Анастасия Астафьева
О Ж И Д А Н И Е
(рассказ)
Однажды она меня позвала. Именно позвала. Сама. Я частенько проходила мимо нее, не замечала, увлеченная поиском грибов, а тут – словно прозрела, услышала зов и подняла от земли глаза.
Она росла в гордом одиночестве на едва заметном взгорке, а метрах в трех вокруг, будто расступившиеся в почтении слуги, застыли тонкоствольные молодые сосны. Не раздумывая, я поняла, что это царица надменно высится над своей челядью. Была она стара, стояла наклонно, напоминая этим Пизанскую башню. До самой вершины ствол ее был гол – отсохли, обломились с годами ветви. Отчего-то я долго не решалась подойти к ней.
День выдался жаркий, ослепительно-солнечный. Лесные пичужки резвились и играли, прыгая по ветвям деревьев, перелетая с одного на другое. Вдруг одна из них, совсем крохотуля, с зеленоватыми перышками на крыльях, уселась на ствол царицы-сосны и тюкнула клювом ее толстую, наверное, почти каменную кору. Мне представилось, как рассердится, разбушуется сейчас дерево, стряхнет с себя дерзкую птичку, но птаха улетела, не найдя ничего съедобного, а все осталось по-прежнему тихо.
Тогда я скинула с себя оцепенение, поставила на мох в листья брусничника полупустую корзину, подошла к сосне и обняла ее. Рук моих хватило лишь на половину обхвата ствола. Он был теплый, нагретый за день солнечными лучами. Светло-коричневые, размером с ладонь шашки коры лепились отдельно друг от друга и напоминали рисунок на теле жирафа; кое-где кора была проточена вредителями, издолблена неглубокими дуплами, затянувшимися слезящейся смолой. Деловито устремляясь к вершине, ползли по стволу крупные черные муравьи. Своими объятиями я нарушила им проторенную дорожку. Насекомые смешались было, но через мгновение осмелели, заползали по моей руке, пытаясь прыснуть едким спиртом своим в неожиданного врага, хорошо, что рукав куртки защищал меня. Я примирительно убрала руку с пути муравьев, и черный ручеек выровнялся, вновь побежал размеренно.
Мне слышалось, что в сердцевине дерева таким же ровным потоком текут соки, несут живицу от корней к вершине, к искривленным изломанным ветрами ветвям.
Крона сосны была так далеко, так высоко, что легко представлялось, как цепляются за нее белые облака, да и само небо держится на ветвях сосны, как на плечах древнего Титана. Ей и тяжело и торжественно это, она знает, что хрупкие тонкие тела молодых сосен, столпившихся вокруг, никогда не выдержали бы такой ноши, потому и полна царица снисходительной заботливости к ним, как мудрая старуха с превосходством знания жизни, но и со слезами умиления взирает на неразумных ребятишек.
Холодные дожди, секущую порошу, ураганы, ласковые весенние ветры, жару, палящее солнце; острую боль от точащего ее тело жука-короеда, спасительный, но и жестокий клюв дятла; смятение и тоску от разносящегося по бору треска упавшего дерева, ужас и панику от далекого визга бензопилы; усталость и упокоенность – все знала древняя сосна. И мечта была у нее – ей хотелось умереть своей смертью. Не рухнуть подпиленной, не завалиться истерзанной с вывороченными корнями во время урагана, а золотым осенним днем, когда откричат прощально улетающие на зимовку птицы, в бору зазвенит тишина, и в дрему погрузятся все деревья, с тихим стоном усталой надломленной души, с глубоким вздохом умиротворения, не круша своей многовековой тяжестью молодняк, медленно опуститься на землю, в объятии раскинув по ней истомившиеся ветви, и замереть, все еще слыша, как протяжный вздох ее передается от сосны к сосне, улетая далеко и затихая навсегда…
Пройдут многие зимы и весны, пока затянет ствол царицы мхом, покроет брусничником, осыплет перезревшими семенами, и сокроется, срастется с землей то, что было когда-то могучим гордым деревом. А на его месте взрастут юные ершисто-колкие сосенки. У них и мечты будут совсем иные: скорее подрасти, вытянуться, подняться к солнцу.
С замершим сердцем слушала я исповедь дерева и едва слышно отвечала ему: живи, не поддавайся смятению и бурям, настанет день, и я приведу к тебе самого дорогого человека, чтобы мудростью своей примирила и обвенчала нас, даровав столь же долгий счастливый век нашей любви…
Она понимала меня, кивала согласно ветвями, и мы долго еще стояли, обнявшись, думая каждая о своем.
Прошло уже более десяти лет с того дня, когда сосна впервые позвала меня. Я всегда прихожу к ней, если оказываюсь поблизости. Как и тогда прижимаюсь к ней, и она сдержанно вздыхает, видя, что я снова и снова прихожу одна. Она ждет, как мать ждет часа благословения детей своих, после которого успокоенно станет доживать свой век.
Так и сосна моя будет ждать, зная мое одиночество, и это даст ей силы жить еще и еще.
Только бы не набрел на нее жестокий лесоруб, а меня миновало несчастье обманутых ожиданий. Так мы и думаем друг о друге долгими зимами: сосна-царица в далеком занесенном снегами бору, а я – в слякотном городе. Ждем. Обе ждем весны…
Сентябрь 2000 года.