Анастасия Астафьева
ПОГОНЯ
Солнце, ослепительное, пробивалось сквозь редкие кроны хрупких сосен. Едва ощутимый ветерок доносил запахи прели, смешанные с терпким ароматом багульника. Тишина в лесу стояла именно такая, какая бывает только осенью, когда не слышно птиц, таких безумных в весенних страстях. Лес без их голосов словно бы дремал, едва ли выходя из своего состояния даже при звуке моих шагов. Да и шагала я осторожно, стараясь уловить настроение природы, не помешать ей. Не было в моей душе того летнего азарта, когда только и замираешь, ожидая увидеть под ногами грибную шляпку, когда даже при желании, невозможно прислушиваться к лесу, все перебивает страсть грибника.
Я шла для тихой работы, при которой можно обдумать все, на что не хватает ни сил, ни времени в будний день. Выходило, что этот день становился праздничным. Ведь и в самом деле, если идешь на болото не ради заработка, а для собственного удовольствия, это становится радостью. Я шла за клюквой.
Вот и болото. Оно не топкое, веселое. Появляется среди деревьев внезапно. Лишь делаешь шаг и ты уже не на твердой почве, а на перине мха, который покачивается под ногами, холодит сквозь сапоги влагой.
Ягод у края немного, и я наклоняюсь за ними только чтобы бросить в рот прохладные шарики, покатать их на языке и раскусить хрусткую мякоть, чуть поморщившись от кисели. Еще какая-то лень во всем теле, но вот попадаются и вовсе красные кочки, и ягод на них полно, крупных, подставивших бочок под солнце и покрасневших от его поцелуев. Другой бочок, тот, что во мху, всегда светлее. Клюква твердая, до сочной зрелости ей еще лежать и лежать рассыпанной в доме. Это только весной из-под снега она выйдет бордово-коричневой, помороженной и необыкновенно вкусной. Сколько ее остается под снегом на болотах, докуда не доходит никто, на топях, куда не сунется ни самый заядлый и рисковый ягодник, ни даже медведь-увалень, которому хватает лакомства в его чащобах.
Глухо стукаются, скатываются по дну берестяной корзины первые горсти клюквы. Она такая крупная, и ее так много, что не успеваешь заглянуть в посудину, чтобы удостовериться прибыло ли. И когда вдруг внезапно подходит первая волна усталости, посмотришь в корзину, а уж половина набрана. Руки работают споро, глаза высматривают рядом нетронутые кочки, и уже не начисто выбираешь прежние, начинаешь копаться, прыгать от одного ягодного островка к другому, вдруг де там совсем огромные да алые ягоды с яблоко-дичку размером.
Но вот и спина слегка заныла. Я разогнулась, размяла затекшие ноги и взглянула в небо, куда посмотреть до сих пор было недосуг.
Погода чудная. Ни облачка.
Вдруг откуда-то издалека донесся едва слышный собачий лай. Сначала он медленно нарастал, но потом также внезапно, как возник, стих. Я напрягла слух, но в лесу была такая тишина, что я слышала биение собственного сердца.
Он возник совершенно неслышно и медленно, словно вплыл в этот лесной осенний сон. Я даже не успела испугаться или вздрогнуть от внезапности его появления.
Он проплыл всего в нескольких метрах от меня – застывшей в изумлении – чинно и размеренно выбрасывая вперед ноги, длинные и тонкие словно сухостоины. Все его массивное жилистое тело и тяжкая корона рогов были полны внутреннего спокойствия и достоинства.
Лось исчез в лесу так же, как появился, будто растворился, а я стояла, так и не веря в реальность этого видения.
Только минут через двадцать, когда я уже снова склонилась к ягодам, из леса донесся нервный перелай собак. Трое псов, одурманенные безумной гонкой, промчались по лосиным следам. В глазах двоих, что были чуть помельче крупного черного вожака, светились жадность и щенячий восторг. Он перелаивались c повизгиванием и неслись напролом. А черный пес бежал молча и как будто бы с легкой ленцой, в которой сквозило почти волчье спокойствие и уверенность.
Лай удалялся. Скоро он стих вовсе.
Я присела на поваленную сосну, бросила в рот клюквину и, катая ее на языке, мысленно желала лосю удачи. Мне подумалось, что он уже ушел от собак на несколько километров. Он, несомненно, был сильнее их, и мог бы взмахом рогов раскидать эту небольшую свору или размозжить крутолобую песью башку одним ударом копыта. Но лайки подняли его с сытой лежки, и в осеннем лесу было так мирно, так благостно, что он не захотел принимать этот бой. А потому сильные ноги несли сейчас стройное гибкое тело через бор, к дальним сырым низинам, к темной лесной речке, над которой нависли ветви ив и черемух. Когда лось добежит до нее, он просто перейдет речку вброд, и отставшие собаки, потеряв след, замечутся на берегу, их легкие будет разрывать горячечное дыхание, с их языков будет капать пена, мышцы на лапах будут мелко дрожать от усталости. Молодые псы заскулят раздосадовано, а старый вожак загнанно и зло посмотрит на тот берег, спустится к воде, будет долго и жадно лакать бурую воду, понимая, что на этот раз он проиграл охоту.
2001-2005гг.