Пить или не пить?

Ника Алова
Петр Николаевич Самсонов уже не первый час заседал в рюмочной. Последний день командировки он давно и прочно решил посвятить разбавлению алкоголем собственных, густых от противоречивых настроений, мыслей.

С одной стороны, дома его ждала любимая супруга Машенька, для которой он припас рулончик роскошнейшей ткани, прикупленной в обход всеобъемлющего дефицита на местной фабрике, куда его и посылали в командировку, налаживать оборудование. И было очень радостно предвкушать зрелище счастливого лица своей второй половины, фантазирующей на предмет фасона будущего платья. Для обожаемой дочки Ленульки в тощей сумке была припрятана новая кукла, тоже обещавшая стать предметом восторга и причиной утроенного количества поцелуев.

Но, с другой стороны, как это неизбежно бывает по великому закону подлости, дома его ждала и теща, Александра Степановна. С этой редкостной фурией Петру Николаевичу и его девочкам предстояло жить еще не меньше года, пока строится дом, в котором они с великими материальными жертвами приобрели кооперативную квартиру.

Так вот, упомянутая фурия всенепременно начнет пилить его сразу же по возвращении. Грызть за то, что другие мужья везут из командировок не жалкие тряпки и пупсиков, а большие денежки и фарфоровые сервизы. И лучше будет ей не возражать, а то она втянет в скандал и Машеньку, и доведет ее до слез живописанием того, за какого редкостного идиота она вышла замуж.

Таковая перспектива не радовала Самсонова ни с одной из сторон, поэтому он продолжал методично опрокидывать рюмку за рюмкой. А время отлета домой, между тем, неумолимо приближалось.

Только когда тянуть дальше было уже никак невозможно, сильно пошатывающийся Петр Николаевич вышел из питейного заведения и побрел к гостинице. У входа уже стояло такси, в котором сидел его друг и коллега по работе Толик, который, отлично зная про невыносимое семейное положение приятеля, даже не стал высказываться по поводу десятиминутного опоздания.

Неприятности у Самсонова начались в аэропорту. Его наотрез отказались пропустить в самолет, ссылаясь на невменяемость состояния. Не спасли ни слезы, ни деньги, предложенные стюардессе. Дама брезгливо поджала губы, и вызвала милицию. Петра Николаевича забрали в вытрезвитель.

Отоспавшись там, Самсонов осознал весь ужас своего положения. Следующий рейс домой был только через день, а это значит, что он задерживается на два дня против обещанного. Что скажет теща... нет, хуже того, что подумает Машенька!

Терзаясь такими мыслями, он приехал обратно в гостиницу, намереваясь немедленно позвонить домой и всячески извиниться за свое неподобающее поведение, чтобы успокоить хотя бы жену.
На беду в холле работало радио. И ожидая, пока невесть откуда принесут ключи от номера, нашедшегося, само собой, за условленную мзду, Петр Николаевич услышал траурную новость. Самолет, на котором ему не удалось улететь, разбился. Все, кто был на борту, погибли.

Известие повергло Самсонова в глубочайший шок. Толик, его лучший друг Толик был в злосчастном самолете! Как же теперь... Ведь он сам только чудом остался жив... А Толик погиб. И в таких растрепанных чувствах Петр Николаевич направил свои стопы в ту самую, теперь счастливую для него рюмочную. Домой он так и не позвонил.

Пропустив еще один рейс, Самсонов улетел только на четвертый день. Как ни в чем не бывало приехал домой, открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру.
Машенька, вытиравшая на кухне посуду, при виде него глухо вскрикнула, уронила тарелку и осела на пол. До сих пор ничего не сообразивший Петр Николаевич перепугался и кинулся поднимать супругу.

Дар речи вернулся к бедной женщине не сразу, а когда вернулся, она первым долгом спросила срывающимся шепотом:
- Петенька, это ты?
- А кто же еще, Машуль? - удивился Самсонов, на что разрыдавшаяся наконец-то жена с трудом проговорила:
- А мы... тебя уже... похоронили...

Только тут до сознания Петра Николаевича дошли события последних дней. По типично советскому раздолбайству никто не удосужился сообщить о том, что его высадили из самолета, поэтому семейству сообщили траурную весть. Он рухнул на колени, схватил плачущую жену за руки и забормотал сбивчивые извинения, рассказывая, как незаметно сам для себя напился, сначала думая об ожидающем его "ласковом" приеме тещи, а потом - из-за потери лучшего друга.

На самой жалостной ноте кто-то сзади заключил его в богатырские объятия, развернул и уткнулся в грудь мокрым лицом. Это была теща, Александра Степановна.
- Ой, Петька, - заголосила она, - да как же хорошо, что ты живой! Уж я думала, не увижу тебя больше! Петенька, сыночек, прости меня, дуру грешную, больше слова тебе не скажу поперек, родненький ты мой...

Потом теща спохватилась, разжала руки и вытерла слезы. Самсонов сжался в комок, ожидая гневной отповеди по поводу его безответственности и алкоголизма. Но вместо этого Александра Степановна деловито полезла в шкаф, за мукой.
- Чего сидишь? - прикрикнула она на дочь. - Мужик голодный вернулся, корми давай обедом, а я пока пирожков поставлю.

Весь вечер Машенька с мамой деловито раскраивали ткань, споря о длине будущего платья, счастливая Ленулька сопела, обняв новую куклу. А Петр Николаевич жевал пироги, любуясь своей семьей, и обдумывал очередное противоречивое желание.

С одной стороны, он хотел бы больше не пить. Потому что если б не его пьянка, девочкам не пришлось бы пережить такой кошмар. Но, с другой стороны, если бы он не напился, им бы все-таки пришлось его пережить, причем без счастливого конца.
Пить или не пить, вот в чем теперь заключался величайший для него вопрос.