или просто желает, во-вторых, у него серые глаза, как у «графа» или Андрея... Ой-ой-ой! А ведь сияние вокруг головы похоже на графское, да и сила вроде как... Н-н-нет. «Граф» меня не любит. Даже не желает. Только жалеет. Или использует в своих целях…Опять что-то не сходится!
Мордред... Что я знаю о нем? Он - не рыцарь. И меня к нему дико влечет против собственной воли. А он холоден, хотя и заботлив. В нем есть что-то отеческое по отношению ко мне, но по возрасту он, вроде, мой ровесник, может, чуть старше. Внешность? Лицо не помню - только сияние. А вот со спины... Он высо­кий и худощавый, как граф. Еще помню волосы: каштановые, но не рыжие, темнее и мягко вьющиеся. На Андрея или профессора - точно не похож. Ощущение? А Бог его знает. Во сне я чувствую к нему лишь одно - сумасшедшее сексуальное влечение. Гм... Трахалась бы и трахалась без остановки. Стыдобушка! Не «граф», не профессор, не Андрей - кто-то вообще левый! А может, и не левый. Но в любом случае с ним, как и со всеми прочими, ничего не ясно.
Бедная моя головушка! Совсем сбрендила. О какой-то мистике рассуждаю! На почве сексуального воздержания, что ли, крыша съехала? Да еще этот стишок дурацкий покоя не дает: «Забываться, забываться... В парке сумрачном у моря гиацинт расцвел лиловый». Не бывает лиловых гиацинтов! Или… бывают? «Забы...»
После сумбурных рассуждений меня потянуло в сон, но возмущенная собственной дуростью, я схва­тилась за ватман и краски. Решила испробовать элементарный психологический трюк: набросать силуэт гра­фа, а затем сжечь картинку. Так излечивают от страхов маленьких детей. Предлагают изобразить в подроб­ностях то, чего ребенок боится, а затем ритуально сжигают. Я сама неоднократно советовала такое юным пациентам и их родителям.
«Граф» с закрытым лицом получился жутеньким и весьма правдоподобным. Как только высохли краски, я недолго думая содрала лист с планшета и подожгла. Картинка горела очень неохотно, но все же превратилась в пепел... А противень, на котором я производила это «магическое» действо, раскалился и рас­плавил пластиковое покрытие стола! «Вот придурочная!» - обругала я себя и вдруг услышала в темном ко­ридоре отчетливые тяжелые шаги.
Дрожа от ужаса, жмурясь, я попыталась дойти до выключателя... И не смогла. Казалось: если вступлю во мрак коридора - непременно столкнусь с графом-призраком. Боролась я с собою долго, но по­кинуть пределы освещенной комнаты так и не смогла. Только сидела на диване и таращилась на границу света и тьмы. Чудилось: вот-вот он покажется, дыша замогильным холодом. Бр-р-р-р!
Нервы мои окончательно сдали и, распахнув окно, я выпрыгнула наружу.
Ветер мягко подхватил меня в свои объятия. Я вдохнула теплый ночной воздух и взвилась в высоту. «Вот идиотка! - мелькнула в голове счастливая мысль. – Призраков в твоей квартире просто быть не может! Это вам не средневековый замок какой-нибудь. Обычная тонкостенная «хрущевка», где слышно даже, как соседи пукают в туалете».
Следующая мысль была еще более счастливой: «Уважаемая Мартышка! Привет вам от Удава! Все это сон, не более того. Люди, голубушка, вообще не летают. Разве что в астральном облике. А живьем - невоз­можно. Так что успокойся. Завтра ты проснешься в своей постели и припомнишь все, как жуткий сон со счастливым финалом. Бай-бай, уважаемая Мартышка!»
Ветер по-мальчишески рассмеялся и закружил меня в вальсе. А потом шепнул: «Не сходи с ума, жен­щина. Все беды от сексуального воздержания. Ну чем, спрашивается, тебя не устраивают Андрей и профес­сор? Мужики как мужики. И оч-ч-чень даже не прочь!»
На следующее утро я действительно проснулась в своей постели. Пахло ирисами и жженой бумагой. На крышке стола мерзко темнело оплавленное пятно... Но окно плотно закрыто. Значит, как я и предполага­ла: полета не было. Пределов квартиры я не покидала, просто заснула с перепугу как малый ребенок. «Ин­тересно, - зашуршали в мозгу спутанные мысли, - а как насчет других полетов? Два из них - точно не глюки: самый первый и левитация в лаборатории. Свидетелем был профессор. Причем трюки с левитацией его ни­чуть не поразили. Он заранее предполагал во мне подобные способности. Дядька Святогор производит впе­чатление мошенника только поначалу. Узнавая его поближе, начинаешь понимать, что «опереточность» лишь поза. Похоже, в своем деле, так или иначе связанном с парапсихологией, он специалист. А судя по ви­зитной карточке - с мировым именем. Хотя, возможно, это мишура, к которой не стоит относиться всерьез. Запутанная, однако, история! И самое главное - при чем здесь я? Жила себе, жила спокойно, и на тебе! Су­масшедший дом по мне точно плачет! Или рыдает».



* * *

Бытевский филиал вскоре стал для меня чуть ли не домом родным. Я перестала воспринимать много­численные эксперименты как игру, и постепенно прониклась уважением к дядьке Святогору. Он действи­тельно многое знал и умел, хотя и косил старательно под дурачка. Наверное, для того, чтобы не пугать окру­жающих. Меня лично смущала только его влюбленность, которую он пытался, но не мог скрыть. Аннушка-целительница, похоже, нещадно ревновала профессора. Хотя, наверняка, и сознавала, что оснований, как таковых, нет. И, может, поэтому с удвоенным рвением опекала меня словно заботливая мать. Все это было бы забавно, даже приятно, если б не охватывающее меня временами паническое чувство опасности.
Причем в филиале во время «опытов» я ощущала себя спокойной и почти умиротворенной. Зато дома в одиночестве мне все чаще и чаще становилось не по себе. Постоянно мешало чье-то присутствие. Доходи­ло даже до того, что, ночами лежа в постели без сна, я с ужасом прислушивалась к шагам в коридоре и на кухне. Черный балахон графа и его скрытое капюшоном лицо преследовали будто кошмар.
Я зачастила в церковь, но и это не помогло. Даже напротив, испугало еще больше. Каждый раз, когда пыталась читать «Отче наш» перед иконами, свечи нещадно трещали, и хрипловатый голос невидимой жен­щины нашептывал в уши: «Ведьма, ведьма, ведьма».
Я, было, вздумала отказаться от еженощных полетов, которые в глубине души действительно счита­ла бесовством, но это оказалось выше моих сил. Поскольку, лишь купаясь в струях ветра, я испытывала пол­ное спокойствие и абсолютную защищенность. Меня хранила и ласкала память о Золотом драконе детства. Но дракон, моя сладостная ребячья мечта, не мог, разумеется, защитить от графа-фантома.
Короче, я опять влипла. Как всегда.

«Эльф» оказался терпеливым и упорным в ухаживаниях. Правда, мою квартиру с некоторых пор явно невзлюбил, но старательно скрывал свой страх. И каждый вечер, заскочив на минутку, стремился вытащить меня из дома в кино или на прогулку.
Мы проводили время в бесконечных разговорах и расставались... у моих дверей. Мне хотелось и не хотелось оставить его на ночь у себя. Но я упрямствовала и не приглашала. А он вполне по-джентельменски не настаивал. Это было трогательно, хотя и обидно.
В таком напряжении пролетело две недели. В конце концов, я решилась поделиться своими пережи­ваниями с профессором. Выговориться Андрею побоялась: еще подумает, что у «подруги» окончательно съехала крыша. Терять «эльфа», несмотря на ироничное к нему отношение, мне почему-то не хотелось.

Профессор долго с интересом выспрашивал о графе. И когда я в подробностях выложила все, о чем до сих пор не желала говорить, он заявил, усмехаясь:
- Эх, Ника, Ника. Вам следовало бы сразу быть со мной откровенной и не маяться. Я вам друг. Неуже­ли вы до сих пор не верите?
- Теперь верю, - кивнула я покаянно, хотя в действительности не была уверена ни в чем.
Дядька Святогор почувствовал это и успокоительно погладил меня по, плечу:
- Давайте попробуем...
- Только не гипноз! - взмолилась я. - Со мною это не проходит.
- Еще бы! - ухмыльнулся профессор. - Вы крепкий орешек и сами загипнотизируете кого угодно. Но этот фантом, похоже, еще та штучка! Как я теперь понимаю, он действительно не ваших рук дело. Ситуация куда серьезней. Это вовсе не иллюзия, возникшая на почве, - гм, - сексуального воздержания, как я, было, решил вначале...
Меня передернуло.
- Вы полагаете, это то, что называют одержимостью?
- Н-н-не знаю. Если и одержимость, то какой-то неклассический случай. Психически вы абсолютно нормальны, Ника. Более того, обладаете сумасшедшей силой и наделены редкостными экстрасенсорными способностями. Люди вашего склада одержимыми быть просто не могут. Так что, либо вы морочите меня, либо - себя по какой-то неизвестной мне причине...
Профессор Бытев проницательно заглянул в мои бегающие глаза. Я не нашлась, что ответить.
- Сделаем так, - ухмыльнулся парапсихолог, - больше никаких научных экспериментов. Сегодня но­чью я веду вас в гости. Договорились?
- Ладно, - я пожала плечами, уже жалея, что выболтала все. - Полагаю, это будет не шабаш?
- Разумеется, нет, - хихикнул профессор, - даже наоборот, - он приблизился губами к моему уху и шепнул весело, по-мальчишески, - я познакомлю вас с современными инквизиторами!
Мне поплохело.
- Не бойтесь, - расхохотался Дядька Святогор, - никаких пыток, никакого костра, разве что психиче­ское давление. Но ведь мы выдержим? А?
- Вы сумасшедший или шутник! - я покачала головой.
- Не больше, чем вы, уважаемая! - хитренько подмигнул профессор. - И учтите, я жажду видеть вас при макияже и в вечернем платье. Сходите в парикмахерскую к лучшему визажисту города. Плюс ладанка с эфирным маслом на шее. Аромат выбирайте сами - вам видней. Только помните: мы должны быть во все­оружии. Иначе не выстоим. Бой будет трудным. Я этих «святош» давно знаю.
- Вы меня разыгрываете? – я возмутилась.
- Ничуть. Просто предлагаю испытание. Идет?
- Идет! - пробормотала я, в очередной раз убеждаясь в собственном безумии. - Вот только с вечерним платьем - облом. Таковых у меня не водится. А купить до вечера не успею.
- Фигня! - вежливый и корректный профессор неожиданно перешел на жаргон. - Мы позаимствуем наряд у Светочки. Прямо сейчас. Но все остальное - за вами.
- Да будет так, - я развеселилась, чуя приключение.

К десяти вечера я была «во всеоружии». Вот только не смогла подобрать нужный аромат, хотя и про­торчала час перед витриной с эфирными маслами. В конце концов, на удачу выбрала три аромата: кипарис, апельсин и корицу, «грохнув» на это богатство часть «зелененьких». Потом смешала зелье «от балды», не заботясь заранее о пропорциях. Сюрприз так сюрприз! Запах получился странноватым, но неожиданно при­ятным.
В половине одиннадцатого заглянул Андрей. Похоже, у него тоже были на меня какие-то планы, но, увидев «девушку» в вечернем платье, он явно оробел. Правда, спрашивать, что к чему, не стал, только сунул мне в руки очередную кассету с собственной музыкой и тут же ускакал, отговорившись бабушкиным здоро­вьем.
До прихода профессора оставалось ровно полчаса и я, не удержавшись, включила магнитофон. Разу­меется, музыка оказалась вполне средневековой. Под настроение: «Что ж, с интуицией у парня все о'кей, иногда даже слишком о'кей. Как специально!». Женщина, как известно, любит ушами. И Андрей действовал в нужном направлении грубовато, неуклюже, даже нарочито, но верно. Я все больше проникалась музыкой и, соответственно, автором.
Заслушавшись, не заметила, как стемнело.
- Уж полночь близится, а полтергейста нет...
Я в ужасе подскочила и заметалась по комнате, чуть не свалив со стула магнитофон. В коридоре и на кухне зашаркали знакомые шаги невидимки.
- Не впечатляет, - хихикнул голос. - Не слышу звона цепей и замогильных вздохов.
Загремела и брякнула об пол ржавая цепь. В районе туалета кто-то хрипло со свистом вздохнул.
- Браво! - хмыкнул, включая свет, невесть откуда взявшийся профессор. - В вечернем платье, Ника, вы просто неотразимы, но охи-вздохи в санузле - эт-т-то... - дядька Святогор всхлипнул от смеха, - это, по­жалуй, перебор.
- Вы что, взломщик?!
- Конечно, нет, - парапсихолог с упреком покачал головой. - Входная дверь опять была не заперта, и я этим воспользовался. Вы ничего не заметили. Тогда я решил проверить одну свою гипотезу. И вижу теперь, что не ошибся.
- Не понимаю!
- Ой, ли? - ухмыльнулся профессор, но, видя мое тупое непонимание, грустно вздохнул. - Похоже, Ника, вы действительно не осознаете, что происходит. Что ж, бывает. Но за откровенность - спасибо. По крайней мере, я теперь знаю точно, в каком направлении двигаться.
- Вы о чем?
- Я о программе наших совместных исследований.
- Совместных?
Профессор отечески улыбнулся:
- Совместных. Хотите вы того или нет. Но ни у вас, ни у меня отстраниться уже не получится. Это игра по-крупному.
- Да бросьте, - я рассердилась, - излишняя серьезность вам не к лицу. Вы здорово ткнули меня носом в мою же собственную глупость, излечив от ненужных страхов.
- Вы о полтергейсте в туалете? - заржал профессор. - Признайтесь, вы пеняли на Аннушку. А она даже из ревности на злодейство не способна. Святой души человек!
Я кивнула:
- И на Аннушку в том числе пеняла. Но в большей степени...
- Не-е-е-ет! Это не мои методы. Я материалист и подхожу к аномальным явлениям вполне научно. С датчиками и самописцами. Сказывается физический факультет.
- Так вы физик? – я изумилась.
- В том числе, - картинно улыбнулся профессор.
«А ведь он не врет, - я еще больше прониклась уважением, - у него этих дипломов, наверное, штуки три. Не меньше».
- Вы, стало быть, в Бога не верите?
- Я, как все физики, принимаю наличие высшей силы за гипотезу, которую еще не доказали, но и не опровергли. А вы, похоже, верите. И всерьез.
- Как сказать! – мне вздохнулось. - Но очень хочу верить.
Дядька Святогор вежливо кивнул, но возразил:
- Вы верите сильнее, чем думаете. И маниакально караете себя за собственные способности. Мечтаете запихнуть их подальше в ящик стола и забыть навечно. Опыт прошлых жизней вас здорово потрепал. Уж простите за банальный психологический подход. Вы и сами все знаете.
Мне оставалось только подтвердить его слова.
- И что же мне делать?
Профессор пожал плечами:
- Вспоминать прошлые жизни и не срывать план наших с вами исследовательских работ. Доверьтесь филиалу, если хотите разобраться в себе. Будьте откровенны и рассказывайте мне обо всем, как врачу...
- Но ваши методы! Они не всегда...
- ...Корректны, - профессор понимающе улыбнулся. - Зато результат налицо. Если бы я действовал иначе, скажем, попытавшись объяснить, вы бы мне просто не поверили и до сих пор видели бы в собствен­ном полтергейсте либо божий промысел, либо дьявольский умысел. Причем Аннушка пострадала бы больше других. И в первую очередь.
- Вы, наверное, правы. Вот только мне по-прежнему непонятно, как и что получается. Научите меня управлять моей собственной энергетикой. Ведь вы же умеете!
Святогор Геннадьевич поморщился:
- Моими способностями управлять несложно. А что касается ваших... Это несравнимо. У людей такой силы обычно бывает Учитель. Но почему его нет у вас, для меня загадка. Подобных вам, Ника, по всему миру - единицы. Я встречался с некоторыми. Каждый из них - ведомый. И они точно знают, что могут и чего хотят. Вы же явно не вписываетесь в эту картину.
- Постойте, постойте, - я запротестовала, - нет у меня никаких особых способностей! Так, по мелочи! А вы видите то, чего нет. И методично внушаете мне всякую бредятину. Не пойму только - зачем?
Профессор в раздражении дернул плечом:
- Ну почему такая силища достается куриным мозгам! Ох, простите, - он тут же спохватился, винова­то поглядывая на меня. - Я хотел сказать другое...
- Еще бы! - фыркнула я.
Парапсихолог терпеливо вздохнул:
- Я хотел сказать, что вы упрямо не желаете признавать очевидное. Вы не знаете и половины соб­ственных возможностей. А раз не знаете, то и управлять вам нечем.
- Но вы все эти способности во мне предполагаете?..
- Не предполагаю, а вижу, - возразил дядька Святогор, - не хотите мне верить - не надо. Но то, что в вас - это как ядерная бомба. Можно по неосторожности разрушить мир. Поздно будет, когда спохватитесь. Я начинаю думать, что кто-то более сильный по злому умыслу лишил вас головы.
Мне вспомнилась статуя богини Ники, та, безголовая, которую обычно помещают как иллюстрацию в школьных учебниках. И я невольно расхохоталась:
- Соответствую имени.
Парапсихолог тоже хихикнул:
- Ладно. Будем считать, я склонен фантазировать. И многое преувеличиваю. Вы меня убедили. Но разобраться во всем не мешает. Полагаю, от сущности под названием «граф» следует избавиться. Боюсь, он и есть тот меч, который «снес» вашу голову. Что это за тварь, я пока не знаю. Даже не догадываюсь. В лабо­ратории он появился лишь однажды, и то мы не были к этому готовы. Аппаратура, что работала, выдала не­что непонятное. Ни с чем подобным я пока не сталкивался. Может, сбой в системе или...
- И что «выдали» приборы?
- Мне этого не объяснить. Вы все равно не поймете. Уж простите за откровенность.
- Ладно, - я вздохнула, - будем ловить фантом.
- Это не фантом по сути, а ...
- Хорошо, хорошо, - отмахнулась я, - мне все равно не понять. Но будем называть его фантомом для краткости.
Профессор кивнул:
- Дело ваше
- Может, это какой-то элементал, - осторожно поинтересовалась я, припоминая эзотерическую терми­нологию.
- Не похоже, - отмахнулся дядька Святогор и неожиданно добавил. – Ну, что? Мы уже готовы идти в гости?
- А разве?..
- Насчет новой инквизиции я, конечно, загнул, - хмыкнул профессор, - чтобы создать для вас экстре­мальную психическую ситуацию. Но, в сущности, был недалек от истины.
- Круто! А чудеса обещаете?
- Зависит от вас, - странно покосился в мою сторону парапсихолог.


* * *

Профессор Бытев явно тяготел к дорогим и красивым вещам. Его блестящий ухоженный «Вольво» сразил меня с первого взгляда. Но что касается кучки ролевиков-переростков, у которых мы побывали в го­стях, то их общество меня просто взбесило. И охота же мужчинам под тридцать махать мечами, изображая из себя не то каких-то «горцев», не то рыцарей неизвестного церковного ордена! Но сильнее всего меня по­коробило их беспрекословное подчинение «гуру» или Мастеру, как они его величали. Никогда б не подума­ла, что в наше время еще существуют такие фантастические организации взрослых людей! Ну ладно: под­росткам делать нечего. Плюс воображение слишком богатое пополам с детской жаждой подвига. Но чтобы вполне солидные дядьки?!.
Не знаю, какой реакции ожидал профессор, но через полчаса общения с этими великовозрастными придурками у меня отчаянно разболелась голова. Все время казалось, что из нашего мира я нечаянно пере­кочевала в какой-то иной, полусумасшедший.
Каждый из этих олухов с мечами, похоже, искренне верил в свое особое предназначение. Причем я никак не могла понять, в какое именно. Кому или чему конкретно поклонялись члены этой странной органи­зации, так и осталось для меня загадкой: с одной стороны, вроде богу-отцу, но с другой… В общем, все эти «рыцари» никак не походили на эгоистичных, себе на уме, иеговистов.
Только Мастер показался мне единственным трезвомыслящим человеком среди чокнутой братии. Я узнала в нем археолога и младшего научного сотрудника местного музея - забавное, однако, хобби у канди­дата исторических наук!
После часа активного словоблудия на всякие религиозные темы моя головная боль прошла, зато об­щее состояние приблизилось к психопатическому. Еле удержалась от желания ухватить со стены псевдо­древний меч и кинуться рубать невероятные изображения то ли святых, то ли демонов. Остановило меня лишь сиротливо висящее среди всякого хлама «распятие». Я будто проснулась и впервые в жизни увидела Христа иначе - несчастным, голым, совершенно беззащитным перед бандой одержимых фанатиков. Вдруг подумалось ни с того ни с сего: «Каково же тебе, брат, было смотреть на подобных безумцев перед смер­тью? И как же ты, бедный, чувствуешь себя сейчас, если можешь, конечно, видеть и чувствовать?» Но я тут же устыдилась и напугалась собственных мыслей: ничего себе, нашла брата!
- Святогор Геннадьевич, - взмолилась я шепотом, - идемте отсюда поскорее, а то я за себя не руча­юсь...
Дядька Святогор хмыкнул, но тут же нашел благовидный предлог, чтобы откланяться.
Все «молодцы», во главе с Мастером, церемонно со мною распрощались. Правда, на их суровых ли­цах я прочла жуткое разочарование. Похоже, они тоже чего-то от меня ждали, но не дождались, как и про­фессор...

***
Соблюдая тягостное молчание, парапсихолог довез меня до дома, но уже при прощании неожиданно предложил покурить чуток на свежем воздухе. Я уселась на скамеечку и, затянувшись «мореткой» пригото­вилась выслушать любой сюр.
Начинало светать. Профессор долго не мог раскурить трубку и при этом зябко и сочувственно косил­ся на мои голые плечи. А когда ему все же удалось выпустить изо рта первое колечко сизого дыма, осторож­но заметил:
- Утро - скверное время для магов...
- Не вижу ничего скверного! - с раздражением фыркнула я. – Наверное, потому, что сама магом не яв­ляюсь и более того, не верю во всякое чародейство! К тому же терпеть не могу Кастанеду, которого вы, Свя­тогор Геннадьевич, так часто цитируете.
- А чем, собственно, он вам не угодил? - изумился профессор.
- Наверное, тем, что все выдумал, а дураки поверили.
- Возможно, и так, - парапсихолог спокойно пожал плечами, - но теперь это неважно. Его Дон Хуан уже давным-давно существует в астрале, как король Артур, Мерлин, - (я невольно вздрогнула, услышав), - или герои Толкиена. Эгрегор создан, и массы людей на него работают, читая постоянно переиздаваемые книги о Доне Хуане. Так что, не все ли равно - соврал Кастанеда или нет?
Мне оставалось только согласиться, но я не удержалась от вопроса:
- Если следовать вашей логике, в астрале можно сотворить все, что угодно. Была б охота. Так?
- Так, - ухмыльнулся профессор, - но у одних с творением лучше, у других хуже. Чем энергетически мощнее создатель фантома, тем его детище живучей. Все великие писатели, да и прочие люди искусства, были магами, хоть и не подозревали об этом.
- К чему вы клоните? - осторожно поинтересовалась я, чувствуя подвох, но не понимая до конца при­чин собственного беспокойства.
- Да, в общем, ни к чему. Просто рассуждаю: с какой стати мы все думаем, что мессией должен быть непременно мужчина?
Меня прямо-таки сразил подобный ход мыслей.
- Вы шутите? - охнула я, наконец, сообразив, что к чему.
- Шучу! - засмеялся профессор и, поцеловав мне руку, забрался в свой “Вольво”.
- Ну и шуточки у вас! - вскипела я, но дядька Святогор уже не слышал, занятый ключом зажигания.
«Господи! - подумалось мне. - Свяжешься с чокнутыми, у самого крыша съедет!». Но, злобно хлопнув дверью подъезда, я вдруг застыла, пораженная непрошеной мыслью: «А может, это я действую на окружаю­щих так, что они начинают вести себя, мягко говоря, неадекватно? Не об этом ли моем …гм… свойстве болтал Андрей?»
 

* * *

После «душевного» разговора дядька Святогор взялся за поимку моего фантома с удвоенным рвени­ем. Но у нас ничегошеньки не получалось.
- Ну, пожалуйста, - почти умолял профессор во время очередного «эксперимента», - ты же умница, попытайся сконцентрироваться!
Бесполезно! Я просто была счастлива. Вот и все. Безудержно, блаженно счастлива, почти как в дет­стве. Ко мне вернулось ироничное восприятие действительности, а все страхи испарились без следа. У про­фессора ничего не выходило, зато моя акварель с золотым драконом спровоцировала целое паломничество. Возле нее дни напролет толпились все обитатели филиала, включая детишек-старшеклассников, которых дядька Святогор набрал для непонятных лекций и тренингов. У одного такого паренька я даже отважилась поинтересоваться, чего он, мол, торчит здесь вместо подготовки к экзаменам? Мальчишка как-то отсутствую­ще улыбнулся и блаженно махнул рукой, переливаясь всеми цветами радуги:
- Место силы!
Я поморщилась: дался им всем этот Кастанеда!


* * *

Андрей, видимо, почувствовав отсутствие полтергейста, снова возлюбил мою квартиру. И зачастил в гости. По сути, он ко мне переселился. Лишь на ночь не оставался никогда.
Все свободное время мы с ним проводили вместе. Болтали понемногу о том, о сем , как влюбленные подростки, и часто мотались по городу, поглощая солнце и мороженое.
Пару раз даже «пожарились» на пляже, и нежная белая кожа «эльфа» обгорела до такой степени, что стала сползать клочьями.
Когда в очередной раз после излишних солнечных ванн Андрей, морщась от боли, натягивал джинсы, я неожиданно для себя предложила:
- Давай попробую полечить.
- Ну, нет! - скривился «эльф». - У меня на всякие кремы аллергия.
- Никаких кремов, - я рассмеялась, - руками.
- А ты умеешь? - он удивился.
- Не знаю, - честно призналась я, - но очень хочется попробовать.
- Ладно, - кивнул Андрей и снова стянул с бедер грубую джинсовую ткань.
Я увела «эльфа» подальше от любопытных глаз и заставила улечься животом на траву. «Эльф», фыр­кая от смеха, подчинился. Мои руки заскользили над ним, не касаясь тела, в немыслимых пассах. Признать­ся честно, я и понятия не имела, что и как нужно делать. Но охота испытать себя была пуще неволи.
Эффект «непрофессиональных» действий оказался неожиданным. Никакого исцеления - бедняга Ан­дрей просто заснул.
- Эх ты, ведьма недоделанная! - ласково пошутил он, когда я его разбудила, и снова оделся, на этот раз - окончательно.
Желания, времени и возможности для близости у нас обоих было более чем достаточно, но мы маниа­кально избегали даже прикосновений.
Первым не выдержал Андрей. Как-то, провожая домой, он вполне по-мальчишески попытался приоб­нять меня в подъезде. Ноги подкосились, в голове помутилось, но я безжалостно отстранилась, даже не пу­стив страждущего за порог. Уж не знаю, что на меня нашло.
Пошатываясь от желания, я тщательно закрыла за собою дверь и минут десять стояла, не проходя в коридор. По ту сторону двери застыл Андрей. Я долго вслушивалась в его дыхание, а затем в звук удаляю­щихся шагов. Потом, добравшись до любимого кресла, открыла окно и завернулась в плед.
Спать не хотелось. «Вот так-так! - мысленно выругалась я. - Впервые в жизни мне действительно по­пался тот, с кем не хочется расстаться, но я бегу от него без оглядки, стремясь сохранить одиночество! Тако­го со мною еще не случалось, до сих пор меняла мужей, особенно не задумываясь».
Желания томили, как юную девушку. Я расстелила постель. Потом долго стояла под прохладным ду­шем - не помогло. Поэтому, решительно нацепив футболку и джинсы, отправилась полетать. Но даже ку­вырки и виражи в поднебесье не смогли охладить взбунтовавшуюся кровь.
Яркий свет луны изливался на хвою как акварель. Расположившись на маленьком уступе ближе к вер­шине сопки, я физически представила, как обмакиваю кисть в серебро и...
..Так! Сначала - силуэт: острые зажатые линии…
Я долго не могла представить позу. Потом меня осенило: кресло! Ну, конечно же, кресло, как у Вели­кого Инквизитора.
Я набросила на запястья золотые наручники, злорадно представив напрягшиеся пальцы рук. Не своих... Теперь - острое плечо, растерянно подавшегося вперед человека... Завитки волос (светлых или тем­ных?) на открытой шее и откинутом уголке воротника. Дальше - острая, жесткая линия подбородка. Плотно сжатый тонкогубый рот, который хочется кусать в поцелуе. Впалая щека... Высокие скулы... Ну, держись, фантом! Еще немного и...
Жуткий, нечеловеческий вой откуда-то слева из темноты разом смешал все лунные краски. Меня сду­ло с камней, будто сухой лист от порыва ветра: я метнулась на вой, не ведая, что творю. А приземлившись, мгновенно ослепла от пламени костра.
...Запах крови... Какие-то мальчишки - человек пять - уставились на меня глаза в глаза. Но через секунду, по­бросав что-то, стеклянно звякнувшее, ломанулись сквозь кусты.
«Стаканы. У них в руках были стаканы! - догадалась я с запоздалым раскаянием. - Обычные ночные посиделки!»
...Бульканье и хрипы. Огромный черный ком выкатился из ветвей.
Я споткнулась и чуть не свалилась в костер. Ком не катился. Он сворачивался и распрямлялся над землей. Меня парализовало от ужаса...
...Клыки и вываленный язык. Я, наконец, разглядела: это пес, большой лохматый пес, подвешенный за лапы.
Я вдохнула запах крови и подалась вперед. Пес бился в агонии. Не соображая, что делаю, попыталась разорвать веревки руками. Сил не хватило. Я собралась, было, использовать осколок стакана, но напоролась взглядом на тяжелый окровавленный нож...
Веревки поддались. Пес обрушился вниз. Хлещущая из перерезанного горла кровь стремительно за­ливала траву, землю, костер. Задетые темной жижей угольки с шипением гасли, испаряясь в темноту.
Поздно! Безнадежно поздно: я уставилась в собачьи глаза, подернутые приближением смерти. Бед­ный доверчивый дурачок, соскучившись по еде и ласке, пошел на зов и запах паршивых котлет. Покорно дал надеть на себя веревку, которая пригрезилась ошейником. Шел, виляя хвостом и гордясь не одним, а сразу пятью хозяевами...
Боже праведный! Я гладила мокрую от крови шерсть и желала лишь одного: чтобы свершилось чудо, и пес не умер.
- Если выживешь, - шептала я, - буду кормить тебя этими дурацкими котлетами до скончания дней. Буду долгими вечерами чесать твою шерсть, целовать морду. И никогда-никогда не предам!..
...Но я не умела лечить. Мои руки лишь бессмысленно тискали и трясли шею пса, продлевая мучения. Я ничего, ни-че-го не могла! И только чувствовала его боль. А еще - нечеловеческую опрокидывающую с ног тоску...
- Господи! - я обняла голову пса; скребущие в агонии лапы раздирали футболку и кожу на животе. - Господи! Если ты есть, дай забрать его боль! Пусть умрет счастливым.
...Сильные прохладные ладони легли на плечи, скользнули по локтям, обнимая, и соединились с мои­ми пальцами. Я задрожала, чувствуя чью-то внезапно хлынувшую сквозь меня мощь. Она просто сшибла с ног, струясь и переливаясь серебром в тело пса. Потом все кончилось так же внезапно, как и началось. Про­шиб озноб. Мохнатое чудовище слабо заворочалось под моим телом. Жив!
Жив? Зажмурившись от ужаса и надежды, я медленно и недоверчиво потрогала пасть... Уши... Дальше... Сырая липкая шерсть. Рана на шее исчезла! Прощупывался лишь шрам, свежий и чуть вспухший.





* * *

Я долго отмывала обретенное страшилище в ванной, пока сама не вымокла с ног до головы: «Ох, и здоровенная тварюшка!»
Пес пыхтел и вилял хвостом, предварительно забрызгав все вокруг. Пострадало даже некстати сполз­шее с кровати одеяло: «злодей» обтерся об него с особой тщательностью.
- Что ж, вот и нашлось применение пачке «зелененьких». Ох, и нелегко будет прокормить тебя, брат! Заживем вместе? - я чесала чудовище за ухом. - А имя тебе отныне… - я задумалась, - Дракон. Или попросту - Коша.
Тщательно прицелившись, Коша «умыл» меня языком. Я поежилась, вспомнив холодок невидимых объятий и хлынувшее через меня «серебро».
Непрошеные мысли сами собою полезли в голову: «Кто ты или Что ты, спаситель? От света или тьмы? Я лично уверена: ты - свет, почему-то приходящий во мраке. А тьмою, безусловно, является «граф», то бишь, фантом. Хотя он-то как раз возникает средь бела дня, да еще в ореоле солнечных одуванчиков! Это как коктейль: белое мороженое, темный шоколад. Нет, не так холодно. Жестче и ярче, как вспышка, как... - ужас пробрал до костей, - ...черная шляпа в одуванчиках!»
Пес взвизгнул. Забывшись, я слишком сильно сдавила его шею:
- Извини, милый!
Коша преданно, но с некоторой опаской устроился у ног. А мои беспокойные мысли заскользили своим путем: «Ну, ладно! Допустим, это не мой фантом - точнее, фантомы - а две некие сущности, которы­ми я одержима. Бес и ангел. Один мучает, другой лечит, и не только меня. Они соперничают, как Великий Инквизитор и граф в моем видении».
Я вспомнила глаза графа и его безжалостные руки: «Бр-р-р! На ангела-спасителя эта тварь никак не тянет! А вот на демона - вполне. Великий Инквизитор - тоже далеко не ангел, хотя вроде бы служит Богу. Мордред или Мерлин?.. Ну, нет! Один - невероятно искусный, но абсолютно бесстрастный любовник. Дру­гой - чародей, друид. Роль ангела-спасителя не для них. Оба - явно от тьмы. Значит, есть кто-то третий. Но я его не помню. Стоп! Помню. Казненный друг в первом видении. И эта фраза: «Я возьму твою боль». В «сценке» с инквизитором и графом мне казалось, что слова утешения - от графа. Но, возможно, я ошиб­лась. Тогда, выходит, их трое. Но Рыжик во сне говорил о двоих. Интересное кино! Значит, должен быть еще один. Эдакая бинарная ситуация: тьма двоится и свет двоится. Отсюда две пары. Одну я, кажется, нащу­пала: граф и Великий Инквизитор. Или же, в другом варианте - Мордред и Мерлин. Это моя темная сторона, так сказать. Теперь попробуем разобраться со светлой стороной души. Что мы имеем? Только казненного друга. Я вспомнила его перед первым полетом. Так-так-так! А ощущение полета всегда связывается в моем сознании с очеловеченным образом ветра или с Золотым Драконом моего детства. Выходит, это не мои ре­бяческие фантазии, а... Кажется, я сложила мозаику: графу-инквизитору противостоит пара «казненный друг - Золотой Дракон». Ха! Мелодрама какая-то. Красиво, но пошло. А значит, все не так. Я опять выдумала не­жизнеспособную схему. Где же ошибка?
Я все время забываю какую-то деталь. А она - на поверхности… Ну, конечно же! Золото! Я не люблю этот металл. Мало того! Он вызывает у меня чуть ли не животный ужас. Пары составлены неверно. Золото - во тьму. Тогда вот как все на самом деле: Граф и Золотой Дракон, казненный друг и Великий Инквизи... Фигня! Быть того не может! А значит, продолжим смотреть сериал из прошлых жизней. В нем разгадка. Вот только небесный режиссер не слишком торопится, выдавая в неделю по паре кадров!..
Господи! Ну, на кой… мне эти «рассуждалки»? Отчего я никак не могу остановиться и выкинуть всю шелуху из мозгов? Зачем я всерьез размышляю о заведомом бреде? Почему мне все время кажется, что от решения этой явно надуманной задачки зависит моя и не только моя жизнь? Даже не жизнь, а что-то большее… Тьфу! Ну, к чему такой глобализм? Совсем сбрендила и уже не различаю фантазии и реальность!»


* * *

Обе местные газеты дружно живописали очередные зверства сатанистов. Даже снимки поместили: ве­ревка, клочья черной шерсти, стаканы с кровавым питьем. «Кровавое питье» - это комментарий: фотки, ра­зумеется, черно-белые. Вот только тело замученной жертвы так и не нашли...
«Тело» преданно авкало на каждый резкий звук за окном и пожирало бездну обещанных котлет из ку­линарии.
 Я никому не рассказала о случившемся. Даже Андрею. Но он принял Кошу неожиданно легко. Да и Коша отнесся к нему, будто к родному.





* * *

Профессор Бытев «со товарищи» по-прежнему безуспешно ловил мой фантом: его упорство и изобре­тательность внушали почти благоговение. Я послушно выполняла все, что от меня требовалось. Но кроме коротеньких непонятных обрывков прошлого - ничего. Эти жалкие осколочки видений ничем не пополняли и так уже запутанный донельзя сюжет.
Мне снова пригрезился граф. Но не в капюшоне. Стоял, заложив руки за спину, и что-то твердил. Жестко, отрывисто, еле сдерживая раздражение. Я видела только его прямые вздернутые плечи и волнистые каштановые волосы на затылке. Мне до смерти хотелось придушить этого козла, но мешали золотые наруч­ники. Проклятое инквизиторское кресло!
«Ну что ж, враг мой, по крайней мере, я разглядела тебя со спины и знаю цвет волос. А значит, при некотором усилии вспомню и лицо. Тогда держись! Я мысленно прикую тебя к этому чертову инквизи­торскому креслу, и ты поневоле ответишь на все мои вопросы! Уж не знаю, победил ты или нет в ТОЙ жиз­ни, но в этой - я тебя одолею, изгнав из своей памяти навсегда! Хочу покоя! Надоело быть сумасшедшей!»
Изгонять другого, того, кто оживил Кошу, не очень-то хотелось. Временами, впадая в приятное воз­буждение, я снова и снова вспоминала холодок его рук и силу невидимых объятий. Бедняге Андрею прихо­дилось тратить свой пыл на музыку. Его терпение просто изумляло. Нормальный мужик давно бы плюнул на недотрогу и хлопнул дверью. Но «эльф», похоже, к числу нормальных не принадлежал. И дожив почти до тридцати, умудрился сохранить к женщинам старомодно-трепетное уважение.
Мои отношения с мужчинами всегда складывались достаточно утилитарно. Одних я сразу же записы­вала в друзья - приятное общение, ничего больше. За других, уж очень настырных, выходила замуж, чтобы впоследствии развестись. Но по-настоящему сильного влечения я не испытывала ни к кому и никогда: ни к мужчинам, ни к женщинам. Другое дело - Андрей. Наше взаимное желание с каждым часом общения усили­валось, но... Но что-то мешало мне пойти ему навстречу. Или кто-то. Оставалось понять: кто или что? «Эй, - твердила я себе, - с твоим образованием психолога смешно валять дурака. Все ж просто: разложи по полоч­кам - непременно откопаешь какой-нибудь комплекс. Врач, исцели себя сам! Долой бред! Очнись!» Но оч­нуться уже не хотелось. Жутенький фильмец из прошлых жизней давно втянул меня в свой водоворот.


* * *

Коша обожал вылизывать мои невысохшие акварели. Он делал это тщательно. Будто очищал тарелку с чем-то невозможно вкусным.
Андрею нравилось валяться рядом с Кошей на полу и свистеть на флейте.
Мне же до смерти хотелось изобразить «графа» так, как увиделось в лунном свете: «Прямо-таки иде­альная энергетическая ловушка! Как же я раньше до этого не додумалась. Просто изобразить на листе ват­мана, да еще и с закрытым лицом - это детская шалость. Вполне бесполезная. Другое дело, если отчетливо вспомнить черты, фигуру, движения. Словом, всего целиком. А потом «пригвоздить» к инквизиторскому креслу. Причем в картинку нужно энергетически вложить всю мою ненависть и явное желание обездвижить, то есть именно поймать, подчинить. Возможно, это как раз сработает!»
Умолчав о чудесном воскрешении Коши и о явлении «спасителя», я поделилась планами с профессо­ром. Он обрадовался идее, словно ребенок новой игрушке.
- Вы гений, Ника! - вопил дядька Святогор в телефонную трубку. - Поменять вас с «графом» местами в инквизиторском кресле - это же надо додуматься! Получится. Акварели - ваше оружие!
Но меня на самом деле грызли сомнения. И небезосновательные: «Психическая сила графа-фантома мне одной явно не по зубам. Поймать эту тварь через меня или вместе со мною может только спаситель Коши. Но как сделать так, чтобы он помог? И что будет, если не захочет? Ведь у меня самой не получается вспомнить даже лицо графа. «Спаситель», миленький, помоги!!!»
Коша вылизал уже не менее двадцати брошенных на пол «безголовых» картинок. Я мучилась в два­дцать первый раз, а Коша с Андреем играли в «отбери тапок» на мокрых смятых листах. И когда очередной провисший от воды кусок ватмана полетел на пол, «эльф» полюбопытствовал:
- Кого ты рисуешь?
- Не знаю. Не могу вспомнить. Но он меня достал. Если не «поймаю», чокнусь!
- И где ты его видела? - мрачно поинтересовался Андрей.
Я глянула на Кошу, натянула очередной девственно чистый лист и изложила все, как было, начиная с охвативших меня желаний и заканчивая чудесным спасением лохматого чудовища.
В начале рассказа Андрей самодовольно хмыкнул, а в конце - помрачнел. Потом неожиданно предло­жил, тряхнув рыжей гривой:
- Давай я тебе попозирую.
- Что-о-о??? И зачем?
- У меня есть мысль, - как-то чересчур грустно пошутил «эльф», - и я ее думаю.
Мне потребовались объяснения.
- Потом! - Андрей отмахнулся и уселся в мое любимое и ненавистное кресло.
«А это действительно мысль!» - я пригляделась и решила попробовать.
- Представь, что...
- Я понял... - Андрей резко мотнул головой.
...Он нервно вцепился в подлокотники, так что костяшки пальцев побелели. Потрясенно уставился куда-то вдаль и подался вперед с явным выражением вопроса на лице. Длинные волосы упали на щеку и шею. Расстегнутая на три пуговицы рубаха поползла с плеча, обнажив беззащитную ключицу...
У меня сжалось сердце. Я ненавидела свой фантом, но Андрея... любила. Запретное слово вырвалось само собою. Оно не было произнесено, но «эльф» понял, медленно обернувшись. Я это почувствовала, глядя глаза в глаза.
Картинка сложилась. Кисть свалилась на ковер: «Я не буду тебя «ловить». И профессору не дам. Про­сти! Я чуть было не предала тебя, «спаситель». Слава Богу, Андрей остановил. Вот только как мне быть с вами двоими? Мой, - гм, - а Бог тебя знает, кто! Мне требуются твои объяснения. Ау!»
Бац! - Андрей подскочил от неожиданности. А я уж, было, решила, что опять сотворила полтергейст, только на этот раз на кухне, а не в коридоре. И поспешила туда, мысленно проклиная себя. Но увидела в дверях Кошу и остановилась: «Как я сразу не догадалась!» Вечно голодный «злодей» попросту уронил мис­ку с табурета. Значит, пора вести песика на прогулку и кормить. А то еще что-нибудь опрокинет!
Я объяснила ситуацию Андрею. Он с облегчением расхохотался. И мы, больше не раздумывая, отпра­вились гулять. Втроем. Уже на улице, держа Андрея под руку, а Кошу на поводке, я снова мысленно приня­лась рассуждать: «Итак, «спаситель», он же граф-фантом и казненный друг... Так? Он же Мордред или Мер­лин... Нет, эти двое, похоже, из другой «оперы», как и Золотой Дракон с Великим Инквизитором. Стоп! Я, кажется, опять впадаю в ненужные домыслы. На самом деле мне требуется лишь одно: встретиться с Коши­ным спасителем наяву или в астрале. И непременно заставить его объясниться. Вот только как это сделать? Он появляется, когда вздумается и где вздумается... Хотя, наверное, во всем этом есть какая-то система. С кем бы посоветоваться?»
Я поделилась соображениями с Андреем, и он тут же «загрузился». Мы свернули к лесу, чтобы там спустить Кошу с поводка и спокойно предаться размышлениям, но вдруг столкнулись нос к носу с профес­сором. Честно говоря, я почти не удивилась.
- Ба! - хмыкнул дядька Святогор после приветствия. - Да вы забавно смотритесь вместе: красное и черное. Каков контраст!
- А вам по душе однотонность? - неожиданно взвился Андрей, будто его задели за живое.
- Пожалуй, - кивнул профессор. - Я уже стар для курьезно ярких сочетаний, чего не скажешь о Нике. Она настолько увлеклась вами, что и о работе забыла!
Я удивилась:
- Но ведь сегодня суббота, Святогор Геннадьевич!
Профессор возмутился:
- Сегодня суббота, но мы - работаем. Через 20 минут начнется лекторий для будущих студентов наше­го института и всех желающих. Приглашены светила эзотерики из Питера и Москвы.
- А мне-то какое дело? - я пожала плечами. - Зачем подопытному кролику лишний раз пялиться на удавов?
- Во-первых, вы обещали присутствовать, - начал профессор с нажимом, и это подействовало на меня как удар по щеке. «Еще одна угроза в том же тоне, - подумала я, - расторгну контракт!»
Дядька Святогор как всегда прочел мои мысли и быстренько сменил тактику:
- ...А во-вторых, речь пойдет о ваших акварелях. Неужели не интересно?
Я глянула на Андрея и Кошу.
- Ладно, - рыжий «эльф» пожал плечами, - если хочешь, иди прямо сейчас. А я отведу собаку домой.
Мне оставалось только протянуть ключи.
- А лекторий, как я понимаю, в музее? - вежливо поинтересовался Андрей напоследок.
Профессор Бытев утвердительно кивнул.


* * *

К началу лекции мы опоздали.
Я с удивлением оглядела актовый зал: ни единого свободного места! Пришлось стоять, забившись в угол.
Профессор немедленно подал знак одному из своих сотрудников. Похоже, отправил за стульями. А сам встал на страже у дверей, будто боялся, что я сбегу. Уйти, конечно же, хотелось, но я смирилась и чест­но попыталась вслушаться в картавый бред заезжего эзотерика.
Зал заполняли вдохновенные юнцы и охочие до мистики интеллигентные старые девы. Веселенькое, однако, сочетание! Вполне под стать сумасшедшему содержанию лекции, основной смысл которой сводился к следующему. Во-первых - нет и не было единого бога: Библия об этом неоднократно «проговаривается». Во-вторых, существовали и существуют два божества: мужское и женское. В-третьих, боги передрались между собою за сферу влияния, и в результате, женское божество - Сатану - объявили дьяволом, то есть, ис­кусителем людей и исказителем первоначального замысла мира.
Мысль не новая и вполне дурацкая, как и вывод: бог-женщина грядет, чтобы восстановить справедли­вость.
От спертого воздуха у меня заболела голова. Неожиданно, как счетчик такси, включилось астральное видение: багровый туман облизывал аудиторию и лже-эзотерика. Между кресел кувыркались сине-зеленые тварюшки, жадно глотая черную низовую энергию толпы. Я покосилась на профессора. Он понимающе улыбнулся. Я пожала плечами: раз ты тоже видишь, почему не вмешаешься? Профессор помотал головой и сделал предупредительный знак, мол, смотри дальше, в этом вся соль спектакля. Я осуждающе дернула пле­чом и рванулась к выходу. Но тут внесли три стула. «Один для Андрея?» Профессор кивнул. Я вздохнула: «эльф» не торопился с появлением. И правильно делал. Зачем нормальному парню трескотня абсолютных шизиков?
Я попыталась отключиться от видений и сосредоточилась на словах «эзотерика». Он старательно до­казывал свою правоту, припоминая древние культы и делая экскурс в историю
По его словам выходило следующее: матриархат на заре времен - это свидетельство неимоверной силы женского божества, в честь которого совершались массовые совокупительные оргии и кровавые риту­альные жертвоприношения. Ну, с сексом, понятно: плюгавенький лектор прямо-таки изливался сладостраст­ным голубым сиянием, живописуя оргии. Но вот объяснение причин «кровавости» - ни дать, ни взять, реклама «Always» с крылышками! «Интересно, ему заплатила фирма-производитель или он старается по собственной инициативе?» - мысленно хихикнула я.
Дальше - смешнее. По словам лектора выходило, что всемирный потоп - следствие семейной сцены увлекшихся скандалом божеств!
Я едва сдерживалась, чтобы не комментировать вслух всю эту блажь.
Но следующая мысль, высказанная сексуально-озабоченным маразматиком, неожиданно поразила своей кощунственностью. Нисколько не сомневаясь, эзотерик утверждал, что распятие Христа - это своеоб­разная подачка женскому кровавому божеству от бога-мужчины. Мол, на, возьми, подавись и «припухни»! Подарок якобы приняли и согласились на компромисс - новую бесполую религию.
Дальнейшая история христианства подавалась в виде скрытой борьбы бога-самца за обладание ума­ми. Отсюда - инквизиция с массовыми сожжениями «прекрасной половины человечества».
Возмущенная до предела всем услышанным, я инстинктивно потянулась к собственному нательному кресту и похолодела, сообразив, что забыла его утром в ванной...
Я оглянулась на профессора, ища поддержки, но он смотрел во все глаза на лектора, под которым вдруг заплясала кафедра. До меня дошло: я в ужасе сжала голову ладонями. Не помогло.
С жутким треском, как огромные жадные языки, сами собой свернулись и снова развернулись жалюзи на окнах. Захлопали фрамуги. Пронзительно заорала какая-то старушка. Затем взлетел с подноса графин и плеснул ей в лицо водой. Слушатели повскакивали с мест, опрокидывая стулья, а горе-лектор повис в возду­хе вниз головой.
- Ника! Ника! Перестаньте! - вопил профессор. - Вы еще разгуляетесь. Но только не сейчас. Пожалуй­ста!.. Да перестань же ты!!!
Я оцепенела, не в силах остановить кошмар, и рухнула на колени:
 - Господи, помоги!
Вкус крови на губах привел меня в чувство...
...Жалюзи медленно развернулись и снова упали на окна. Возле застывшей кафедры приземлился на четвереньки лектор. А рядом грохнулся хищно кружившийся поднос. Заклинившие во время полтергейста двери мягко распахнулись, вывалив перепуганных старшеклассников и старух...
Все кончилось.
Я поймала в воздухе невидимую сухую ладонь и прижала ко лбу. В голове окончательно проясни­лось. Теперь я знала, как остановиться в случае чего. Но лучше б мне вообще не начинать! «Где же ты был, «спаситель»? Почему сразу не прекратил мое буйство?»
В дверях внезапно «нарисовался» растерянный Андрей:
- Вы чем тут занимались, профессор?
- Это вы у зазнобы спросите...
Я вцепилась в «эльфа», как в спасательный круг. До Андрея, кажется, дошло. Он мягко притянул меня к себе:
- Эх ты, ведьма недоделанная!
Я не сопротивлялась объятиям. В его жесте не было страсти. Лишь упрек и желание защитить.
- Не уходите. Будет продолжение, - пообещал профессор.
Но Андрей уже волок меня к выходу.
После полтергейста меня мутило и пошатывало. Ноги заплетались, каблуки подворачивались, попа­дая в каждую выбоину на асфальте. Наверное, со стороны это выглядело смешно: аккуратный длинноволо­сый парень тащит подгулявшую бабенку. Кто-то даже хихикнул нам вслед и со смаком выругался. Но Ан­дрей только крепче сжал мои плечи. Я попыталась вывернуться из его объятий.
- Не дури, - возмутился «эльф», - сама идти не можешь: если отпущу, брякнешься об асфальт.
- Тогда поймай такси!
- Не стоит, мы уже дошли.
Я растерянно завертела головой, не узнавая улицу.
- Куда ты меня ведешь?
- К себе домой, - усмехнулся Андрей.
- А бабуля?
- Переживет.
Бабуля пережила. Но осуждающий взгляд буквально иссверлил мне спину. Ноги сами собою подогну­лись. И Андрею пришлось подхватить меня на руки. На последнем издыхании он доволок меня до своей комнаты и бухнул на диван. Затем прикрыл дверь.
Бабушка что-то сердито бурчала за стеной.
Я блаженно вытянулась, сбрасывая осточертевшие туфли, и огляделась по сторонам: обычная про­стецкая обстановка. Ни ковров, ни картин. Нет даже банального книжного шкафа. Единственная уважающая себя деталь – огромный, во всю комнату, концертный рояль, заваленный нотными листами.
- Ну вот, ты и у меня, - хмыкнул Андрей, усаживаясь рядом. Я инстинктивно отодвинулась.
«Эльф» засмеялся и демонстративно убрал руки за спину. Потом встал и достал из футляра флейту.
- Мне иногда кажется: ты хронически боишься мужчин.
- Ничего подобного! – я завозмущалась. - Просто...
- ...ты боишься! - весело продолжил «эльф». - Я не кусаюсь, не распускаю руки и тем более не наси­лую молоденьких девушек. Особенно в присутствии бабушки.
Мне стало стыдно:
- Извини. Ситуация дурацкая и...
- Точно, - подтвердил Андрей, - и так всегда, если ты рядом.
Я обиделась.
Андрей снова ухватился за флейту, как какой-нибудь монах за четки:
- Я не то хотел сказать. Просто ты не даешься и не отпускаешь.
- Так, - я вздохнула, - начало семейной сцены...
- А что? – «эльф» улыбнулся. - Почему бы тебе не выйти за меня замуж?
- Спятил?
- Есть немножко, - серьезно кивнул Андрей и добавил, - как и любой бы на моем месте.
- Это почему же? - я начала злиться.
- С тобою вечно что-нибудь происходит. Ты меняешься за ночь, устраиваешь погром и липнешь к этому ненормальному профессору, хоть он тебе и противен.
- Ревнуешь?
Андрей досадливо дернул плечом:
- Скорее, волнуюсь. Поскольку никогда не знаю, что застану завтра. Было б спокойнее, если бы мы по­женились.
Я вскипела:
- Ты рассуждаешь о браке, как... как...
Слов не нашлось. За меня ответил Андрей:
- ...как о бронежилете.
Я даже присвистнула от негодования. Ничего себе сравненьице! Еще бы упомянул железную дверь с кучей замков.
- И от кого же ты собрался меня защищать? Да и зачем?
- Не знаю, - Андрей говорил совершенно серьезно. - Может, от тебя самой, может, от профессора, мо­жет, от кого-то еще.
«Какого черта, ты строишь фразы так по-киношному? Мне все время кажется: это розыгрыш или из­девка!» – я не выдержала:
- Давай поговорим о другом!
- Ладно, - согласился Андрей, - как придумаешь о чем, скажи.
И пошел, как я поняла, на кухню. Мне давалось время на размышление, и я этим воспользовалась: «Ну ладно, допустим, Андрей прав, и я действительно боюсь мужчин. Подсознательно. Всех до единого... Привет тебе, дедушка Фрейд, и гуд бай! Я, конечно, не психоаналитик, а всего лишь психолог с филологиче­ским дипломом, но, обучаясь по случаю на платных психологических курсах, в себе достаточно покопалась. Ну, не было в моей жизни насильников, хоть ты тресни! Отец меня обожал и уважал, любит и сейчас, как единственную, хоть и непутевую доченьку. В подростковом возрасте по подъездам не тусовалась, не коло­лась, не нюхала, не глотала. Соответственно, была далека от компаний, где пускают девочек по кругу. Даже в хипповом питерском студенчестве как-то умудрилась держаться от всяких мерзостей особняком. Друзья считали меня недотрогой. Так оно и было. Автостопом путешествовала, но собою платить мне не приходи­лось. Отделывалась «душевными» разговорами. В общем, несмотря ни на что, дамой я выросла хоть и при­бабахнутой внутренне, но внешне - абсолютно благополучной. Единственный пунктик - редко носила пла­тье и юбки, предпочитая всему брюки. Но моя сексуальная ориентация здесь ни при чем. Лесбийских склонностей не имею. Так что «Андрей, ты не прав». Мужчин, как таковых, я не боюсь. Дело в другом. На меня и раньше «накатывало» лет эдак с пятнадцати: сначала беспричинная и беспросветная тоска, потом странные еженощные сны. В этот период мне вдруг начинала видеться аура у всего живого и неживого. За­тем наступал бурный творческий подъем, когда я в очередной раз чем-нибудь или кем-нибудь увлекалась и непременно марала ватман акварелью. Но через 2-3 месяца все как рукой снимало, и жизнь возвращалась в нормальное русло. В общем, типичный маниакально-депрессивный синдром - болезнь всех истероидных натур. Возможно, это и явилось причиной моего поступления на двухгодичные психологические курсы. Я вовсе не собиралась становиться школьным психологом, вполне осознавая собственный дилетантизм. Но так получилось. Моему третьему мужу предложили поработать режиссером театра оперетты в закрытом городке под Красноярском. Идея ему понравилась: творческий простор плюс квартира. Мне же было все равно. Но уже по приезде выяснилось: для меня в театре работы нет. Пришлось тащиться в гороно со своим филологическим дипломом. И директору одной из новых школ приглянулись мои «корочки» психолога.
Поначалу все шло гладко. Но однажды старожилы свозили меня в заброшенный город первострои­телей: фундамент домов, заросший травой, потрескавшийся от времени плац, расколотые фонтаны и особен­но лестница, ведущая в никуда - немедленно вызвали у меня приступ хандры. Я как будто вспомнила что-то и тут же забыла.
Потом нахлынули сны, мучившие еще в студенчестве. И я принялась их рисовать. Но что-то все вре­мя ускользало. Память выдавала лишь крохотные обрывки. Детские воспоминания как будто засыпало пес­ком. То вдруг откроется что-то, то исчезнет. Пытаясь докопаться до причин такой странной избирательно­сти памяти, я бросилась расспрашивать родителей, живущих в Красноярске. Но узнала от них лишь одно: в пятнадцать лет я внезапно и непонятно заболела. И целый месяц не вставала с кровати. Врачи, недоумевая, поставили диагноз: вегетососудистая дистония. Потом все прошло, как не бывало. А что касается раннего детства, родители так и не смогли рассказать ничего определенного. Тогда я жила у прабабушки в Каинске, а папа с мамой доучивались. Он оканчивал второй институт, она - кандидатскую диссертацию. Если б я спохватилась раньше, вероятно, прабабушка и поведала бы мне что-нибудь интересное, но 10 лет назад она умерла...»
Андрей старательно гремел посудой на кухне и переругивался с бабулькой. Я отчетливо слышала каждый звук, и это, как ни странно, помогало моим размышлениям:
«Определенно, в моем детстве есть что-то загадочное. И кульминация всего: черная шляпа, одуванчи­ки и дракон. Возможно, это часть «пароля» для встречи со спасителем Коши? Интересно, что от меня нужно «графу»? Почему он появился только сейчас? И как связан с Золотым Драконом, Великим Инквизитором, Мерлином и Мордредом? Я опять упираюсь в желание понять, кто есть кто. Внешность «спасителя» мне не­ведома. Попробуем порассуждать от обратного: кого я точно могу идентифицировать? Ну, разумеется, Ве­ликого Инквизитора, который очень похож на профессора Бытева, только в моих видениях он старше. Кро­ме того, Мерлин. Мне не составит труда изобразить его на листе бумаге, но ни на кого из нынешних знако­мых он даже отдаленно не смахивает. Хотя нет, я не права. Мастер! Есть в нем что-то от Мерлина. Сходство на уровне братьев - не больше. Еще отчетливо видится лицо рыжей красавицы. Но в этой жизни я с нею точ­но не встречалась, хотя ощущение знакомое. Итак, методом исключения мы добрались до троих неизвест­ных: казненный друг, «граф» и Мордред. Что их роднит? А ничего. Точнее так: «граф» и казненный произ­носят одну и ту же фразу: «Я возьму твою боль». Мордред и «граф» похожи фигурой и сиянием. Только аура Мордреда слепит. Даже лица не видно. Это что-то кошмарное. Свечение «графа» мягкое и чуть приглу­шенное. Ну вот, кажется, я опять ни до чего не дорассуждалась. Попробуем выстроить временную цепочку: Мордред - это V век и Британия; казненный друг - конец XVI - начало XVII века; «граф» – 90-е годы восем­надцатого. И оба из Испании. Почему так? Гм... Как я сразу не догадалась! Альбион, V век - становление христианства. По сути, на островах еще процветает язычество. Друиды и все такое. Конец XVI века - поздний Ренессанс, любовь к античности, но предчувствие краха свободомыслия. Такая же идейная неразбе­риха, как и в реальные, а не мифические времена короля Артура. Конец XVIII века - закат инквизиции. Опять же смена курса и рождение нового сознания. Дальше романтизм, возврат к идеям средневековья, но на новом, культовом витке. В общем, все три видения из переломных моментов истории! Ай да я! Возмож­но, это не тупиковая рассуждалка?».
Звякнули чайные ложки. Андрей осторожно поставил поднос с чашками и горой бутербродов на угол развернутого дивана. Я поймала любопытствующий насмешливый взгляд:
- Замечталась?
- Скорее загрузилась.
- И что же тебя так «загрузило»? - фыркнул «эльф».
- Во всяком случае, не твое предложение «бронежилета».
- А жаль, - Андрей искренне вздохнул, - ты абсолютно не понравилась моей бабушке.
- Было б хуже, если бы не понравилась твоим родителям.
Андрей помрачнел:
- Они погибли. Так что будь спокойна.
- ...Извини... Давно?
Андрей кивнул:
- Мне было тринадцать, когда они сгорели вместе с садовым домиком и собакой.
Я похолодела:
- А где был ты?
- Дома. Мне ужасно не хотелось их всех отпускать тогда. Тем более - ехать самому. Но папа с мамой не послушались, и Ладу забрали с собою. Это овчарка. Она тоже тогда с ними не хотела...
Я отчетливо увидела картинку. И закрыла глаза руками.
- Это было давно, - Андрей потрепал меня по плечу, - ешь! Я что, зря старался?
Я куснула бутерброд, хотя кусок не лез в горло, и попыталась перевести разговор на другую тему:
- Что сказала обо мне бабушка?
Андрей засмеялся.
- Она сказала, что мне следует выбрать девушку постарше и не такую развращенную. И предостерег­ла: молоденькие «нимфетки» очень опасны.
- Эт-то я-то молоденькая? Надеюсь, ты сказал, сколько мне лет?
- Нет. Зато сообщил, сколько раз ты была замужем.
- Серьезно? - мне поплохело.
- Я пошутил, - усмехнулся Андрей, - просто ответил, что не ей с тобою спать.
Я скривилась:
- Да ты, однако, озабочен!
“Эльф” пожал плечами.
- А чего ты хотела? Держишь меня на поводке почти два месяца и...
- Не надо! - рассердилась я. - Ты... ты...
Он виновато погладил меня по руке:
- Извини. Я просто...
- ...Ты просто озабочен! - я отплатила той же монетой. Честно говоря, его замечание насчет боязни мужчин задело меня за живое.
- Ладно! - Андрей примирительно мотнул головой, - лучше давай тебе сыграю. Я долго думал о твоем “графе” и вот что получилось...
Я вздрогнула. Мелодия была ровной и холодной, как ветер. Ни единого всплеска эмоций! Но она за­вораживала. Будто отодвинулась черная бархатная портьера с золотыми кистями...
...Я вошла в гулкий зал и услышала голоса, искаженные эхом. Беседовали двое: Великий Инквизитор и женщина в черном глухом платье, но с золотыми украшениями на руках и груди. «...А ведь это... я!» - со­знание раздвоилось. Виделось все со стороны, как в кино - такого в моих «картинках» еще не бывало. Но при этом я еще и ощущала себя изнутри, ясно проговаривая слова. «Чьими же глазами я вижу?» - Мне по­плохело. Я догадалась: это Он! Больше некому!
Великий Инквизитор красочно живописал оргии при дворе Карла IV, пугал проклятыми французами, клял Годоя с его Базельским мирным договором и предрекал чуть ли не Армагеддон. Я возражала. Но Ин­квизитор настаивал на своем. Я соглашалась, но лишь частично. Раздражение одновременно на короля, Ин­квизитора и «Князя Мира» Годоя раздувалось, ширилось, затемняя сознание.
И...
...Я в отчаянии помотала головой, чтобы отогнать видение. Чувствовать изнутри себя, то есть даму в черном, и графа одновременно, было выше моих сил. Андрей отнял флейту от губ и странно, даже страшно глянул на меня. Его зрачки расширились и снова сузились.
- Что случилось? - я не узнала собственный голос.
«Эльф» неопределенно тряхнул гривой.
- Видишь ли, когда я наигрывал мелодию без тебя, ничего подобного не происходило...
- А со мною?
- Я... увидел... Не знаю, как, но увидел тебя и профессора. Я даже чувствовал, как жгут эти чертовы браслеты. И еще, понимаешь, вот здесь давило.
Он показал. Я расхохоталась:
- Корсет! Ты чувствовал на себе корсет и был мною, хоть при этом смотрел со стороны!
«Эльф» фыркнул, заливаясь смехом.
- Интересно, а что было бы, если... - шальная мысль пришла нам в голову одновременно.
Мы свалились от хохота на диван, опрокидывая поднос и чашки с остывшим чаем. Я почувствовала тело «эльфа» через намокшую ткань и...
- А знаешь, - предложила я, отсмеявшись, - давай попробуем еще раз. Твоя музыка действует лучше всех прибамбасов профессора. Ужасно хочется досмотреть фильмец.
Андрей кивнул, слегка разочарованно. Потом снова развеселился:
- Вдруг, да покажут эротику!
- Фи, - сморщилась я. - Великий Инквизитор и...
- Нет, я говорю о графе, - возразил Андрей, - он намного моложе.
- С чего ты взял? - вздохнула я. - Тем более, что как раз он-то холоден, как змей. Могут случиться ужасы вместо... гм... постельных сцен...
Андрея слегка потряхивало от возбуждения. Но он смирился. Отошел подальше от меня и оперся о рояль.
...Я снова ощутила себя прикованной к проклятому креслу. Передо мною на расстоянии нескольких метров стоял граф в неизменном черном капюшоне. Он меня злил. Я понимала, чего хочет Великий Инкви­зитор, но совершенно не могла понять проповедей графа. Он обещал помочь, но делал ровно наоборот. Ин­квизитор, по крайней мере, разговаривал со мною, не боясь. Этот же предпочитал вот такое казематское об­щение. От прежнего доверия, даже благодарности, в моей душе не осталось и следа.
- Не стоит вмешиваться в людские распри, - говорил граф, - плох или хорош король, но власть и кровь правителей даны Богом. Смири гордыню, признай обвинение и настаивай на аутодафе. Это лучший исход из всех возможных. Боли не будет. Я обещаю.
- Но ты обещал, что вытащишь меня отсюда! - горечь мешает мне говорить, но граф и так читает мои мысли.
- Это и есть выход, - настаивает мучитель в капюшоне.
- Ты говорил: соглашайся на все?!
- Соглашайся, чтобы избежать пыток, но не делай. Тяни время, используй его для обуздания соб­ственных эмоций. Великий Инквизитор играет в свои политические игры. Он ищет способ безраздельно управлять твоей силой в своих целях. Но неужели ты, истинно верующая, позволишь себе вмешаться в про­мысел Божий?
- Никогда! - в испуге шепчу я. - Никогда...
- Гордыня - область действия дьявола, - продолжает граф жестко и резко. - Ты хочешь добровольно предаться искусителю?
- Но Великий Инквизитор служит Богу... - пытаюсь возразить я не то вслух, не то...
До меня вдруг доходит, что разговор с графом на самом деле мыслепередача. Во всяком случае, с его стороны.
- Великий Инквизитор - всего лишь человек и как большинство людей принимает одно за другое, ру­ководствуясь эмоциями. Но закон человеческий и закон Божий - разные вещи.
- Ты рассуждаешь, как еретик. И склоняешь меня к тому же! - всхлипываю я.
- Не слушай меня. Слушая себя, - смягчается граф, - разве ты хочешь помочь одному мерзавцу против других? Ты ведь чувствуешь, что Великий Инквизитор специально разжигает в тебе гнев, чтобы физически убрать короля или Годоя. Ты это можешь. Причем, в случае ТАКОЙ смерти монарха или королевского фа­ворита никто не заподозрит убийство.
- Я это могу? - полу-уверенность, полу-изумление с моей стороны.
- Ты можешь, - вздыхает граф, - но хочешь ли ты этого? Великий Инквизитор наивен, полагая, что, за­менив одну марионетку на другую, добьется всеобщего блага через усиление уже пошатнувшихся позиций церкви.
- Я хочу вернуться к нормальной жизни. Я больше не могу здесь, в этих залах, не зная, где нахожусь. Я устала. Ты обещал. Я поверила и согласилась на все. Ты дьявол?
Раздраженный жест рукой:
- Никогда!
Слезы сами собою текут по щекам, я задыхаюсь. И не могу успокоится.
Граф подходит ближе, и я физически ощущаю его приближение. Мне хочется лишь одного, чтобы он коснулся моей руки, как тогда...
Он смотрит на меня снизу вверх, присев и наклонив голову. Потом касается моей руки, доводя до ис­ступления. Я хочу и не могу прижаться к его плечу. Он встает и отходит. Резко, как от удара.
- Да пойми же ты! - говорит он в отчаянии совсем тихо. - Для тебя нет иного выхода отсюда. Только через смерть! Не бойся. Я помогу тебе.
- Умереть? - ужас охватывает меня. - Ты это имел в виду?
Граф молчит. Молчит. Отчаянно молчит.
- Ты не умеешь владеть собою. И потому здесь.
- Не без твоей помощи! - я впадаю в истерику.
Он отворачивается раздраженно.
Я вспомнила его. Да! Вспомнила. Это сияние вокруг головы. Ни у кого другого я не видела ничего подобного. Мне было лет пятнадцать. Ему слегка за двадцать. Юный аристократ. Каштановые волосы, се­рые глаза и странная, счастливая, прямо-таки идиотски счастливая улыбка при виде меня.
Он приехал заказать портрет своей умирающей матери. Немного странный визит. Достаточно было послать кого угодно из челяди. Но он решил лично... Мой отец-художник отнесся к ситуации с почтением, не задаваясь лишними вопросами. И даже позволил нам побродить по саду вдвоем. Большей опасностью для меня он считал, и небезосновательно, жениха-соседа, а не юного вельможу. И был прав. Мы беседовали с графом на богословские темы. В то время я увлекалась чудесами Иисуса и святых. Об этом и болтали, про­тивопоставляя чудесам дьявола, которые не созидательны, а разрушительны.
- Разрушать проще, - говорил граф и непередаваемо смешно цитировал историю гетеры, победившей Сократа, потому что «вниз тащить легче, чем верх». - Разрушивший однажды тело или храм, не может оста­новиться, а создавший единожды, сто раз задумается прежде, чем разрушить.
- А как же слова Иисуса: «не мир принес вам, но меч»? - мне кажется, я поймала собеседника на про­тиворечии.
- Принес, но не воспользовался, - возражает граф, - обладая возможностями и силой, добровольно дал распять себя на кресте.
 Случайно услышав обрывок нашей беседы, отец только хмыкнул и покачал головой:
- Ну и молодежь пошла! Не понять.
В сущности, этот разговор и направил меня в русло теологии. И размышления вылились потом в то, что я осмелилась издать во Франции под мужским псевдонимом. Но наивные меры предосторожности не помогли. Как оказалось, у инквизиции более длинные руки, чем я предполагала.
После того единственного детского разговора я часто вспоминала графа, но черты лица - с трудом, го­раздо вернее - сияние вокруг головы и непонятное пьянящее ощущение присутствия, когда хочется летать, и все получается само собою.
Он только однажды коснулся моей руки, поцеловал, прощаясь. И меня тут же бросило в дрожь. А он даже не оглянулся, запрыгивая на черного гарцующего жеребца...
- Я узнала тебя. Капюшон не нужен, - вздыхаю я, кое-как отогнав воспоминания.
- Я был уверен, что узнаешь сразу, - неожиданно мягко произносит граф, - капюшон не для тебя...
И быстро выходит, не прощаясь, оставив меня в этом кошмарном кресле. Но странное ощущение, будто он тоже смотрел эти воспоминания, долго не покидает меня.
Мне плохо. Невыносимо плохо. Как никогда. Злость, обида, ярость и чувство безысходности ослепля­ют. И когда аристократа сменил в беседе Инквизитор, я рассказала ему все, мстительно припоминая каждую деталь предыдущих встреч с графом. И сделала это уже хотя бы потому, что Великий Инквизитор сам, лич­но, наконец-то снял с меня наручники...

- Да уж, - Андрей грустно покачал головой, - маловато эротики? А?
Он больше не хотел играть. Мне тоже было не по себе. До чертиков. До тошноты. Согласитесь, ко­стер не лучшее воспоминание, особенно если к аутодафе тебя готовит тот, которого...
- Пойду домой, - я решительно нацепила туфли и отказалась от сопровождения.
Андрей не сопротивлялся. Он смотрел на меня почти с испугом.

Вернувшись домой, я взяла Кошу на поводок, и мы отправились в лес побродить. Летать не хотелось. Мы забрались далеко за Зону и шлялись до темноты. Коша домой не просился. Бегал кругами, то там, то сям высовывая из-за кустов мохнатую морду в репьях. А когда мы снова перелезли через разрыв в колючей про­волоке и спустились с сопки, кто-то буквально вырос перед нами из темноты. Коша помедлил секунду и прежде, чем я успела окликнуть его, подмял незнакомца под себя. Я бросилась на помощь. Человек лежал неподвижно, а Коша тихо, но грозно рычал.
- Извините, - я взяла пса на поводок.
Незнакомец поднялся и тут же бухнулся на колени, обхватывая мои ноги руками. Я застыла от неожи­данности и растерянности.
- Я видел, видел, - твердил этот чокнутый, задыхаясь, - как вы оживили собаку. Как летали. И сегодня тоже... В музее... Профессор намекнул: вы посланница.
Еле удерживая рвущегося с хрипом Кошу, я кое-как высвободила щиколотки. Мне было дурно от ужаса. К тому же, узнала этого пацана.
- Огромный черный пес... Мы думали: жертва для вас. Простите меня... Простите... Я сделаю все, что скажешь. Я буду ползать в пыли. Жрать дерьмо. Да хоть мясо младенцев. Только научи! Я буду твоей соба­кой...
Меня передернуло и чуть не вырвало. В голове помутилось от бешенства. Больше всего хотелось раз­давить эту жалкую тварь, как... как...
Холод объял со всех сторон. Свело руки. Коша неожиданно взвизгнул, потом сел, затем лег и... за­мер.
Я увидела капюшон графа и взвилась от злобы. Но холодные как лед руки разжали мои судорожно сведенные в кулаки пальцы.
Мальчишка внезапно рухнул с колен на бок. Коша и вовсе застыл, мелко дрожа.
Я попыталась нащупать у чокнутого паренька пульс: «Жив! Только в обмороке или уснул... Слава Богу!»
- Лихо вы этого сатаниста! Я уж думал: надо спасать даму.
Над пацаном склонился один из ролевиков-переростков.
- Мы тут гуляли по случаю. Только оказались далековато. Но я смотрю, вы справляетесь с этой мра­зью не хуже Мастера. Профессор знал, что говорил, хоть он и темная лошадка.
- И давно вы так гуляете... по случаю? - до меня, наконец, дошло.
- Ну, - усмехнулся «рыцарь неизвестного ордена», - с нашей первой встречи.
Он размахнулся, чтобы пнуть уснувшего сатаниста.
- Не надо, - взмолилась я, - он совсем еще ребенок и не ведает, что творит.
- Ладно, - пожал плечами добровольный охранник, - «скорую», что ли, вызвать?
Я кивнула.
«Рыцарь» фыркнул:
- А по-моему, лучше его отделать по-свойски, чтоб поблевал кровью. Может, тогда образумится.
Меня затрясло от ярости. Я прикинула расстояние до ближайшей сосны, чтобы...
Коша заскулил. Я вздохнула поглубже, стараясь отчетливо увидеть перед собою капюшон графа. И когда мне это удалось, приказала, как можно спокойнее:
- Мальчишку не трогать. Разберусь сама. Потом. И не надо меня охранять...

Я вела обмякшего Кошу по пустынным улочкам и молилась: «Господи! Я грешна. Я схожу с ума. И ничего не понимаю. Еще все эти шизофреники вокруг! Господи, я не хочу этого! Или Он - дьявол, или я? Хочу проснуться. Это какой-то другой мир. Сумасшедший и жестокий! Какой дурацкий сон! Господи! По­моги мне проснуться! Проснуться!!! Про-снуть-ся! Вразуми всех нас, Господи!»
Бум-бум-бум - отстукивали шаги по асфальту, и Кошины глаза светились алым.
...Слава Богу! У дверей торчал Андрей. Я повисла на нем, пачкая слезами дурацкую белую безрукав­ку.
«Эльф» буквально втащил нас с Кошей в квартиру.
Я ждала чего угодно, но только не того, что сказал Андрей:
- Понимаешь, мне стало ясно. Я понял. Почти понял. Вспоминай, вспоминай дальше.
Он тряс меня за плечи, как тряпичную куклу:
- Очнись! Очнись и слушай! Ты должна! Ты просто обязана встретиться с ним, иначе будет поздно!
- С кем?
- Не знаю, кто он или что он! Но ты должна! Не сопротивляйся.
Он брякнул меня в кресло. Пододвинул стул, сел, глядя в глаза и держа флейту, как шпагу, наперевес.
«Вылитый граф!» - я в ужасе поджала под себя ноги, сдернув инстинктивно руки с подлокотников. Андрей наклонился совсем близко, коснувшись губами моей щеки.
- Слушай! - он шепнул и отстранился, прижав флейту к губам.
Коша чавкал котлетами на кухне и гремел миской. Нет, не Коша...

...Это звякнули наручники. Меня всегда пристегивали к креслу перед приходом графа. Иначе он про­сто не желал со мною говорить!
Палача больше не приглашали. Никаких пыток. Только бесконечные разговоры с Великим Инквизи­тором и лишь изредка - с графом.
Я точно не знала, где нахожусь, поскольку из просторного помещения со множеством комнат и залов меня не выпускали. Но в этом, не то монастыре, не то дворце или замке мне разрешалось бродить хоть до по­синения. Везде маячили охранники и доминиканцы в коричневых сутанах.
Полумрак. Окон нет. Голые стены или тяжелые портьеры. Мне казалось, это где-то под землей, если судить по специфическому запаху воздуха.
Никто меня не обижал. Молчаливые монахи лишь вежливо приглядывали, ни на минуту не оставляя в одиночестве, даже во время справления естественных нужд. И это было невыносимее всего. Меня одевали, раздевали, не давая ничего делать самостоятельно, разве что есть.
В общем, отслеживали каждый шаг. И все время заставляли носить золотые украшения. Читать дава­ли лишь библию. Не знаю, сколько времени я пребывала в таком состоянии, но в конце концов силы почти покинули меня. И вот опять это кресло с болезненно впивающимися в запястья наручниками!
Нас оставили с графом наедине. Или почти наедине - за стеной, наверняка, кто-нибудь прячется.
Граф что-то хотел сказать, но я не желала слушать. Я ненавидела. Да! Ненавидела его сильнее, чем кого бы то ни было. Впившись ногтями в подлокотники кресла, и прижав подбородок к груди, я думала только об одном: «Хочу, чтобы ты корчился от боли и визжал под пытками! Ты за мною следил! Ты мне лгал! Лжешь и сейчас! Господи! Должна же быть справедливость на свете! Ненавижу тебя, не-на-ви-жу!»
Я мысленно представила, как его...
Граф вздрогнул, словно так и происходило в действительности. Потом быстро подошел. Одним дви­жением расстегнул наручники и притянул меня к себе... Злость испарилась, ноги подкосились, я вцепилась в его балахон, с недоумением чувствуя, как возвращаются силы. Я хотела... Не знаю, чего я теперь хотела... Только не его смерти…
Граф снова толкнул меня в кресло и пристегнул наручниками. Надежда растаяла так же мгновенно, как появилась.
- Я не могу увести тебя отсюда. Потому что... потому что... - он не мог найти слов, - потому что ты снова попадешь сюда. Почти сразу же. И Великий Инквизитор добьется от нас обоих желаемого. Поэтому – или костер, или смирись. И тяни время, не давая эмоциям руководить тобою. Верь мне.
Я больше не верила. Обида и ненависть, разом усилившись, захлестнули мой разум окончательно. От­четливо представился такой ма-а-аленький острый стилет, которым… «Получай!»- я мысленно наносила удар за ударом.
Граф долго молчал, глядя на меня, потом внезапно направился к выходу.
В следующий момент, не успев ничего понять, я ощутила режущую боль в шее. Едва не задохнулась, но…
Граф, схватившись за горло, рванул с себя капюшон.
Откуда-то из-за дверей высыпали люди в коричневом. Окружили и схлынули, как муравьи. Граф рух­нул, даже не защищаясь...
Голос Великого Инквизитора за моей спиной.
- Я знал, что так будет, - он засмеялся, - девица сама мне помогла. Твоя тактика: плохой – хороший – как всегда сработа...
Инквизитор не договорил, отлетев к боковой стене. Я видела его вытаращенные от потрясения глаза. “Коричневые сутаны” распластались, прижатые к полу в одно мгновение. Все сразу. Воя от ужаса.
Граф встал, пошатываясь, подошел ко мне, расстегнул наручники и приказал:
- Держись за меня.
Ничего не понимая, я послушно обняла его.
- Крепче! - потребовал он.
Я подчинилась, уткнувшись лицом в его грудь, и дрогнула, почувствовав вкус крови на губах.
- Не смотри. Закрой глаза, - попросил он.
Мне было все равно...
...Мы с размаху упали во что-то мягкое и холодное. Я - лицом вниз. Песок забил рот и ноздри. Знако­мый запах моря. Ранний сумеречный рассвет.
- Где мы? - я вытирала лицо, растерянно поднимаясь.
После замкнутого пространства и спертого воздуха подземелья потянуло в сон от шума и запаха при­боя.
- Вблизи Кадиса. В двух часах ходьбы от монастыря. Иди вдоль кромки воды на восток. У тебя будет достаточно времени, чтобы придумать какую-нибудь правдоподобную историю, - граф усмехнулся.
Он лежал на спине, слегка повернув ко мне голову:
- Уходи. Я выполнил обещание. Все остальное придется делать самой. Будь осторожна.
- Ты дьявол?
- Нет, - граф с трудом покачал головой.
- Ты дьявол! - повторила я, разом вспомнив все, что когда-либо слышала или читала о Князе Тьмы.
- Никогда! - устало возразил граф и, нащупав что-то на груди, слабо дернул и протянул мне. - У тебя больше нет дома. Нет денег. Забудь свое имя. А это тебе пригодится. Не золото, конечно, но все же...
Я глянула на протянутый серебряный крест.
- А ты?
- Уходи одна.
Я попыталась его поднять, но не смогла – слишком тяжелый - только перепачкалась в чем-то липком и черном. Граф закашлял, и черное потекло по губам и подбородку.
Солнце поднималось. Черное на подбородке графа стало темно-красным...
- Я могу чем-то помочь? - спросила я, думая о бинтах.
- Не стоит, - граф снова закашлял кровью и сказал странную фразу, - у тебя одной не получится, а у меня просто нет сил.
Потом помолчал и добавил.
- Так даже лучше. Больше не натворишь бед. Уходи. Не хочу, чтобы смотрела.
Я не послушалась и присела рядом. Вокруг головы графа не было сияния, и я внезапно догадалась, почему... Тогда он быстро поймал мою ладонь...
...Вспышка... Треск... Удар непонятной силы. Меня отбросило в сторону на несколько метров.
 Я посидела на песке минут пять, приходя в себя. Потом возвратилась к моему не то врагу, не то спа­сителю. Закрыла ему глаза. Сложила руки на груди. И подумав, вернула на место крест. «Оставайся здесь, как хотел. У меня все равно нет даже палки, чтобы вырыть тебе могилу».

Флейта давно заняла место в футляре. «Эльф» теребил Кошу, а тот вилял хвостом и повизгивал от удовольствия.
- Факир был пьян, - попытался пошутить Андрей, - эротики опять не получилось.
Я кивнула, стараясь поддержать шутливый тон:
- Режиссер обошелся без аутодафе. Крутили благостных «Спасателей Малибу».
Андрей рьяно засобирался домой:
- Во всяком случае, твой дружок не дьявол. И это радует.
- Мой???
- Твой-твой! - позубоскальничал Андрей. - Разве ты не поняла?
Я пожала плечами. А «эльф» заявил уже на пороге:
- Вот только боюсь, у этого «пси-фактора» будет продолжение. Вы уж как-нибудь постарайтесь ре­шить свои проблемы без посторонних? А?
Я разозлилась: Андрей говорил о графе так, будто тот был моим, - я покатала во рту ненавистное сло­во, - ...мужем! «В печали и радости, в здравии и болезни» - это я понимаю. Но «в жизни и смерти» - это уже чересчур!!!


* * *

Все воскресное утро я марала ватман акварелью. Получилась отчаянная фигня на радость Коше. Я по­мнила все вплоть до запахов: детали интерьера, сально-коричневые складки сутан, каждую морщину на перепуганном лице Великого Инквизитора, припечатанного спиной к стене...
Но граф! Он по-прежнему не давался. Каштановые спутанные завитки волос. Бакенбарды по моде того времени. Мне почти удалась линия упрямого рта, даже выражение глаз. Но в целом - все смутно. Как пятно или зияние. «Упрямый козел! - ругалась я. - Ты сам избегаешь встречи. Не я сопротивляюсь воспоми­наниям! Ну что тебе стоит объясниться просто и ясно. Лицом к лицу!» Но краски не хотели жить. Кисть ма­ниакально выводила черный контур тела и кровь, кровь, кровь.
 «Девочка, девочка, выключи радио... Черный гроб на колесиках...» Тьфу! Страшилка поганая! Господи! Как я тебя ненавижу, фантом проклятый! - окон­чательно взбесившись, я выплеснула на лист воду из стаканчика.
Андрей все не приходил. Не выдержав, я отправилась к нему сама.
Открыла бабушка. Неодобрительно фыркнула и сообщила: «Он уехал сегодня утром. Вернется через четыре-пять дней. Велел передать это!» Я покрутила в руках кассету и подумала: «Хорошо бы швырнуть об асфальт и растоптать. Надо же! Он все предусмотрел, паршивец чертов! Наверное, ночь не спал, колдуя над флейтой и микрофонами. Хор-р-роший мальчик! А вот сказать, что уезжает, позабыл!»
Я не стала долбать кассету. В конце концов, она не виновата. Да и вчерашнюю музыку послушать хо­телось. Еще раз. В одиночестве. Без Андрея. «Эльф» мое желание почувствовал. Но объясняться не стал. И встречаться перед отъездом тоже не захотел. Почему?
Я брела, не разбирая дороги. На душе было паршиво, как никогда: «Кто же ты, граф? Черт тебя дери! И почему преследуешь меня в этой жизни? Или это я сама преследую тебя, вызывая из небытия? И при чем здесь мои акварели, черт бы их побрал! Что я такого натворила в прошлом или в настоящем? Почему мне так жутко от одной мысли о тебе – друг и враг, злодей и спаситель, бес и ангел в одном лице? Ключик в моем детстве? Признавайся! Ведь это ты был ветром и Золотым Драконом? Ты играл с глупой трехлетней девочкой в непонятные игры, пытаясь научить чему-то? Но... в лаборатории я кричала, что убила тебя еще в детстве? Как? Почему? Зачем? И когда? Сколько мне было? Десять? Двенадцать? Пятнадцать? Ведь именно тогда я заболела, и с тех пор почти ничего не помню о прошлом. Только во сне и вот сейчас, когда стукнуло тридцать три, вдруг возвращается память и... непонятные мне самой способности. «Ваше поле неполноцен­но», - говорил Великий Инк... профессор. Ты сотворил со мною это, граф? Или я сама? Что же, черт возьми, произошло с нами? И почему даже в отчетливых видениях я никак не могу вспомнить или разглядеть твое лицо? Одно знаю: на Андрея ты не похож ни аурой, ни психической мощью. Хотя есть в «эльфе» что-то та­кое... чего он и сам, кажется, не понимает. Почему, встречаясь с ним, я думаю о тебе? Кто ты? Учитель? - как намекнул профессор. Учитель, который запросто позволил себя убить какой-то подопечной соплячке? А впрочем, с тебя станется. Ведь доминиканцы успешно прирезали графа, как свинью. И вместо того, чтобы использовать свою мощь, - защитившись энергетическим барьером, поубивать придурков к чертовой матери, - ты их только ласково прижал: мол, дорогие мои киллеры, не путайтесь под ногами. Тьфу! Ненавижу! Ну, что тебе стоило, скотина недорезанная, помочь мне сразу, как обещал? Пришел, отстегнул от кресла, пере­местил! Ведь смог же ты сделать это, подыхая. А значит, в нормальном состоянии такой трюк вообще для тебя - игрушки! Боялся за свое положение при дворе? Тогда зачем обещал помочь? Ненавижу и не понимаю! Другой бы сдох на месте от стольких ран. Помню по ощущению рук: живого места на тебе не было! Истыка­ли кинжалами так, что… А потом, видите ли, «не хочу, чтоб смотрела»! Дрянь! Дрянь! Дрянь! Тут поневоле возжелаешь стать инквизитором, чтобы хоть под пытками ты объяснил все! Ха! Вот было бы славно увидеть тебя в инквизиторском кресле! Как бы ты запел тогда? А? Чудовище! И чтобы не тебе, а мне пришлось спа­сать! Представляешь? Уж я бы не стала тянуть так долго. Помогла бы сразу! А потом плюнула бы тебе в морду и сказала: «Гуд бай, май френд!» И поминай как звали! Иезуит чертов!»
- Расскажите о сути эксперимента. Профессор Бытев говорил, вы почти два месяца готовились. Как это было?
Я обалдело уставилась на громоздкий черный микрофон. Вспышка. Еще вспышка. Толпа вокруг бес­нуется. Глазок телекамеры нацелен в лицо. «Господи! Где я? - ноги сами привели меня к профессору. - Я же сюда не собиралась!»
«Рыцари» Мастера старательно расчищали дорогу сквозь толпу. Не успев ничего сообразить, я уже стояла на пороге Бытевского филиала.
Дядька Святогор радостно ухватил меня за локоток и втащил внутрь.
- Я знал, что вы непременно придете. Только боялся: толпа не пропустит. Пришлось подстраховаться по телефону... У «рыцарей» дисциплина почти военная!
- Это все из-за вчерашнего? - я кивнула на репортеров за окном.
- Точно! - профессор искрился вдохновением и азартно потирал руки. - Представляете? С утра приле­тел отец Михаил с паствой. Бегали тут с кадилом и поливали в каждом углу святой водой. А перед этим му­зей окропили! Слава Богу, батюшка неглупый. Громить аппаратуру не позволил. Понял, что я в суд подам, если что. Но перед паствой долго произносил душеспасительные речи и грозился нам с вами божьей карой.
Я в ужасе потрогала крест на груди и разревелась.
- Да не принимайте вы все так близко к сердцу! - хмыкнул дядька Святогор. - Утрите слезки. Все пу­стяки. Не в средние века живем!
- Зачем вам понадобилось говорить, что это я во всем виновата?
- Ничего подобного я никому не сказал, - пожал плечами профессор. - Уж можете мне поверить. Прес­се сообщил: проходил эксперимент с торсионными полями и закончился удачно. А вас толпа сама вычисли­ла, еще вчера, после полтергейста. Но бояться нечего. Я наплел журналюгам всякой наукообразной лабуды. Все равно не разберутся. А одной особо въедливой толстой бабе намекнул: работаем на местное секретное производство. Она, если и будет копать глубже, то сама, а не через газету. В худшем случае – сочинит «Хе-филес» по-сибирски. Так что, не тряситесь, как овца. Вы нынче звезда и дама номер один в городе. А от вся­ких придурков вам помогут защититься, если что. Наши знакомые - народ обязательный, дисциплинирован­ный и в ладу с законом. Никакого рукоприкладства - я их предупредил.
- Мне придется уехать из этого города…
- Вряд ли. Все скоро забудется. А если нет - уедем вместе. Но, думаю, все обойдется. Я обещаю.
Дурные предчувствия снова зашевелились под ложечкой: сначала Андрей повел себя, как граф, те­перь вот и дядька Святогор со своим «я обещаю». Даже интонация как у графа в моих видениях! Отчетливо запахло светопреставлением: «Господи! Помоги!»
- Я тут понял одну простую вещь, - перебил мои размышления профессор.
Мне опять поплохело: фраза почти как у Андрея перед тем, как сыграть «финал» графа! «Что же та­кое творится? Пропади все пропадом!»
- Мы сейчас попробуем это проверить, - продолжил дядька Святогор, - все вместе. Нас уже ждут.
И прежде, чем удалось что-то ответить, профессор втолкнул меня куда-то в незнакомый, отчаянно солнечный кабинет.
Я зажмурилась от сияния, а когда открыла глаза, потрясенно уставилась на пять собственных акваре­лей. Все они располагались на деревянных треножниках по какой-то особой схеме. И каждая под разным уг­лом была повернута к центральной – «Черной шляпе в одуванчиках». Причем солнечный свет заливал эту своеобразную конструкцию так, что акварели как бы пылали изнутри. Впечатление было магическим - буд­то одновременно открылись пять дверей в иной мир.
Профессор разжал мои пальцы, извлек кассету с записью музыки Андрея и повертел ее в руках. Я со­всем о ней забыла и, видимо, так и стискивала машинально, пока шла сюда.
- Мы, разумеется, подобрали звуковое сопровождение, но раз вы принесли что-то свое, приоритет вам.
Я только отмахнулась, продолжая вглядываться в солнечные двери. Первой, слева от меня, располага­лась картинка, которую «иеговисты» обозвали «миром после Армагеддона»: эстакада, колонны, гиацинты и единороги.
- Понимаете, - заобъяснял профессор, - меня вдруг осенило: это именно то, что нужно! И я быстрень­ко перекупил...
Мне было все равно. Я смотрела дальше: там таинственно переливался золотом дракон и кружили стрекозы. В центре - самым яростным пятном – «Черная шляпа в одуванчиках». Затем – «Белая женщина». И замыкала композицию акварель, которую профессор назвал «местом силы» после моего выздоровления. «Стоп! Она должна быть у меня дома», - я вопросительно оглянулась на дядьку Святогора. Он понял и отве­тил с улыбкой:
- Вы же сами ее отдали неделю назад. Неужели забыли?
Я дернула плечом, не припоминая. Потом решила: «Какая разница!»
Мне казалось: за спиной толпа. Но, оглянувшись, увидела только человек десять. Все - незнакомые, кроме плюгавого горе-лектора. Причем ни одной женщины. «Должно быть, светила эзотерики, - фыркнула я, снова сосредоточившись на картинах - эксперимент так эксперимент. Мне терять больше нечего. Уже за­вязла по самые уши. Еще бы знать в чем?..»
Пронзительно и как-то незнакомо зазвучала вчерашняя холодная мелодия. «Скорость что ли не та?» - поморщилась я, воспринимая происходящее, будто сквозь сон. Пространство возле собственных акварелей действовало на меня как-то странно, затягивая и баюкая. Лишь шагнув ближе к треножникам, ощутила за­поздалый испуг. «Надо же, - поразилась я, уставившись на черную шляпу в одуванчиках, - как отчетливо прорисованы потертая фетровая ткань и след от чьих-то пальцев на тулье! Пыльца по краю - до чего же на­туральная! Едва заметный янтарный след на черном, как теплый солнечный блик на темной глади пруда...»
Апчхи! Резковатый запах одуванчиков. Шелест. Треск. Гвалт. Оп-ля! Божья коровка плюхнулась на руку и тяжело свалилась на цветок. Очухавшись, заперебирала лапками...
«Божья коровка, улетай на небко, там твои детки...» Знакомый смех за спиной. «Где же ты, черт возь­ми?» Я оглядываюсь: никого. Безоблачное небо и бескрайнее поле солнечных цветов, а еще - вытертые вре­менем ступени...
Шаг, еще шаг. Пространство сопротивляется, как целлофан. «Пусти!» - сержусь я. Пространство тает, как лед.
Впереди - лестница. А дальше - золотые ворота... «В рай? - меня душит истерический смех - только ангелов не хватает, черт возьми!».
 Он стоит на вершине лестницы в пылающем столбе света. «Что ж это на тебе надето? Синяя тога, пурпурный плащ! Ни фига себе маскарад! Где-то я уже видела это. В кино или...» Мужчина в столбе света смотрит ласково, даже призывно. Я пытаюсь разглядеть лицо и вдруг чувствую леденящий ужас. Там, где стою - безветрие и тишина. «Что же это такое, Господи?» Смех в ответ.
- Ты давно служишь мне! Он сам определил этот путь. И я не дам с него свернуть.
Он делает шаг навстречу. Хочу, но не могу узнать: «Кто же это, Господи Иисусе?» - шепчу я и неожи­данно вспоминаю - черное, всегда черное, аромат ирисов и...
Мужчина делает еще шаг навстречу, мгновенно одеваясь в черное.
- Так привычнее? - смеется он. - Страдание - для страждущих, но твой удел - карать и миловать толпу. Разве не так?
Картинная поза. Эффектный черный костюм и... Каштановые волосы. Серые глаза... «Господи, поми­луй», - я физически чувствую его приближение. Не в силах шевельнуться, заслоняю глаза рукой - невыноси­мо слепит сияние.
- Разве не этого ты ждала? - руки в черных перчатках уверенно ложатся мне на плечи. - Зачем сопро­тивляться? Ты все равно станешь той, кем должна стать, а он давно низвергнут и покорится... Богу. Он и так уже мне служит!
«Господи Иисусе! Что же это такое? - я выворачиваюсь из желанных объятий и бегу по лестнице вниз. Ступеням нет конца. И справа и слева - лестницы, ведущие в бесконечность. Я не слышу собственных шагов и не вижу тени... - Господи, помоги!» Смешок за спиной.
- Тебе не уйти. Как началось, так и закончится. У всего есть предел.
Лестницы, везде лестницы! «Господи Иисусе! Где же выход?»
...Кап... кап... кап... Алая тягучая жидкость собирается на краю чаши, а потом звонкими каплями про­ливается на дно. Кап... кап... Темнота...
- Не плачь, Нимуэ. У тебя нет никого, кроме себя самой.
- А ты?
- Будет как будет. Остальное иллюзии и сон.
Я всхлипываю, словно ребенок.
- Не дури, Нимуэ. Вытри сопли. И опусти меч.
«Господи Иисусе! - думаю я. - Что за дебильный сон на религиозные темы?.. Сон? – меня, наконец, осеняет. - Ну, конечно же, это сон, или моя собственная иллюзия, вроде полтергейста… гм… в санузле!»
Я смотрю под ноги. Там по-прежнему лестница. Но мне уже не страшно. «А ну иди прочь, - фыркаю я, - виденье, проклятое! Когда ж я научусь понимать, что и как творю? Кыш! Хочу в кабинет!»
...Моя собственная акварель перед глазами. Примитивная рамочка из дерева. «Так-то лучше!» - киваю я, довольная собой. За спиной отчаянно галдят, чуть ли не беснуются...
- Вот видите, получилось. Вы победительница. Жаль только: мы не успели туда войти. Он не пустил.
- Кто???
- Не знаю, - профессор пожал плечами, - мужчина в черном.
- А лицо разглядели?
- Нет. Сияние слепило.
- Но как все выглядело со стороны?
Дядька Святогор мечтательно закатил глаза:
- Потрясающе. Ослепительно красиво. Образовалось нечто вроде солнечного коридора. Как выход из пещеры. Потом появился темный мужской силуэт, просвечивающий сквозь пламя. Вы шагнули вперед. Мы тут сначала обалдели, потом ринулись за вами. Но пространство схлопнулось. Бац - и все. Нас отбросило метра на три и прижало. А потом перед картиной снова появились вы. Это что-то невероятное! Прямо компьютерная графика какая-то. Вот собственно и все. Но как смотрелось! То ли вход в рай, то ли в ад! Буд­то на средневековых картинах!
«Еще бы! - мысленно хмыкнула я. - Насмотрелась предварительно, голубушка, и наслушалась черт знает чего! Не удивительно, почему все казалось мне таким знакомым, штампованным и нереальным!»
- Одно непонятно, - профессор весело заглянул мне в глаза, - было это реальностью или иллюзией. Жаль, датчики не подключали. Но предложи я это, вы бы наверняка засопротивлялись, и ничего бы вообще не вышло. Ну да ладно, разберемся. Вся прочая аппаратура работала, в том числе и две стационарных видео­камеры. Может, завтра еще попробуем? Но уже с датчиками?
Я только пожала плечами, чувствуя, что сейчас брякнусь на пол от усталости:
- И так ясно: моя работа. Но все равно не понять, как что получается.
- Потихоньку разберемся, - хмыкнул профессор и осторожно поддержал меня за талию. - Хотите, уложу вас на диван?
Мне не хотелось, но идти я все равно не могла. Профессор с усилием поднял меня, отмахнувшись от помощи. Кое-как дотащил до соседнего кабинета и уложил... на кушетку:
- Давайте, мы сейчас продиагностируем ваше состояние?
Я не смогла ответить. Отчаянно слипались глаза. «Забываться, забываться. В парке сумрачном у мо...»
...Дыхание людей, склонившихся надо мной. «Где это я?» - мне захотелось повернуться на бок, но... Руки и ноги связаны. Панический ужас вмиг подбросил... над кушеткой.
- Ни-ни-ни! Сейчас сниму проводки, - предупреждающий голос профессора разорвал плотную завесу тумана.
- Не волнуйтесь, Ника. Все в порядке. Вам, кажется, полегчало. Чего напугались?
Я невольно расхохоталась, уставившись в напряженное лицо дядьки Святогора.
- Мне померещилось, что я связана.
- Бог с вами, детка! - хмыкнул профессорю. - Придет же такое в голову! Мы просто не успели снять датчики к моменту пробуждения. Любопытное было у вас состояние! Обморок - не обморок! Надо бы пока­зать данные медикам-специалистам. Вот удивятся! Я в своей практике с таким еще не сталкивался. Боюсь, они - тоже. Но попытка - не пытка! Даст Бог, что-то и поймем. Встать можете?
Я честно попыталась, но отчаянно пошатывало, почти так же, как после полтергейста в музее, только гораздо сильнее. Ноги совсем не слушались.
- Ничего! - утешил профессор. - Ребятки доставят вас домой в целости и сохранности. Не волнуйтесь!
Я, наконец, заметила пятерых «рыцарей» Мастера и среди них - знакомого по «вечерней прогулке».
Он просиял, встретившись со мною глазами, и подмигнул:
- Все будет чин-чином, Госпожа!
Меня передернуло, но я сдержалась. «Господи! Какая идиотская пародия на... А на что, собственно? - я вдруг спохватилась. - Но в любом случае, это мне знакомо! Вот только не помню, откуда?»
- Меня, между прочим, зовут Михаилом, - сообщил детина и представил остальных, но я не запо­мнила имен. - Если не возражаете, мы вас эдак легонечко, на руках, донесем до машины, а потом я сам дове­зу вас домой и уложу баиньки. Идет?
- Идет! - согласилась я.
«Рыцарь» нравился мне все больше. Он обладал достоинством, совершенно несвойственным Андрею. В его руках я почувствовала себя надежно...
«Ну, ты, милая, совсем сдурела, - пожурила я себя. - И тот хорош, и этот неплох. И со всеми - не прочь. Точно: крыша едет. Надо что-то делать!»


* * *

Михаил доставил меня на пятый этаж, как пушинку. Вообще-то я вполне уже могла сама, но... Ему так отчаянно хотелось донести меня именно на руках... Словом, отказать ему в удовольствии оказалось выше моих сил. Тем более что и мне его «рыцарские действия» показались приятными. Милый, сильный как слон, и очаровательно про­стоватый. Ничего загадочного и сверхъестественного - ну, абсолютно ничего! Ни профессор, себе на уме, ни Андрей, нервный и чувствительный, как девушка, не могли тягаться с грубоватой, медвежьей мужественно­стью Михаила. Это меня и сразило. Еще бы капельку демонической романтики, как у моего сегодняшнего фантома в столбе света, и я бы влюбилась безоглядно. Но нет в мире совершенства!
Михаил возложил меня на диван и тщательно по-отечески закутал в плед.
- Все, - заключил он, - теперь баиньки.
«Где же Коша?» - спохватилась я.
Коша мирно спал в кресле и никак не отреагировал на наш приход. «Оба-на! – я изумилась. - К чу­жим он, вообще-то...» Пес поднял на миг лохматую башку и снова брякнул на лапы. Михаил засмеялся:
- Может, его прогулять?
Я пожала плечами.
Выяснив, где висит поводок, Михаил направился к псу. Коша предупредительно рыкнул. «И то ладно, - порадовалась я, - знает все-таки службу, мохнатая скотина!»
- Не стоит, отлежусь и сама прогуляю.
- Да, - согласился Михаил, - я для него пока чужой, хоть и знакомый.
- Ну, - мне стало смешно, - это дело поправимое.
- Вы серьезно? - просиял Михаил.
- Вполне, - фыркнула я.
- Тогда, - неожиданно заявил «рыцарь неизвестного ордена», - давайте я принесу вам цветы. Чтобы все было как положено.
Я слегка обалдела от такой прыти, а детина вполне серьезно спросил:
- Какие вы любите?
- Ирисы или одуванчики... Только не срезанные.
- В горшке? - изумился мужичок.
- В саду или в лесу, - расхохоталась я.
- Так вы пошутили, - смутился Михаил.
Я даже не нашлась, что ответить.
- А знаете, - неожиданно разоткровенничался мой новый знакомый, - мы давно искали такую, как вы.
- Это какую же? - я заинтриговалась, еле сдерживая смех.
- Чтобы были способности, как у Христа, и внешность без демонизма и всяких там штучек.
Формулировка мне не понравилась. Особенно начало.
- Зачем именно такую? - осторожно спросила я, не вдаваясь в спор о способностях.
- Видите ли, - наивно продолжил Михаил, - Россия - мессианская страна. Будущее за нами. И Спаси­тель должен быть чистокровным россиянином в нынешнем тысячелетии.
У меня буквально отпала челюсть: «Ничего себе - планчик относительно меня»
- Вы в своем уме? - выпалила я, как только смогла говорить.
- Абсолютно, - заверил Михаил, - в Америке, вот, собираются клонировать Христа. Но это как-то не по-человечески, хотя и непорочное, гм, зачатие вроде как...
Я больше не могла сдерживаться и истерически разоржалась.
- Ничего смешного, - обиделся Михаил, - если Бог-отец нам позволит, значит так ему угодно, и не противоречит вере.
- А если не позволит? - я всхлипнула от смеха.
- Значит, мы не правы, - пожал плечами Михаил, - и Бог нас покарает.
- Но как же... гм... вы собираетесь осуществлять эту миссию? - я закашляла от смеха. - Групповым изна­силованием?
- Как вам такое в голову пришло?! - возмутился этот чокнутый. - Через кого-нибудь из нас, которого вы изберете, будет действовать сам Бог...
Меня скрутило от смеха.
- Вы... - всхлипнула я, загибаясь от хохота, - вы, Михаил, наверняка подходите... Кхе-кхе-кхе.
- Вы так считаете? - спокойно улыбнулся Михаил.
- Да, - призналась я, закатившись от хохота, - никогда в жизни так не веселилась. Спасибо! Это хлеще, чем Жванецкий. Но я, знаете ли, на Деву Марию как-то не тяну.
- Это вы напрасно, - заверил «рыцарь черт знает какого ордена».
Шутка затянулась. Я вздохнула и ответила, как можно серьезней.
- Во-первых, я уже трижды была замужем, так что с девственностью - облом. А во-вторых, у меня прабабушка из Польши. Да и мама наполовину армянка... Кроме того - отец прибалт.
- Ну и что? - пожал плечами Михаил. - Девственность сейчас значения не имеет, а происхождение - все мы русские, поскольку на Пушкине воспитаны.
Я снова расхохоталась, не выдержав:
- Тем более что Пушкин - тоже на четверть африканец!
- Правильно, - подтвердил мой гость. - Главное не национальность, а место жительства.
«Короче - сплошной фиг-вам», - я вспомнила Шарика из Простоквашино, а Михаил неожиданно доба­вил:
- Так что, если не получится Иисус, то хотя бы Мерлина нового создадим - тоже неплохо. Лишь бы служил добру. А об этом мы позаботимся. Воспитаем. Все вместе. Нужна нашей бедной стране такая неор­динарная личность. Мастер даже меч ему уже готовит.
Милая шутка окончательно превратилась в фарс - у меня адски разболелась голова.
- Ладно, - сказала я Михаилу как можно вежливей, - думаю, мы еще встретимся.
Он понял и откланялся, не забыв вежливо поцеловать мне руку.
«Господи! – я вздохнула, когда захлопнулась дверь. - Сколько ж безумцев вокруг?! Целый город чок­нутых или больных! Неужели ядерный реактор так на всех действует? Или это тот самый переломный мо­мент на грани тысячелетий, когда люди подвержены массовому психозу? Господи Иисусе! Я хочу проснуть­ся от этого мира. Что же такое творится вокруг? И со мною?»
Спать не хотелось. Ходить я уже могла, но все-таки повалялась еще часок. На всякий случай. Потом вывела и накормила Кошу.
«Ох уж этот безумный, безумный мир!» - все сегодня казалось мне ирреальным: солнечный свет, шарахающиеся соседи, ругливая бабка с нижнего этажа, галдящие дети на улице и кофе, свежесваренный, но почему-то безвкусный. Я ждала темноты. В полете мне легче думалось. Но когда окон­чательно стемнело, и в окнах соседних домов полностью погас свет, я поняла: парить в поднебесье мне сего­дня слабо. Оставалось улечься спать.
Я бестолково побродила по квартире, включила и тут же выключила телевизор - достаточно мне на сегодня безумных. Потом схватилась за книгу, но читать не смогла.
В конце концов, смирившись с ситуацией, я расстелила постель. И на сон грядущий чмокнула Кошу в мокрый нос: «Эх, ты, скотина мохнатая! Хорошо тебе: ешь, спишь да авкаешь. Может, надумаешь, что мне делать со всеми этими чокнутыми мужиками? Не маяться, а по очереди уложить к себе в постель? По­том посмотреть, что будет дальше?»
Коша сморщился и отчаянно чихнул. «Одобряешь? - развеселилась я. - Ну-ну. Вполне кобелиная ло­гика!»
Мне вспомнился сияющий профессор-инквизитор за компьютером. «Пятьдесят один год дядечке, а выглядит лет на сорок. Умен, красив, но... Реинкарнация, конечно, реинкарнацией, а все же... Бр-р-р. Ан­дрей? - мое сердце напряженно стукнуло. - Рыжие волосы, серые глаза. «Эльф» - он и есть эльф! Очарова­тельный мальчишка! Михаил? - я развеселилась, представив. – А что? Чокнутый слегка. Но у всех у нас свои тараканы в голове. Он, например, жаждет быть… гм… Иосифом. Зато славный и заботливый. Судя по все­му, не курит, не пьет, качает мышцы и постится по православному обычаю. Идейная мешанина в голове, но папаша из него получился б что надо! Вот, кажется, только у меня с детишками - слабо. А жаль. Хочу! На­верное, возраст. И еще, - я вдруг поежилась, ощутив холодок объятий Кошиного спасителя, - вот Он. То ли фантом, то ли явь. Разглядеть бы поближе собственную фантазию, чтобы хоть узнать, о ком мечтаю, как юная барышня! Сегодня уж, кажется, так нафакирствовала, что даже другие увидели. А, поди ж ты, лица все равно не помню! Только отдельные черты. Зато ощущение - м-м-м! Вполне демоническое. Хорош! Как Лю­цифер! И чего я так испугалась собственного воображения? Вместо того чтобы фрейдить, надо было придумывать дальше. А то каштановые волосы и серые глаза - больше ничего. Слабовато у тебя, голубушка, с воображением. Только полтергейст в туалете устраивать способна - больше ничего!»
Устав от бесплодных размышлений, я грохнулась спать и уснула почти мгновенно...

***
...Мужчина неуютно и напряженно сидел в кресле у окна.
Я сначала испугалась, но потом принялась с интересом наблюдать - ведь это не реальность, сон! А, вглядевшись в его лицо, я добавила: «Эротический сон!»
Мужчина криво улыбнулся моим мыслям. Мне всегда нравились такие, хоть я и стеснялась подобной слабости. Он не был красив. Во всяком случае, по современным понятиям. Лицо воина или монаха - словно на византийских или армянских иконах: утонченная линия носа, тонкогубый маленький рот. И глаза... Ко­нечно те, серые, отливающие серебром, как у графа...
Мужчина снова улыбнулся выжидающе, но не двинулся с места. Его развлекала моя игра. Он не чи­тал, он отчетливо видел мысли, а, следовательно, себя со стороны – моими глазами.
«Так! - я разошлась вовсю. - Да здравствует сон, где отсутствует смущение! Поколдуем!»
Меня просто бесил обыденный костюм гостя, не подобающий случаю! Серый пиджак, черная рубаш­ка, черные джинсы - абсолютно не романтично! Инкуб должен быть в белой кружевной рубахе и...
Брови мужчины стремительно поползли вверх, от чего лицо вытянулось еще больше. Гостя просто со­гнуло от смеха. При этом он покорно преобразился в то, что я представила.
- Так я твой инкуб? - спросил он, буквально сотрясаясь от хохота.
- Да! – я скокетничала. - А что? Имею право!
Он кивнул, весело уставившись на меня.
- А где же страстные объятья? Инкубы робкими не бывают!
Он сделал попытку встать, но я опять мысленно усадила его в кресло. Голову посетила новая идея: “Да! Мне всегда нравились такие, на манер клинка, резковатые в движениях, худощавые и при этом гипер­трофированно мужественные. Но они, как назло, предпочитали женственно пышнотелых блондинок или фи­гуристых рыжух!”
Инкуб снова дрогнул от смеха:
- Ну, тогда преображайся!
Я сделала волевое усилие. Только ничего не вышло.
- Не так! - инкуб с упреком покачал головой. - Ты все забыла. Представляй, а остальное предоставь мне.
Его менторский тон сердил, но хорошее настроение не улетучивалось. Я послушно представила. Ах, что я представила!
Инкуб глянул искоса и даже закашлял, старательно сдерживая смех.
- Не нравится? - возмутилась я.
- Н-ну почему же... - он больше не мог крепиться, громко расхохотался, как дикарь, аж слезы высту­пили на глазах. - Для рекламы презервативов - в самый раз!
- Мне бы зеркало! - взвилась я.
Зеркало появилось. Я вгляделась. По-моему, женщина весьма... жаркая. К тому же, огненно-рыжая.
- Ладно! – я смирилась. - Теперь все делай ты.
И немедленно увидела в зеркале худосочную девчонку лет пятнадцати-шестнадцати с длинными чер­ными косами до колен.
- Извращенец! Педофил! - буквально сплюнула я.
- Почему? - инкуб искренне удивился.
- Это ж дитя!
- Как сказать... - хмыкнул инкуб и добавил. - На самом деле мне все равно. Я знал тебя и ребенком, и старухой, и мужчиной.
- И со всеми, - я прям таки задохнулась от потрясения, - трахался?!
- Нет, - инкуб фыркнул, - только с женщинами, к тому же, совершеннолетними. И то - не всегда.
До меня, наконец, дошло... кто он.
Недолго думая, соскочила с кровати и уткнулась ему в плечо. Потом вдруг разглядела обрыв в лазоре­вом тумане, ясный полдень и стрекоз.
“Долой дурацкие кружева!” - я почувствовала под ладонями строгий черный балахон графа и, отстра­нившись, увидела яркие серые глаза сквозь прорези капюшона. Затем сделала то, о чем так страстно и бес­плодно мечталось: сдернула проклятый капюшон и одним ударом в грудь уронила ненавистного и, - Госпо­ди, прости меня! - такого желанного графа в мгновенно расстелившиеся одуванчики...
...В жизни не испытывала ничего подобного. Ни с кем и никогда! Он наступал и одновременно подчи­нялся каждому моему движению. В этом не было страсти. Во всяком случае - с его стороны. Но за этим чу­дилось нечто большее, чем любовь...