У меня навсегда останется в памяти этот день, проведенный в маленькой харчевне на окраине деревушки, раскинувшейся на берегу Средиземного моря. В тесном душном зале завсегдатаи подобных заведений уже с утра заняли столики и неспешно обсуждали редкие новости, потягивая коктейли. К ним присоединились несколько туристов, жадных до экзотики, со своими вечными фотоаппаратами на шее и режущим слух своеобразным немецким выговором. Эту публику разбавляли японцы, которые в ожидании автобуса, коротали время у выхода, спасаясь от палящего солнца. Монотонный, приглушенный разговор всех этих людей навевал скуку, и единственным спасением от нее мне виделись только пара часов крепкого полуденного сна на кровати гостиничного номера. Включить кондиционер на полную мощность и не думать об этом потерянном на карте, и забытом Богом местечке, в котором вряд ли что-то примечательное случалось со времен сотворения мира ...
Вдруг из-за барной стойки послышался глухой с хрипотцой голос хозяина заведения:
- Emilia, baila, por favor!
- Papа!- возмутилась загорелая девчушка, лет четырнадцати,которая сидела на широком подоконнике и рассматривала модный журнал.
-Carino mio, los turistas quieren ver, como bailas !- умоляющим голосом продолжал этот тучный седовласый мужчина.
- Что они говорят? – поинтересовалась я у скучавшего за соседним столиком худенького мальчика, успевшего за пару недель превратиться в уголек.
- А! – тут же воскликнул он, обрадованный возможности хоть с
кем-нибудь пообщаться, - это дон Амирадо просит дочку станцевать для туристов!
- Станцевать? – удивилась я.
-Да ... – подтвердил мальчуган, - видели бы Вы, как она танцует! Посмотреть на это собирается по вечерам вся деревня. Мест свободных нет, люди даже на проходе толпятся.
- А что она танцует? – спросила я.
- Фламенко, конечно, - бойко ответил парнишка, удивившись моей неосведомленности.
-Te pido por favor, que bailes, - повторил отец!
-Vale, vale! Papa, ya voy ! ( que pesado...) – крикнула девчушка, недовольная тем, что ее потревожили, и, спрыгнув с подоконника, посмотрела на отца с укоризной.
- Diego!Diego! – позвал отец, увидев в дверях парня, лет двадцати, который как раз собирался сесть за столик.
- Buenos dias , Don Amirado! – радостно отозвался парень и махнул ему рукой.
- Diego, ven aqui. Emilia va a bailar. Trae tu quitarra!
Лицо парня засияло от счастья.
- О! Emilia va a bailar!? Estare preparado en un sequndo!
- Он будет играть на гитаре, а Эмилия танцевать – объяснил мне мальчик, заметив удивление на моем лице.
- Emilia va a bailar! Emilia va a bailar! – пронесся оживленный шепоток по залу, и я окончательно успокоилась, увидев такое же изумление на лицах остальных туристов.
Двое крепких загорелых парней сдвинули столики так, чтобы они образовали круг, а посередине было бы свободное пространство, и народ стал рассаживаться.
- Emilia va a bailar! – разнеслось по улице, и через пару минут все заведение было уже до отказа забито желающими посмотреть на танец.
Окна закрыли плотными занавесками, а прямо над центром круга зажгли яркую лампу, которая осветила потертый пол, и весь остальной зал в миг утонул в полумраке.
В комнату вошел Диего, неся в руках старую, потрепанную временем гитару, как какое-то очень дорогое сокровище, сел поодаль на приготовленный ему стул и бережно положил ее на одно колено. Пальцы его коснулись струн, и гитара издала протяжный стон.
- Emilia, senores! – крикнул Диего, и зал загудел. Уже изрядно подвыпившие туристы прорывались через толпу местных жителей поближе к импровизированной сцене, а японцы, державшие наготове свои фотоаппараты, о чем-то перешептывались и кивали друг другу.
Из распахнутой двери вышла Эмилия. Признаться, я была ошарашена. Никогда бы в жизни, взглянув на невысокую, плотного сложения девчушку, сгорбившуюся над журналом, жадно листавшую его тонкие страницы, я не подумала бы, что всего за несколько минут она сможет превратиться в нечто подобное. Она повзрослела лет на десять! Нет, конечно, она выглядела старше не из-за прически: волосы были собраны в пучок и украшены маленькой красной розочкой, и не из-за яркой помады на ее еще детских губах, и не из-за темных неестественно накрашенных ресниц. У нее изменилось выражение лица! Беззаботная девочка теперь превратилась в молодую женщину, испытавшую за свою недолгую жизнь много невзгод и успевшую хлебнуть горя.
Наступила напряженная тишина. Все замерли в ожидании.
- Нет, - усмехнулась я, - не может быть, чтобы ребенок смог станцевать фламенко?! Нотки радости слышны в этой музыке, и в пении, увы, так же редко, как и в нашей реальной жизни ... Как она, не испытавшая любви и боль утраты, может танцевать под музыку, рассказывающую о том, как нелегко добывается крестьянский хлеб и, как трудна жизнь в глухой маленькой деревне у подножия скалистых гор, как Хосе уехал на войну и не вернулся, как напрасно ждала его Хуанита, у которой глаза черны, как ночь?! Да что может знать о любви эта маленькая девочка в свои неполные четырнадцать, а то и того меньше? Разве ждала она тщетно своего любимого, всматриваясь в темный горизонт, разве стояла на коленях под звездным небом, моля о его счастье, разве страдала и плакала навзрыд так и не найдя взаимности? Это знаю я, я потратила впустую столько лет, так и не встретив свою судьбу ... Как она может вложить в этот танец душу, страдать под плач гитары, мечась по маленькой душной комнате под восторженные возгласы пьяных туристов?
Но Диего обнял гитару, и зазвучали первые аккорды. Эмилия быстрыми небольшими шажками вышла в центр комнаты, пройдя между расступившимися зеваками. Она встала в круг и закрыла глаза.
Зазвучала музыка – громкая, четкая... В руках Диего гитара превратилась из куска деревяшки с натянутыми шестью струнами в нечто живое, дышащее и заливающееся слезами. С каждой минутой волнение все больше нарастало и казалось, что вот-вот что-то взорвется и все напряжение, скопившееся внутри, вырвется со страшным криком наружу, и ты, наконец, станешь по-настоящему свободным.
Ее легкое красное платье с многочисленными оборками, взмывающими вверх от малейшего движения бедер, плотно облегало невысокую фигуру. Край ее цветастой юбки взметнулся факелом прямо перед глазами, вспыхнул и тут же сгорел дотла в этих ритмичных, почти животных движениях. Твердая, как скала, гордая и своенравная, с высоко поднятой головой и острым подбородком, она была одновременно неприступно холодной и безумной, готовой отдать всю себя своей бешеной неукротимой страсти ...
Стук каблуков по потертому деревянному полу, как поступь сотни солдат в железных латах, идущих на свою последнюю битву, тело – прямое, натянутое, как струна, готовая вот-вот порваться, сосредоточенный взгляд, напряженное лицо – все это превратилось в сумасшедший сон, странное наваждение, которое овладело всеми в этом маленьком зале…
Как раскаленным железом врезались в память ее быстрые, почти лихорадочные движения и необыкновенно мягкий голос Диего, поющего о любви, жизни и смерти … Его песня – долгий стон, в котором отразились боль, страдание, от которого сковывает сердце, и ты никак не можешь успокоиться...
Я слушала, затаив дыхание, с силой сжав обеими руками стакан, пытаясь поймать на себе ее взгляд. Ее губы были плотно сжаты, а черные, сияющие в ярком свете глаза, казалось, смотрели куда-то вдаль, сквозь столпившихся людей, сквозь время и расстояние…
Но вот ее быстрый взгляд метнулся по лицам порозовевших от палящих лучей говорливых туристок и на мгновение замер на моем. На лбу у меня выступил пот, и перехватило дыхание. В этом взгляде не было ни жалости, ни мольбы о помощи, только блеск – тот самый, режущий бритвой по глазам, не привыкшим к яркому свету, который однажды ранним утром ворвался в мою маленькую комнатку, когда я резким движением раздвинула настежь шторы и посмотрела на небо. Теперь я не зажмурилась и не прикрыла рукой глаза, как тогда, испытав сильную боль, в этот раз я с вызовом перехватила этот взгляд, пытаясь поймать всю его силу...
И она, казалось, почувствовала это. Взмахнув краем платья и притопнув ногой, резким движением шагнула ко мне и протянула навстречу руку. В груди моей что-то взорвалось, ладони покрылись испариной, машинально руки сжались в кулаки, и я подалась всем телом вперед. Так люди, не способные ходить, силятся встать с инвалидного кресла, пытаясь спастись от надвигающейся опасности. Куда-то в горло мне вонзилось что-то острое, вмиг распространилось по всему телу и приковало к этому потертому от частых представлений полу. Вдруг я взлетела, оттолкнулась от стула и зависла в воздухе посредине зала…
Я ничего не видела вокруг, только яркий свет и красный, в желтых цветах платок, танцевавший на ее смуглых плечах. Не было больше ни голосов скопившихся тут людей, ни звуков музыки, только стук каблуков и непонятная тишина, обхватившая мою голову своими сильными руками.
Я почувствовала вкус горечи во рту. Струйка пота медленно стекла по лбу и несколько капель упали мне на ресницы.
Я ждала, как затаившийся зверь ждет своей участи наедине с противником. Смогу я или нет? Хватит ли у меня сил и порыва, чтобы шагнуть вперед?
Теперь я ощутила вкус крови. От волнения я кусала губы и нервно теребила шнуровку на платье... Ждать больше не имело смысла. Или сейчас или никогда ... вырваться из этих тонких, но необычайно прочных сетей окружающего мира, его тесноты и гнетущего однообразия, ворваться в совершенно иное измерение, полное свободы и огня, обжигающего мое разгоряченное тело.
- Ей!!! - крик вырвался из моей груди и растворился в свете лампы где-то под потолком. Я шагнула вперед и взметнула вверх руки.
- Ей!!! - донеслось со всех сторон и что-то тяжелое подтолкнуло меня в спину. Я оказалась лицом к лицу с маленькой танцовщицей и почувствовала ее частое прерывистое дыхание.
- Ей! - звенело у меня в ушах и, казалось, барабанные перепонки вот-вот лопнут. В диком порыве я метнулась в сторону и, запрокинув голову назад, развела руки и тут же, рывком опустила их, как будто сбросив с плеч неимоверно тяжелую ношу.
Медленно, слегка наклонившись вперед, все больше напрягая руки и расправляя плечи, я обходила полукруг скопившихся зевак, фигуры, одежда и загорелые лица которых слились воедино в темное пятно, забор, окруживший меня со всех сторон и готовый вот-вот раздавить своей массой. Я остановилась и глотнула воздуха открытым ртом.
И вдруг необъяснимая радость наполнила мою грудь, и я бросилась вперед, к девочке, схватившей меня за руку, и мы закружились в бешеном танце, впиваясь взглядами друг в друга. Ноги как будто сами выбивали нужный ритм, а руки, повинуясь музыке, то и дело взмывали вверх над толпой и с силой уходили в стороны. Я хлопала в такт музыке в ладоши, и все больше и больше моя спина выпрямлялась, и лопатки сводились вместе.
Вперед, к тому, что может почувствовать человек только однажды, в самое решающее мгновение своей жизни, вперед, к неповторимому пику накала чувств и напряженности, вперед, только вперед, не останавливаясь… под щелканье кастаньет и притопывания маленькой танцовщицы!
Струны гитары, казалось, вот-вот порвутся, а наши движения становились все резче и сильней, наши руки переплелись в бешеном танце, я больше не могла дышать, краски смешались, все вокруг кружилось и ревело...
Дикий и страшный стон вырвался из груди гитары, и музыка резко оборвалась. В этот же миг я всем телом откинулась назад, взметнув руки вверх, к потолку, и ничком упала на пол, прижавшись лбом и губами к пыльному паркету.
Все замерло.
Все как будто исчезло, стерлось с лица земли, и осталась я одна посреди неестественно огромного зала, залитого божественным светом, обнимавшим меня за плечи. Сердце, за миг до этого бешено колотившееся в груди, казалось, тоже застыло. Вот она, настоящая любовь, в бешеной схватке победившая все невзгоды и пророчества.
-О-о-о! У-у-у!! - разнеслось со всех сторон, зал взревел и залился аплодисментами. Я поднялась и растерянным взглядом обвела толпу. Я улыбалась, как улыбаются маленькие дети, да что там улыбалась, я почти что смеялась, и по моим щекам текли горячие слезы. Необъяснимое счастье захлестнуло меня со всех сторон. Я провела рукавом по щеке и, не сказав ни слова, рванулась к выходу, расталкивая локтями зевак, чтобы пробиться к двери. Под одобрительный свист толпы выбежала на улицу. Долго еще где-то вдалеке слышался хриплый голос хозяина бара, что-то кричавшего мне вслед…
Я бежала по раскаленным полуденным солнцем камням, не чувствуя ни ног, ни тела и остановилась только когда совсем выбилась из сил. Дойдя до скамейки, укрывшейся в тени цветущих кустов, в небольшом скверике на площади, я буквально упала на ее широкую теплую спину.
Вдыхая легкий, слегка сладковатый аромат цветов, я была счастлива. Я прикрыла глаза…положила руку под голову… и в мыслях унеслась далеко-далеко: поднималась над солнечным городом, раскинувшимся на песчаном побережье, над плантациями апельсиновых деревьев и бесконечными виноградниками…над высокими горами, покрытыми снегом, над голубой водной гладью с белыми барашками ... далеко-далеко: на край земли, где, сделав всего один шаг, можно попасть в загадочную бесконечность, ощутить и узнать, что же такое истинная свобода и любовь…
Да что я знаю о ней, великой любви, испытав всего несколько редких минут ложного счастья рядом с чужими мне людьми, хватаясь из последних сил за соломинку, боясь погибнуть в пучине неискренности и фальши? Что такое настоящая страсть? Что такое настоящая жизнь и любовь, которая не оборвется с твоим последним вздохом. Я не знала, какая она, я не видела даже ее тени, утешая себя самообманом столько лет.
А теперь я знаю, мне рассказала о ней маленькая девочка в небольшом кафе на окраине затерявшегося в солнечных лучах городка ... и странный танец, спасший меня от безысходности...
Прошло уже немало времени, с тех пор, как я, задыхаясь от волнения и страха, бросилась навстречу звукам гитары… Но где бы и с кем я ни была, как только услышу знакомые мне звуки, затаив дыхание, прислушиваюсь к своему сердцу, чувствую легкий холодок на коже, слышу ритмичные звуки маленьких каблучков юной танцовщицы, готовой разбить на мелкие осколки людские несчастья и, взметнувшись в небо ярким огнем, гореть всегда, не превращаясь в пепел.