вместо посвящения
Опять звонит мне друг, зовет бухать. И неохота, но пойду, пожалуй. Какая это, сцуко, чепуха… Нет, ангел мой, я не давлю на жалость. Я сам раздавлен, грубо говоря, живу как гад и ползаю на брюхе. Разъелся после армии как хряк и не во все теперь влезаю брюки. Обильно пью, обильно также ем, во всяких непотребствах невоздержан, стараясь не сойти с ума совсем (хотя и знаю – это неизбежно) – пишу порой рифмованную чушь - от рэпа до рифмованной секстины. Охота отличаться хоть чуть-чуть от тех, кто тупо пашет, как скотина. Работа-дом, по пятницам – в кабак, в субботу утром мучаться похмельем – и лучшие (!) живут здесь только так, а по другому просто не умеют. Кругом скоты и дауны, не без вполне занятных даже отклонений. Обидно только, что любой балбес кричит, срывая голос, что он гений. Пусть даже я умен не по годам, но в жизни, как в дешевой мелодраме, нет ничего приятнее, мадам, чем дать в лицо зарвавшемуся хаму. О, черт возьми, чего же я пишу – я посвятить в который раз собрался как минимум секстину – кроме шуток, рассказать Вам о себе-стадальце, о том, что не надеюсь ни на что в безумном царстве суеты и тлена. О том, что жив единственно мечтой, чтоб перед Вами преклонить колено. О том, что все же верю в чудеса. Да, верю, не сочтите за кретина.
И где-то даже так и написал. Но только почему-то не секстину. И потому – нет смысла посвящать. Но все же для коллекции оставлю. Питаю слабость я к таким вещам, хоть это не кастеты и не сабли, не нож, не бита, не бензопила… Да, я питаю слабость к бензопилам. Я Вам одну в подарок бы послал, но это ни хрена б не изменило. Простите, что опять я Вас отвлек – мне это все внутри держать нет мочи. Любовью тлеет сердца уголек. Я Вас люблю. Давно. И типа очень.
Индейцы наших дней
В лесу, где снег не тает,
Зарыт Топор Войны.
Его я откопаю,
И вы обречены.
Тьма набирает силу,
Мир поглощает Гнев.
И жизнь жестоко била
Индейцев наших дней
Пусть говорят – так лучше.
Но я давно хотел
Не скальпы брать, а души
Выдергивать из тел.
Нам не видать сквозь тучи
Свет Солнца до сих пор –
Зарыт в лесу дремучем
Мой Атомный Топор.
И пусть идут по следу
Спецслужбы и войска.
Я, может быть, последний,
Но не из могикан.
Не всякий отморозок
Рискует головой,
Но как же вид мой грозен
В раскраске боевой…
Взорвать к чертям планету,
Осуществить мечту –
Пусть мне поможет в этом
Великий Маниту…
И пусть ЧК не дремлет –
Я среди вас, я здесь.
Еще поганит землю
Последний ирокез.
выходи считать ворон
Выходи считать ворон.
Пива выпьем, посидим.
Свежий воздух, все дела. И с погодой повезло.
Сотни, тысячи дорог ждут еще нас впереди.
Сотни лиц добра и зла. Да плевали мы на зло.
Во дворе растет трава. Но не та, что по душе.
Так суров родимый край, что уехать бы куда.
Вдалеке гремит трамвай. Много лет гремит уже.
И большой подъемный кран нависает как беда.
Хорошо, покуда мы сердце чувствуем в груди.
Что касаемо других – очень не уверен я.
Иногда приходит мысль – геноцид необходим.
Так что я, пожалуй, псих. И, наверное, маньяк.
Но пока я не в тюрьме, не в лечебнице сижу.
Вышибаю клином клин, не войдя пока во вкус.
Эта жизнь – сплошная смерть, мерзость, ненависть и жуть.
Выходи, короче, блин. Надо вмазать по пивку.
Готэм-сити
Город грязных стен и вонючих труб
От мирских страстей защитит мой труп.
Строит из костей Люциферов друг
Город грязных стен и вонючих труб.
Я схожу с ума. Я с тобой на «ты».
Ты моя тюрьма. Ты мой монастырь.
Ты мой Камелот. Ты мой Нофелет.
Мне с тобой тепло. Мне в тебе светлей.
Я здесь жил и рос на свою беду.
Я твоих утроб дневники веду.
Я здесь опустел, стал жесток и груб.
Город грязных стен и вонючих труб –
Здесь в любой душе закипает желчь,
А любой пришелец подлец и лжец.
Каждый слеп и глух, в две дыры сопя.
А в любом углу Иисус распят.
За любым окном – обретенный Ад.
А из крана - гной, кислота и яд.
И повсюду боль. И повсюду грязь.
Смотрит за тобой ментовская мразь.
До слепой истерики давит грудь
Город грязных стен и вонючих труб.
души прекрасные порывы
Надысь тут Пригова зарыли, оно случается порой.
Души прекрасные порывы свалились с плеч моих горой.
Забрался я на эту гору, устал и отдыха желал…
Но сказка сказывалась скоро, нескоро делались дела.
*
Всему своё настанет время - здесь надо только подождать.
Вот кофе чашечку согреем, раз появилась в том нужда.
Спокойно сядем, поразмыслим. И, может, что-то сотворим.
А за окном – то вопль, то выстрел. В закате тает Третий Рим.
Горит и кружится планета, над нашей Родиною дым.
Зажглись торфяники тут где-то, но я привык, мне все равно.
Жара стоит, а крыша едет от рвущихся наружу слов.
Век двадцать первый очень беден талантами, но вот козлов
Стада большие ходят всюду, изрядные весьма стада.
Но неожиданное чудо порою происходит, да.
Как хорошо, что смертны люди и этого не избежать.
Мы однозначно все там будем, но многие – нескоро. Жаль.
И пусть себе трясутся лавры, и пусть гремит медалей звон –
Проходит все, и даже слава. Незыблем лишь небесный свод.
И пусть они дерьмом исходят, пятою в грудь себя бия,
Поскольку обмануть Природу у них не выйдет никогда.
Найдется место на погосте всем тем, кто мне не по нутру.
Зароют Фридмана. В компосте. Зароют даже Анну Русс.
Зароют Быкова в могиле величиною с котлован -
Он был величиной нехилой и всем автографы давал.
Среди всей прочей мерзкой вони он выделялся и стяжал.
Из всех, кто пишет чушь сегодня, его единственно и жаль.
*
Ты за спиной желаешь крыльев, мой иллюзорный визави?
Души прекрасные порывы. Стреляй в них. Вешай и трави.
Твой дар страшнее блока НАТО, и в этом ты не виноват.
Плевал я на невиноватость, плюю и буду впредь плевать.
Я понимаю, что все это у каждого из нас в крови.
По капле из себя поэта дави, дави, дави, дави…
Не оставляй ему лазеек в прекрасный мир своей души,
А то он зло продолжит сеять. И, если можешь, не пиши.
*
Порой уверенности мало, что смысл имеет это все.
Раззявив хищное хлебало, мы чушь прекрасную несем.
Взыскуя почестей и славы, взбираемся на пьедестал.
И вроде поначалу слабо горит позорная звезда.
Покуда быдло будет хлопать, мы будем нарушать табу.
Сгорает наш Константинополь и превращается в Стамбул –
А мы, неверящие в это, поём: «Burn, motherfucker, burn!»
Последние кричат из клеток.
И не завидуй тем поэтам, кто до сих пор не погребён.
mein Fhtagn
…И спиною к кресту приник
Сам себе Иудейский Царь.
За тебя. За меня. За них.
За Отца.
Хоть и жил бы себе мечтой,
Все равно же не смог бы так.
Потому я и верю, что
Ктулху Фхтагн!
Потому – нет других стихов.
Потому и не пуст стакан.
Кофе с водкой и йо-хо-хо –
Только так.
И я знаю, что без меня
Будет легче, чем есть со мной.
Будет некому вам пенять
За говно.
И смеется Трехликий God,
Говорит – такова Судьба.
Видно, продал меня врагам,
Как раба.
Хоть и жил бы себе мечтой,
Все равно же не смог бы так.
Потому я и верю, что
Ктулху Фхтагн!
Потому – нет других стихов.
Потому и не пуст стакан.
Кофе с водкой и йо-хо-хо –
Только так.
Там, где дела мне нет для рук –
Крылья жмут, натирает нимб.
Так что ты меня, милый друг,
Прокляни.
Дремлет каменный истукан.
На дворе не растет трава.
И все вроде бы просто как
Дважды два.
В череде безымянных дней
Безразличие сменит гнев.
Может, вспомнишь ты наконец
Обо мне…
Хоть и жил бы себе мечтой,
Все равно же не смог бы так.
(с) Алекс Бамбино