Из личного дневника секретаря посольства в Лондоне Полины Светловой.
«Трезвенники никогда не смогут понять алкоголиков.
Я это поняла в такси, когда меня везли домой. Чувства мои раздвоились. Либо мир вдруг скукожился до размеров теннисного мячика и запрыгнул ко мне в черепную коробку, либо голова моя стала огромной и впустила в себя весь мир. Я помню, что было темно, и в темноте маленький кусочек света – мобильный телефон. Я набираю sms, ошибаюсь и снова набираю. «Я люблю тебя». Буковки прыгают и не слушаются. Дура, почему я не успела сказать. Специально напилась, чтобы сказать. Но вокруг всегда были люди, и курить все ходят табунами почему-то. Слова тяжелые-тяжелые, писать плохо, но легче, чем позвонить и все-таки сказать.
Все остальное уже сквозь сон. Неужели действительно написала? Тяжелой рукой вынимаю телефон и смотрю в отправленных – «я люблю т…».
Да.
Глаза горячие, за стеклом Лондон. Или Париж? Или Киев? Мне все равно. Я леди Овощ. My name is Боль. Силуэты домов в огоньках, все мелькает и вертится, посередине – я. Я что-то там писала? Или мне это приснилось? Вынимаю мобильный, в списке отправленных снова читаю – «я люблю т…».
Да.
Ой, что-то капнуло на ладонь.
Это не я.
Овощи не плачут.
Во мне что-то сломалось. Трезвые всегда понимают, где заканчивается человек и начинается мир. Я не понимаю. Я – мир, и я – боль, которая вытекает из меня. Хорошо, что вытекает. Я устала носить ее внутри.
Смутно помню обрывки каких-то песен, ах да, это ребята пели – «почему мне в кредит, по талонам, предлагают любимых людей…»
Послушайте, а у меня мобилка в руках. Я что-то писала? Посмотрю-ка… «Я люблю т…»… Ух ты, а я думала, приснилось…
Я закрываю глаза. Кто-то склоняется ко мне с вопросом: тебе плохо? А?
Я становлюсь на самый краешек и заглядываю в себя. Нет, мне хорошо. Мне пусто и спокойно. В руке что-то дрожит. Телефон? Я кому-то писала? Ну да, вот же и ответ пришел.
«Я плохой и вредный»
Как медленно едет этот проклятый таксист. Целую вечность едет из Сити в Вест-энд. Я чувствую, что у меня слезы по щекам, но я же не хочу плакать, как же так? Я спать хочу.
…Так было вчера. Сегодня я проснулась с больной головой, - видимо, мир, уходя, хлопнул дверью. Беру в руки телефон, проверяю – приснилось или нет?
«Я люблю тебя»
«Я плохой и вредный»
«Ты самый лучший»
«Ошибочное мнениД»
«Я пьяная сегоЕня изБини не повторится»
Удалила все входящие. На отправленные рука не поднялась – слишком дорого стоили. Господи, какая же ты дура, Полинька!
Перелистывая странички дневника, я понимаю это все лучше и лучше».
« …
- Вас как зовут, простите?
- Паулина.
- Полинька, распечатайте мне списки, пожалуйста.
Такое забытое-забытое имя. По ту сторону конторки - двадцатилетний кареглазый мальчишка, ну двадцать три – самое большее. Вижу светлый пушок с претензией на бороду и старательно-серьезно нахмуренные брови. Бездна обаяния.
Полинька – так меня мама в детстве называла. Здесь, много лет, прочно, - леди Паулина.
Я сейчас пишу – а перед глазами у меня бабуленькина деревенская улица, и я стою посреди нее и плачу. Точнее, реву. Мне семь лет, и у меня большое горе. Мы крали яблоки у крикливой бабы Тани, у которой высокий с острыми зубцами забор. И вот теперь сзади на новеньком сарафане две большущие дыры, а на железных пиках - куски моей пострадавшей одежки, как гордые стяги победителя. Мальчишки утешают меня, берут за руки, ведут домой и честно врут бабушке про то, как меня забодала корова. Бабуленька качает головой и хмурит брови, но я ее не боюсь, я разглядела улыбку в уголочке рта. Я попадаю в нежность и запах свежих пирожков - мамины руки. И слышу на ушко ласковое:
- Не плачь, моя Полинька. Я сошью тебе новый сарафан, лучше прежнего, только никогда не плачь, моя Полинька.
Светка из отдела кадров шепнула в трубку – новенький наш, будет работать в отделе регистрации, звать – Юрий Олегович».
«…анекдотов про старых дев. Почему люди смеются над одиночеством? Я тоже смеюсь. Если бы даже с ножом к горлу пристали, не призналась бы. Я даже на встречу эту сегодня пошла, чтобы самой себе доказать – вот, с мужиком сижу, как все. У него же на лбу не написано, что я его через сайт знакомств нашла. И что дурак – со стороны не видать.
«А какой у тебя рост» - «Метр семьдесят» - «У тебя большая грудь» - «Четвертый размер» - «Ты шикарная женщина».
Из новых русских, не иначе. Лет пять назад послала бы, как пить дать, и глазом бы не моргнула. А сегодня – сидели в пабе на седьмой улице, том самом, куда с Джеком ходили. До развода. Как в прошлой жизни было.
«Замужем» - «Нет» - «Почему? Такая шикарная женщина»
Я ненавижу это слово.
«Развелись. Давай сменим тему» - «Дети есть» - «Нет» - «Почему» - «А ты женат» - «Да. Давай сменим тему»…
…И все таки я люблю это место. Англичашки, они в хорошем пиве толк понимают, и не напиваются, как наши, и чистота у них везде. И ростбиф приличный приятно так в животе обосновался. Свежо здесь и тихо, искусственный прудик часто чистят, чтобы не вонял. Столики крепкие, добротные по-аглицки, под такими же основательными крышами, и кажется, даже пахнут свежим деревом. Но это не они – это елочки у входа. Подросли за те пять лет, что я их не видала.
…
Ну конечно, ты мне нравишься. Ты такой импозантный, представительный.
Ничего страшного, дорогой. Мне даже нравится, что ты старше.
…Ну, зато хорошим мартини напоил. Грешница, люблю мартини, хоть и происхождения рабоче-крестьянского. Рябчиков в детстве не кушали-с. Это меня бывший мой приучил. Как провинится – так мне мартини покупает. С фруктами.
Закончилось рандеву наше тем, что дурачок мой до ветру пошел, а я собрала манатья поскорее - и деру. Почему? А понятно мне стало, что дальше будет.
Не желаете ли зайти? Чай, кофе, потанцуем. Еще вина? Да, черт подери. Банальное раздевание под музыку Глайдермена. Полчаса в миссионерской позе. Тебе хорошо? Конечно, милый.
И до утра – раскатистый храп, forte fortissimo, crescendo.
Не надо мне этого. Я уж лучше сама…
Хотя и ненавижу ночи.
Дни я тоже, в общем-то, не очень люблю, но ночи – это медленная смерть. У меня есть компания в постели. Слева – Бессонница, справа – Одиночество.
…один и тот же кошмарный сон. Стою я в витрине магазина в потертых джинсах и раздумьях. На лбу у меня ценник. На ценнике надпись:
«Дура старая, набитая. ГОСТ 2137. Грош ей цена».
И столетняя пыль на ресницах».
«Все пишет, пишет, пишет. Чуть не каждый день. Сегодня целых три принес.
Странная штука любовь, доложу я вам. Пишет, пишет человек письма, по пять-шесть в неделю, и все на один-единственный адресок. Толстенькие такие конвертики, почерк мелкий, убористый. И о чем, спрашивается, писать бы ему? В век электронной почты и мобильных телефонов. А вот пишет, по ночам пишет, приходит на работу бледный, не выспавшийся, и круги под глазами.
- Мне ничего нет?
- Есть, Юрочка. Вон твоя стопка.
Пальцами быстро по конвертам, сверху вниз.
- А это точно все?
- Все.
- Спасибо.
И сегодняшние три пополнили счет, уже нижний ящик стола забит – в сейф складываю.
Иногда мне очень хочется распечатать их, по очереди, от начала до конца, распечатать, представить себя на месте незнакомой мне и далекой Ворониной Марии, и прочесть – запоем, взахлеб. Но не могу, подлости моей только на то и хватает, чтобы прятать эти конверты у себя в столе.
Да и зачем, и так все понятно.
Стыдно ли мне? Да.
Жалею я об этом? Нет.
В конце концов, какое мне дело до нее? Она соплячка еще, миловидная курносая соплячка, - я недавно мельком увидела фото в его бумажнике. У нее еще все это будет.
И сама к тому же виновата. Уж я бы его не отпустила.
Если честно, мне еще чуточку смешно, от самой себя. Таких глупостей я не делала уже очень-очень давно, лет этак с шестнадцати. В офисе посмеиваются и замолкают, когда я вхожу. Даже шеф, которому всегда было наплевать на нас всех, вместе взятых, поглядывает на меня как-то не так, как раньше, - заинтересованно, мне кажется. Оценивающе. Меня это задевает капельку, но то, что я получаю взамен, несоизмеримо важнее. Мне так думается.
А что я получаю, собственно?
Сознание того, что на мне еще рано ставить крест, вот что. Что я еще что-то могу. Влюбиться, например, как девчонка, и чихать мне на все с Виндзорского моста. Конечно, я понимаю где-то в самом уголочке мозга, что не очень-то я нужна мальчику, который на десятку лет моложе меня. Но это очень-очень далекий уголочек. И я говорю себе, как любимая моя Скарлетт Охара, - я не буду об этом думать.
Я буду любить.
Я так хочу.
Пусть завидуют мне все эти старые посольские курицы в очках.
Я сегодня надела те красные туфли, которые купила в Париже прошлым летом, и к ним – маленькое черное платье, назло шефу и дресс-коду. И ярко-красные чулки. Я еще могу все это носить, - вот вам!
…мельком передо мной чей-то укоризненный взгляд, чей? А, знаю, - Ворониной Марии. К черту. И не подумаю даже».
(продолжение следует)