Как-то это определенно называется…
Я стою в очереди, за молоком, и пытаюсь узнать в серьезной, грустной женщине напротив, в соседней очереди, разбитную давнюю подругу, Зойку.
Женщина, склонив голову чуть на бок, смотрела прямо перед собой, сквозь снующих туда-сюда людей. А я разглядывала её: глаза совсем не изменились - большие, зеленые, с томной поволокой, в длинных пушистых ресницах; тот же открытый, ровный, белый лоб, но с суровой морщинкой над переносицей; те же удивительные, знаменитые брови. Эти брови свели с ума не одного мужчину, независимо от возраста и пристрастий: темно-русые, они срастались легким пушком у переносицы и разлетались тонкими дугами почти к самым ушам, словно нарисованные. И были предметом зависти буквально у всех женщин в институте. Прямой нос с тонкими, трепетными ноздрями стал с возрастом чуть острее, грациознее, и ещё точнее подчеркивал классический профиль, изящную, почти совершенную линию губ. Она по-прежнему не пользуется губной помадой. Изменились лишь волосы. Вернее их цвет. В юности огненно-рыжие, они стали чуть темнее и тусклее. То же короткое волнистое каре, крупными непослушными прядями обрамляющее тонкое лицо. «Красивая», - подумала я.
Зойка влилась во взрослую жизнь рано, всем своим пышным, сочным телом и не совсем удачно. В 15 лет мать помогла ей сделать первый аборт. Обо всех остальных родительница уже и не знала. Дорожка по избавлению от бремени была протоптана и сдобрена хорошими по тем временам подарками в виде карточных проднаборов. Потом Зойка освоила нехитрую процедуру сама: наливала горячей воды в ванну, ложилась, «отмокала» некоторое время, потом брала длинную вязальную спицу – жгучая боль, переходящая в тупую, ноющую, раздирающую тело снизу вверх, и – ничего. Пустота. От боли она часто теряла сознание. Удивительно, как ни разу не утонула и не истекла кровью. Иногда заваривала сразу пару пачек лаврового листа и пила бурую горькую жижу. На вопрос: почему не пользовалась элементарными средствами защиты, типа резинового изделия №2, Зойка строила нудную гримасу, взмахивала ресницами и томно изрекала:
- Я предпочитаю все натуральное.
Мы, тогда ещё теоретики в сексуальном плане, сомнительно улыбались. А Зойка продолжала любить. Остервенело, страстно, бурно. Мужчины чувствовали её на расстоянии. Однажды я была свидетельницей её танца на столе. Подруги пригласили нас на выпускной вечер в школе милиции, с банкетом и танцами, как подобает. На столы спиртное не выставляли, поскольку это было категорически запрещено, но некоторые выпускные кадры умудрялись накачаться просто до безобразия. Зойка не переносила спиртного. Она поразительным образом хмелела от собственной любви, вернее даже - от желания.
Откружив несколько танцев, и отказавшись от очередного приглашения, Зойка скинула сапоги и взобралась на пустой стол в углу зала. Из динамиков поплыл Биттлз, знаменитая «Мишель», по крайней мере, именно так эту песню заказывали. Зойка танцевала с закрытыми глазами, плавно кружась, взмахивая руками, то раскрывалась, то закрывалась, поразительно попадая в такт, словно сама была – мелодия, любовь, выраженная в движении, оркестр одного тела: гибкого, тонкого, послушного. То был какой-то совершенно непонятный, но очень чувственный, гармоничный танец. Она полностью отдалась этой мелодии, сдобрила её целым букетом своих флюидов и буквально парила над залом. Молодые люди бросали своих дам и, как завороженные, шли к Зойкиному импровизированному помосту.
- Что она делает?
- А фиг её знает. Но это определенно – супер! – шептали вокруг.
Последние аккорды плавно перешли в зажигательную ламбаду, Зойка спрыгнула со стола и мы принялись за латинские танцы.
По окончании вечера в холе на первом этаже началась драка. Она как водяная воронка засасывала все новых и новых участников. Вопли, кровь, хруст сломанных носов, мат дерущихся и рев офицеров. Мы дрожащей кучкой протискивались к выходу. Когда поравнялись с электрощитом, Зойка открыла его и опустила все рычажки, под которыми на приклеенном грязно-белом пластыре было написано: «1 этаж». Каждый рычажок был ещё и отдельно подписан, но кто будет читать в такой безответственный момент?
В зале на мгновение воцарилась полная тишина, словно остановили фильм. Несколько густых, тягучих минут тяжелого дыхания сотни людей. Тишину нарушил ровный и своевременный вопрос:
- Какая сука?...
На крыльце нас догнал дежурный офицер с перевязанной окровавленным носовым платком рукой. Видимо кому-то хорошо досталось, раз он умудрился разбить себе костяшки…
- Что б я вас больше не видел!
Он резко развернулся и пошел прочь, но через пару шагов обернулся и рявкнул:
- Нигде! И никогда!
Позже выяснилось, что драка была из-за нашей Зойки. Её попросту не поделили. Зойка? С неё как с гуся вода. Она доставала блокнотик и ставила очередную галочку.
- Любовь может горы свернуть!
- Ну да, - отвечали мы, - пока сворачивает только носы и ломает шеи…
Летом начинались трудовые стройотрядовские будни. Нас группой вывозили в район на зерно. Работали на токах. Но больше отлеживались в прогретом на солнце зерне, отсыпались после бурных ночей. Зойка то и дело исчезала, возвращалась румяная, мурлыкала как сытая кошка, бралась за лопату и кидала до самого вечера.
Она исчезала и ночью. Хотя иногда приходили и к ней – столичный студент, сосланный родителями к бабушке на молоко и плюшки. Любили (именно любили, а не занимались любовью, как говорила Зойка) они друг друга здесь же, в комнате с десятью кроватями и спящими (если можно так сказать) девчонками. Видавшая виды старая железная кровать бесстыдно стонала под молодыми телами. Иногда в них летели кроссовки, книги, щетки, что не мешало им взлетать до небес блаженства.
Выставили нас из последнего колхоза довольно быстро, всех сразу и с громким скандалом: жена главного агронома искала в лесу свою заблудшую корову, а нашла собственного мужа, гонявшегося за юной феей по пням и болотам в чем мать родила.
В нашем городе, как, впрочем, и во многих российских городах, есть военное учебное заведение. Профиль его до сих пор меняется каждые 5-10 лет. И учатся там только юноши. Пробовали набирать девушек, но руководство после первого же набора отказалось от этой затеи.
Мальчики-курсанты: военная выправка, красивая форма – мечта студентки педагогического института. А для нашей не педагогической компании - отличная возможность подзаработать организацией для тех и других совместных вечеров с культурно-развлекательной программой. От имени профкома института мы заключали договоры с учебными заведениями, с кафе и ресторанами, готовили тематические вечера с выпивкой и танцами, распространяли самиздатовские пригласительные билеты и неплохо на этом зарабатывали.
Звездой и хозяйкой всех этих вечеров была, конечно, Зойка. Она лихо брала в свои хрупкие руки управление нашими мероприятиями, и всегда была на высоте. На эти вечера стремились как на эксклюзивные, что, в свою очередь, позволяло нам изрядно завышать цены на билеты – бизнес есть бизнес.
После каждого такого вечера Зойка уходила с новым кавалером. Начинала она свою игру прямо в зале, по окончании торжественной части, когда разгоряченная молодежь уже развлекала себя сама, как умела. Зойка выбирала жертву и изводила её чувственными прикосновениями, шепотом, танцем, она топила мальчика в его же желании, он потел, терялся, искал её глазами, руками. Зойка видела этого мальчика насквозь, как рентген, она знала наперед каждый его шаг, знала, что он чувствует, что он может сказать или сделать. Она играла им. Вполне пристойно, кокетливо, страстно. Последнее было практически неуловимо. И это было красиво. Мы, наблюдавшие из-за служебного столика, поражались неутомимому Зойкиному воображению, делали ставки, за какое время она доведет мальчика до состояния, близкого к любовному помешательству, когда он упадет на колени, и будет целовать ей ноги. Будет готов ради неё на что угодно. И просто – будет готов. Мы аплодировали стоя, запивая выигрыши и проигрыши коктейлями. Смущенный, влажный мальчик поднимался, уводился Зойкой в VIP зал, и возвращался уже совсем другим – уверенным, солнечным и счастливым.
Вечерами, потягивая красное вино в сугубо девичьей компании, Зойка мечтала:
- Хочу гарем. И 1000 наложников.
- Зойка, передерутся, как те голуби!
- Ну и хрен с ними. Получится естественный отбор, как в природе.
- Дура! В природе такого не бывает!
- Но я-то есть! – и она звонко смеялась.
Зойка читала индийские трактаты о любви, на практике изучала Камасутру, женила своих бывших кавалеров, снабжая их хорошим опытом по знанию женского тела, поднимала совершенно безнадежных импотентов и делилась с нами. Мы лишь отмахивались, густо краснея, говорили шепотом и хихикали в кулачок, когда Зойка мягко изрекала:
- Милые, надо любить свое тело! Оно божественно! И женщина божественна! Она – высшее существо! Царица! Все остальное – блажь и мишура…
Мы взрослели и окапывались в этой самой блажи и мишуре, прорастали ими, заботами, детьми, мужьями. А Зойка порхала.
- Зой, когда ты остепенишься?
- Я степенна, как никогда!
- Ну, замуж хотя бы выйдешь.
- Когда моя тысяча закончится и останется только один. Когда мне сделают настоящее предложение.
Мы общались очень долгое время, когда многие из нас уже обзавелись собственными детьми. Собирались на чьей-нибудь даче, и после бани с удовольствием слушали Зойкины сказки про мужчин.
Потом мы на несколько лет потерялись. И друг о друге слышали лишь через знакомых.
Зойкина тысяча закончилась, когда ей стукнуло 39. Зоя. Зоя Генриховна. Она вышла замуж за друга садикового детства. Они, шестилетние, спали на соседних кроватях, и однажды, как только Зойка открыла глаза, Димка протянул ей колечко из конфетного фантика и просто спросил:
- Зоя, ты выйдешь за меня замуж?
- Да, - ответила сонная Зоя. И они расстались. На следующий год Дима с родителями уехал сначала в Ленинград, а потом - в Германию. Вернулся на 39 Зойкин день рождения, нашел её по старому адресу и повторил свой вопрос. Зоя, казалось, даже не удивилась, словно разговор, начатый тридцать с лишним лет назад, не заканчивался:
- Господи, ты глухой? Ну я же сказала – да!
Они поженились, и Дима увез Зою в Германию. Сейчас Зойке… Да, так же как мне, за сорок. Хотя кому-то за сорок, а кому-то уже под пятьдесят...
И это ощущение… Оно определенно как-то называется… Я купила свое молоко, увидела, что Зойка так же задумчиво смотрит прямо на меня. Я сунула покупки в пакет, сделала «морду тяпкой», как говорит моя дочь, и гордо прошла мимо. Я не смогла с ней поздороваться. Не смогла остановиться и поболтать. Она такая счастливая…