-А как у вас в Японии насчёт карате, Йоши? А?
Студент из Страны восходящего солнца и вожделенной техники, Йосицуне ,принёсший на празднование нового года бутылку какого-то дорогого ликера, моментально разлитую по стаканам с криками:
-Чё это? А?
и моментально выпитую воспитанниками « репы», не совсем поняв смысл вопроса, смотрит на Шурика :
-?? Прёхо с каратэ…
Как всегда улыбаясь, смущается Йоси.
-А вот у нас хорошо!
И Шурик с радостной готовностью достаёт из-за кровати невесть откуда взявшийся дрын, и кричит:
-Вот у нас в деревне колы за двое суток перед махачем замачивают!
И встав на кровать, начинает лихо размахивать дрыном над головой. В очередной пролёт над головами сидящих за столом, дрын разбивает лампу, висящую под потолком и всё застолье погружается во мрак, наполняемый негодующими воплями празднующих новый год:
-Да ты ****улся совсем, родной?
-Чё творишь, мудила?
-Ой, бляяяяяяяяяяяяя!!!!
Это палка, вращаемая Шуриком, встречается в темноте с чьей то головой.
Суматоха страшная: визг барышень, стоны и матерщина пострадавшего от незамысловатого орудия Шурика, его же Шурика смех, опять матерщина. Но вот кто-то догадывается открыть дверь в коридор, и в отступившей темноте показываются все участники новогоднего банкета: Йоси - студент из Японии, Шурик студент, приехавший с Алтая, Моцарт тоже приезжий, Оксана- сама Питерская, но живёт здесь же в общаге, Семён и Паша такие же талантливые художники, как и остальные, к тому же чем- то похожие друг на друга, от того и пьющие всегда на пару, да пара барышень из псевдобогемной среды.
И , у каждого своя диспозиция. Йосицуне, почему- то оказавшийся под столом, преисполнен спокойствия как настоящий сын микадо. И пока на верху над столом продолжается битва Йосицуне отчетливо понимает, отчего у его дедушки бывавшего в русском плену на глазах наворачивались слёзы, когда после очередной чаши саке он затягивал варварскую песню «Катюша». Его плавные мысленные рассуждения о загадке русской души прерываются Оксаниным криком:
-Ой, Йоши! Спаси меня!
-Хай!
Откликается Йосицуне, и вот чудная русская девушка Оксана оказывается в его объятиях под столом. Оксана уже пьяная, но это не мешает ей не выпускать из виду своего чудесного японского возлюбленного. Оксана нравится Йосицуне, хоть и немного пугает, как и всё русское: как Достоевский, «Катюша» и этот странный варварский новый год. А Оксана Йоси совсем не боится, и даже немного презирает, ощущая его некоторую ущербность в здоровом спитом творческом коллективе. Впрочем, к чувству призрения примешивается какая то лёгкая жалость, и тяга к японским гравюрам. Йосицуне красивый и глупый, всё равно нравится ей, хоть и не умеет пить, всё время улыбается, да и рисует полное говно.
Оксана целует Йосицуне в губы и этот поцелуй в купе с предыдущим распитием водки, окончательно выносит из головы бедного самурайчика остатки разума:
-Бирять! Мудазвона!
Кричит, смелый Йосицуне, из под стола. И Оксана почти гордится своим избранником, опять увлекая его в омут своих пшеничных волос…
А когда Йосицуне уедет к себе в сказочную страну электроники и остатков былых традиций, Оксана выйдет замуж за своего однокурсника. И через год родит ему дочку, и спустя ещё год уйдёт от него вместе с дочкой к себе в мастерскую, так и не поняв, зачем от неё требовали рождения ребёнка, если кроме неё этот ребёнок никому не нужен.
Она будет писать хорошие картины и графику, перебиваясь случайными заработками, воспитывая дочку и изредка вспоминая щуплого, ласкового потомка железных воинов.
Шурик, затеявший всё это веселье, не слышит голоса разума, озвученного потомком разбитых в Манчжурии квантунских самураев. Сейчас он веселится, потому, что новый год и надо встретить его шумно и весело, а для веселья надо как следует вспомнить все деревенские ухватки, а то городские веселится, по настоящему не умеют. Старый год был для него не очень то хорош. Дело в том, что, бухнув как- то своим приятелем Шурик придумал остроумный способ заработка. Они садились на последнюю электричку, выбирали самого пьяного пассажира, и пользуясь его недееспособностью освобождали гражданина от всяких излишеств налёта цивилизованности, как то: кошелёк, ценные вещи и приличные шмотки. Самих же незадачливых граждан они оставляли, как правило, в той самой электричке, в которой так дружно ехали. Но после нескольких удачных вылазок бдительные сотрудники дорожной милиции взяли таки компаньонов за жопу, причём с поличным. И Шурика в тот момент спасло лишь удостоверение с указанием фамилии руководителя курса - известного русского художника, создающего многопортретные полотна на тему истории России.
- И как же вам не стыдно?
Вопрошали блюстители законности на железных дорогах.
-Такой у вас учитель известный и уважаемый нами человек, а ты ****ь, чем занимаешься, сука?
Вопия от негодования и делая скорбные лица, интересовались менты.
Шурик молчал
-Лан, ****уй по холодку, пока трамваи ходят, а мы с твоим дружком позанимаемся.
Отчаялись взывать к совести Шурика, представители закона на железной дороге. И молчаливый, грустный Шурик был отпущен восвояси. Его товарищ был впоследствии посажен. А на знаменитое, заслуженное имя руководителя курса, в аккурат после нового года, пришла бумага, в которой красочным языком милицейского протокола было подробно изложено, чем Шурик занимался в свободное от учёбы в академии время. Прочитав бумагу, заслуженный руководитель, академик, выдающийся художник своей эпохи, с перекошенным от гнева ликом разыскал в коридорах Академии Шурика, и, сбросив налёт интеллигентности, задыхаясь от бешенства вопрошал:
-Ты что же сука ****ая, вытворяешь то? Ты у меня пидорас, с курса в миг вылетишь!
На что Шурик, не мудрствуя лукаво, отвечал, не менее горячо но как то отстранённо:
-Да и пошёл ты на ***! Еблась в рот вся ваша контора!
А позже ,много позже, другой участник сегодняшнего банкета -Моцарт будет гулять по Невскому. Будет бесцельно брести по тротуару, любуясь величием старых фасадов с наслаждением подставляя бледную кожу скупому весеннему Питерскому солнцу .И думать о чём то прекрасном и о том, где бы сорвать халтуру, что бы как то свести концы с концами. И его благостное состояние прервёт мелодичный сигнал клаксона представительного белого Мерседеса, поравнявшегося с ним и остановившегося и у тротуара. Подслеповатый Моцарт с изумлением узнает в хозяине шикарной машины Шурика. Шурик выплывет ему на встречу, раскинув руки в золотых гайках обнимет, поцелует в щёку, и обдав запахом модного парфюма и дорогого табака и расскажет:
-А я старичок, щаз портреты пишу. В Москве всё. Заебали козлы, аж прям в очередь стоят…
И по слепящее белому Мерседесу, и по самому Шурику будет без слов понятно: кому и за сколько, пишет Шурик портреты.
Сейчас же Моцарт смеётся пьяным смехом, наблюдая, как Семён отнимает палку у Шурика, а Паша пытается одной рукой спасти бутылку с водкой. Моцарт, от души веселится над происходящим. И озабоченно сосредоточенные лица Паши и Семёна наводят Моцарта на воспоминания о том, как он решил попробовать технику офорта, вычитанную в старинном фолианте. Тщательно изучив технологию, Моцарт с****ил где- то медную пластину, тщательно соблюдая пропорции, составил смесь для травления. И поместив пластину с нанесённым изображением в фотокювету ,начал священное действо травления. По технологии –травят, постепенно нанося состав. Но первое нанесение кистью не дало видимого эффекта, и Моцарт, мазнув ещё раз, расстроился:
-Вот ****ь- наебала книга.
-Брось ты свою ***ню. На выпей!
Позвали его соседи по комнате- как всегда пьющие водку Паша с Семеном. Моцарт призадумался и плеснул составом на пластинку, подумал ещё и, вылив весь состав в кювету, проследовал к столу, порешив принять предложение соседей. Но лишь только он уселся, и поднёс стакан к губам, как в кювете зашипело, и в воздухе комнаты студенческого общежития над кюветой со спизженной пластиной вырос гриб из ядовито зелёного дыма. Пока изумлённый Моцарт, давясь, глотал водку, наблюдая сквозь стёкла очков за невиданным явлением природы, Паша и Семён уже стояли в коридоре, крепко сжимая в руках, словно приросшие к ладоням стаканы. Чуть помешкав, Моцарт выскочил за ними, и теперь уже все трое с любопытством заглядывали в комнату в комнату:
-Ни ***се… Чё эта за срань такая?
-Бляяя, мой офорт…
прокашлял Моцарт, задыхаясь от смеси водочных испарений в лёгких и офортного дыма в носу.
-Такс, сука, чей это праздник?
Равнодушно поинтересовались Паша и Семён.
-Мой офорт… Наверное ****ой накрылся..
Тоскливо простонал Моцарт.
-Нет, ****ь! Праздник чей??? Там водка, между прочим, осталась!
Звенела сталь в голосах Паши и Семёна, и два неумолимых перста указали Моцарту на стол в комнате скрытый клубами ядовито зелёного дыма:
-****уй- ка Аладдин, разбирайся сам со своим Хатабычем!
Если бы не водка, то можно было бы отболтаться. Но, глядя на лица своих собутыльников, Моцарт понял, что указующие персты вот-вот сожмутся в кулаки, а о защите диплома можно будет уже не волноваться. И натянув свитер на органы дыхания, Моцарт нырнул в комнату, и яростно кашляя, вырвал из химического плена заветную бутылку.
- Красавец! А закусь где?
Радушно поинтересовались Саша и Семён.
-Там осталась.
сквозь слёзы прокашлял Моцарт.
–Не бля, мне нравится! Мы что тебе бомжи? В коридоре на полу без закуси пить? ****уй!
Резюмировал возмущённый Паша, а Семён не мене возмущённо кивнул и показал пальцем куда ****овать .
Делать было нечего. И Моцарт вновь совершил нырок в газовую камеру. На этот раз он открыл окно нараспашку, и выскочил из комнаты с шипящей кюветой в руках.
-Герой бля! Доре, ****рот!
Восхищенно нахваливали уносящегося по коридору в туалет Моцарта Паша и Семён:
-Искусство требует жертв, хули!
И пока Моцарт заливал водой свой офорт, проклиная старинную рецептуру и бессердечных соседей собутыльников, Паша и Семён допили водку. А допив, и неспешно обсудив трудности изготовления офортов, отправились в зоопарк писать этюды. По дороге они полирнули выпитую водку пивком, и весело смеясь, добрались до зоопарка . Побродив по зоопарку в поисках вдохновляющей натуры друзья остановились у клетки со львом, и разложив этюдники приготовились рисовать.
-О какой!
сказал Паша.
-Да, невъебенный лёва!
подтвердил Семён.
-Царь зверей. Хули.
Философски сбоянил Паша.
Семён боянить не стал, и лишь кивнул соглашаясь.
А лев, оказавшийся глухим к похвале будущих академиков, мирно спал. Есть у львов такая нехорошая черта - жрут и спят, да львиц трахают, видимо за это они и называются царями зверей.
-Ну и как такую сволочь писать?
Возмутился Семён.
-Щаз мы!
заявил Паша и перелез через ограждение ближе к клетке. Затем Паша просунул руку в клетку и стукнул льва по морде:
-Рота подъёммм!!
Весело гаркнул Паша под одобрительный смех Семёна.
Лев долго не кобенился и, схватив Пашину руку стал её жевать. Паша орал благим матом, а поспешивший на помощь другу Семён бил льва по морде снятым с ноги тапочком:
-Пусти пидар лохматый! Пусти ссукааа!
Набежали зоопарковские. Пашу отбили. Руку пришлось ампутировать. Но Паша научился писать картины левой рукой и остался учиться в академии. Потому, что если ты настоящий художник, то будешь писать, даже если у тебя рук и вовсе нет. Ногами будешь писать или, зажав кисть в зубах! Ведь когда есть ощущение, что если ты не будешь делать чего- то: писать, лепить, сочинять музыку, жить, созидать, танцевать, заниматься сексом, радоваться или плакать - умрешь сразу же, то тогда и рождаются на свет по настоящему хорошие вещи. А тут одна рука- подумаешь!
И сейчас Паша мужественно удерживает бутылку с водку от падения, к сидящему под столом Йосицуне. А Семён борется с Шуриком , отнимая палку. Моцарт смеётся, а Оксана целует под столом своего храброго самурайчика.
И скоро наступит новый год. Весёлый зимний праздник. И вполне возможно, что в новом году всё будет совсем не так, как в старом. Ведь нам всем всегда так этого хочется.