Памяти моей незабвенной матери
- Антонины Ивановны Тукалевской - посвящается.
Каждый уважающий себя пацан на нашей улице должен был иметь самокат...
...В послевоенные годы, когда вся наша промышленность с трудом перестраивалась на выпуск мирных вещей, игрушек, практически, не было. Нынешним мальчишкам, избалованным необъятным обилием игрушек, и не понять этого. А самодельный самокат послевоенных лет показался бы им экспонатом Кунсткамеры...
Был самокат и у меня. Отличный. Новый. Из белых дощечек, которые я взял из разломанных ящиков, да берёзовой чурки, отполированной осколком стекла до блеска! Был самокат, но считай что и не было, так как в нём не хватало двух, но весьма существенных деталей – шарикоподшипников, которые, собственно, и делали его самокатом! А без них он был так просто – неподвижная деревяшка...
Шарикоподшипники – большой дефицит. Пацанам их доставали отцы, старшие братья, дядьки. К сожалению, у меня не было отца, он жил с другой семьёй. Не было и брата – только младшая сестрёнка-несмыслёныш. Правда, в соседней хате жил родной дядька - Григорий Иванович. К тому же он работал в сельхозтехнике, так что достать ему для моего самоката пару подшипников – раз плюнуть! Но дядя Гриша панически, как чёрта, боялся своей жены – тёти Евы – маминой родной сестры, а она бы его со свету сжила, если бы узнала, что он нам что-то дал, потому что непонятно с чего, прямо-таки, терпеть не могла ни меня, ни мою маму. Вообще-то, она мало кого могла терпеть из-за врождённой злобности своего характера...
...Неимение у меня самоката делало мою мальчишескую жизнь горькой до невозможности. Но я понимал, что обстоятельства сильнее меня…
...Но у меня зато была мама! Моя замечательная, моя неповторимая мама! Которая была мне и отцом, и первым на свете другом, и сотоварищем во всех моих мальчишеских делах. Это она, разбивая в кровь свои пальцы, мастерила со мной самокат, приходя мне на помощь как раз в те минуты, когда у меня ничего не получалось и я психовал и исходил злыми и горькими слезами.
Однажды, не выдержав моих тяжелых вздохов, которые я издавал, глядя на свой недостроенный самокат, она, с присущей ей решительностью, заявила:
- А знаешь, сына, я придумала где нам с тобой достать подшипники для твоего самоката! Поехали!
...Вскоре мы с мамой ехали на автобусе в Гаёк(*). Так назывался аэродромный военный городок, расположившийся на краю нашего городка, в лесу. План мамы был прост, как всё великое. Она решила выпросить какие-нибудь старые не нужные подшипники у аэродромных технарей.
План был прост, да его выполнение не просто. В те послевоенные годы шпиономания была повальной. Военный аэродром усиленно охранялся, а проникновение на его территорию грозило уголовной ответственностью.
...Автобус остановился перед шлагбаумом у въезда в военный городок. В автобус вошёл солдат и, проверив спецпропуска, которые были только у работников аэродрома, остальных пассажиров высадил. В том числе и нас с мамой. Автобус, кряхтя и взвывая на колдобинах, поехал за шлагбаум. Солдат шлагбаум опустил и зашёл в дежурку. А мы с мамой остались на пыльной дороге.
Мамин план этого не предусматривал и контакт с аэродромными технарями стал под вопросом. Я посмотрел на маму умоляющим взглядом, хоть и понимал её бессилие. Под этим моим взглядом мама колебалась недолго. Она решительно взяла меня за руку:
- Пойдём! - и шагнула с дороги в мелколесье, окружающее забор из колючей проволоки.
- Найдём где-нибудь проход в заборе, не может же его не быть, и пройдём тихонечко на аэродром, - бодрилась она...
...Надо сказать, что в годы, когда детей судили за сорванный в колхозном поле колосок, поступок мамы был рискованно-отчаянным, таким, на который способны только самоотверженные матери ради своего дитяти...
...В этот день нам отчаянно везло! Мы, действительно, вскоре нашли разрыв в заборе и спокойно прошли за забор. Нетронутая косой трава и бурьян там вымахали почти в человеческий рост, и из этих зарослей нам не было ничего видно. Мать подошла к молодой берёзке и, ухватившись за сук, подтянулась, пытаясь рассмотреть окрестности. Вдалеке она увидела какой-то барак и мы направились к нему.
Бурьян кончился неожиданно, мы вышли на лужайку и увидели тёмное строение, у которого лицом к нам стоял часовой с винтовкой. Глаза часового от неожиданности нашего появления полезли на лоб и он как-то растерянно закричал, заученное:
- Стий! Хто йдэ?! - хотя прекрасно нас с мамой видел. Мы тоже испугались, но мама быстро опомнилась и шагнула к часовому:
- Да мы, товарищ солдат, хотим подшипники...
Солдат отшатнулся и заорал ещё громче:
- Стий! Стрэллятымэ!
Мы с мамой замерли. Немая сцена продлилась недолго. Солдат поднял винтовку и бабахнул в воздух, по законам караульной службы тем самым, вызывая разводного. Выстрел был гулким и, как нам показалось, очень громким. Мы с мамой чисто механически попадали в траву и замерли, боясь даже глянуть на часового. Через несколько секунд раздался топот нескольких пар ног и резкий командирский голос:
- Ты чего стрелял, Москаленко?! Что у тебя тут?
- Да ось якись... бачу... лизуть! Нарушитэли!
Через несколько секунд голос раздался над нами:
- Встать! Кто такие?!
Мы с мамой поднялись. Перед нами стоял старшина с пистолетом в руках, за ним виднелись два солдата, прибежавшие с ним и настороженно державшие направленные на нас, нарушителей, винтовки.
- Я спрашиваю: Кто такие? Как сюда попали? С какой целью?
Мать начала объяснять:
- Товарищ старшина! Мы с сыном пришли, чтобы попросить подшипники...
- Какие подшипники? У кого попросить? У вас здесь знакомые? К кому вы шли? Как ограждение преодолели?
Вопросы сыпались как горох и мать не успевала сориентироваться на какой же из них отвечать первым:
- Да нет никаких знакомых! Мы хотели попросить у кого-то! Сыну на самокат! А в заборе дыра, мы и пролезли!
Старшина внимательно и настороженно оглядел пространство за нами, несколько успокоился и спрятал пистолет в кобуру:
- Свиридов! – обратился он к одному из его сопровождавших солдат – Бегом. Найти дыру в ограждении, откуда проникли нарушители и заделать подручным материалом! Потом вышлем рембригаду!
И обращаясь к нам скомандовал:
- А вы, граждане, арестованы! Пройдёмте к начальнику караула! Там разберутся... За мной!
Мы с мамой пошли за старшиной, шагнувшим на тропинку, сзади нас сопровождал второй солдат с винтовкой наизготовку. Тропинка привела нас к караульному помещению, у которого стоял часовой. Старшина ввёл нас в помещение и подойдя к двери, на которой было написано: «Начальник караула» постучал в неё:
- Товарищ капитан! Разрешите? Нарушителей привёл! Можно вводить? – и поворачиваясь к нам скомандовал:
- Входите!
Мы вошли. В комнате спиной к нам сидел офицер и, согнувшись над столом, что-то писал. Мы с мамой, подавленные всем происшедшим, молча застыли у входа. Только мама судорожно сжимала мою руку, как будто, боясь, что меня у неё отберут.
Офицер дописал и обернулся к нам. Мы увидели, что офицер – женщина. Примерно одних с мамой лет. Фронтовик, как мы определили сразу по её орденским планкам, да двум нашивкам на рукаве за тяжёлое ранение:
- Ну, что стоите? – спросила капитан.
– Садитесь! Рассказывайте! – потребовала она...
Мать рассказала о наших не удавшихся планах и замолкла.
- Так... - протянула капитан над чем-то раздумывая.
- Значит, самокат сделал... А батько-то где? – неожиданно спросила она меня – Погиб?
Я как всегда при этом, крайне болезненном для меня вопросе, молча насупился.
- Если бы погиб было бы не так горько... - опустив голову, потускневшим голосом ответила мать. Я почувствовал в её глазах слёзы и инстинктивно прижался к ней, как бы пытаясь её защитить от ожидаемых обид.
Начальник караула долгим и проницательным взглядом окинула нас и, вздохнув, протянула:
- Поня-я-я-тно... Документы-то есть?!
Мама засуетилась:
- Да вот, не думали... и с собой не взяли…
Капитан опять протянула своё многозначительное:
- Поня-я-я-ятно... Я вижу, что вы не думали... И что делаете, тоже не думали!
И внезапно позвала резко и громко, так, что мы с мамой даже вздрогнули:
- Старшина!
Старшина появился, будто стоял за дверью:
- Слушаю!
Капитан приказала:
- Значит так: запиши данные женщины с её слов: фамилию, имя, отчество, адрес... Потом отведёшь задержанных за шлагбаум...
Старшина вскинул на неё недоуменный взгляд.
- ...я сказала: за шлагбаум, - жестко повторила она, и добавила:
- Лично отведёшь, чтоб никто по пути не пристал!
А вы, гражданка, следующий раз думайте, что делаете! Ведь не ребёнок же вы неразумный, чтобы под пули лезть самой и ребёнка подставлять ради каких-то подшипников!
И обрезала:
- Свободны!
Старшина ответил:
- Есть! И откозырял начальнику...
...По дороге шли молча. Только подведя к шлагбауму, старшина сказал:
- Ваше счастье, гражданка, что на нашего капитана попали. А то бы милицию вызвали и сидеть бы вам за проникновение на военный объект. Время-то какое, знаете...
И чуть тише добавил:
- У Анны Ивановны погибла вся семья в начале войны. Немцы расстреляли. И её родителей, и её детей...
...Мы с мамой домой возвращались пешком, через лес. Шли такие довольные, как будто наша операция «Подшипник» удалась. Мы радовались, что все наши неприятности позади, что светит солнце, что мы с мамой вдвоём идём по летнему лесу, что мы с ней поём военные песни, что есть мы друг у друга и что на свете есть добрый и понятливый, хоть и строгий, капитан – Анна Ивановна...
...А через несколько дней случилось вот что:
Мать меня позвала с улицы и подала тяжелый свёрток из плотной бумаги:
- На! Это тебе подарок от Анны Ивановны – она у нас только что была в гостях...
Мать отвернулась, скрывая от меня заплаканные глаза.
Я развернул бумагу и задохнулся от радости: на промасленной бумаге лежали два новеньких, так желанных мне подшипника, сияющих как солнце! Как раз такие, как надо: один – большой – рулевой, другой поменьше – ходовой.
...Вскоре и я гонял на своём самокате, как и все пацаны с моей улицы. У которых были отцы или старшие братья, или дядьки...
----------------------------------------------------
(*) Гаёк - в переводе с украинского - лесок.