Первая встреча
В семнадцать лет у меня появился самый, что ни есть враг. Вот как это было.
Летом нас с сестрой обычно отправляли к бабушке на Украину – отдохнуть от питерской сырости и набраться сил на новый учебный год. На этот раз я ехала одна, успешно сдав экзамены в техникуме и перейдя на четвёртый курс.
Поезд на станцию Крюков-на-Днепре прибывал на рассвете. Я стояла в тамбуре, с вещами наготове, ощущая себя совсем взрослой в собственноручно сшитом модном платье, и смотрела в окно. Вот и знаменитый Кременчугский мост! Щемящее чувство волнения и радости неизменно охватывало меня каждый раз при виде знакомого пейзажа: левады по берегам Днепра, старые привокзальные постройки и, наконец, вокзальный перрон, где с незапамятных времён висит в конце платформы огромный колокол.
Помню картинку из детства: дежурный с красной повязкой на рукаве форменного кителя железнодорожника важно шествует к колоколу. Раздаётся долгий, слегка приглушённый звук, означавший, что очередной поезд вышел с соседней станции и скоро будет здесь.
…Встретил меня наш дедушка. Расцеловались, и затем он ловко пристроил мой багаж на «машину» - так называли велосипед в городе моего детства. Минут двадцать от станции пешком - и мы на месте.
Бабушкин дом располагался в самом начале тихого переулка, ведущего прямо к Днепру. Завидев бабушку, бегу к ней навстречу. Объятия, поцелуи, восклицания…
- Ты, Люся – совсем барышня! И така гарна дивчина! – бабуля вертит меня и так и сяк, а я отмечаю про себя, что бабушка совсем постарела – два года мы с ней не виделись.
В суете утренней встречи время бежало быстро. Пока я разобралась с подарками, пока бабушка расспросила меня о родителях (особенно её волновало здоровье сына – моего папы), пока пили чай с тёплыми пирожками, оглянуться не успели, а уже десять часов.
- Та шо ж цэ ты кур до сих пор нэ повыпускала?! – всполошился дед, обращаясь к бабушке, и отправился отдыхать в самую дальнюю комнату, где тихо и никто не мешает.
Бабушка ахнула и пошла во двор. А я переоделась в коротенький халатик, чуть повертелась перед зеркалом и вышла вслед за ней. Интересно, какие курочки живут у бабушки сейчас? И сколько их? Едва бабушка открыла задвижку на дверце под крыльцом, как оттуда, шумя и толкаясь, выпорхнула стайка белых курочек. К моему удивлению, на этот раз среди них красовался петух: огромный, яркой рыже-коричневой расцветки. Курочки сразу же начали копошиться, что-то отыскивая в утрамбованной земле двора, где местами пробивалась-таки молоденькая травка, а петух прохаживался среди своего гарема и косо посматривал на меня с явным любопытством. Бабушка пошла в огород, а я стою на крыльце и наслаждаюсь утренним нежарким ещё солнышком, запахом роз из сада, предвкушая чудесное лето: ведь каникулы только начались.
Не спеша, спускаюсь я по деревянным ступенькам и иду к старому рукомойнику, пристроенному в углу бабушкиного двора. Надо бы взбодриться – ведь в поезде толком и не выспалась! Едва я нагнулась, и весело стукнула ладошкой вверх по кранику, как на меня тут же обрушилось что-то грозно квохчущее. Икры на ногах пронзила дикая боль, я закричала от испуга – в первый миг и не поняла, что это рыже-коричневый красавец сзади меня атаковал. Он яростно щипал мои голые ноги своим огромным кривым клювом.
Я с трудом отбивалась от нападения. На мой визг, слегка прихрамывая и тяжело дыша, бежала бабушка. По моим ногам текли струйки крови. Бабушка с причитаниями оттащила мерзкую птицу (и откуда силы взялись?) и заперла петуха в кладовке под крыльцом. Петуху это не понравилось. Долго ещё из-под крыльца доносилось его негодующее ворчание. Бабушкин петух невзлюбил меня с первой же нашей встречи.
- Ну, ты бачив таке? – негодовала бабушка. И шо це вин на тэбэ кинувся? Вроде, смирёхонький такий був…А нынче, як малохольный став!..
Я плакала, и замазывала йодом кровоточащие аны.
Вражда
С этого утра и начались мои мытарства с «малохольным». Просыпалась я поздно, часов в десять. Бабушка с дедушкой вставали - «едва начнёт сиреть», по образному выражению бабушки. Всё утро мои старики проводили во дворе. Дед возился в своём сарае, что-то починяя, или читал газету, сидя на маленькой скамеечке здесь же, возле своей «вотчины» - сарая. Бабушка возилась в летней кухне – у белёной плиты под дощатым навесом на случай дождя. Я осторожно приоткрывала дверь, высовывалась в щёлку и кричала:
- Доброе утро, бабушка, дедушка! А где петух?..
Для меня каждое утро начиналось с церемонии закрытия петуха в каморку под крыльцом.
Бывало, что я забывала о нём, и тогда мне приходилось принимать бой. Глубокие ссадины на ногах едва успевали заживать, как по моей же неосмотрительности, появлялись свежие.
После завтрака мы с подружками уходили на Днепр. Загар ко мне прилипал, и уже через неделю я становилась «чернее» завсегдатаев пляжа. Часов до трёх мы валялись на горячем белом и меленьком, как манная крупа, песочке, болтая о мальчишках, что крутились поблизости, и, конечно же, кокетничая с ними. Иногда кто-то бренчал на гитаре и пел, а порою играли в подкидного дурака. Время от времени, когда от жарищи нам становилось совсем невмоготу, мы совершали заплывы по реке. Днепр течёт быстро, и, чтобы нас не унесло далеко от нашего места, приходилось вначале долго тащиться по пляжу вдоль берега против течения и только потом заходить в воду.
Часам к трём наступал изнуряющий зной, от которого все пляжники торопились укрыться в прохладных и затемнённых ставнями домах. В такие часы весь городок затихал – наступала своего рода фиеста.
Разморённые жарой, лениво плетёмся мы с подругами по нашему переулку. Постепенно, я прощаюсь с каждой из них – до вечера – и уже одна подхожу к бабушкиному дому.
Откуда ни возьмись на меня налетает «коричневая чума», и снова - крики,
хлопанье крыльев и шипение моего врага. Я руками защищаю лицо, потому как петух обнаглел окончательно и «бьется», куда ни попадя. Меня трясёт от страха и обиды…
За что? Бабушка, конечно, тут как тут – на защиту внучки.
- Що це ты робышь, холера!..- ругает бабушка взъерошенную птицу, - Мабуть, вин тоби почуяв и перелетел со двора на улицу!.. Ах, щоб у тэбэ очи повылазило!..
Она хватает петуха и тащит во двор к крыльцу. Отбиваться от бабушкиных цепких рук петух не осмеливался. Бабушку он побаивался…
И в очередной раз - замазывание новых глубоких царапин йодом…
- Ненавижу! Сволочь! И чего ты, бабуля, кормишь этого монстра? – всхлипываю я, с ужасом думая о следующей атаке.
- Ты ж, Люся, лякаешься его, и вин чуе!
После того нападения страшно было идти одной даже по нашему переулку , и кто-нибудь из пляжных друзей провожал меня. Подойдя к нашему забору, я останавливалась и в щёль между досками смотрела, нет ли моего врага. И если он гулял по двору, я громко кричала:
- Бабушка! Я иду! Закрой петуха!..
В то время не было мобильных телефонов. Как всё упростилось бы в то лето для нас с бабушкой! Ей приходилось вычислять приблизительное время моего возвращения. Чаще всего, петух к этому моменту был заперт. «Малохольный» враждебно реагировал только на меня. Он не трогал ни соседок, что иногда заглядывали к бабушке, ни наших знакомых и родственников, ни бабушкиных квартирантов (в то лето бабушка сдавала самую большую комнату студентам-практикантам). Петух, видимо, чувствовал мой страх, и ему доставляло огромное удовольствие лишний раз похвастаться своей молодецкой удалью. Его куры, конечно же, взирали на него с восторгом!
Так продолжалось всё лето. В разгаре августа бабушку уже слегка раздражал мой панический страх:
- Хиба ж це так можно, всё лето бедной животине сидеть взаперти? – ворчала тихонько она, но всё же следила и за петухом, и за моим появлением во дворе.
Возмездие
Ночами я спала плохо. Причин было две. Первая – это моя первая любовь к Славке, от которого я через день получала письма. В то лето он остался в Ленинграде: у моего студента была практика на заводе. Мы оба страдали от разлуки. Я-то уж точно страдала. Тем не менее, это не мешало мне флиртовать с приезжим мальчиком Женей. Мне нравились наши романтические отношения: ночные прогулки по местному кладбищу, разговоры ни о чём и поцелуи между разговорами. Женькины поползновения к сближению меня отталкивали, как это было со всеми моими кавалерами.
А ещё мне нравился бабушкин квартирант Лёнька. Он был старше меня на год, и почему-то не обращал на меня внимания, а был увлечён тринадцатилетней москвичкой Любочкой. Она тоже приехала к своей бабушке на школьные каникулы. В юности я была влюбчивой, но как только очередной «кадр» пытался объясняться мне в любви, я совершенно теряла к нему интерес. Так и с Женей получилось. Я его грубо отшила, и он, не долго думая, переключился на местную Галю – полненькую хохотушку. Подруги злословили, что их роман развивается стремительно. Женька, уезжая в свой Орёл, был очень доволен.
Не все девчонки из моего окружения слыли недотрогами. Но всем одинаково нужны были ухаживания парней. Без кокетства жизнь казалось бессмысленной. Мне же надо было, чтобы мальчики за мной «табунами бегали». Я просто физически нуждалась в их внимании и комплиментах. «Дон Жуан в юбке» - так меня называли подруги.
Обдумывая и решая, кого же я всё-таки люблю «по-настоящему», и, проливая горькие слёзы над письмами Славика, я часто не спала до самого рассвета.
Вторая причина моей бессонницы – это тревожное ожидание встречи с петухом, и возможность очередной драки с ним. Я научилась пересиливать врага номер один – страх! Научилась давать отпор! Это ещё больше раззадоривало петуха. Возможно, он чувствовал моё издевательское отношение к мужскому полу, и это ему не нравилось. Может, он мстил мне за всех отвергнутых ухажёров, и за Славика, что с нетерпением ждал моего возвращения.
После этих моих ночных размышлений я даже начала немножко уважать бабушкиного петуха. Это ж, надо же, и не отступится! Что называется, кто кого!
Он набрасывался на меня и со спины - исподтишка, и в открытую: завидев меня, ошалело мчался навстречу в предвкушении боя.
Вопреки обыкновению, на этот раз я с нетерпением ждала завершения каникул. Скорей бы домой, в Ленинград! Опять-таки по двум причинам: любимый Славик (конечно же, он лучше всех этих летних «придурков»!) и ненавистный бабушкин петух.
За лето он разжирел (наверное, сказалось частое заточение в темнице), движения его были не такими стремительными, как во время наших первых стычек, но всё же, его агрессия ко мне не поубавилась. Наши отношения так и не наладились.
Наконец-то, август полетел к сентябрю. Дедушка достал мне через знакомого начальника вокзала билет на ленинградский поезд. В те времена была проблема с билетами – в августе все возвращались из южных мест, с детьми, к началу учебного года.
Собраны вещи. В день отъезда последний раз искупалась в Днепре, попрощалась с подругами, пробежалась по своим любимым глухим переулочкам. Вечером надо было идти к поезду. С утра бабушка напекла пирожков с вишней в дорогу. Сорвала с грядки помидоров и огурцов. Сварила с десяток яиц вкрутую. Ехать почти двое суток, а отсутствием аппетита я в юности не страдала. И в последний момент бабушка протянула мне промасленный свёрток. По соблазнительному запаху, я поняла, что в пакете - традиционная курица.
- Это тебе Люся, в дорогу! Рано утречком твоего петуха зарезала и пожарила!
О, Господи! То-то в хлопотливых сборах я и не обратила внимания на то, что врага моего я целый день не видела!..
- Бабушка, ну жалко ведь! Зачем ты?..
- Та ж нэма дилов! Всё одно, вин старый, а вот курочек жалко, пускай попасутся ещё до осени.
В поезде, когда все пассажиры в определённые часы, словно сговариваясь, доставали припасённую в дорогу снедь, я тоже извлекала свою сумку с продуктами. Честно скажу, что моего врага я съела с превеликим удовольствием: раны на моих ногах окончательно зажили только дома в Ленинграде.
2008