*
- Липка! Дура ты малахольная. Ну, дай тебе боже блаженства недели на две. Счастья святой убогой благодати на 14 дней. Заметь, не на 13… Любит – говоришь? Ну и… В пупок – говоришь – целует и бормочет эпохальное про «где же ты раньше была??»? Это замечательно, Олимпиада. Это – совершенный эксклюзив. Так – ясен хер – никто никому не говорил. Только тебе! И только - он. И еще… Нет, ты послушай и подтверди. Я щаз тебе открывшуюся мне внезапно истину продиктую, заглянув в твои лучистые и бессмысленные очи. Тебя добивались. Конечно! Ты ж у нас певец… певунья хренова… принципа «женской гордости» и беззаветного рыцарства. Твои следы целовали и в жопу дули, а ты с горделивым поворотом головы удостаивала словом-двумя, полными манерной рассеянности и псевдо-философских наворотов, запомнившихся из книжек Моруа и Во. Лучше б Хармса читала или у Фабра картинки со сколопендрами рассматривала – научилась бы брезгливости. Ну вот! Кривилась-кривилась и – улеглась! Это тебе кажется, что ты снизошла и наградила. Осчастливила за преданные слезы. Нет, голубушка, ты банально в положенный срок «дала» мужику. В общем-то, это личное дело каждой – давать или нет. Но ведь ты дала с намерением. Ой, не моргай на меня мокрыми ресницами. Намерение – это по Фабру. На твоем дурацком языке это называется светлой надеждой. Дала с надеждой. И, типа, сковала золотыми цепями. Ага, сковала. Только не его, а себя. Веревкой пеньковой по рукам. По рукам – не по шее. И то, слава Богу. Вот так и приручают испорченных «гордостью» идиоток, милая. Ты еще побегаешь за ним на этой веревке. Он будет все ускорять и ускорять шаг, и все реже и реже оглядываться. Ты еще какое-то время будешь бежать следом, окликать. А потом веревка порвется… Что головой мотаешь? Не так?! Ну, беги, беги…