Они вышли из дома Великого уже перед самым рассветом. Скрадман – задумчивый, Миранис – усталый и довольный. Снег больше не шел, ласково подмигивали путникам начавшие гаснуть звездочки, небо посерело, впуская в себя еще не видимые солнечные лучи, морозик прихватил окрестные деревья мягким инеем. Вокруг царила такая тишина, что город казался вымершим, но вот где-то упала с крыши мягкая шапка, заскрипел под ногами раннего прохожего снег, в соседнем доме закашлялся ребенок, зазвучала где-то лопата дворника, и город ожил, начиная просыпаться.
Миранис вслушался в полузабытые звуки зимней столицы. Когда-то давно его молодой, несколько взбалмошный учитель с полными неизвестных мальчику чувств глазами, будил ребенка перед самым рассветом, сажал его в карету и мчался к стоявшей в самом центре столицы башне. Миранис еще помнил, как его переполняли восторг и ожидание чуда при таких прогулках, как они, веселые и молодые, вбегали на самую вершину башни, припадали к зубчатым перекрытиям и не отрываясь смотрели на огромное, красное от сонливости солнышко, медленно поднимающееся над столицей. Первый лучик всегда касался крыши дома служения, отражался от блестящей поверхности, пробегал по улицам и бил им прямо в глаза, наполняя душу восторгом. Потом показывался над горизонтом верхний краешек солнечного диска. Этот момент всегда был разным – иногда солнышко всходило в мрачном обрамлении черных туч, иногда поднималось с роскошных красных покрывал, иногда просто всплывало посреди идеально чистого неба, меняющего оттенок от темно синего до голубого, но всегда увиденное зрелище наполняло душу мальчика восторгом, не проходившим еще долгое время глупым, щенячим восторгом.
Больше всего Миранису запомнился рассвет в такое же зимнее утро, как и теперь. Он помнил, как тогда было холодно – так холодно, что было больно дышать, и учитель то и дело натягивал на лицо мальчика вечно норовивший сползти темно-синий шарф. Миранису не нравилось дышать через шерстяную ткань, тогда как зимний воздух казался вкусным, как прохладительное питье в летнюю жару, но учитель был неумолим – за любую хворь меленького наследника повелительница нещадно карала всю прислугу. Наконец Миранис смирился и в то же мгновение забыл про шарф. Он всегда думал, что снег был белым, но не в этот день – сегодня он казался мягким, теплым, воздушным и розовым, как мусс, которым его баловали за хорошее поведение. Широко раскрыв глаза, смотрел Миранис на это царство розовых оттенков, и каждую тень он сравнивал в своем уме с чем-то ласковым, чудесным, знакомым, не в силах еще охватить полную картину, каждая тень вызывала в нем новую волну восторга и даже сам восторг был розовым, полным чуда...
Это было его последним походом на башню. Через несколько дней молодой учитель с полубезумными глазами исчез, на его место пришел мрачный придворный, и вскоре Мираниса отправили в дом служения...
Поток воспоминаний сам по себе угас. Миранис вдохнул свежий морозный воздух и горло полоснуло как ножом. Теперь шарфы не носили – эту моду привез из дальней страны все тот же учитель, и увез с собой. Миранис закутался получше в не спасавший от холода грубый плащ и начал двигаться быстрее, заставляя Скрадмана почти бежать. Впервые за несколько месяц принц почувствовал себя свободным т тяжелой ноши на его плечах – Великий знал, как говорить с подобными ему, и длинная исповедь наконец-то нашла дорожку к боли ранимого теневого повелителя.
Карета ждала их на том же самом месте. Слуга с явным облегчением посмотрел на вернувшегося господина и, дождавшись, пока господа сядут в карету, погнал замерзших лошадей по просыпающимся улицам. Миранис, откинувшись на подушки, заснул. Скрадман, посмотрев на своего повелителя слегка обиженным взглядом, укрыл ноги юноши еще холодной шкурой.
– Не понимаю, – прошептал мужчина. – Еще вчера понимал, а сегодня – нет.
– А сегодня я стал самим собой, – ответил Миранис, заставив неосторожного придворного вздрогнуть.
Юный повелитель, не открывая глаз, продолжил:
– Подобные мне быстро взрослеют. Разве вы не знали?
– Ваша идея..., – начал Скрадман и осекся, подбирая слова. Ему явно не хотелось оскорбить своего собеседника.
– ... глупость, – иронично продолжил юноша. – Вы ведь это хотели сказать? Ну продолжайте же, не бойтесь! Я же не могу вас казнить за дерзость, да и не стал бы я этого делать, даже если бы я мог.
– Это самоубийство! – уже не таясь воскликнул Скрадман. – Они жестоки и ненавидят чужаков!
– И это говорите мне вы, ученый, человек занимающийся философией? – изумился Миранис, язвительно посмотрев на Скрадмана. – Во имя Единого – вы умный человек, а верите обычной пропаганде! Так открою вам небольшой секрет, мой друг. И если вы этого секрета еще не знаете, то ваше участие в вашей организации ничего не стоит, ибо вы предвзяты. Вам ли не знать, что во времена перемен победитель часто, чтобы оправдать свои поступки и гонения побежденных, чернит последних. Именно это и произошло с скраханцами.
– А если – нет? – возразил Скрадман. – Победитель-то не обычный, а дома служения. Они не станут без причин клеветать... Не обвиняете же вы...
– Никого я не обвиняю, – возразил Миранис. – Все мы люди, а людям, в особенности слабым, свойственно выдавать желаемое за действительное. Таким образом многое можно оправдать... Я виню не дома служения и не служителей, а простых людей. Вы же сами знаете, как быстро у нас укореняются предрассудки.
– Ну а что, если вы ошибаетесь? Однажды мы уже почти потеряли вас, теперь мы не можем так рисковать!
– Кто вам сказал, что я рискую? – разозлился Миранис. – Ничем я не рискую и завтра вы в этом убедитесь. А теперь давайте немного помолчим. Я устал и не в силах вести с вами споры. Вы отправили мое письмо?
– Не сомневайтесь, – раздраженно ответил Скрадман и принц усмехнулся посмотрев на надутого ученого.
– Вот и хорошо, – примирительным тоном ответил принц, устраиваясь поудобнее на подушках.
Хорошо, что Высший теперь узнает предательстве Сирила...
– Теперь... Теперь игра станет интересней...
Сказал, зевнул, закрыл глаза и сразу же погрузился в пучину сна. Скрадман пожал плечами – и в самом деле, что это он – злится на своего же повелителя. Это, по крайней мере, глупо. Укрыв спящего, он немного поерзал, усаживаясь поудобнее и сам погрузился в сладкую дрему.
Миранису снилась красотка-швея. Она полуобнаженная скакала на лошади без седла по весеннему лесу. Светлые волосы свободно раскинулись по плечам, тонкая фигурка манила совершенными формами, а губы пленительно улыбались принцу. Но тут на ее пути появилась Нирина – такая прекрасная в своем новом платье. Почему-то Миранис видел это платье ясно, до самого последнего шва, даже легкую вышивку у ворота, различимую только при очень близком рассмотрении. Лошадь молодой девушки остановилась как вкопанная перед неподвижно стоявшей придворной.
– Он мой, – сказала Нирина, показывая на Мираниса. – Уходи... уходи, пока еще жива.
И девушка ушла, бросив на принца тоскливый взгляд. На мгновение Миранису показалось, что черты всадницы размылись, стали подозрительно знакомыми. И вот на него уже смотрело лицо Сарины, смотрело тоскливыми глазами побитой собаки...
Когда карета достигла двора Скрадмана, то вышедший встречать своего господина Валессий едва добудился усталого юношу. Чуть ли не волоком потащил телохранитель отчаянно зевавшего повелителя в давно приготовленную и согреваемую горячими камнями постель. Раздев сонного принца, он по привычке устроился на шкурах у двери, проигнорировав и на этот раз возражения Скрадмана. Миранис уснул сразу, даже не сумев выдавить из себя ни слова. Рядом с постелью молодого хозяина устроился Агор, облизав свисавшую с кровати тонкую руку.
Проснулся телохранитель от странного чувства. Чувство не было неприятным, но каким-то назойливым. Валессий не мог избавится от ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Полностью проснувшись, он совсем уже не удивился, увидев сидящего рядом на шкурах Мираниса, гладившего пушистый бок полусонного Агора. Уже вечерело и через окно в покои проникали сумерки. Заметив, что телохранитель не спит, принц тихо прошептал, как будто слова давались ему с трудом:
– Я так и не сказал тебе ни разу, как благодарен за все, что ты для меня сделал, друг мой. Сейчас рядом нет ни одного человека, которому я мог бы доверять так, как тебе. И никогда не было, кроме Алексара. Ты же понимаешь, как мне сложно дается сейчас доверие к кому-либо, – Валессий кивнул, – но ты – особый случай. Ты для меня – как старший брат, более умный друг. Поэтому я и говорю тебе все это – на случай, если не успею больше сказать...
– Не надо, мой госп...
– Нис..., – прервал его юноша. – Меня так зовут. И так называли меня только родители и Алексар. Ты – почти единственный, от которого я готов услышать это слово. И я запрещаю тебе называть меня наедине иначе, слышишь?
– Прости, Нис, – ответил Валессий. – Это большая честь для меня, твое доверие. Когда тебя схватили...
– А я ведь думал, что это ты... прости... Миранис сам сказал мне про Сирила...
– Не называй его так!
– Как так? В имени лишь дело? Сейчас большинство уверены, что он – Миранис и повелитель, а я – никто. Хватит, вставай, друг мой... Надо умыться и спуститься вниз. Мне еще предстоит битва за свое мнение со своими сторонниками...
Валессий слегка покраснел от своей несообразительности и пропустил юношу. Поднялся и еще немного сонный Агор, встав рядом с Миранисом. Принц улыбнулся, положил руку на холку пса и, как и следовало ожидать, увидел за дверью ожидавшего его пробуждения слуг. Дав распоряжения, юноша вернулся в спальню, сел в мягкое кресло у окна и раскрыл принесенную еще вчера Скрадманом книгу.
Молодой человек не обращал никакого внимания на снующих вокруг слуг, которые тем временем почти бесшумно убрали кровать, внесли в покои ванну и наполнили ее теплой, приятно пахнущей водой. Но лишь только дверь затворилась за последним из слуг, как Миранис поднялся, живо разделся и залез в приготовленную ванну. Валессий все еще был тут – мужчина стоял у окна и любовался городским пейзажем. Миранис лениво потянулся за мылом и спросил:
– Ты тоже думаешь, что я самоубийца? Что я погублю все, сунувшись к скраханцам? Только не говори мне, что не знаешь, я устал вчера, но не настолько, чтобы не слышать жалобы нашего милостивого хозяина... Ну так что же ты молчишь? Теперь я спрашиваю твое мнение...
– Я верю тебе, госп... Нис... Но я пойду с тобой.
– Конечно пойдешь, – усмехнулся Миранис, намазывая на голову душистую смесь. – Этого ты мне, как раз, мог бы и не говорить. Ты единственный, кому я могу безоговорочно доверять свою свободу и жизнь, – Агор слегка заворчал и ткнул носом в ванну.
Миранис, засмеявшись, погладил большущего пса, испачкав белую шерсть ароматной водой:
– Ну и тебе, конечно, и тебе тоже, дружок...
Агор с благодарностью лизнул протянутую ему мокрую руку, а юноша тем временем продолжал:
– Скажи мне откровенно, Валессий... Теперь, когда мы обо всем договорились, это не имеет значения, но я хочу знать о том, что было раньше, понять тебя и тебе подобных. Ты все время называл меня господином и лишь изредка, в минуты опасности или душевного волнения – на «ты». Не сложно ли тебе, опытному, сильному и умному мужчине, служить взбалмошному мальчишке, вечно вытворяющему какие-нибудь глупости? Тем более, что ты не из Алиссии, и, сказать по правде, не обязан мне ни верностью, ни службой. Почему же ты так помогаешь мне? Почему ухаживаешь во время болезни, спасаешь мою жизнь, беспрекословно выполняешь все, даже самые абсурдные приказы, и даже теперь обещаешь идти со мной в место где, по заверению Скрадмана, нас не ждет ничего, кроме смерти? Почему ты так спокойно выносишь все, что я скажу и сделаю? Ведь у меня нет никакой реальной власти над людьми, а ты обращаешься со мной бережно, как с повелителем? Даже Скрадман, которого этому учили с самого детства, не способен на такое самопожертвование и выдержку... Почему?
Валессий повернулся к юноше и увидел, как Миранис устремил на него недоуменно-ожидающий взгляд. Но мужчина не знал, что ответить. Лишь когда пауза затянулась, телохранитель решился:
– Да не знаю я, действительно не знаю! Никто кроме тебя не мог такого от меня добиться, а ты – можешь! Как будто одно твое присутствие заставляет меня измениться, стать другим. Думаешь, я терпелив? Но ты ошибаешься. Не знаю я, почему... Но одного я тебя не пущу, иначе места в этом мире мне не будет! И задерживать не стану – иначе тебе здесь места не будет...
– Что же ты чувствовал, когда думал, что я умер? – мягко продолжал мучительный для Валессия разговор юноша.
Видимо, принц решил выяснить для себя все до конца в это утро.
– Стыд, – Миранис недоуменно посмотрел на своего друга и телохранителя. – Жуткий стыд от осознания того, что я, живой и сильный, не уберег больного юношу. В тот момент мне было на все плевать, даже на сидящего на троне Саржа. Я думал лишь о том, что потерял единственного человека, которым дорожил.
– Чем я заслужил все это, – тихо спросил юноша, ошеломлено посмотрев на Валессия. – Чем? Я ведь ничего не делал для тебя... Ничего, чтобы такое... Чем я заслужил?
– Откуда я знаю? Ты задаешь слишком сложные вопросы. Может, своей уязвимостью? Одиночеством, скрытой болью внутри? Может тем, что не испугался Саржа и его силы? Что ненавидя своего врага смог улыбаться и служить ему? Может благодушием? Или сложной судьбой? Откуда я знаю!
– Иди, Валессий, – рассеянно прошептал Миранис. – Иди, друг, дай мне немного одиночества. Дай мне подумать. Скоро я выйду и мы пойдем вниз. Ты еще успеешь сменить одежду и умыться. Иди! Я позову тебя...
Через некоторое время они вместе спустились на первый этаж. Миранис выбрал сегодня темный, облегающий фигуру наряд, дополненный тонким обручем из черного золота. Одежда омолодила Мираниса – казалось, что принц стал робким и застенчивым юношей. Этот вид, возможно, обманул слуг, но не Валессия и Скрадмана – оба видели скрытый во взгляде Мираниса огонь. Хозяин содрогнулся от решительности и упрямства, промелькнувшего в глазах гостя, но вот принц улыбнулся открытой, ласковой улыбкой и доброжелательно поздоровался с хозяином.
– Когда будем ужинать? – беззаботно спросил Миранис. Хозяин, оттаяв ответил:
– Когда будет угодно моему великому гостю.
– Тогда одно из двух – либо вы уже подкрепились, либо не так голодны, как я. Потому что я бы не стал никого ждать – мой желудок требует еды и немедленно!
Скрадман ожидал нечто подобное и без лишних слов провел гостя в соседнюю залу, где уже был накрыт богатый стол. Скользнув голодным взглядам по изобилию кушаний, Миранис довольно улыбнулся и заметил:
– Вы меня разбалуете, друг мой! После такого стола придется расширять в вашем доме все двери, иначе я не вылезу... Но это ничего – полезно набрать немного жирка перед утомительным путешествием, не так ли, Скрадман?
Валессий нахмурился, почти физически ощутив, как между хозяином и его гостем повисло напряжение. Миранис, ни чем не выдавая беспокойства, сел за стол, и лишь тогда, сев рядом, Скрадман, внезапно почернев лицом, решился спросить:
– Значит, вы не передумали?
– Осторожней, Скрадман, – вступился за молодого друга Валессий.
Миранис, казалось, не заметив угрозы ссоры, с энтузиазмом принялся за еду.
– Он – повелитель и имеет право не объяснять вам своих поступков.
– Я знаю, – смущенно ответил Скрадман. – Но...
– Что значит – но? – жестко прервал его Валессий.
Зря телохранитель надеялся испугать Скрадмана – напротив, хозяин как-то незаметно выпрямился, гордо поднял острый подбородок и твердо ответил:
– Если мой повелитель не передумает, то ради его же безопасности удержать его в столице. Даже если из-за этого лишусь его благосклонности. Даже если я когда-нибудь лишусь головы из-за своего решения.
Валессий промолчал. Такого не переубедишь – если спокойный обычно человек заупрямился, то это надолго. Миранис почему-то молчал, казалось, не замечая чужого разговора. Спокойно намазав на хлеб паштет, юноша откусил огромный кусок и, медленно прожевав его, вдруг повернулся к хозяину. Брови Валессия поползли вверх - Миранис был на диво спокоен, на лице молодого человека не отражалась ни единого чувства, лишь легкая улыбка коснулась полных губ, да в глубине глаз скрылась мягкая ирония. По едва видному знаку принца телохранитель оставил хозяина в покое и принялся за еду.
– И что это вы такого опасного узрели в моем путешествии? – иронично спросил Миранис, дождавшись пока пауза стала невыносимой для Скрадмана.
Валессий вновь узрел нотку упрямства в глазах хозяина и уже хотел вмешаться, когда рука принца на удивление мягко легла на плечо друга. Но сам телохранитель изумился силе этой тонкой руки – видимо, мальчик и в самом деле с каждым днем все более становился мужчиной.
– Это опасно! – голосом, почти сорвавшимся на визг ответил Скрадман.
– Опасно? – мягко улыбнулся Миранис, вновь принимаясь за еду. – Но, друг мой, видимо, вы действительно ошибаетесь! Что может быть опасного в паломничестве к святому источнику... Я хочу испросить мудрости у Единого, милости для моей страны... Сейчас этого так не хватает.
– Но я думал...
– В таком случае, вы слишком много думаете, милостивый господин, – впервые за время их разговора Миранис позволил своему голосу стать холодным. – Вам следовало бы, прежде чем так рьяно беспокоиться о моей безопасности, выяснить насколько это необходимо. Тем более, что вы прекрасно знаете, что в данный момент воздух столицы гораздо вреднее для моего здоровья, чем любой другой, ибо кто-то может узнать о моем нежданном воскрешении из мертвых и принять соответствующие меры. Сарж очень обрадуется возвращению своей любимой игрушки и объявит меня в розыск. А теперь ответьте мне, мой милый Скрадман, готовы ли вы своей грудью защищать меня от всей армии повелителя?
– Нет, мой повелитель, – ответил Скрадман, склоняя голову перед умом сидящего рядом юноши. – Простите меня. Но позвольте мне подобрать соответствующую свиту. Боюсь, что на это может уйти несколько дней. Вы же понимаете, что мы можем доверять далеко не всем.
– Понимаю, друг мой. Поэтому я дам вам столько времени, сколько будет необходимо. Только не забывайте, что даже мое терпение не безгранично. Не испытывайте его ненужной задержкой.
В дверь мягко вошла хорошенькая служанка и принц язвительно поинтересовался – куда делась его старая знакомая. Греха появилась сразу же – потупив взор, она подошла к высокородному гостю и мягким движением подлила ему в кубок терпкого вина. Руки девушки тряслись так сильно, что она пролила несколько капель на дорогой костюм Мираниса. Скрадман хотел вмешаться, но был остановлен мягким взглядом повелителя – гость явно благоволил этой некрасивой служанке.
Валессий был мрачен, так мрачен, что служанка невольно вздрогнула, когда подходила к нему. Телохранителя и так считали здесь чем-то вроде нечистой силы, благодаря вечно грозному виду, уродливому шраму и огромному Агору. Но греха быстро подавила свой страх, вспомнив, что за время проведенное в замке телохранитель ни разу не повысил голоса на слуг без причины. Это было хорошим признаком, и девушка уже спокойнее обслужила неподвижно сидевшего Валессия, даже подлила похлебки в миску Агора, на что решались немногие.
Скрадман раздраженным жестом отверг услуги служанки. Бросив косой взгляд на Мираниса, юный ученый пообещал себе, что не даст повелителю так просто его надуть. Хватило с него и того добровольного заточения Мираниса в доме Великого, чуть не закончившегося так печально... Ведь именно Скрадман вместе с остальными искал тогда подходы к принцу, да вот только поиски успехом не увенчались. Завтра в столицу прибудет Кранас. Этот хитрый придворный явно имеет больше влияния на Мираниса чем он, Скрадман.
Миранис единственный из всей троицы был спокоен – еще бы, в его голове давно созрел план вовсе не совпадающий с планами Скрадмана. Но об этом юный повелитель предпочел пока промолчать...
Закончив ужин в полном молчании, они одновременно поднялись и направились в соседнюю залу. И тут принц, посмотрев на свое изображение в огромном зеркале, неожиданно для всех посетовал:
– Мне нужна новая одежда. Специально для паломничества. Эта никуда не годится, правда, Валессий?
– Вам виднее, мой господин, – ответил господин, на людях избегая фамильярничать с юношей.
– Мне виднее, – подтвердил Миранис, вспоминая лицо незнакомки с праздника. – Я хочу съездить к портнихе. Один человек мне посоветовал одну на Золотой улице... Вы поедите со мной Скрадман?
– Это может быть опасно, мой господин, – вновь нахмурился мужчина.
– Ничего опасного, если я надену маску. Это сейчас так модно, не так ли... Глупая причуда моды, а нам так полезна. Ну так что, вы прикажете подать карету или нет?
– Пожалуй, я останусь здесь, мой господин, – расслабился Скрадман, приказав слуге подготовить карету без опознавательных знаков. – Думаю, что Валессий вполне подойдет в качестве провожающего, а мне надо заняться вашей свитой.
– Как знаешь, – усмехнулся юноша, надевая предложенную Скрадманом маску.
Окинув свое изображение в зеркале внимательным взглядом, юноша улыбнулся, показав чистые белые зубы:
– Как раз то, что надо. Вы чудо, друг мой. В вашем доме я чувствую себя, как в своем! Валессий, не надо делать такое угрюмое лицо – лучше прикрой свои недовольные морщинки красивой тканью. Вот так, теперь ты у нас настоящий красавец.
Валессий не ответил на шутку юноши, чувствуя, что принц почему-то напряжен. И лишь когда Миранис стрелой влетел в скромную с виду мастерскую, оглянулся в поисках кого-то или чего-то, не нашел, сник и безропотно дал снять с себя мерки, мужчина понял, что его молодой друг, кажется, влюбился.
Это подозрение лишь окрепло, когда они выходили из обители опытной швеи. Ведь им на встречу поднималась хорошенькая девушка в коротком полушубке. Миранис вдруг улыбнулся, протянул ей руки и красотка, узнав юношу даже в маске, бросилась в объятия принца.
– Я так боялась, что ты не придешь, – шептала она. – Теперь меня точно выгонят – я уронила в грязь дорогущий наряд...
– Я все оплачу, родная, все до последнего, – прошептал юноша, подняв ее на руки и неся к карете.
Валессий, подчиняясь немому приказу, схватил уроненное красоткой и отправился объясняться с хозяйкой. Когда он открыл дверцу кареты, молодым было не до него и мужчина, вздохнув, устроился рядом с понимающе улыбавшимся кучером. Валессию пришлось мерзнуть и терпеть мокрый снег в лицо, пока Миранис, забыв про все на свете, весло болтал с юной чаровницей.
В ту ночь телохранитель впервые провел за пределами спальни своего друга. Теперь даже Агор мешал уединению принца с красавицей Лейлой.