Эта гадина опять жрет творог.
Весь холодильник(подарок одной ученой женщины), забит её творогом.
Моему варенью, рубиновому, малиновому, янтарному, нет места. Да и мне самой места нет. Я сворачиваюсь калачиком под пушистым одеялом, царапаю сама себя ногтями на ногах, давно не стригла, надо будет у гадины изъять ножницы.
Телевизор, собеседник миллионов, окно в мир, показывает плохо. В соседней комнате, через стенку, у гадины компьютер, он то и делает помехи. Сейчас идет час суда и я его смотрю, потому что я найду способ избавиться от всех, кто исковеркал и продолжает коверкать мою жизнь.
Несколько последних лет я только и делаю, что лежу под одеялом и встаю, чтоб поесть.
Иногда я выхожу побродить по улицам, посмотреть на людей, купить зож и вынуть почту.
В последнее время жизнь моя обрела новые краски - я веду переписку с таинственным абонентом. Я в нескольких шагах от выигрыша огромной суммы денег. Чтоб выиграть, я заказываю в каталоге абонента подарки, оплачиваю их на почте, они приходят, я опять иду на почту, получаю вместе с подарками предложения, весьма заманчивые, на фирменных бланках, с золотыми буквами, и требуется немало времени, чтоб, разложа письма перед собой, постичь, смысл предложений и выстроить в зависимости от этого, свою тактику.
Я подозреваю, что гадина тайком просматривает мои письма и завидует. Я понимаю эту зависть, ведь огромные суммы денег даются в жизни не каждому первому попавшемуся, а достойнейшему, так и написано в письмах, особо выделено тиснёными буквами -«достойнейшей», и моё имя отчество, а гадина работает, работает, а толку ни какого, нет у неё своего угла, приходится терпеть её каждый драгоценный день своей жизни.
Сегодня я ходила на почту, получила подарок, веник оберег, очень кстати, пришла, повесила его на видном месте, пусть чистит ауру жилища от негативных воздействий.
Погода холодная, морозец, но мне тепло, потому что я смешала мочу, скипидар и толченый чеснок и натерла им тело, это помогает от всех болезней, хорошо для суставов, для почек, дыхательных путей и к тому же дополнительно чистит биополе. Я наношу на тело эту смесь, когда чувствую вторжения негатива в свою ментальность, последнее время, приходиться втирать по три раза в день, гадина активизируется.
Я буквально чувствую сквозь стену, как она словно вгрызается в мою защитную оболочку и если вовремя не спохватиться, от оболочки остаются рваные тряпки, и приходиться неделями лечиться дополнительно, принимать настои, промывать почки, освежать печень, и сосуды. Я ничего не имею против неё, но ведь нельзя же так по подлому и бессмысленно вгрызаться в меня, словно я пастила.
Отдельно упомяну о травах. До появления гадины в моем доме, я была травницей. Я собирала травы на протяжении многих лет и хранила их в темнушке или в пакетах на кухне. Часто я просто раскладывала травы на полу, любовалась ими, представляя зеленый луг. В шкафу, где платья и дубленка, тоже было много трав, в комнатах плавал нежный аромат, он зимой напоминал мне о лете. Я часто и помногу заваривала чаи, целебные, просто драгоценные по своим спасительным свойствам, порою случалось так, что все кастрюли оказывались заняты отварами и на кухне стоял душистый пар.
Теперь все иначе. С появлением гадины все переменилось.
Видите ли, у неё аллергия. Она, видите ли, отекает, как помидор, покрывается струпьями и задыхается.
Я говорила ей, что это порча, но она лишь отмахивается.
Однажды ей пришлось даже вызывать скорую, так она задыхалась, но я то знаю, все это черный глаз, кто - то ей завидует. Хотя если вдуматься, чему завидовать то?
У неё нет ничегошеньки за душой. Ни автомобиля, как это принято сегодня. Ни собственного жилья. Она возникла, хотя её никто не приглашал. Я впустила её из милости и человекозадумчивости. Сделала большую ошибку, которую теперь не знаю, как исправить…Я подумала, когда она явилась ко мне, что уже немолода и будет кому присмотреть за мной и поднести стакан воды. Стакан я уже приготовила.
Конечно, я жестоко ошиблась, пригрев змею, никто и не собирался за мной ухаживать, просто ей нужна моя жилплощадь, а у меня здесь умерла мама и я ничего не собираюсь менять ни в обстановке, ни в распорядке дня. Иногда мама приходит полупрозрачная, грузная, садиться в своё любимое кресло и с укоризной смотрит на меня. Вот на кого я её променяла, на гадину.
Недавно я стала замечать, что она пытается повлиять на мое расположение к ней при помощи кошки. Кормит её вредной химической пищей, приучила ходить в туалет не на линолеум, вечно вздутый в коридоре, а в какую-то рассыпчатую субстанцию, насыпанную ровным слоем в специальной кюветке. Гадина имела наглость порадоваться вслух про обувь, которая теперь не пахнет кошачьей мочой, интересно, что ей не нравиться в этом запахе? Конечно, не очень удобно подходить к холодильнику по желтым озерам, но это гадины не касалось! Я поставила нечаянно ведро с землей на её лаковую туфлю. Вот мой ответ.
Кажется, меня настигло вновь большое испытание. Кошка странно застывает, глядя в пустоту стеклянными глазами, и почти перестала есть. Это длиться уже две недели, и я вижу, какая она стала маленькая, просто какой то чулочек валявшейся шерсти. За все двадцать лет, что она живет у меня, я впервые вижу её в таком плачевном состоянии. Скорее всего, это порча. Именно во время порчи существа худеют и застывают, и все болезни обостряются.
Думаю, это у неё болит последний зуб. Я пробовала выдернуть ей зуб плоскогубцами, но у меня нет нужных навыков. Теперь я кормлю её рыбным отваром с ложки, по шесть раз в день, иногда встаю ночью, даю ей кефир с сахарным песком. У неё постоянно склеен рот. Гадина говорит, от рыбы, в ней желатин. Что ж, может она и права…
Но я не могу бросить животное погибать голодной смертью.
Теперь я остаюсь совсем одна в этом мире. Мама тоже не хотела есть, когда уходила.
Не смотря на дух смерти, витающий по квартире, гадина продолжает свои никчемные занятия. Недавно я заметила запах масляных красок, доносящийся из - под закрытой двери её комнаты и немедленно это творчество, нарушающее экологию квартиры, пресекла. Пусть занимается живописью в специальных, отведенных для этого, местах, пусть зарабатывает деньги и покупает себе квартиру, я же заработала, вот пусть и она…
Она целыми днями сидит в маленькой комнате, печатает на компьютере. Я не раз пыталась донести до неё правду о вредоносном излучении и разрушении ауры, но она глупа и равнодушна к своему эфирному телу. Я просто вижу, какое оно у неё пузыристое, распухшее, а местами протертое. Её аура имеет бреши, которые можно залатать, только найдя сильного целителя. Мне, конечно, не жаль её оболочки, просто удивляет такое нерациональное отношение. Вот такой упертой разрушительницей она была с первых минут, как я почувствовала и осознала её присутствие.
Когда я рожала её, она начала рвать меня.
Она покидала меня слишком быстро и все крушила на своем пути. Я предполагала, что за её ноги будут, словно мулине, запутаны мои кишки и прочие внутренности. Возможно, это её ментальное тело отрывалось от моего. Я исторгла из себя потоки тяжелой воды и на короткое время сделалась опрокинутой посудиной.
Но все осталось на месте. Вот только я больше никогда и никому не давала ни входить, ни выходить из себя. Я избегаю боли, избегаю опасности.
Доктора, похожие на монстров из европейских фильмов ужасов, совали в руки мне тугой кокон и улыбались непростыми, жуткими улыбками. Но им не удалось разжалобить и одурачить меня. Я отворачивалась к стене и зажмуривалась. Однажды, когда я потеряла бдительность, и открыла глаза, им удалось показать мне её лицо, оно напоминало безумно стиснутый кулачок, и было отвратительно. Кулачок таил в себе экзистенциальную угрозу, это я ощутила и нутром и оболочкой. Несмотря на агрессивную атаку монстров, я выстояла. Я не смотрела на неё и отказалась давать ей грудь и отказалась забирать её домой. Ведь мы с мамой только что сделали ремонт и поклеили обои, ей просто не было места из-за тесноты, и мы бы не смогли спать и кормить её. Ведь мы были нищими.
Ой. Что это я говорю…
Я жила, словно птичка, страхи не посещали мой уютный мир. Мама заплетала мне косы. Потом, когда заводская смена начиналась в шесть, а уходила она в пять, и некому стало меня причесывать, мама косы отстригла, завернула их в газеты и спрятала в нижний ящик шифоньера.( До сих пор косы так и лежат на том же месте.) Я стала делать начес и пользоваться сладкой водой для закрепления эффекта. Вечером мама приходила и разогревала для меня ужин. Мы грызли семечки и бросали кожурки прямо на пол. Если показывали кино, то за вечер образовывались черные горки, ведьмины ноготки, с мертвой аурой. Обычно мама засыпала сидя, в груди её, обсыпанной кожурками, спокойно и твердо билось крепкое сердце.
Повзрослев, я многое научилась делать сама. Мама устроила меня работать в трамвайное депо, я там писала объявления и рисовала графики, делала стенгазеты, присыпая их толчеными елочными игрушками, и последнее время мне очень мешал живот, да и постоянно кружилась голова. Я ловила на себе взгляды, смысла которых не понимаю до сих пор.
Просто я знаю, что случайность сделала из меня несчастного человека
Случайность накрыла меня, когда я обнаружила себя скорчившейся от боли, сидящей на раскаленных трамвайных рельсах, возле серого бетонного забора, под черными проводами, рядом валялась моя розовая сумочка, синее платье – душило, прическа сбилась, а до работы оставалось всего пятьдесят шагов, которые я проделала, удерживая что то между ног, смаргивая красные искры, откуда то взявшиеся в воздухе. Как же мне было узнать, что это роды?
Теперь, когда пролетели года, и я прочла множество специальной литературы, я озадачена еще больше чем прежде.
Я разобралась с очередностью событий и не вижу главного - не вижу причины.
Никогда ни при каких обстоятельствах я не позволяла никому вторгаться в меня и ни какой сперматозоид не мог проникнуть к моей яйцеклетке. Я видела мужчин только издали и не доверяла им. Ни одному из них не удалось прикоснуться ко мне. Мама предостерегала, что мужчины почти всегда пьяницы, хотят одного, и гордая чистая девушка должна давать отпор врагу с грязными помыслами. Некоторые мужские особи пытались обмануть меня улыбками и бархатом в голосе, отглаженными рубашками и даже подношением букетов. Иногда кое- кто из них приглашал меня на танцы, я отказывалась. Я уверена, что меня уважали за непреклонность и нравственность. Я и сама себя уважала за это.
Вечерами я приходила в парк и смотрела с отвращением, как за решеткой на танцплощадке, неловко подергиваются серьезные в обычном быту люди, и девушки моего возраста санкционируют обнимать себя в области бюстгальтера. Эти дуры позволяли себя даже целовать, и мало того, что это достаточно отвратительное зрелище, было видно, что люди так глупы, что испытывают удовольствие от опробования на вкус слюны постороннего человека! Мама предупреждала, что даже от поцелуев можно забеременеть. Во время танцев девушки и парни продолжали бессмысленно и беспричинно улыбаться друг другу, яйцеклетки неумолимо множились в экзальтированном безоглядном безумии, а на сцене украшенной шарами, грохотали динамики, заимствованные прямо из ада. Я наблюдала за танцами, конвульсиями, языками и слюноотделением, я, словно нежный фарфор, наполнялась кристально чистым отвращением, и бежала, бежала гулкими подворотнями, потея от страха, бежала домой и каблуки мои подворачивались. Твердо зная, что опасная, грубая жизнь проходит мимо меня, иногда я все же малодушничала, проявляла слабость, желала себе этих танцев, ритуалов, слюней, судорог, перемен.. Даже поцелуев…
Но, уже придя домой, видя наш с мамой порядок, мамино крепкое лицо, полное тревоги, её прямой правильный пробор в черных волосах, я брала себя в руки и запрещала себе мечтать. Я лежала на перинах, глядя на желтый фонарь, навязчивый, жестокосердный, бесстыдный, словно один из опасных алкоголиков, наблюдающий каждую ночь за моим засыпанием. Руки мои покоились строго поверх одеяла.
Но ведь от грез не образуются дети.… Не образуются они и от посвистываний вслед, помощи в ремонте раковины, от езды в переполненном автобусе, ни от наблюдения за танцами.
Я была просто раздавлена немотивированным, беспричинным рождением гадины, и физическая боль, к которой я не была готова, и удивление, и полное непонимание происходящего, отрезали меня от людей, и это прекрасно, я не видела их реакции, их суждений, их никчемной помощи. Родильный дом, наполненный лязгом железных инструментов, утробным воем разных тональностей, мяуканьем младенцев и женскими голосами, плавал в изолированной капсуле. В этом мире существовала только я, наедине с несправедливостью, настигшей меня. Я валялась и кровоточила, обернутая белыми больничными потрохами, глядя в стену, мою спасительницу слизисто голубого цвета и думала о деве Марии. Мы с ней попали в одинаковую ситуацию, но ей это дано как награда, а мне, как позор и боль. За что? И я приняла решение - ничего не произошло. Какая то досадная случайность, не запечатленная в картине моей жизни.
Я была права, как прозрачная вода, как погода, как время, как червь с отсеченным наполовину туловищем.
Потом присоединилась мама. Она привела меня домой и уложила в постель. Она перетянула мне грудь, наполненную отвратительной слизью так, что я едва дышала. Моя комната. Тюль. Телевизор, радио и кошка.
Мама месяц не говорила со мной.
Гадину я исторгла и отрезала от себя и голова моя была чиста. Словно комната после генеральной уборки с чистящим средством. Мне даже казалось, что я пахну хлоркой.
Пошло время, сладкое, медленное, словно липовый мед. Мама ходила все медленнее, не помогали ни отвары, ни массаж, ни медитация, а через некоторое время и вовсе слегла.
Я насильно кормила ее, разжимая рот и протискивая ложку, благо, половины зубов у неё не было. Иногда, если у меня бывало настроение, я кормила её до восьми раз в день, словно ангел милосердия. Вся постель была в каше, но меня это не смущало, у каши вполне приятная теплая энергетика. Потом мама не могла сходить в туалет, и приходилось иметь дело с калом и запахами разных молекулярных соединений.
Потом я осталась одна.
Как ни странно, я почувствовала себя более настоящей, чем была.
Началась счастливая и вечная, как мне казалось, нирвана - я смотрела передачи по телевизору, делала записи. Гуляла, прибиралась, пила травы. Натиралась мазями, клеила вырезки из газет в альбом. Я любила зиму за то, что она безжалостно щиплет мне щеки. Осень за сырость и погасшую желтизну и за то, что осенью родилась моя кошка, любила весну за рождение трав. Лето – за цветы, их буйство и разрастание. Я чувствовала себя прекрасным явлением природы, единым со всеми её временами. Мне казалось, что все страдания и ошибки позади, теперь я принадлежу самой себе.
Я менялась физически, поправилась. Волосы поседели, но остались сильны (отвар лопуха, птичьего пера и сок лука), чуть ломит суставы (керосин и мед и чеснок).
Мой дом наполнился полезными и любимыми предметами-салфетками, покрывалами, сувенирами, я даже подумывала купить стулья. Но не знала для чего. Я побелила потолок а остатками краски - табурет на кухне и края ванной. Я купила оранжевые тонкие чашки. Я спала с кошкой, варила ей рыбу, иногда устраивала ей разгрузочные недели, переставала её кормить и - кошка с удовольствием пила только воду и ела землю из коробочки, насыщала свой организм микроэлементами, такими как селен, цинк, магний…
И вдруг является она.
Она говорит мне: мама.
А я слышу только скрежет её горла и алчность глаз. Её выпустили из какого-то дома для детей, и она, потратив на поиски несколько лет, нашла меня. И протягивает руки, хочет обнять меня.
А я была так измучена, что не оказалась от неё письменно, и мама ничего не посоветовала, и так добра, что впустила её, больше чем через двадцать лет.
Теперь она явно претендует на мою жилплощадь и портит мне ауру. Наверняка она замышляет присвоить мой предстоящий выигрыш. Она заняла маленькую комнату и не вешает там занавесок. Иногда она не смывает за собой в туалете. Она пользуется оранжевыми чашками, и уже разбила две. Слушает безумную музыку. Она улыбается внутрь себя, как могут только развратные женщины. Кто знает, возможно, не далек тот день, когда она, воспользуясь моим недолгим отсутствием, приведет в дом какого нибудь пораженного инфекцией, возбужденного мужчину? Ведь для этих диких безобразных просовываний, которые, изобретают мужчины и женщины, много времени не надо, в книгах пишут, что акт в среднем длится две три минуты. И после него придется не только чистить ауру, но и дезинфицировать унитаз, чашки-ложки, дверные ручки…. Приходится расставлять знаки, метки и читать куплеты, для очищения и предотвращения нежелательных последствий. Хорошо помогают, например тряпки, которыми помыли пол. Нужно оставить такую тряпку, где нибудь на видном месте и тогда злая энергетика уже не пробьется.
.
Больше всего меня бесит, когда гадина, присущими ей резкими движеньями, открывает балкон и выпахивает на соседнее дерево. Она полюбила сидеть там, на ветвях, возле серого ватника, сброшенного с верхних этажей и пережившего уже не одну зиму. Там она сидит, свесив ноги и крутит головой, подражая птицам. Она кормит куриными шкурками серых наглых ворон, предвестниц беды.Она имеет наглость распространять вокруг себя благоухание и при этом светится, словно электрическая лампочка. Люди стоят на балконах и с глупыми лицами любуются на это никчемное зрелище. Все чаще она летает кругами и круги эти все шире и шире. Теперь дошло до того, что она скрывается из вида, и я принципиально закрываю все двери и балкон на щеколды. Но, даже возвратившись поздно вечером, она проникает сквозь запоры, и ложиться спать у себя на полу.
Теперь она придумала летать почти каждый день. Стыдно от соседей, как они смотрят снизу вверх на её круглую задницу, белеющую из под короткой юбки. Все мои настойчивые рекомендации, чтоб она, раз уж летает, летала в брюках, она пропускает мимо.
Почему она летает?
За что судьба наказала меня?
У меня накопилось так много вопросов, которым я не могу дать ответа.
Иногда я даже думаю, что если она улетит совсем? Я то как?
Растревоженная и лишенная равновесия, я вынуждена спать целыми днями, в защитном коконе ауры, эфирного тела, одеяла, маминого духа, специальных запахов и стен моей комнаты. Я поняла, что началась новая атака на мой чистый мир, но я не сдаю позиций, я буду оборонять его до последнего вздоха.
Я пришла к выводу, что не могу дать ответа ни на один свой вопрос.Телевидение мне не помощник и переписка по поводу неминуемого выигрыша не захватывает так, как раньше.
Я должна навести порядок в своей жизни и квартире.
Сегодня ночью я зашла в её келью. Она спала на полу, не вынув из розетки электроприборы. Сколько раз говорила, но это же бестолочь. Видимо хочет сделать пожар. Рядом с ней стояла на одну треть опустошенная бутылка водки, она пьёт прямо из горлышка, за что мне это наказание!
Я, сначала тихонько, потом осмелев, покрепче склеила ей ноги скотчем. Замотала их до колен. Потом руки. Потом заклеила ей рот. Просто удивительно, как мне легко удалось обезвредить её, обеззвучить и лишить возможности не только совершать безобразные вылеты, но и просто двигаться и произносить свои ненужные мне мысли!
Я - хозяйка своей жизни!
Как приятно лежать ночью на своём диване, кушать булку со смородиновым вареньем и знать, что через стенку, в темной комнате, под укоризненным взглядом фонаря, лежит неопасная гадина и больше она не претендует на моё жильё. Не лезет в мою переписку, не воняет своими красками, не позорит меня перед людьми и не тащит в дом заразу. Не мешает мне отдыхать.
Впервые за долгое время, я сладко спала, не укрываясь с головой.
Днём, оторвавшись от забот. Я глянула на гадину.
Она лежала, пристально глядя на меня. Мне как - то не по себе стало от этого глупого взгляда.
Когда я заглянула вечером, гадины уже не было, а в комнате пахло духами, мимо меня медленно карусельно по кругу шли облака пастельных расцветок и играла тихая музыка.
Я все поняла. У меня давно припасён навесной замок, я закрыла дверь на ключ. А ключ я потеряю через некоторое время.
Если будут стучать соседи и просить её фото, я не открою. Если люди начнут стоять под балконом, задрав свои глупые головы, я решу, что они смотрят на ватник. Если она попробует проникнуть в мою жизнь ещё раз, полупрозрачная и наглая, я просто запущу в неё тапком.