Я купил небольшой домик на побережье. Здесь в основном отдыхали туристы разной национальности самое большее месяца три, и лишь небольшое число местных жили постоянно. Так что появление человека с Востока, не могло вызвать каких либо пересудов. На банковских счетах накопилась приличная сумма, пришло время исчезнуть. Я сообщил об этом Фаруху, оставил адрес некого отеля в Швейцарии, почта мне шла через насколько абонентов. Фарух не возражал, и я тихо поселился в своем доме, а он все так же регулярно слал отчеты о моем «славном» правлении.
Мне было тридцать два года, хороший возраст для мужчины, тем более, когда у него есть деньги. Если бы не одно, я был живой мертвец. Развлечения и девушки по вызову ушли в прошлое. Я много читал, гулял, ездил, но все что я делал, не радовало, не возбуждало и не огорчало. Все было абсолютно все равно. Я всегда был один. У меня даже надежды не было, что что-то во мне вдруг изменится, и я захочу жить. Я существовал в этом мире только потому, что не умер в пустыне, а самоубийство считал грехом. Наверно, вы скажите, что я мазохист и приведете кучу способов жить весело. Что же у каждого своя правда. Все мы знающие и добрые, когда нас это не касается.
***
Своих соседей я знал плохо, но заметил, что слева по пляжу они менялись каждые две недели, справа постоянные. Пляж принадлежащий каждому хозяину, был огорожен от других. Они соединялись во время прилива, когда море скрывало разделительные изгороди.
Я влюбился в море, оно привлекало меня всегда, а после пустыни стало оазисом в котором боль души была не так заметна. Я часами наблюдал как меняется его цвет в зависимости от времени суток, от погоды. Накупил кучу литературы, и если не плавал и не сидел у моря, то что-нибудь о нем читал. Шум, запах моря успокаивали, иногда я забывал, что было со мной в пустыне, забывал в кого я превратился.
Привычка быть одному, молчать, не требовала знакомств и разговоров с людьми. Люди тяготили, я быстро уставал от них, поэтому не стремился к постоянным знакомствам. Я ничего не мог дать людям, кроме своего молчаливого присутствия. В местных барах я встретил разношерстную публику, привычка наблюдать за людьми не исчезла. Не буду говорить о своих выводах насчет представителей разных государств, одно могу сказать, что я сам был довольно интересный экземпляр. Местные бармены довольно скоро прозвали меня «кочевник». Я не злился, куда деваться от правды. Но, видимо, так думал я, а как показали последующие события, я как и все люди стремился к себе подобным.
***
Собирался небольшой шторм, я убрал то немногое, что было на моем пляже и решил напоследок нырнуть с аквалангом. Под водой была своя жизнь, и я присоединился к ней, насколько хватало воздуха в баллонах. Утонуть я не боялся, как вы понимаете, для меня это было бы благо. Когда возвращался меня немного протащило по дну, эти царапины вызвали лишь усмешку: «море, ты не отпускаешь меня?»
- Помогите, пожалуйста, помогите..., - я оглянулся. Женщина призывно махала мне руками. Раньше я не видел соседей справа. - Ради бога, помогите, - она показывала рукой на свой пляж, – у меня не хватает сил.
Я увидел перевернутое инвалидное кресло, рядом на песке валялся мужчина. Именно валялся, иначе это не назовешь, он был неестественно прям, а руки подогнуты под тело. Я быстро вышел из воды, скинул акваланг и перемахнул через изгородь. Никогда не был слабаком, но поднять это худое маленькое тело..., требовался тяжеловес и не один. Я удивленно отпрянул.
- Нет, так не получиться, – сказала женщина: - у него приступ. Мышцы напряжены, его выпрямляет, он сейчас как бревно.
Понятно, напряженное тело всегда тяжелее. Я попытался усадить мужчину в инвалидное кресло. Ни один сустав у него не согнулся, но появилась хоть какая-то возможность увезти его с пляжа.
- Это пройдет – говорила женщина, помогая мне выталкивать коляску из песка. Мы все уже стали мокрыми, ветер хлестал, неся с собой соленые брызги. Вода прибывала. Кое-как приподняли кресло на бетонную дорожку, и я уже лишь с усилием, необходимым для склона, толкал кресло в горку к дому соседей.
- У него это пойдет. Он просто занервничал, когда упал… - В доме женщина засуетилась вокруг мужа, я как не нужный свидетель ушел к себе.
Шторм утих к утру, светило солнце и все было как всегда: тихо и светло. Я стоял у кромки пляжа, глубоко вдыхая сырой, пахнущий солью и сладким запахом гнили воздух моря.
- Извините меня, пожалуйста. - Я увидел вчерашнюю женщину.- Нам очень не удобно, мы не успели вас поблагодарить.
- Ничего страшного, - отозвался я, - бывает.
- Нет, нет. Мы с мужем приглашаем вас на ужин.- Я хотел отказаться, но она опередила меня: - Если, конечно, у вас нет других планов. - При этом у нее были такие умоляющие глаза, что я скрипя сердцем согласился.
Вечером я познакомился со своими соседями: Лидией и Леви. Эта супружеская пара жила на побережье уже несколько лет. Леви так же как и я почти ни с кем не общался, но целыми днями смотрел новости, и страшно любил обсуждать события в мире. Я смотрел телевизор, но мне было интересно наблюдать, как он рассуждает, переживает катаклизмы, а его жена тихо улыбаясь сидит рядом, не слушая его, просто наслаждается звуком его голоса. Я понял, от меня не требуется ни споров, ни быть интересным собеседником, а нужно просто мое присутствие. Надо признаться, мне у них понравилось. Я прикоснулся к чему-то давно забытому. Ушел я поздно, предварительно пообещав, обязательно прийти завтра.
Я стал изредка заходить к ним, в основном по их зову. Иногда подвозил Лидию до магазинов, или смотря на гладь моря слушал рассуждения Леви о политике. Для меня стало открытием, что я стал им не просто соседом, а членом семьи, без которого не садились ужинать, если я задерживался.
Для меня эта семья стала такой же отдушиной, как и море.
Им было около шестидесяти, они любили друг друга нежно и искренне. Как юные влюбленные не упускали случая лишний раз прикоснуться друг к другу. Начинали беспокоиться, если по какой-то причине не видели друг друга в течении получаса.
Я не сразу понял, что эта семья очень много пережила, прежде чем достигла этой идиллии отношений. Они то же стояли на грани жизни и смерти, и их внутренний мир изменился, они ценили каждую минуту общения друг с другом. Не хватка денег, неприятности в быту - это все суета, пыль, которая при дуновении ветра улетит. Жизнь она такая хрупкая и так жаль разменивать ее на ссоры, интриги, неприятности.
Мы были не похожи. Я не ценивший жизнь, потому что меня в ней ничто не держало, и они знающие как дорого стоит жизнь любимого человека. Но мы стали необходимы друг другу. Наблюдая за ними, я стал задумываться о своем одиночестве. Если раньше я принимал это как должное, результат моей шутки, то теперь я засомневался, а должно ли так быть.
***
Фарух регулярно слал отчеты. Я обратил внимание, что он все реже и реже упоминает Лейлу. Я никогда к ней ничего не питал, но зная, что Фарух ничего не делает просто так, был несколько озадачен.
Как ответ на мои сомнения, однажды в баре я увидел французских студентов. Они веселились на зависть старикам. Мое внимание привлекла одна пара. Высокий молодой человек танцевал с маленькой хрупкой девушкой. Она обвила его шею руками, и почти не касалась земли. Сначала они просто танцевали, о чем-то разговаривая, потом стали ссориться. Девушка из танца в танец все висела на своем партнере, а его это стало бесить. Он резко остановился, сорвал с себя ее руки и ушел вон из бара. Она растеряно стояла среди танцующих, ее руки безвольно висели, но это продолжалось какие-то минуты. Девушка повернулась к первому попавшемуся парню, обвила его шею руками и стала о чем-то говорить. Они ушли вместе через некоторое время, и не надо быть провидцем, что бы догадаться, чем они потом занимались.
Этот случайно увиденный эпизод, навел меня на мысль, что Лейла уже взрослая женщина, она обделена моим вниманием, она может влюбиться. Я написал письмо Фаруху, в котором сообщил, что если моя жена хочет выйти замуж повторно, то я не буду ей препятствовать. Я хотел что бы хоть кто-то связанный с моей историей был счастлив, пусть это будет Лейла. Ответ Фаруха подтвердил мою догадку, но он все сделал исходя из своего видения мира.
Он писал, что не знает, кто сообщил мне о непозволительном поведении моей жены. Она влюбилась в одного из дворцовых служащих. Фарух объявил ей, что шейх дает ей развод, быстро выдал ее замуж, а что бы избежать позора, как он написал, выдворил их из дворца. В заключение он добавил, что я прозорливый и справедливый правитель, и наследникам шейха не стоит знать их недостойную мать. Вот так получилось, что вместо блага я совершил преступление, но переубедить Фаруха на расстоянии было не возможно. Я знал что он не пощадит никого ради будущего своих внуков, даже собственную дочь.
***
У моих соседей была замужняя дочь. В ее приезды я не ходил к ним, людям не нужны свидетели их проблем. Она пряталась в доме родителей, а когда я ее случайно видел, всегда была заплаканной. Видимо в ее семье что-то не клеилось. Наплакавшись она возвращалась в город. Лидия иногда говорила, что дочь вышла замуж не думая, и поэтому отгребла себе это "счастье".
Как-то я вернулся после недельного отсутствия. К соседям не зашел, хотя у них горел свет. Конечно они обидятся, что не поздоровался, но беспокоить их в такое позднее время более чем невежливо. Я поднялся к себе, открыл окна, что бы впустить свежий воздух. Сидел в полной темноте и обдумывал последнее сообщение Фаруха, он предлагал встретиться с мальчиками.
Внезапно мои мысли оборвались звуком разбитого стекла. Я не сразу понял откуда он шел, почему-то решил, что ветром разбило одно из моих окон. Но ветра не было, а звук шел со стороны соседей. Оттуда же доносились громкие голоса. Это было странно…
Мои соседи ругаются? Да, еще окна бьют? Я пошел к ним.
Стекла были разбиты на веранде, однако шум шел из дома. В гостиной я увидел перевернутую коляску, Лидию, которая пыталась то поднять мужа, то успокоить здоровенного мужика, прижавшего к стене ее дочь. Мужчина выкрикивал вопрос: «кто я тебе?», а что бы женщина ни забыла ответ, бил ее по голове. Лидия увидела меня и прошептала: «Это ее муж».
Я не стал думать, стоит ли разговаривать с этим дикарем. Зная многое о боли, я сам умел ее причинять. В общем, мужик очухался в машине, и уезжая пообещал мне еще встретиться, я не возражал.
Он оказался рабом своего слова, и вскоре нашел меня в оном из баров. Мне даже стало весело, когда я наблюдал, как он в окружении четырех тупорожих качков перевернул мой столик.
- Поговорим – злорадно озираясь на свою компанию, спросил он.
- Конечно, присаживайтесь.
Мой противник удивленно уставился на меня, а кое-кто из его спутников удобно уселся на соседний столик.
- Ты араб поганый, - грозно заорал он, -разговаривать со мной вздумал?
- Поговорить предложил ты сам.
В баре стояла полная тишина. Кто-то улепетывал, кто-то онемел от происходящего, конечно, были и любопытные, которые уже делали ставки. Здоровяк вытащил нож, стал мне угрожать. Я долго изучал его и его кухонное оружие, а он куражился, пьянея от собственной "храбрости". Я встал, вплотную подошел к нему. Я видел только его, но говорил для всей его компании:
- Пока твои дружки будут меня убивать, я успею голыми руками отправить тебя в преисподнюю, и навсегда изуродовать пару твоих подручных. - Он испугано молчал. Я знал, что мое лицо не предвещает ничего хорошего, и голос спокойный, уверенный голос пугал его. - Хотите стать инвалидами? – я оглядел остальных «героев».
Не сразу, а по мере как до них доходило, они ушли, а мой противник все стоял и смотрел на меня.
- Тебе еще что-то? – спросил я.
- Нет, - он втянул голову в плечи и оглядываясь стал уходить.
- А ты ничего не хочешь обещать? – остановил я его.
- Что? – он не понял моего вопроса, но я молча ждал. - Я дам ей развод, - ответил он после долгого раздумья
- Иди – разрешил я.
Все стихло, и люди начали двигаться, каждый по своим делам. Я услышал, как бармен сказал кому-то: « А кочевник-то наш не из простых». Не смотря на то, что я жил в Европе, внешность моя не менялась, я оставался арабом. Моя кличка «кочевник» стала известна всем. После этого случая, прожив больше года среди них, меня стали считаться местным жителем. Ни у кого не возникало желания задраться ко мне. Это передавалось и приезжим любителям приключений.
Да, те качки, что тогда приходили меня «учить», теперь всегда приветствуют меня издалека.
Дочь моих соседей развелась, и какое-то время жила с ними. Я воспринимал ее, как дочь моих соседей и никаких других чувств она во мне не вызывала. Она избегала меня, может, боялась, что меня придется благодарить, а может, я просто ей не нравился. Через пару месяцев она уехала и вскоре вышла замуж во второй раз.
Иногда я задумывался, а способен ли я вообще кого-нибудь любить? Эти мысли вызывали нестерпимую боль в груди, душа рвала на части то живое, что в ней еще осталось. Видимо неспособность любить - плата за мою неумную шутку над старым шейхом. Или он был прав и я более его сын, чем думал. Пережил его, унаследовал от него власть и богатство, и похоже, я унаследовал неумение любить.