Моя древесная душа. 7. Ветла-Лозина

Виктор Сорокин
Лозина

Слово, которое мы узнали в детстве, впоследствии становится КОДОМ, обозначающим СИТУАЦИЮ, связанную с этим словом, со всеми сопровождавшими ее эмоциями (обстоятельство, которое необходимо учитывать разработчикам автоматического перевода художественных текстов). Для меня синонимы лозина и ветла означают разные вещи: лозина – это серия историй, связанных с определенным деревом в Тульской области, а ветла – это такое же дерево, но в рассказах моего отчима о его родине – Рязанской области.

Впервые лозина стала неотъемлемой частью моей жизни, как только я смог уходить один от деревенского дома по крутому склону тридцатиметровой высоты вниз к речке, где часами не вылезал из ледяной воды переката. Через перекат были проложены две вереницы крупных камней, по которым взрослые перебирались на другую сторону реки, где затем нужно было подняться по обрывистому склону в прогале между зарослями лозы. Подняться, даже без ноши, на три метра вверх по отвесному глинистому склону после дождя было совсем не просто…

Ниже переката глубина речки возрастала до метра и сужалась метров до трех, из коих половину покрывали длинные ветви лозы, так что речка казалась совсем не широкой. И вот под этой крышей обитали полчища мелкой рыбешки, называемой по-местному боявкой. Питалась она, по-видимому, ручейниками, которыми было покрыто все дно речки и которые, похоже, являлись ее санитарами – ведь воду для питья брали ведрами из речки и в ней же стирали белье, мыли в кошелках картошку. А в старые времена, по рассказам мамы, еще и мочили коноплю, отчего рыба дурела, и тогда ее собирали с поверхности воду чуть ли не голыми руками.

Лозы было так много, что ее рубили и для плетения корзин, и для оград-плетней, и для решеток под соломенные крыши домов и сараев. А из длинных полосок коры даже плели канаты. В общем, лоза составляла немалую страницу сельскохозяйственной жизни.

Ну а детям лозина в период своего цветения устраивала настоящий праздник. Ее аромат был сравним с ароматом мимозы, тогда мне еще неведомой. Но в голодной послевоенной деревне для нас важнее запаха был нектар соцветий, которые мы обсасывали: пусть не очень, но все-таки сладко!...

А еще в тот период из ее веток толщиной в сантиметр все ребята делали великолепные свистки. Для этого десятиметровый кусок ветки сначала слегка отбивали ручкой ножа, а затем в двух сантиметрах от одного конца делали вырез в форме галочки. После этого стержень легко выталкивался из коры, и от него оставляли только двухсантиметровые концы-пробки. И у той пробки, которая будет ближе к вырезу в коре, снимался двухмиллиметровый слой. После чего обе пробки вставляются на свои места в трубку из коры. Свисток готов. Для особого шика внутрь свистка клали горошину, и тогда свисток превращался в милицейский.

Тревожное впечатление в моей памяти оставила небольшая аллея древних обветренных и обломанных лозин на берегу Малынки. Их называли Афонинскими – по фамилии крестьянина, жившего в ближайшем доме. Тревожность вызывал ряд факторов. Прежде всего, это две пыточного вида будки для окуривания туловищ чесоточных лошадей сернистым газом. А еще, по непонятной причине, под лозинами никогда не было видно людей (днем все были в поле, а поздно вечером встречали с выпаса скотину). И даже нам, детям, почему-то не хотелось играть в этом месте. А вот все другие ветлы всегда привлекали возможностью по ним полазить.

Еще одна аллея столетних лозин росла по большаку к деревням Бегино, Архангельское и Сорочинка. Они были как бы никчемные, без малейшего практического значения, но как приятно было проехать вдоль них в телеге!

А вот в Пушкино вётлы росли в основном только вдоль речки Серебрянки – в коротком промежутке между плотиной и Учей. Да еще две прекрасных ветлы склоняли свои кроны над Серебрянским водохранилищем напротив фабрики «Серп и молот».


Тополь

Начало апреля 1948 года. Первый класс (Малынская школа). Возле школы растут пять высоченных тополей. По выходе из школы сестра-четырехклассница дотягивается до ветки одного из них, отрывает и дает мне одну почку – первую тополевую почку в моей жизни. И какой неповторимый, ни на что не похожий запах! До сих пор помню!

Потом сестра сорвала еще несколько веток, а дома мы поставили их в бутылку с водой. А через несколько дней почки распустились. Сначала появились маленькие узкие листочки, а позже в подводной части стали расти и белые корешки. За этим чудом мы наблюдали ежедневно – вот так просто и чарующе рождалась новая жизнь! И нужно, чтобы такое чудо видел каждый ребенок.

А в семнадцать-восемнадцать лет с тополем знакомится каждый школьник средней полосы России: выпускные школьные балы под открытым небом почти всегда проходят в снеговороте тополевого пуха. Грустное прощание с детством, которое уже никогда не повторится!


Клен

Как ни странно, я помню лишь единственный клен в России – у наших малынских соседей. С точки зрения семилетнего ребенка это был просто сказочный клен, потому что с некоторой осторожностью на него можно было перебраться прямо с крыши дома. И почему-то в тени клена было прохладнее, чем под любым другим деревом.

Венки из цветов одуванчика были повсеместно обычными. Но однажды я увидел венок из листьев клена. На голове деревенского парня он выглядел настоящей царской короной.
Листья платана, широко распространенного в Западной Европе, очень похожи на листья клена. Но как ни похожи, они все-таки выглядят подделкой.

Клен – правда, канадский – оказался еще и щедрым кормильцем: с одного взрослого дерева можно собрать до десяти ведер сока, который втрое слаще березового. Я думаю, что канадский клен мог бы прекрасно прижиться на российской земле.


Липа

Конечно, я наслышан о великом множестве полезных свойств липы. Но лично мне использовать их как-то не пришлось. Зато в память врезалась красота липовых почек и первых листиков, похожих на сердце.

Для меня деревья и вообще растения – что люди. Я помню несметное множество встреч с ними, причем – в отличие от встреч с людьми – с мельчайшими подробностями. Многие деревья я помню в лицо – конкретные впечатления от конкретных деревьев, вместе с их характером. Но на заграничные деревья это мое свойство не распространяется…


Осина

В России к осине относятся пренебрежительно. Может быть потому, что осиновый кол применялся в одной и самых страшных и мучительных казнях: мученика надевали на кол так, чтобы он пронзил туловище до грудной полости. Еще осиновый кол вбивали на могилах ведьм, в которых на Руси недостатка не было...

Странное дело, я очень хорошо помню шелест осин (кстати, существенно отличный от шелеста берез), но где и когда это было, не припомню. Может, в турпоходах. Но, напрягши память, вижу две осины напротив нашего дома через участок. Причем вижу в порывах ветра приближающейся грозы. Там, среди деревьев, неуютно, зябко, а дома, даже несмотря на одиночество, так хорошо!..

Самые великолепные осины я видел на реке Меже, притоке Западной Двины. Они были чистые и огромные, несмотря на древесный хлам. Много замшелых стволов лежало вдоль лесовозной дороги. И весь этот осиново-еловый лес был украшен роскошными цветами ромашки-поповника…

Последняя специфическая встреча с осинами на Родине произошла у меня в 1980 году на западе Владимирской области, где я работал по уходу за молодыми лесами. Однажды мне предложили участок в несколько гектаров, на котором стояли засохшие осины, оставшиеся после позапрошлогоднего пожара. Эти стволы диаметром до 20 сантиметров нужно было срубить, чтобы на этом месте посадить хвойные породы. Зная, как податлива осина острому инструменту, работа мне показалась плевой. Но когда я приступил к делу, то понял, что был не прав: погорелая и пересохшая осина напоминала пружинную сталь. Острейший топор с тонким лезвием никак не хотел входить в древесину, которая не рубилась, а кололась, как мел или уголь. Одно утешенье, что стволы стояли очень редко – в десятке шагов друг от друга. С работой я справился, но навсегда осталась память об интересном дереве и его древесине – ведь это был великолепный поделочный материал: прочный, твердый и не темнеющий.

Конец.
________________

На фото: Дикий лес на реке Меже.