Потеряв обрести

Сашенька Викторова
Одиночество. Человек одинок от рождения и до смерти. Я всегда знала это, знала – и чувствовала. Но никогда – настолько.
Это случилось на третьем курсе, в конце весны. На зачетной неделе, за 8 дней до промежуточного государственного тестирования, за 12 дней до первого и самого сложного в том году экзамена. Однажды утром я проснулась в темноте…
Хотя нет. В темноте находился лишь правый глаз, левый застилала пелена, но всё же я видела им. Спросонья протерла глаза, взглянула на часы, поняла, что опаздываю, и ринулась в бой. Мое плохое зрение в тот день было списано на подъем не с той ноги, «сплюшки» и неумытую физиономию. Но вечером- то я разобралась. Разобралась и похолодела. Отныне жизнь изменилась.

Когда твоя жизнь рушится… рушиться в один миг, прямо у тебя на глазах, а точнее, на том, что от них осталось, ты вдруг понимаешь, как хочешь жить… как же хочется видеть!!! А ведь сейчас конец весны – везде жизнь, свет, радость… как можно этого не ценить?
Я не ценила. У меня была отличная семья, удивительный парень, учеба, в которую я влюблена, работа, где я могла пропадать днями, огромные перспективы. Самые лучшие отметки на факультете, самые лучшие результаты по тестированию, такие, что на последнем пробном их отказались вывешивать – мол, чтобы не расслаблялась. Всё это проносилось мимо меня, пронеслось в один момент – когда я ослепла. И ничего из этого больше уже не имело значения.

Длинные очереди в больницах. Замдекана, которая не хотела мне верить, ставила пропуски и доводила до слёз. Позже когда она подаст на меня рапорт декану, он разорвет его у неё на глазах и закричит «Дура!!!» так что будет слышно и в ректорате. С деканом поговорит папа. Он поймет.
Мы не сидели сложа руки, родители показывали меня врачам, и все как один твердили - неврит зрительного нерва, отслоение сетчатки, операция. Операция которую можно сделать за границей или у нас. Но благоприятный исход отнюдь не гарантирован. Потерянный год – мне не хватило всего недели… Ах, как всё было не вовремя!

Тому, кому не делали уколов в глаза, не понять, что значит боль от них. Настоящая боль. Меня предупреждали. Лечилась я у замечательного врача, Натальи Николаевны, которая меня жалела и помогала как могла. Когда она впервые открыла при мне 3 ампулы – атропин, антибиотик, гормон, обезболивающего в тот день не было - и спросила: будем делать по отдельности или всё одним махом? Я просто представить не могла, как их содержимое можно ввести под тонкую кожу нижних век. Уколы были глубокие, ощущения от них болезненные, а лекарства… Она сказала, что это как битое стекло в глазах – она не сказала этим ничего. Я лежала на больничной кушетке и из глаз катились градом слёзы.
- Кричи, может тогда легче станет, - сказала Н.Н.
- Стыдно, - пропищала я, роняя очередной град слёз.
- Матерись!
- Неудобно, папа услышит…
Папа был за стеной в её кабинете. Расхаживал из стороны в сторону. Позже он скажет, что лучше б он сам так болел. Но прежде я, униженная и оскорбленная той самой болью, с которой ничего не сравниться, буду лежать и плакать, а Н.Н. будет держать меня за руку…

Дальше от меня отворачивались друзья. Осталось только одна подруга, я старалась сильно не нагружать её своими проблемами – сессия всё-таки. Хватит и того, что она ходила с моей зачеткой и проставляла то, что я не успела.
Остальные просто уходили из моей жизни. Саша не знал, он был в командировке, в Москве, и не звонил даже. Он забыл про меня, едва вылетев из аэропорта, а я не хотела напоминать. Пусть он лучше бросит меня, как приедет, чем сейчас. Я не готова была взглянуть ему в глаза и ничего там не увидеть… Мне нельзя нервничать, нельзя плакать, но те таблетки, которые я пила, те уколы, системы для внутривенного введения – многие из лекарств обладали побочными эффектами – меня подташнивало, я стала есть через силу, ходить по стеночке из-за низкого давления и кусать подушку от безысходности, потому что плакать – нельзя, вредно для глаз.

Через несколько дней мне стало плохо. Больно глазам. И я кричала. Никто не приходил. Я звала медсестер, маму, Сашу – я знала что их нет, но всё равно звала. И когда уже отчаялась и поняла, что вот, вот сейчас, умру, в палату ворвался свет. Я не видела никого, но знала, что всё кончено.
Оперировала меня Н.Н. Той же ночью. Позже мне расскажут, что когда её разбудили ночью, она даже тапочки не переобула. Так и шила мои многострадальные глазки в своих розовых домашних тапочках. А я почти ничего не чувствовала, просто перестала ощущать боль, может из-за шока, может с обезболивающими перестарались…

Утром я проснулась с бинтами на глазах, с родителями, бабушкой, Сашей и Олечкой, той самой моей подружкой. Сашка примчался как узнал, и бросать меня, по всей видимости, не собирался.
- Я люблю тебя, слышишь, глупенькая!
- Даже такую?
- Даже такую! Кривую, слепую – любую. Слышишь, ты моя! – он держал мою руку и плакал.
В тот день я поняла, что никто не застрахован от несчастий и все эти люди, которые сейчас собрались здесь любят меня и жить без меня не смогут.
Бабушка, последней заходя в палату, скажет:
- Подари мне правнучку. Что б она как две капли воду походила на тебя. А у меня будет вновь моя вторая молодость!
Я сожму кулаки, чтобы не заплакать и мысленно скажу: Аминь!

Н.Н. вышла в отпуск. Она и так задержалась из-за меня на неделю. Последний укол она мне делала уже у себя дома, на широкой двуспальной кровати. Боль никуда не ушла, но осознание того, что укол последний поднимало мой воскресший боевой дух. Одна слёзка все-таки упадет, а Наташа, как я её уже давно называла моего ангела, принесет мне свою кошку и та, устроившись на груди, запоёт свою добрую песенку. Прощались мы очень тепло – эта женщина буквально меня воскресила, а я даже не знала, как её благодарить – денег она не взяла, от всего отказываясь. Решение придет позже.

Вот уже год прошел с тех событий. Если вам интересно, то я всё же получила все зачеты и экзамены, а потом взяла академ. И знаете, я очень рада, что это произошло со мной. Я до сих пор выхожу по утрам на балкон и радуюсь солнцу, небу и жизни. За мной следом выползает мой муж, Сашка, обнимает меня за талию и мурлычет в ушко приятные словечки. Но идиллия долго не продолжается – громкий крик нашей маленькой Наташеньки будет всех, кто ещё не проснулся. Живём мы все вместе, с моими родителями и бабушкой. Она обожает правнучку, а я обожаю всех их – тех, кто не дал мне погибнуть. Н.Н. говорит, что если человек захочет жить, так как я захотела, не существует той силы, которая смогла бы его остановить. Я рада, что у моей девочки такая умная и добрая крестная, и рада тому, что мне всего 21 – у меня уже есть всё, что надо для счастья, и каждую крупицу из этого «всего» я умею ценить как никто другой!


Посвящается тем, кто ещё не нашел себя в потоке суеты,
тем, кто, не считая себя счастливыми, имеют всё для счастья,
ведь если не оценить – то так легко потерять!
Наслаждайтесь жизнью и любите ваших близких!