Я показала Вере ту фотографию, на которой мы все вчетвером и где она грустно смотрит в сторону. Оказалось, что у неё самой этой фотографии нет. Я задала ей тот вопрос, который всегда хотела задать. Я спросила, почему она тогда была такой. “Какой такой?” – спросила Вера. Я ещё раз дала фотографию. “Я просто посмотрела в сторону” – сказала Вера. И я искренне не знала, правда ли она не понимает о чём я говорю или скрывает и не хочет об этом вспоминать. Потом мы немножко выпили и Вера взяла фотографию. “Какие же мы были красавицы!” – сказала она. Я чувствовала, что вот-вот и она признается, объяснит то, что несколько лет мне не давало покоя. Но Вера молчала. “У Ксении были такие волосы! Посмотри, а у Маши...”. И она говорила о неправильно наложенных тенях Маши, о выпученных губах Ксении, посмеялась над моей чёлкой и наконец мы вместе посмеялись, вспомнив, что я сказала Мишке после того как он снял. Да, мы вчетвером были самыми красивыми девушками на свете, самыми сумасшедшими. Нам было по семнадцать лет. Мы стояли около института, в первый день учёбы. Мы стояли счастливые, полные надежд, ожидающие новых интересных знакомств и конечно любви. Три широкие улыбки и неулыбающееся, задумчивое лицо Веры. С тех пор уже прошло двадцать лет. Все мы были замужем, двое неоднократно, у меня и у Маши были дети. И вот только Вера не была замужем и не родила детей. Она жила одна со своей большой умной собакой Луди.
В глубине души я считала Веру очень одиноким человеком, старалась её навещать, часто звала в гости. Сама Вера никогда ни о чём не жаловалась, любила уединённость и своего пса. Мне всегда казалось, что я знаю о ней всё, но не было и встречи, когда бы я не почувствовала обратное. Каждый раз я ощущала между нами какую-то пусть и зыбкую, нетвёрдую, но стену. И стена эта образовалась именно в то время, когда была сделана фотография. Мишке удалось схватить то, что больше не удавалось никому; на всех остальных фотографиях Вера такая же как и мы, безумная, радостная девушка. Когда мы выпили ещё, я всё-таки не выдержала. Мне стало казаться, что и сама Вера хочет мне что-то рассказать и ждёт, чтобы я немного поднажала на неё.
- Вера, хватит, – начала я, - расскажи мне что тогда случилось. Ведь ты же очень изменилась! Мы все это чувствовали, но никто не говорил! Теперь-то что скрывать?
- Наташка, перестань, - Вера махнула рукой, - хватит ерунду нести. Я ничего не помню.
- Не обманывай, скажи правду. Теперь можно. Обещаю, никому не скажу.
- Если я с вами несколько раз не пошла гулять или куда-то не поехала это не означает что-то такое серьёзное. Ты всё придумываешь.
- Значит мне показалось? Ты не хочешь рассказать мне, своей лучшей подруге. Значит ты меня просто такой не считаешь.
- Успокойся. Я правда не помню. Может быть тогда у меня болел живот. Или голова. Ну бывает же такое...
- Ничего у тебя не болело! – Я отломила кусочек сыра. – Ничего у тебя не болело. Ты помнишь, как ты разговаривала с Сергеевым? По поводу этой... забыла... одной литературной героини. Помнишь, он говорил что-то о её... В общем то, что все мужчины у неё были всего лишь одним мужчиной. Он был один, распавшийся на несколько лиц.
- И что я говорила?
После этого вопроса я почувствовала, что стена между нами становится ещё толще. Вера будто что-то вспомнила, стала серьёзнее, но в целом продолжала вести свою игру.
- Что я говорила? – повторила она и тоже взяла кусочек сыра.
- Ты начала спорить с ним. Ты что и этого не помнишь? Ты не помнишь как крикнула “заткнись” на смешок Теплова?
- Я? Я крикнула “заткнись”?
Вера не могла сдержать своего смеха. Я посмеялась вместе с ней, хотя и не хотела. А потом мы замолчали. Вера ушла на кухню и долго не возвращалась. С тех самых пор я всегда чувствовала в ней что-то неврастеническое и всегда удивлялась как у неё получается это спрятать, подавить. И вот теперь я видела, что у Веры не вышло. Может быть в первые за всё время. Я сидела и ждала, оглядывая комнату. Чистота, порядок, книги, маленькие иконы, цветы в горшочках и в вазах, приятные сочетания цветов. Уютно и со вкусом.
Я зашла на кухню. Вера выжимала сок из апельсинов.
- Захотелось свежего сока выпить. – спокойно и с улыбкой сказала Вера. – Ты будешь?
Я как-то устала села на стул.
- Я бы лучше покурила, - cказала я.
- Ты же бросила.
- Вот именно. Но когда выпью, всё время тянет.
Вера вынула из шкафа пачку моих любимых сигарет. Протянула её мне.
- Я знала, что ты захочешь.
Сигарета стала для меня большой радостью. Я курила, смотрела на Веру и думала про себя, как же сильно я её люблю, какая она красивая, что, положа руку на сердце, она всегда была интереснее нас всех, интереснее во всех отношениях. Может быть поэтому, думала я, она одна.
- Перестань на меня смотреть так, будто я тяжело больна. – cказала Вера и протянула мне большой стакан с соком. – Пожалуй, я тоже покурю с тобой.
Она никогда не курила серьёзно, только баловалась. Но теперь она держала сигарету, выпускала дым и делала это как профессиональная курильщица.
На кухню зашёл лохматый Луди, а через минуту мне позвонил муж. Спросил, долго ли я ещё буду у Веры и нужно ли меня встретить. Саша меня любил, был заботлив, внимателен. За ним я чувствовала себя как за каменной стеной. Но если он был голова, то я шея, поворачивающую эту голову.
- Ты знаешь, - сказала я, повесив трубку, - а у меня есть любовник.
Эта новость поразила Веру. Она ведь относилась ко мне как к примерной матери, жене, хранительнице очага. После этого она задала ряд банальных вопросов, знает ли Саша, когда у меня это началось, что я буду с этим делать... Я отвечала не менее банально. Я ждала главного cлова. И наконец оно прозвучало.
- Расскажи.
- C удовольствием. Пойдём в ту комнату.
Мы вернулись в комнату, долили остатки вина и выпили за верность. У Веры горели глаза. Она взяла подушку и прижала к груди. Кажется, что ничего так не интересует человека как чужой грех. А точнее – другая, тайная жизнь.
- Я с удовольствием тебе расскажу, - повторила я, - но сначала ты.
- Я?
- Да, сначала ты расскажи мне всё. – И тут меня понесло. Я заговорила своим профессиональным языком. Так, как я говорю с пациентами. Тем же строгим тоном умудрённого психолога. – Что произошло у тебя? По каким причинам ты двадцать лет назад, почти весь сентябрь проходила сама не своя? Вера, мы же всё видели. Мы всё слышали. Мы не спрашивали только потому, что надеялись ты сама всё расскажешь. Но ты упорно молчала. И теперь продолжаешь молчать. Скажи, скажи мне всё. Кого ты любила? Кто нанёс тебе эту душевную рану, из-за которой ты перестала краситься, начала уединяться, из-за которой ты перестала с нами общаться, а если общалась, то с большим трудом. Слушала, но не слышала, находилась всё время где-то в другом месте. Только, пожалуйста, не говори мне ничего про живот, про голову. Я в это не верю. Может быть... Может быть тебя изнасиловали?
Вера нахмурилась, почернела.
- Что ты говоришь? – полушёпотом спросила она.
Я поняла, что неожиданно нащупала болевую точку. Отступать было нельзя. Я быстро сходила на кухню, взяла стул, принесла в комнату и поставила у кресла Веры. Cела, взяла руки Веры в свои. Стала гладить.
- Милая моя, успокойся, - сказала я, - я никому-никому не скажу. Я обещаю. Верочка, поверь ты не одна. Очень много девушек перенесли это. И не так как ты, смирно, терпеливо. Ты большая молодец. Но ты должна была нам всё рассказать. Мы же видели как ты страдаешь. Кто этот человек? Твой отец? Ты же сама говорила он иногда на тебя кричал. Это он?
Вера молчала и с ужасом смотрела на меня. Я хорошо знала этот взгляд.
- К врачам, я так понимаю, ты не обращалась. – продолжила я. – Но почему? Может быть поэтому ты не можешь родить? Может быть тебя надо подлечить? Есть такие операции. Я знаю. Я знаю даже хорошего врача. Я у него сама лечилась. Я тебе не рассказывала, но была у меня там одна проблема... В общем он тебе поможет. Очень дешёвая операция. Но как ты всё это время.. Ведь ты стала бояться мужчин. Почему ты никогда это не говорила? Я же психолог. Мы же вдвоём психологи. Ты, конечно, никогда по специальности не работала, не знаешь... А я и не с такими проблемами сталкивалась. Поверь мне. Вот неделю назад ко мне пришла одна японка...
- Хватит. – перебила Вера и тут же повторила. – Хватит.
- Почему?
- Меня никто не насиловал.
- Опять, опять ты врёшь. Почему ты не хочешь признаться? Сними с себя этот груз!
- Меня никто не насиловал. – чётко повторила Вера.– Меня никто никогда не бил, не унижал.
- Почему ты не любишь мужчин? – ни с того, ни с сего выкрикнула я.
- У меня были мужчины. – продолжала в спокойном тоне Вера. Но это было ложное спокойствие. Струна должна была вот-вот лопнуть и передо мной должен был явиться новый человек, человек, которого я не знала. – У меня были мужчины. Но это ни тебя, никого, кроме меня не касается. Ясно? А теперь уходи. Пожалуйста.
- Хорошо. – Я встала. Вздохнула. – Значит... я так и не смогу ничего не узнать?
Вера подняла глаза.
- Я уже хотела тебе что-то рассказать. – тихо сказала она. – Но теперь не хочу.
Я тут же сел на стул и взяла руки Веры в свои.
- Пожалуйста, Вера. Мы же с тобой подруги. Кто у меня ещё есть, кроме тебя? Да, я соврала по поводу любовника. Но ты сама понимаешь...
- Нет... Не понимаю.
Мне стало тяжело. Передо мной сидел совершенно чужой человек. Замкнутый, холодный, мрачный. Теперь я начинала понимать причину её одиночества. Это такой характер. Внутри себя я безнадёжно махнула рукой. Поднялась и на этот раз, чтобы уйти. Тихо оделась в прихожей и заглянула одетой в комнату.
- Прости, если я что-то не так сказала. – проговорила я. – Но нельзя жить так, как ты живёшь. Людям нужно открываться, ведь никто, кроме людей, нам не поможет. Мы должны любить друг друга. Говорить друг с другом. Верить, что нас поймут... Двадцать лет, двадцать лет я ждала твоего рассказа...
Я приложила руку к щеке.
- Мне хочется плакать. – Я сделала дрожащий голос. – Мне хочется рыдать от того, что моя единственная подруга никогда меня не любила... давай тогда вообще не будет общаться, если не можем говорить друг другу о своём сокровенном.
Вера молчала и смотрела на что-то перед собой. Она уже сама была стена. Она уже не казалась мне такой красивой как раньше. Черты лица её были слишком вытянутыми и причёска... Она ей просто не шла. Теперь я видела настоящую Веру. Видимо, за этим я и пришла.
- Прощай, Вера. – патетически сказала я. – И прости меня. Наверное, я сказала что-то лишнее.
Вера повернула голову, заглянула в мои глаза.
- Теперь ты смотришь на меня как на тяжело больную. Не надо. У меня всё хорошо. Я счастлива. Меня любит и ждёт муж. У меня прекрасный ребёнок. И мне, кажется, я умею любить. Прощай.
Я повернулась, сделала шаг. Ещё один. Я всё ждала, что Вера что-то скажет мне. Тут я вспомнила, что забыла фотографию. Зашла в комнату, подняла её с письменного столика. Посмотрела ещё раз. Потом на Веру. И как мало различий я увидела в этих двух лицах, в лице молодой девушки и взрослой женщины. И только я не могла уже так улыбаться как улыбалась на фотографии.
Я положила её в пальто и ушла. Дома Саша снял с меня пальто и сказал: “Какая ты пьяная”... Ты никогда не мог понять меня. Никогда. Мне кажется, ты часто подслушиваешь мои телефонные разговоры.