Дорога, длиною в жизнь

Дорога, длиною в жизнь …

 
«Чего ты сам желаешь божьей твари,
Того же жди себе и от людей»

Омар Хайям.

 
Я трудно переживал смерть Сережи. Мой любимый покинул эту жизнь и меня совсем неожиданно, в самые счастливые для нас с ним дни. Говорят, Бог забирает лучших. С этим не поспоришь. В огромном мегаполисе, среди миллионов людей, я остался один. Видеть никого не хотелось. Работать тоже. Вообще, жить не хотелось. Депрессия сделала из меня настоящего зомби, я не особенно заботился о еде, о делах, все делал просто по инерции, механически. Я перестал понимать людей, а люди меня. Начальство долго терпело мою меланхолию, пока я сам не разрядил обстановку своим увольнением и переездом на юг, в родной Майкоп, который я называю не иначе как, благословенно забытый богом Муходранск. Не благозвучно. Но зато, правда.

С родителями я, по прежнему, не поддерживал никаких отношений, поэтому, в Майкопе я снял частную квартиру, принялся за дела, открыл фирму, еще через время – небольшой оптовый склад и пару магазинов, торговавших всякой всячиной. Начал работать. Работа отвлекла меня от тяжелых мыслей и, спустя год, я уже достаточно преуспел в торговле, имея полу-миллионный оборот товаров в месяц. С российских заводов ко мне поступали товары сначала контейнерами, а затем и вагонами. Фарфор, фаянс, хрусталь, хозтовары, парфюмерия, одежда, сигареты, стиральные и швейные машинки, холодильники и, даже мотороллеры. Чего только не было. С этим управлялись четыре бухгалтера и коммерческий отдел из восьми человек. К концу года на моих складах копошилось более ста человек реализаторов, из разных уголков нашего региона, из сел, станиц, аулов, даже маленьких хуторов, которые не были в штате моей фирмы, но работали со мной по договору. Они приезжали на своем транспорте, набирали нужного им товару, затем, через пятнадцать дней отчитывались о продажах, сдавали деньги в кассу и снова пополняли свои запасы. Часть товара я продавал крупным магазинам, базам. Большую часть продавал в розницу, через свои магазины. Работа шла.

В личной жизни полный разброд. Трахаюсь с кем попало и где попало. Во время моего короткого отдыха в моем любимом Сочи, угораздило меня совратить симпатичного натурала-официанта из сочинского ресторана «Жемчужина». Подвез человека до дому, называется. Через десять минут общения, мы уже вовсю трахались с ним в моей машине, на заднем сиденье, откинув спинки кресел вперед. Не знал, потом, как от него избавиться. Еще был какой-то разбитной ненасытный малолетка из местных, майкопских, с педантичной настойчивостью арендовал мои вечера в понедельники, среды и пятницы. Без особого удовольствия с моей стороны. И еще мой водитель, простой крестьянский парень, с удовольствием отдавался мне в постели, а потом просил угостить его пивом. Мои молодые сотрудники, работающие на моей фирме. И еще много разных незначительных, разовых встреч и расставаний.

- Ты меня любишь?
- Да.
- Встретимся?
- Как нибудь. Если будет возможность.
- Мне тебя ждать?
- Да, дорогой. Жди.

Память о Сереже, она не оставляла меня ни на минуту все это время. Я никогда не забывал о нем, тосковал по нему. Время от времени, я с отчетливой ясностью вспоминал нашу с ним первую встречу, то, как я не мог привыкнуть к его возрасту, а он с упорством не переставал доказывать мне свою любовь. Наши приключения, радостные, веселые, всегда романтичные чередой вставали в моей памяти. Он как будто всегда был со мной рядом. Я по-другому стал относиться к людям, по-другому стал ценить человеческие качества. Идеально законопослушный гражданин во мне умер, но вместо этого пришло осознание каких-то других законов человеческого бытия, никем не писаных, иногда противоречащих общепринятым моральным принципам, но таких важных, духовно прочных и человечески правильных, что морали перед ними зачастую явно пасовали, даже в руках блюстителей закона. Никогда не забуду, как я приехал к своему знакомому, прокурору города, посоветоваться, как поступить в случае с Сережей. Не будет ли беды, если я оставлю несовершеннолетнего бродяжку у себя. Он, тогда сказал мне:

- У тебя два пути: первый, выбросить этого мальчишку обратно, на улицу, где ты его и подобрал. Он погибнет. Тебя замучит совесть. Второй путь – оставить его у себя, спасешь пацаненка, но жизнь твоя будет полна опасностей. Одно неосторожное слово до его совершеннолетия – тюремный срок обеспечен. Решай сам.

Вот таких парадоксов стало накапливаться все больше и больше. Я стал жить по своим законам, при этом, не забывая одного правила, сфера моих законов не распространяется на других людей и правила, по которым они живут - не распространяются на меня. Мир, при этом, не перевернулся, наступило согласие и равновесие в моих внешнем и внутреннем мирах. Я перестал обращать внимание на возраст человека, его воспитание. Для меня стало очень важным в человеке его душа, доброта, честность. Я понял, что возраст, внешний вид и привычки – это дело наживное. А вот душа – она или есть или ее нет. Не зависимо от возраста. Я стал более нетерпим к малодушию взрослого поколения, стал более требовательным к ним и к себе тоже. Я по-другому стал относиться к молодым людям. Не стал делать для них поправок на молодость, неопытность, без снисхождения относился к их ошибкам. Я стал видеть в них полноценных людей, обладающих правом самостоятельной духовной жизни. Я стал понимать, что не могу, теперь, без разбору протянуть ниточки привязанности к человеку только потому, что он из-за своей юности внешне привлекателен. Нет, теперь мне стал нужен человек, с характером, с судьбой, с чем-то еще своим, нажитым, жизненно трудным.

И я увидел, что есть они, взрослые подростки, которых никто не воспринимает всерьез, но которые живут своей особой взрослой жизнью. Трудной, нелегкой, не видной никому, порой даже собственным родителям.

Как-то, зашел по делам в администрацию города, встретил своего знакомого, начальника отдела образования. Он сказал, что в городе открылась «Школа экономики и финансов». Учреждение нового типа, с уклоном на предметы, связанные с бизнесом и менеджментом, для учеников девятого-одиннадцатого классов, на условиях факультативного вечернего обучения. Им нужна спонсорская помощь. Поехал туда, познакомился с директором. Надежда Ивановна оказалась моей ровесницей, человеком приятным, образованным и, главное, современным. Посетовала на то, что колледж только что открылся, держится в основном на энтузиазме преподавателей, не хватает финансов, опыта и квалификации учителей.

- Понимаете, Борис Халидович, ведь мы должны преподавать основы бизнеса, а кто будет это делать? Наши преподаватели только по газетным статьям знают, что такое бизнес. Чему мы научим наших детей? А такие, как Вы, заняты работой, Вам некогда детям науку преподать. А Ваш опыт, Ваши знания, куда как более ценны.

В итоге – я предложил, не в ущерб моей работе, прочитать курс лекций для детей по основам практического бизнеса. Конечно, не в полном объеме, как это преподавали мне в Академии бизнеса, и не на настоящем языке бизнеса, но в форме, понятной простым провинциальным школьникам. Всего шесть групп. Сто двадцать пытливых глазенок четырнадцати-шестнадцатилетних шалунов обоего пола. Еще, я выделил средства своей фирмы для оборудования классов и для поощрения двух самых прилежных учеников в конце учебного года.

На первых лекциях я поразил детей тем, что потребовал называть меня не иначе, как «господин преподаватель» или, в крайнем случае «Борис Халидович». Мой безукоризненный костюм-тройка и такая же безукоризненная прическа, в сочетании с небольшой бриллиантовой серьгой в ухе, произвели на детвору должное впечатление.

Все это, конечно, хорошо. Занятия – вечером, после шести. Время довольно удобное. Начинаю читать лекции. Пока без журнала, оценок, заданий и домашних работ. Даю общее представление о звере по имени бизнес. Знакомлюсь с контингентом. Дети. Просто дети. Симпатичные и не очень. Умные и не очень. Со жвачкой во рту. Жвачку запрещаю безапелляционно! Серьезный материал перемешиваю с шутками, анекдотами, комичными примерами из жизни. Жвачка забыта. Можно вставать без разрешения, ходить по аудитории, разговаривать друг с другом. Можно не приходить на занятия, кому не интересно, и за это ничего не будет. Можно ничего не писать, главное все понимать и помнить. В общем, педагогические школьные правила переворачиваю с ног на голову. На свой страх и риск. В результате – безраздельная любовь и обожание со стороны детей и профессиональная неприязнь к преподавателю-дилетанту со стороны коллег по школе и их зависть. Однажды, мне пришлось из-за неотложных дел опоздать на лекции почти на сорок минут. Приехал, мои все сидят в аудитории и ждут! Остальных преподавателей ждут меньше пяти минут. Стоит им даже в учительской замешкаться, аудитория уже пуста. Коллеги мне и этого не простили.

Как-то, зайдя в приемную главы администрации города, к своей знакомой Галине, секретарю главы, я услышал ее разговор с заглянувшей к ней на минутку подругой, работавшей там же:

- Представляешь, этот новый учитель, заходит в класс, весь такой, костюм от Кордена, красавчик, и говорит, меня будете называть господин преподаватель. Представляешь? У него в ухе - серьга! Моя дочь просто без ума от него. Идет на занятия в моих туфлях и в моей косметике!

Галина с улыбкой поворачивается ко мне:

- Борис, это ты? Это о тебе?

- Галочка, солнышко, ну кто же еще так может выпендриться перед детворой? Конечно я!

Подруга в шоке!

- Борис Халидович, Вы их так и держите. Им это так надо! Они от Вас без ума! Ой, как здорово, что я с Вами познакомилась!

Есть способные ученики. В отличие от тех, кому просто интересно, они более внимательны, вслушиваются в каждое слово, стараются не потерять связной логики материала. Обязательны в выполнении домашних заданий. Вижу, что стараются сами управиться, а не списать у кого-нибудь. В одной из средних групп замечаю тихоню. Немного странный, как мне сначала показалось, мальчик. Очень серьезный взгляд, не по юношески низкий, бархатистый басок. Немногословный. Даже молчаливый. Сидит постоянно на задней парте со своим другом. Нахожу незначительный повод и провожу по-фамильный опрос присутствующих. Дохожу до фамилии Бобров. Он встает. Вот ты, оказывается, кто. Валерий Анатольевич Бобров. Пятнадцати лет. Черноволосый, темноглазый, стройный, по-юношески еще не складный, серьезный мальчик.

На экспресс-опрос по заданным темам дает самый короткий и исчерпывающий ответ. Схватывает все на лету. Умничка. Но, какой-то неприступный, независимый. Совершенно самостоятельный.

Мне хочется с ним познакомиться поближе. Придумываю предлог. Нужно подготовить и распечатать вспомогательные материалы и документы для всей группы. Днем он приходит ко мне в офис, вместе готовим и распечатываем. Мало помалу, он становится моим неизменным помощником в этих канцелярских делах. В моем офисе чувствует себя как дома. Хорошо управляется с компьютером и офисной техникой, хотя в то, далекое время, это было большой редкостью. Не в каждом офисе стояли компьютеры, принтеры, ксероксы и, даже факсы с автоответчиками. Помогаю ему все это освоить. Мы становимся немного ближе. Разговоры о семье. Мать, прекрасная хозяйка, простой рабочей строительной профессии, заботится только о том, чтобы у мальчика была еда и чистая одежда. Отец, глубокий пропойца, не выходящий из запоя длиною в семнадцать лет. Но, не буян, с женой не дерется. Тихий, безобидный пьяница. Но об этом, мальчик откровенничает не сразу и без особого желания. Я не настаиваю. Мне все и так понятно. Ребенок, по сути, предоставлен сам себе. Денег в семье немного, но мать нашла возможность оплатить его обучение.

На педсовете, выношу предложение назначить стипендию успевающим и заинтересованным в учебе подросткам. На это должна уйти вся моя зарплата преподавателя. Я ее и без того не получал, хотя мне ее исправно начисляют уже второй месяц. В качестве первого стипендиата предложил кандидатуру Боброва, Надежда Ивановна меня поддержала, остальные молча согласились, хотя внутренне осудили такое мое подвижничество.

В конце весны мне предстоит поездка в Стамбул. Отчасти по делам, отчасти потому, что захотелось отдохнуть, развеяться. Бобров поедет со мной. Я награждаю его этой поездкой в качестве поощрения за отличную учебу и активную помощь группе. Оформляю загранпаспорт. Нужно заявление обоих родителей мальчика о том, что они не возражают против заграничной поездки подростка со мной. Я фигурирую в качестве дяди, он в качестве племянника. Со мной знакомиться приходит только отец, причем, специально пару дней до этого не употреблявший спиртного. Недолгий, но приятный разговор с ним, похвалы его сыну, производят должное впечатление. На следующий день, Валерий приносит необходимые для загранпаспорта заявления. Его фотографию вклеивают в мой паспорт, в разделе «дети».

Можно было лететь самолетом, прямо в Стамбул, но я выбираю более сложный путь. По Черному морю в Трабзон на катамаране, затем на комфортабельном двухэтажном автобусе, по всему турецкому побережью, в Стамбул. Романтики хоть отбавляй. В автобусе, во время следования, обслуживает стюард, подает напитки, душистую воду для рук и, вообще, создает уникальные условия комфорта для всех пассажиров. На каждой остановке, пока пассажиры сидят в уютном ресторанчике, наш авто-лайнер моется с шампунем. Путешествие получается красивым, увлекательным, и проходит без осложнений, ни на границе, ни на таможне, ни в пути следования. С этим парнем и впрямь, нет проблем. Через восемнадцать часов пути, едва пересекаем городскую черту нашего конечного пункта следования, по самую макушку окунаемся в глубокую вековую историю. В Стамбуле, останавливаемся в гостинице «Троя», где меня уже давно все знают и обращаются ко мне не иначе, как «мистер Борис». О своем приезде я предупредил заранее факсом и поэтому, мы занимаем «мой» постоянный номер, двухместный, с одной двуспальной кроватью для супругов и односпальной для детей. Внизу, в холле, мягкие кресла и диваны, уютный бар, везде расстелены мягкие пушистые ковры, на подземном этаже фуршетный ресторанчик самообслуживания, где можно в любое время что-нибудь покушать или легко закусить в зависимости от времени суток. Еда на столах постоянно пополняется и платить за это отдельно не надо. Все входит в стоимость гостиничного номера.

Следующий, после нашего приезда, день начинается с пунктов обмена валюты, а затем наступает очередь магазинов одежды и обуви. Покупаю Валерке строгий деловой костюм, рубашки, галстуки, туфли, носки, даже белье, майки и трусы. Брюки подогнали по росту прямо в магазине. Вот теперь можно появиться с ним в моем родном торгпредстве. Оно расположено совсем недалеко от гостиницы. Валера знакомится с консулом и с остальным аппаратом служащих. Мой парень одет очень прилично, ведет себя раскованно, без боязни, но выглядит вполне воспитанным, поэтому сразу же производит должное впечатление на своих новых знакомых.

Дел немного. Много времени на прогулки и поездки по Стамбулу. Пешие путешествия по принципу «куда глаза глядят», длящиеся иногда с утра и до вечера, нас немного изматывают, но приносят массу удовольствия. Стамбул и вправду – город удивительных, запоминающихся контрастов. По вечерам, иногда, бываем в гостях у нашего консула Коли Даниленко. У него сын, ровесник Валеры и дочь, младше их года на три. Мальчики сдружились, но не сблизились.

Еще, по вечерам, посиделки в многочисленных кафе, барах, ресторанах и ресторанчиках где собирается колоритное местное население. Очень скоро в нас перестают видеть чужаков, и мы наслаждаемся дружеским общением, пьем пиво, кофе и чай, с аборигенами играем в нарды, иногда в шашки. Жареные каштаны на Истикляле, печеная рыба на хлебной корочке на берегу залива, вареная картошка огромного размера, растолченная в пюре прямо в своей кожуре, сдобренная немыслимым количеством салатов, маленькие шашлычки из мидий в кляре, которые румянятся прямо у вас на глазах и, конечно мидии с рисом и специями, которые продают торговцы на небольших лотках, на рыбном базаре и, которые продавец обязательно поливает лимонным соком и подает вам прямо в рот. Есть их можно только из рук продавца, таков обычай. Узнаю, что Валерий немного курит. Знакомлю его с легкими напитками и коктейлями, правилами и обычаями. Понемногу учу его простому, разговорному турецкому языку. То, что стакан по-турецки называется «бардак», а ухо, соответственно, «кулак» - его повергает в смех. Хохочет еще больше, когда узнает, что автобусная остановка на турецком языке называется «дурак». Быстро осваивает турецкий счет, но произносить прилюдно какие либо фразы очень стесняется, все разговоры веду я, даже в гостинице.

Жду, когда мне перечислят деньги за пробную партию станков, проданных в Турцию, стамбульскому партнеру. Денег долго нет, приходится подключать консула. Приглашаем турка. Он имеет бледный вид. Через два дня - деньги на моем счету в «Емляк Банкази» и, вечером того же дня мы обедаем с управляющим стамбульского филиала одного из крупнейших государственных банков Турции. Валера преисполнен торжественностью момента. Он только что, подарил банкиру черный чернильный «Паркер» с золотым пером, купленный нами для этого случая. Второй сувенир ожидает нашего гостя на выходе из зала ресторана. К столу подавали аскер-балык, в дословном переводе рыба-воин, так в Турции уважительно называют меч-рыбу. Ее торжественно вывезли на очень длинном подносе прямо к столу, на глазах у всех разделили на порции и подали каждому присутствующему. Сам же меч был осторожно отделен от рыбы и унесен на кухню. Там его обработали, покрыли слоем лака и упаковали в коробку. При выходе, его торжественно вручили нашему почетному гостю.

До отъезда остается еще дней десять. Наконец, я решаюсь осторожно открыться Валерию, прояснить вопрос своей нетрадиционной сексуальной ориентации. Разговариваем на эту тему впервые. Он просто молчит и внимательно смотрит на меня. Не перебивая. Простыми словами рассказываю о себе, как я живу, как общаюсь, как дружу, как люблю. Рассказываю ему о Сереже, своем погибшем супруге. В конце разговора, попросил его не обращать внимания на мои связи и контакты, особенно, по вечерам и ночами, которым я собираюсь посвятить оставшееся до отъезда время. Пусть немного потерпит. Мы, по-прежнему будем вместе, но иногда, ко мне будут приходить мужчины, и я с ними буду заниматься любовью. Валера не возражал. Я пообещал, что бытовых неудобств это нам с ним особо не доставит.

У меня было их много, моих знакомых и любовников, которые уже знали, что я приехал и которые с нетерпением ожидали, когда же я освобожусь для наших встреч.

Если я с ними встречался днем, то Валера уходил куда-нибудь погулять недалеко от гостиницы, когда же кто-то оставался у меня на ночь, Валера отворачивался на своей постели к стене и спал, или делал вид, что спал. Он никогда ни о чем не спрашивал. Наутро, я выпроваживал своего гостя, принимал душ и мы, как ни в чем не бывало, спускались в ресторанчик, к завтраку.

За пару дней до отлета, поздно вечером Валерию стало плохо. Он, как-то сразу побледнел и едва не потерял сознание. Укладываю его на постель в гостиничном номере, прошу объяснить, что болит, где болит и как. Он смущен, прячет взгляд, По тому, как он смущается, я понимаю, что какая-то больная проблема затаилась в его мальчишеском интимном месте. С трудом уговариваю его довериться мне. Снимаю с него брюки, осторожно спускаю трусики до колен. Валерий тихо стонет. Мне все понятно. Член, не маленького размера от природы, выглядел чудовищно красным и сильно опухшим от воспаления. Когда мне пришлось осторожно прикоснуться к нему, что бы рассмотреть опухоль со всех сторон, Валера стиснул зубы и снова застонал. Я осторожно накрыл его простыней. Нужно было что-то срочно предпринимать. Позвонил консулу. Коля сказал, что завтра утром мальчика осмотрит консульский врач. А что делать сейчас, он не знает. Обращаться к Стамбульским частным врачам – бесполезно. Разыскать их не очень просто, к тому же к иностранцам у них стойкая неприязнь. Из-за трудности в языковом общении. Лечу в ночную аптеку, благо такие в Стамбуле есть и, одна из них совсем недалеко от гостиницы. Объясняю все на английском, потому что для такой ситуации у меня не хватает словарного запаса турецких слов. Мне дают мазь, флакончик какого-то раствора, шприцы, обезболивающие инъекции и таблетки, терпеливо объясняют, что с этим делать. Удивлены, что я могу управляться со шприцами и лекарствами. На наркомана я совсем не похож. Не принято у них самим лекарства колоть. Шприц в руках турка-обывателя, все равно, что граната в лапах обезьяны. Быстро возвращаюсь, сначала мягко и осторожно повернув его на бочок, выбираю шприц с самой маленькой иголкой и легко ввожу обезболивающее, следом даю еще две таблетки того же препарата, потому что мой мальчишка от болевого шока уже совсем теряет сознание и лежит белее самой простыни.

- Валерочка, родной мой, неужели тебе никто не объяснил, что питольку свою надо каждый день промывать с мылом, особенно в твоем возрасте. Наверняка ты терпишь боль уже не первый день. - Приговаривая, колдую я над ним. - Милый мой, хороший, потерпи немного, будет чуть больнее, но я постараюсь. Будь мужчинкой. Потерпи еще немного. Я должен все обработать раствором, а потом все смазать мазью от воспаления.

Мои руки. Прикосновением они могут снимать боль. Я знаю это давно. В сочетании с лекарствами это дает результат. Мальчик немного приходит в себя. Не так бледен. Взгляд измученного болью ребенка становится спокойнее. Даже улыбнулся.

- А ты думал я умираю?

Я, на всякий случай, вдруг придется вскочить и бежать за доктором, как был в одежде, лег рядом с ним. Беру его руку в свою.

- Спи, солнышко. Утром приедет машина и отвезет нас в консульскую клинику.

Он крепко сжимает мою ладонь в своей вспотевшей ладошке и скоро засыпает. Лечение в клинике прошло успешно, без осложнений. После болезни, мы решили еще немного задержаться в Стамбуле, прийти в себя, снова вспомнить наши счастливые, без боли и тревоги, дни. Хотелось, что бы это происшествие немного забылось и не испортило нам впечатление от самой поездки. Билет на самолет пришлось отложить еще на неделю.

- Только, давай обойдемся без твоих сексуальных похождений. - Вдруг попросил он, глядя прямо мне в лицо и не отводя взгляда.

Мы сидели в тихом уютном кафе, никто не мешал нашему разговору.

- Без проблем, - согласился я, - но почему? Тебе было противно то, чем я занимался со своими гостями? Просто, я считал, что это касается только меня одного. Ты же еще маленький, чтобы разбираться в этих делах.

- Этот твой секс … Да нет, противно не было. Совсем нет. Все было интересно. Красиво. Сексуально. Заводило. Я тихонько, под одеялом тоже кончал, когда Вы кончали. Или, когда ты уже засыпал. Иногда, я за Вами подсматривал. У меня вставал так, что я до утра не мог спать, пока не кончу. Иногда кончить не удавалось. Все скопилось под кожей и вот - воспаление.– Он говорил об этом уже не стесняясь. - Я опять начну заниматься онанизмом. А у меня еще все побаливает.

- Онанизмом? - переспросил я и шуточно нахмурился. - Ах ты сексуальный маньяк! Так ты шпионил за мной все это время? А теперь давай поговорим серьезно. Мне бы не хотелось из-за тебя что-то менять в своей жизни, и не хотелось бы тебе причинять неудобства. Так, как я живу – живут только взрослые люди. Тебя это не должно касаться. Я надеялся на твою воспитанность и благоразумие. Просто мы очень связаны сейчас друг с другом тем, что мы не в своей стране, не у себя дома. Не могу же я просто отправить тебя к твоей бабушке, потому что ко мне пришли гости.

- У меня нет бабушки. Вернее есть одна – но она мне не как бабушка. Отцова мать. Тоже спилась. Сумасшедшая совсем. А вторая бабушка умерла уже. Только дед остался. А, разве ты себя не помнишь в мои годы? Мне это все впервые пришлось увидеть, как люди сношаются. Как занимаются сексом взрослые. Я об этом только догадывался. А у тебя что, не так что ли было? Анекдот хочешь на эту тему?

Я удивленно посмотрел на него.

- Бабка рассказывает в компании: Иду это я по лесу, смотрю, под кустом двое ябутся. Бабушка, не ябутся, а сношаются, поправляют ее те, кто слушает. Ну, и я так сначала думала, что ежели парень с девкой, то сношаются, когда гляжу, а это мужики ябутся. – и он засмеялся. Довольно прищурившись, глядя мне в глаза и видя как мне трудно подавить свой смех, сказал – Еще рассказать?

В гостинице, спать легли каждый в свою постель, но спустя некоторое время я спросил:

- Ты не спишь? Если хочешь, ложись со мной рядом.

Валера, без слов, не включая свет, поднялся и перелег на край моей постели. Я легко обнял его, положив руку ему на грудь. Он опустил свою руку вниз и пощупал свои гениталии.

- Уже совсем не болит. – Сказал он.

- Ты это к чему?

- Да так, просто. Нет, правда.

- Уже встает?

- Нет.

- А хочется?

- Я не знаю еще, как это должно хотеться вдвоем.

- Хочешь узнать?

Молчание. Даже дыхания не слышно. Я не вижу, но чувствую, что его глаза плотно закрыты. Я осторожно, не спеша откидываю легкое одеяло, в темноте его смуглое мальчишеское тело вырисовывается темным контуром на белоснежной простыне. И только ярко белые трусики, словно разрезают его тело пополам, сливаясь своей белизной с простыней и отделяя его и без того удивительно тонкую талию от крепких загорелых ног. Я не знаю, что мне делать. Я уже давно люблю этого мальчика и давно хочу его. Я едва прикасаюсь к нему пальцами, меня пробирает дрожь, в кончиках пальцев, на самых подушечках, словно уколы бесчисленных иголок. В темноте кажется, что тысячи искорок маленьких молний, излучаемых моими пальцами, впиваются в нежную кожу мальчишки.

- Ты чем-то колешься. Я весь покрылся гусиной кожей.

- Тебе неприятно?

- Нет, приятно.

- Тогда, просто лежи и ощущай. Слушай себя. Если что-то тебе не понравится, скажи сразу.

Я целую его тело, едва прикасаясь губами, широкую, ключистую грудь, тонкий живот, колени, пальцы ног, снова возвращаюсь к шее, рукам и затем, снова вниз, к животу, к шелковистому трикотажу трусов. Когда он хотел снять трусы и протянул уже было за этим руки, я молча остановил его, нежно уложив руки обратно, вдоль тела. У него уже стоял. Прижатый тонкими трусами к его телу, он даже через шелковистый трикотаж ощущался моими губами во всей своей красе и источал тонкий запах душистого мыла. Осторожно ухватив зубами, я оттянул резинку трусов вверх и потянул к низу. При этом, Валеркина плоть плотно и упруго прижалась к моей щеке. Чувствовалась влага и его возбужденное подрагивание. Я немного задержался в таком положении, затем продолжил стягивать трусы. Вернувшись к члену, я окутал его своим горячим дыханием и нежно обхватил губами. Когда он мягко скользнул глубоко в мой рот, я не успел сделать и пары поступательных движений, как Валера выгнулся телом вверх, запрокинул голову и громко застонал. Через секунду, мою глотку заполнил теплотой терпко-сладкий вкус. Я не двигался, только ритмично прижимал его плоть языком к своему небу. В такт его оргазму. Я положил свою ладонь на кисть его руки и ощутил нервно сжатый кулак, впившийся в простынь, его била мелкая дрожь. Дрожало и стонало от неизвестного ему ощущения все его напряженное молодое мальчишеское тело. В это мгновение я понял, что он сейчас не здесь. Душа его где-то в большом и невесомом пространстве бесконечности. И только моя рука, нежно сжимающая его кулак, еще как-то соединяет его с реальным миром. Не дает оторваться и потеряться навсегда в этом безумном, бесконечном, бездонном море ощущений. Не открывая глаз, не поворачивая головы, он резко разжал пальцы и, боясь, что я уберу руку, вложив их мне в ладонь, снова сжал. Так мы и заснули, молча лежа рядом друг с другом и не разнимая рук.

Близилось время отлета. Уезжать не хотелось. Больше Валерке, чем мне. Когда разговор заходил о сборах в дорогу, он мрачнел, принимал озабоченный вид, уходил из гостиницы под предлогом покупки сигарет или, вдруг вспоминал, что он еще не купил диски с Тарканом, еще тогда не известном в мире, но уже любимом нами.

- А помнишь, ты меня еще обещал на Соляные озера свозить? А в подземных пещерах мы еще не были. А музей Горгоны? А Голубая Мечеть? А ханский дворец?

Мне не хотелось потакать его капризному настроению, приучать к вседозволенности, но и уезжать тоже не хотелось. Я придумал предлог. Однажды вечером, возвратившись из ресторанчика, после ужина, я сказал Валерке, что потерял наш загранпаспорт. Скорее всего, в ресторане посеял, когда снимал пиджак и вешал его на спинку стула. Валера не на шутку встревожился, но после того как я сказал ему, что это не так страшно, что в консульстве мы получим справку, вместо паспорта, только надо будет подождать около недели, с этой справкой мы спокойно вернемся домой, а за это время, глядишь, и наш паспорт может найдется. Для достоверности, мы пошли на следующий день в тот самый ресторан и перевернули его весь с ног на голову, разыскивая паспорт. Причем помогали нам все сочувствующие нам турки-официанты, метрдотель, бармен, даже охранник, дежуривший в тот вечер был вызван из дому. Паспорта, естественно, не оказалось, и мы пошли в консульство оформлять злополучную справку. Когда консул узнал о нашей беде, он тут же распорядился о выдаче нам такой справки в срочном порядке. Я, под каким-то благовидным предлогом, кажется попросил распорядиться, чтобы нам приготовили кофе, отослал Валеру из кабинета, и оставшись наедине с консулом, передал ему свой паспорт. Целый и невредимый. Попросил, пока придержать у себя в консульстве. Объяснил, что к чему. Коля со мной согласился, такой подход и ему показался достаточно правильным в воспитании мальчика.

- Возьму на вооружение. – улыбаясь сказал он и отдал распоряжение не делать справки.

- Мы уедем через неделю. Скажи, что мой паспорт тебе принесли в консульство. А мы, пока еще отдохнем. Кстати, ты не собираешься свою семью на Соляные озера везти? Если поедешь, прихвати нас с собой. Расходы беру на себя.

Николай улыбнувшись, протянул руку.

- Я тебе позвоню.

Вечером, мы сидели в холле гостиницы, когда к нам подбежал гостиничный бой, Валеркин друг, и с важностью обращаясь к Валерику, слегка запинаясь и мешая турецкие, русские и английские слова сказал:

- Ваша консулар on telefonum bir message, что Ваша нада, м-м-м, to take the important trip bugun, effendi Vali-bay.

Валерка важно кивнул, давая понять мальчишке, что он все понял и полез в карман за чаевыми. Дружба дружбой, а служба службой. Мальчик, с поклоном взял протянутый Валеркой доллар и с почтением удалился, перед этим спросив, не нужно ли нам еще чего-нибудь.

- Benim bir bardak kola, lutfan. Ve bira mister Boris ichin. Ve schukrum, benim geldiyor istiorum. – последние слова Валера почти кричал вслед убегающему мальчику. Тот, не оборачиваясь, кивнул головой. Я с изумлением смотрел на своего парня, впервые слыша от него такую связную и точную фразу на турецком языке, дословно, переводимую, как: «Мне один стакан колы, пожалуйста. И пиво для мистера Бориса. И быстрее, нам нужно уходить».

Никто из турков не мог выговорить Валеркино имя, и мы облегчили им положение тем, что разрешили называть его на турецкий лад, звучало это как Вали-бай. Господин Вали, с ударением на «и».

Стоит ли говорить о том, насколько сказочно красивой и насыщенной была наша последняя неделя в Стамбуле. У Коли оказалось немного свободного времени и мы, вместе с его семьей, на его машине, объездили все достопримечательности в самом Стамбуле и в его окрестностях. Николай оказался заядлым водителем и всегда вел машину сам, отпуская своего водителя. Такая оказия позволила нам посмотреть и увидеть много интересного и запоминающегося. Когда я встречал на улице или в ресторанчике своих знакомых партнеров по сексу, я вежливо отказывался от встреч, придумывая разные причины. Все мое время и все мое внимание занимал теперь только один человек. Мой Валерка. И моя жизнь наполнялась только его существованием, заботой о нем.

Ночами, оставшись в гостинице один на один друг с другом, мы проваливались в безмятежную бездну нежности, ласки и трепетного ожидания новых ощущений. Валеркино тело оказалось для него самого глобусом, сплошь покрытым белыми пятнами. И раз за разом он, как Колумб открывал в себе - себя. Узнал он о себе и своем теле многое, но не все. Одну тайну, которую ему еще не время было познать, он не познал. Великую тайну розового колечка. Я позволил ему только легким прикосновением моего языка и мягкого нечастого поглаживаниями моими кончиками пальцев ощутить, что есть еще одна сокровенная область нашего тела, главные ворота в райское блаженство. И как он не старался спровоцировать меня на эту близость, я ловко и незаметно перестраивал ситуацию, направляя его ощущения в другое, не менее приятное русло. Мало помалу, он без слов понял, что этот путь ему пока еще заказан.

За день до отъезда я предложил купить подарки его родителям, деду, друзьям. Когда пришел черед выбирать подарок его матери, я вспомнил, что не знаю, как выглядит его мать, и стал в тупик. Хотелось выбрать что-нибудь из одежды, по словам Валеры, его мать одевалась очень просто и незамысловато.

- Какой размер одежды носит мать? Как это ты не знаешь? Ну, хоть скажи, как она выглядит? Какого цвета волосы, глаза, какая фигура?

- Волосы черные, глаза темные, фигура как у меня. Только, ростом поменьше, сантиметров на пятнадцать. Плечи поуже.

- А талия?

- Такая же.

- ???

Ну, хорошо. Выбираем красивую белую блузку с жабо, украшенным золотым позументом и строго черную юбку безупречного кроя, тонкую в талии и очень расклешенную книзу. Чуть голубоватый шейный платок, бусы белого жемчуга, элегантную белую дамскую сумочку с черной окантовкой. Прошу продавца одеть это все на какой-нибудь манекен. Но, в магазине не оказывается манекенов с такой талией. Пришлось уложить все купленное на прилавок, приложив к блузке юбку, уложив бусы и пристроив сумочку к рукавам.

- Как думаешь, будет довольна?

- Не знаю. – Валерка, задумчиво смотрит на это богатство, пытаясь представить все это великолепие на плечах своей матери.

С подарками, наконец, все закончено. Вещи уложены в многочисленные чемоданы. Билеты в кармане. Паспорт, на глазах у Валеры, торжественно вручен мне самим консулом, с улыбкой и напутствием больше его не терять. Летим домой. Позвонил своему водителю, распорядился, чтобы он встретил нас в Сочинском аэропорту. Вместе с нами летит владелец турецкой компании по производству телефонных аппаратов. Я должен буду познакомить его с директором майкопского завода «Точрадиомаш», бывшего секретного предприятия оборонного значения, брошенного государством на произвол судьбы и выживающего за счет налаженного выпуска стиральных машинок-малюток и незамысловатых пластмассовых детских игрушек. Позвонил и этому директору, чтобы он тоже выслал машину для турецкого гостя.

Таможня, граница. Перелет. Граница, таможня. И вот мы дома.

Валеркины родители встретили нас очень радушно. Было видно, что они очень скучали по сыну, волновались. Подарки разбирались с бурными возгласами ликования, отец нервно смеялся, пораженный таким вниманием к нему его сына. Его переполняла гордость. Мать улыбчиво охнула и всплеснула руками, когда Валера развернул перед ней яркую, сверкающую, праздничную блузу, а затем и все остальные к ней причиндалы.

- Господи, да куда же я это одевать то буду?

- Мать, теперь будем ходить в театр. В культурные места. В оперу, к примеру. – смущенно сказал отец.

- Куда? В какой театр, какую оперу? Ты знаешь, хоть, где у нас тут театр? Мы с тобой в кино были семнадцать лет назад.

- Ну, ничего. Завтра специально пойду, узнаю. Деньги на билеты дашь?

- Ага, сейчас. Тебе только деньги дай. Только тебя и видели, потом, с твоим театром. С дружками своими, пьяницами, театр будешь устраивать.

Мне стало не по себе. Валере тоже. Хоть и не очень сильно, но эта привычная в их доме перепалка несколько подпортила общее впечатление от нашего возвращения. Валера понял, что убежать и задержаться где-то в другом мире, ему не удалось. Прежняя жизнь нагнала его неотвратимой волной и вновь тащила на серое дно. Сказка кончилась.

Ужин прошел по-домашнему, перепалок больше не было, мать и сама сообразила, что она ляпнула лишнее, скорее по инерции, по привычке. За праздничным столом, накрытом по случаю нашего приезда, мы делились своими стамбульскими впечатлениями. Рассказывали наперебой с Валерой, но не исправляя друг друга, а дополняя сказанное. Родители чувствовали, что между нами установились очень уважительные, почти родственные отношения. Засиделись допоздна. Отец наливал турецкую водку и дорогой коньяк предусмотрительно купленные мной еще в Стамбуле. Спать меня уложили с Валерой на одну постель, извинившись за тесноту.

Утром, проснувшись, я увидел, что родителей дома нет. Валера уже не спал, лежал на кровати с открытыми глазами. Лицо его было задумчивым и очень серьезным Я обнял его, но он, неожиданно с остервенением сбросил с себя мою руку. От удивления, я поднял голову с подушки.

- Чего это ты? Какая муха тебя укусила?

- Не лезь! Не трогай меня больше.

- Да и не собираюсь. Больно надо было.

- Вот и не трогай! И, вообще, уходи отсюда!

- Ты что, сбесился? Может объяснишь, что случилось?

- Ничего!

Я подумал, что он просто расстроен тем, как выглядели его родители, по сравнению со мной, с моим образом жизни и переживает из-за этого, и больше он обижен на родителей, чем на меня. Я опять попытался обнять его, чуть ли не силой мне наконец удалось это сделать. Он лежал подо мной, скрестив руки на груди и смотрел на меня ненавидящим взглядом. Эта необъяснимая злоба и раздражение в нем явно возрастали.

- Вот только отпусти меня. Я тебе так в морду врежу! Отпусти меня!

- Чтобы ты мне в морду врезал? Ладно, отпущу. Но ты мне сначала скажи, в чем дело? – он молчал.

Сопя и пыхтя, пытаясь выскользнуть из моих крепких объятий, он извивался и дергался всем телом. Лицо его покраснело от натуги, он готов был расплакаться. Я разжал руки. Он вскочил с кровати и отбежал к окну. Я не смотрел в его сторону, но мне было слышно его тяжелое, прерывистое дыхание. Кажется, он почти плакал. Я оделся, собрал свои вещи и ушел, не проронив на прощание ни слова.

В школе экономики и финансов уже были каникулы. Преподавать не было нужды по причине отсутствия учащихся. Я снова занялся работой, вернулся к своему обычному образу жизни. Через некоторое время, много месяцев спустя, случайно встретив на улице Валериного друга, с которым тот сидел за одной партой в финансовой школе, я узнал, что Бобровы переехали в новую квартиру. Валериной матери посчастливилось поменять свою однокомнатную квартирку на двухкомнатные апартаменты, полученные от ее строительного предприятия за выслугу лет. Валерка заканчивает школу. Учится хорошо, только по анатомии у него не будет хорошей оценки. Он не хочет сдавать экзамен. Однако, собирается поступать в университет. Я поехал к директору Валериной школы, пообещал помочь с ремонтом и покупкой учебных пособий. Вопрос пятерки по анатомии для Валеры был решен. И не только по анатомии. Еще директор сказал, что он гордится такими учениками. Ведь из дверей его школы вышла такая яркая личность, как известная всем актриса Лия Ахеджакова. А теперь и Валера Бобров прославил его школу тем, что побывал в Турции с миссией (какой, для меня и по сей день, непонятно), но этот факт, также переполнял гордостью директорское сердце. Лето пролетело. Я знал, что Валера получил аттестат с одной четверкой. Но встречи с ним я не искал.

Было много очень трудной, но денежной работы. Я, за лето, заработал приличную сумму, добавил еще остатки турецких денег, которые мне удалось весьма успешно утаить от декларации на таможне и вот, я обладатель замечательного и шикарного лимузина Меркурий-Сэйбл. В общем, Бог торговли с саблей. Семь с половиной метров длиной, с двумя компьютерами, кондиционером, автоматической коробкой передач и еще бог весть с какими, неведомыми мне еще наворотами. Только что пригнан из Германии. Сам растаможиваю, ставлю на учет, получаю номера, техпаспорт. Вот и снова я на «железном коне». Ну до чего же я люблю управлять автомобилем. Правда, только иномаркой. Но люблю, до безумия. Больше этого я люблю только хороший секс. А когда хороший секс с любимым, в хорошей и любимой машине, это просто верх совершенства, апогей моих чувств.

Прошел уже год с тех пор, как я последний раз видел Валеру. Снова наступило лето. Я прогуливался по центральной улице с моим сочинским визави, приехавшим ко мне в гости. Вдруг, у кинотеатра, в двух шагах от городского парка, носом к носу столкнулся с Валерой и его старым дружком. Валера оторопело посмотрел на меня и остановился. Остановился и я.

- О, Боря?! Борис Халидович. Здравствуй-т-те. Как дела? Как живешь?

- Спасибо, нормально, а ты? Не ожидал тебя сегодня повстречать.

- Да, мы с Санькой – он кивнул на друга, - на фильм ходили. Осенью поступаем в Университет. Мать с отцом о тебе постоянно спрашивают. Я сказал, что ты занят очень.

- А сам то, что ко мне не приходишь? Все еще дуешься на меня за что-то? Не забыл, надеюсь, где мой офис?

- Да нет. Я, тогда, сам не знаю, как все получилось. Потом стыдно было. Я думал, ты на меня очень обиделся. Мне директор школы сказал, что ты приезжал. Спасибо тебе. Я хотел прийти, но все что-то не получалось.

- Ну ладно, у тебя, наверное, еще дела есть сегодня? Хочешь, повстречаемся вечером в «Парашюте», посидим, поговорим. Приходи.

- А это твой друг? – вместо ответа он кивнул в сторону моего сочинца.

- Ну, да, что-то вроде того.

- А ты один придешь?

- Один.

- Я тоже один приду. В восемь, хорошо? Я только домой сбегаю, переоденусь. И мать просила в доме порядок навести к ее приходу.

- Как отец?

- По прежнему, только еще немного хуже.

- Ну, давай, малыш, до вечера. – с этими словами, словно теплая волна вырвалась из моей души и окутала его с ног до головы. Как будто и не было этого раздельно прожитого нами года.

В восемь, он вошел в кафе в том же костюме, что мы покупали с ним в Стамбуле, в галстуке и белоснежной рубашке с запонками. Галстук был завязан неумело и топорщился из костюма, нарушая общую гармонию. Я встал и провел его в туалетную комнату. Там, я снял с него галстук и, завязав его правильным узлом, снова водрузил его на место.

- Мама случайно развязала галстук. А никто его завязывать не умеет. Я сам что-то пытался, но вот что и получилось. – Он улыбался. – Научишь галстук завязывать?

Я спокойно смотрел в его темно-карие, с искоркой, глаза.

- Ты уверен, что ты этого хочешь?

- А ты понял, о чем я?

- А ты понял, о чем я? – я повторил его вопрос в ответ и, после небольшой паузы - А мы так и будем, здесь стоять в туалете и разговаривать? Может, пойдем за столик?

Уже сидя за столиком, Валерка неспешно оглядел потолок, пол, стены кафе, задержал свой взгляд на невзрачных, давно не стираных шторах, опустил глаза на скатерть, продырявленную сигаретным пеплом в нескольких местах и, многозначительно, с нескрываемой душевной тоской, произнес:

- Да, это явно не Стамбул. А помнишь наш любимый «Хан»? А помнишь ребят из отеля? Помнишь, как тогда, когда тебя чуть не зарезал этот маньяк в парке, все ребята-официанты из нашего ресторана кольцом нас окружили и до гостиницы довели? А помнишь?..

Мы долго вспоминали Стамбул, наше путешествие. Я признался ему, как прятал паспорт у консула перед отъездом. Он от души смеялся и всеми силами пытался вытеснить из своего сердца и из своей души ту грусть, с которой все это вспоминалось. Неопытный, по сути, детский разум подростка, не мог еще объяснить такой сложной и непонятной даже для многих взрослых категории чувств, как ностальгия. Это непонятное, кисловато-сладкое, щемящее чувство сожаления о прошлом. О чем-то родном, близком, до боли знакомом, но уже прошлом и недосягаемом.

Он стал чуть выше, взрослее, не такой угловатый, как год назад. Красивее стал. Мужественнее. Усики пробиваются. Голос такой же низкий, бархатистый. Руки окрепли. Мы пьем пиво и разговариваем. Он курит. Столько же, сколько и я. То же, что и я. Мой старый и неизменный «Бонд».

- У тебя кто-нибудь есть?

- Только Саня, мой друг. А, ты в этом смысле? – он спохватился, - нет, конечно, нет.

- Ни с девочкой еще не дружишь, ни с мальчиком?

- Нет, конечно, с каким еще мальчиком? А ты не один? Этот, который с тобой был, он твой?

- Временно. Ты же знаешь, люблю я это дело. А ты больше не болеешь?

- У меня дома свое мыло есть. Никто его не трогает. Я сказал всем, чтобы к нему не прикасались даже.

За разговором, не заметили, как пролетело время. Дело к одиннадцати вечера, кафе готовится к закрытию. Вдруг, вваливается шумная толпа парней в милицейской форме, все навеселе. Узнаю своих хороших знакомых. Они громко разговаривают, смеются, шутят.

- О, Халидыч, ты тут? Поехали с нами на шашлык, винцо. Это кто, сын или племяш твой? Бери его с собой и погнали. Будем новую систему гранат против демонстрантов испытывать. Демонстрантов нет, а гранаты есть. Испытаем! Заря, или по нашему Зарема. Давай, поехали.

Валерка посмотрел на меня с надеждой. Не отказывайся. Будем еще какое-то время вместе. Я не отказался. Мы поехали, пили вино, закусывали ароматным шашлыком, бросали гранаты, которые взрывались с ослепительным светом и производили необычайный шум на всю округу. Все это веселье происходило на краю города, даже можно сказать, за городской чертой, на ипподроме и мало кому мешало. После этого дружного веселья мне была выделена патрульная машина с молодым и трезвым милиционером и нас повезли по домам.

- Я завезу тебя домой, а потом поеду к себе. Покажешь, хоть, где ты сейчас живешь. Объясни водителю, как проехать.

Валера объяснил. Мы сидели на заднем сиденье и в темноте водитель не мог видеть, как Валера взял мою руку в свои ладошки и сильно прижался к ней щекой. Щека была мокрой. А потом он поцеловал мне руку. Он целовал мою руку нежно, то снова прижимаясь к ней щекой, то прикасаясь к ней губами.

Недалеко от своего дома он вытер глаза, щеки, привел себя в порядок. Когда подъехали совсем близко, он сказал:

- А вот и мой дом. – затем испуганно заморгал и растеряно добавил – А это мои отец и мама. Что это они здесь ночью делают?

Я узнал Валентину и Анатолия. Они действительно стояли на краю проезжей части и ожидали, когда проедет наша машина, чтобы перейти через дорогу. Они явно куда-то собрались. На Вале был черный платок. Мы остановились перед ними и вышли из машины.

- Валя, Толик, - окликнул их я. – Здравствуйте. Что случилось, не Валерика потеряли? Он со мной, жив здоров.

- Ой, здравствуй Боря. Да нет. – и обращаясь к Валере, - Валера, дядя Вова умер. Тетя Ира только что позвонила. Мы туда пойдем. А Вы идите к нам домой, а потом, утром, придете помогать с похоронами. Валера, помнишь, где дядя Вова жил? Найдешь?

- Конечно найду, Вы чего?

- Ну идите домой. Там покушать есть, все в холодильнике. Утром приходите не поздно.

- Валя, Вас парень отвезет. Садитесь в машину. Ты же не возражаешь? – тихо спросил я у водителя.

- Конечно нет, дело святое. Подвезу.

Они уехали. Мы с Валерой не спеша побрели к ближайшей пятиэтажке, где как раз на пятом этаже и была его новая квартира, с отдельной от родителей спальней и полной собственной свободой.

Дома, Валера спросил, не хочу ли я есть, получив отрицательный ответ, ушел в спальню стелить постель. Мы разделись и легли. Он сразу же прижался ко мне всем телом, положив голову на мое плечо, крепко обнял меня. Мы помолчали. Я поднялся и сел на кровати. Валера испуганно посмотрел на меня.

- Ты собрался уходить?

Я молчал. Думал. Я сидел на кровати подтянув руками колени и опершись на них подбородком. Думал.

- Ну куда ты пойдешь, ночью? – его голос был робким и извиняющимся.

- Знаешь, Валера, я не уверен, что мне нужно остаться. Я смогу остаться только в одном случае, если ты скажешь мне, что у нас с тобой может быть что-то серьезное, если ты хотел и ждал моего возвращения все это время. Если ты скажешь, что все еще любишь меня.

- А это надо говорить? Это и так не понятно?

- Надо, милый мой, дорогой мальчик. Надо говорить это вслух. Потому что многое, что слышит сердце, не очень понятно разуму. Боюсь ошибиться. А ошибаться нельзя. В таких вещах, особенно. Ты должен научиться переводить язык сердца и души в понятные для разума и слуха слова. Я люблю тебя и никогда не переставал любить, сколько я тебя помню, с первого момента нашей встречи, с первого взгляда. И сейчас я люблю тебя и хочу быть с тобой. Быть рядом, жить вместе, вместе делить и трудности и счастье, и богатство и бедность, и последний кусок хлеба, хочу принадлежать тебе и обладать тобой. Я хочу, чтобы, когда придет мой последний час, именно ты держал мою руку, как тогда в Стамбуле я держал твою, я хочу видеть твои глаза и слышать твой голос. И мои прощальные слова будут нести в себе твое имя. Вот видишь, как далеко я смотрю в нашу с тобой жизнь? До самого ее конца. Теперь, веришь, что для меня это очень серьезно?

- Ты почти все сказал за меня. Это должны были быть мои слова. Только про смерть я не думал. Я хочу быть с тобой вместе на всю жизнь. Я ни на ком не женюсь.

- Но ведь пройдет время, и тебе захочется детей. Ты захочешь познать, что такое это – женщины. Ведь природа, когда придет время, она отключит твой мозг, задушит сердце и оставит только твои инстинкты, надо плодить детей, чтобы не кончился род человеческий. Что я буду делать тогда? Ты уйдешь, и ничто тебя не остановит.

- Клянусь тебе, этого не будет никогда. Я не хочу детей, я не хочу женщин, я хочу только тебя. Я столько времени ждал, надеялся, что встречу тебя опять. Я думал, что этого уже никогда не будет. Знаешь, как я ревел, когда понял, что ты обиделся тогда и ушел. Сколько я всяких причин придумывал, чтобы к тебе прийти. И отца просил пойти со мной, но он за своей пьянкой, так и не собрался. Думал, ты меня и не простишь никогда. Мне никогда так не было хорошо, как с тобой. Это тебе хорошо со всеми, а у меня ведь только ты один.

Я понимал его. Я чувствовал искренность его слов. Они шли из его сердца. Он не знал, как назвать наш возможный союз, к которому он стремился, которого он так жаждал. Слово супружество было ему еще не знакомо и не привычно. Он еще не мог себя назвать мужем, он же намного моложе меня, а женой себя назвать, у него не поворачивался язык.

- Я хочу, чтобы у нас все было как у всех. Ну, как это принято. Секс, там и все остальное.

- Ты уверен?

- Ну, как уверен, ведь я знаю только то, чему меня ты научил, что ты мне показал. О другом мне судить трудно, но если всем это нравится, почему мне это должно не понравиться? Я же не инвалид. Тебе я доверяю. Если я тебя люблю также, как и ты меня, то почему в чем-то другом мы должны быть разными?

Не скрою, логика в его словах была. Хоть и стеснялся он еще некоторые вещи называть своими именами, но в его положении, это было вполне простительно. К тому же, он говорил вполне понятным языком, и его слова звучали искренне. Я испытывал чувство, смешанное с ощущением счастья, оттого что я слышу слова от парня, с которым, в душе уже давно простился навсегда, и чувством некоторой неловкости из-за его молодости, неопытности и незащищенности. Но, если оттолкнуть его сейчас от себя, то я навсегда потеряю его, наверняка.

Пока я сидел в раздумье, Валера приподнялся и решительно стянул с себя трусы.

- Покажи, как лечь надо.

- ???

В ответ на мой немой вопрос, он лег на живот и, разведя ноги в стороны, неподвижно застыл в ожидании.

- Крем есть у матери, какой-нибудь? – спросил я его.

- Есть, кажется. Да, есть у нее в секретере. Я сейчас принесу.

Он с готовностью вскочил и мигом слетал в комнату матери. Вернувшись, он бросил мне под руки тюбик с кремом для рук и снова лег в прежней позе, только сильнее раздвинул ноги. Я взял крем, немного выдавил себе на палец, потом подумал, что для первого раза этого будет, пожалуй, маловато, и я выдавил довольно большую порцию прямо себе на ладонь. Как можно более нежно смазал ему его дырочку, постаравшись запихнуть пальцами как можно больше крема внутрь его тела. Валера лежал не шевелясь, терпя эту процедуру, которая и мне самому далеко не всегда нравилась. Остаток крема я нанес на свой орган и вытер руки лежавшим на кресле, у кровати, полотенцем.

- Ложись на бочок. Так тебе не больно будет. Если вдруг ты почувствуешь, что тебе очень хочется в туалет по-большому, не пугайся, в первый раз так всегда бывает. Потом это пройдет.

Он лег на бок, я обнял его за плечи, но так, чтобы не мешать его рукам приводить в возбужденное состояние свое достоинство. Я решил не оттягивать решительный для него момент ласками и поцелуями. Медленно, не спеша, миллиметр за миллиметром я входил в него. Останавливаясь, давая ему привыкнуть и расслабить мышцы. Все было хорошо, но Валера, вдруг сам, неожиданно для меня, толчком подался назад, насаживаясь на мой член до упора. От резкой боли и от неожиданности, он охнул и схватился рукой за мою ягодицу, не давая мне ни двинуться назад ни ослабить напор. Он запрокинул голову и я увидел его закушенную губу и крепко зажмуренные глаза. Через несколько секунд, его хватка немного ослабла. Он снова принялся за свой член, который за эти несколько секунд, как будто совсем перестал существовать в природе.

- Не спеши, родной. Не делай ничего. Полежи спокойно. Слушай меня. Я буду подсказывать тебе, что и как надо делать. И все будет хорошо.

Он успокоился и лежал тихо, прислушиваясь к каждому моему движению. Я разогрел его нутро медленными движениями и когда почувствовал, что спазмы его мышц уже прошли, направил его руку к его члену. Валера понял меня сразу. Ему уже не было больно. Было странно, непривычно. То ощущение, которое поднималось в нем, начиналось с низа живота, исходило откуда то из глубины его тела. Оно было намного острее и сильнее, чем просто возбуждение, более глубокое, более настоящее, более взрослое чувство, чем то, которое он когда-то испытывал от онанизма или от моих оральных ласк в Стамбуле. Я целовал его шею, нежно, но твердо обнимал его за талию, помогая ему насаживаться на мой член до конца, при этом, слегка надавливая ему рукой на низ живота и притягивая за ягодицы. Валера стонал. Он повернул голову ко мне, пытаясь дотянуться до меня губами. Я вышел из него, повернул его на спину и, приподняв ему ноги снова вошел в него. Вошел резко, словно вбил кол. Ему уже не было больно и он осознавал это. Ему было приятно, что я овладел им так по мужски, решительно и твердо. Теперь я лежал на нем всем телом. Его большой и возбужденный член терся о мой живот, доставляя ему наслаждение с каждым движением наших тел. Ему было удобно меня целовать, обхватив ладонями мою голову, он целовал меня, словно пил студеную воду из колодца, медленно, но с наслаждением. Целовался еще не совсем умело, но схватывал на лету все свои ощущения, свои желания и подчинялся им, следуя природе. Наконец, чувствуя, что мой оргазм совсем близок, я сделал несколько резких толчков, с силой вонзая свой инструмент в тело мальчишки. От этих резких движений, его член несколько раз упруго и звонко шлепнул меня по животу и мы вместе, совершенно одновременно разразились бурным оргазмом. Наши тела извивались в немыслимой пластике, а наше дыхание перемешалось с рычанием, воем, стоном и скрежетом зубов. Луна, сквозь окно освещала наши тела. И в этом сказочном, не реальном свете, наши тела тоже казались не реальными. Они были прокрыты темными струйками пота, а там где пот капелькой застывал на волосинках, он искрился, причудливо преломляя лунный свет. Я навсегда влюбился в музыку «Энигмы», в ее «Age of Loneliness», тихо, и так органично и волшебно звучавшую в комнате в унисон нашим чувствам.

Мы лежали, молчали, но, держались за руки, как когда-то, в далеком Стамбуле, курили.

- Это наша первая с тобой брачная ночь.

- Она еще не кончилась. Теперь я буду твоим мужем.

- Я этого ждал.

- Тогда поворачивайся на бок.

- Мне это не нужно. Я опытнее тебя в этих делах. Можешь приступать, если готов.

И я лег на спину, в ту же позу, что и Валера немного ранее меня. Он с ребяческой прытью собрался было с налету, по гусарски воткнуть в меня свой член, когда я мягко остановил его.

- Ты ведь меня вправду любишь? Да? Тогда сделай все нежно, любя.

И он был нежным, этот парень, любящим и нежным. Он сделал все так, что в искренности его чувств невозможно было сомневаться. Это была для него не игра в неизведанное. Он, совершенно по взрослому передал мне все свое возбуждение и желание, свою нерастраченную за эти шестнадцать с половиной его лет энергию. В нем говорила природа, говорила языком мужских желаний и мужских ощущений, языком мужской любви. У него был праздник снятия всех запретов и тайн. У него был праздник первой брачной ночи.

Кто нибудь, когда нибудь ясно опишет, что же это такое – мужская любовь. Что это за дикий коктейль из самой бескрайней нежности и садистской твердости, любви до безумия и контролируемой разумности, полного самопожертвования и эгоистичного желания обладать, желания вознести своего любимого к небесам и животного желания терзать его тело своими крепкими руками. Я, пожалуй, не рискну претендовать на точное определение этого удивительного и загадочного явления. Я только попытался сказать о той невыразимо яркой буре моих чувств, которые я испытал в ту ночь и так, до сих пор и не сумел выразить словами.

Утром, я проснулся раньше Валерика, прошел на кухню, поставил чайник и разыскал в шкафчиках растворимый кофе. Приготовив его на свой вкус, я взял обе чашки и пошел к своему любимому. Поставил кофе у изголовья кровати, так, чтобы проснувшись, он сразу ощутил кофейный аромат и увидел дымящиеся чашки.

- Вставай, родной. Просыпайся. Пора, Солнышко, твой кофе готов.

Валера приподнял голову. Его сонные, полузакрытые глаза, никак не хотели открываться. Он жмурил их, снова поднимал брови, силясь разлепить веки, но они упорно сопротивлялись. Тогда я подсел ближе к нему, положил его лицо к себе на согнутое колено и провел рукой по его всклокоченным после сна волосам. Он лежал, крепко обняв мои ноги руками.

- Надо просыпаться, родной мой человек. Кофе стынет. Холодным, оно будет не вкусным.

- Кофе? Мне? В постель?! Никто, никогда не будил меня так. Ты настоящий? Ты не исчезнешь, фей?

- Нет, любимый, не исчезну. Я же не Санта Клаус. Да и печной трубы у тебя нет. Куда же я исчезну.

Он тихо засмеялся и, наконец, открыл глаза. Он устроился в постели полусидя, закурил поданную мной сигарету и взял чашку с кофе.

- Это теперь совсем новая жизнь. – Сказал он и улыбнулся. Улыбнулся не детской улыбкой, а улыбкой счастливого и, главное, довольного своей семейной жизнью, мужчины. – Это так теперь всегда будет?

- Да, всегда, за исключением тех случаев, когда утром на моем месте будешь ты, а на твоем – я. А это будет примерно половина на половину. Плюс –минус.

- Согласен. Завтра я готовлю кофе, а ты, по честному, спишь, пока я тебя не разбужу. Все, пора вставать, - допив кофе и затушив сигарету, сказал он таким тоном, будто эта важная и своевременная мысль только что сама пришла ему в голову.

Были похороны дяди. Я, самостоятельно взял на себя многие хлопоты по организации похорон, доставке покойника из морга и прочее, и прочее. Валя и Толик мне были очень благодарны, за мое участие и помощь. Поэтому, через несколько дней, когда Валера сказал им, что хочет чтобы я не ютился на съемной квартире, а переехал к ним в его просторную спальню, где стоял еще один диван, они, даже с радостью, согласились. О том, что я поругался с родителями и не живу в своем родном доме они знали и раньше. Я переехал.

Так началась наша длинная дорога в прекрасное супружеское будущее, дорога длиною в десять лет.

Десять лет супружеской жизни пролетели на одном дыхании, хотя, возьмись я их описывать день за днем, месяц за месяцем, это получился бы большой том воспоминаний, и наверное, не один. И читать его было бы интересно. Мне так кажется.

За эти годы, мы научились любить друг друга до самозабвения, драться друг за друга, как это случилось в поезде на украинской таможне, где наш спор с таможенниками дошел до реальной драки.

Нас чуть не убили в московской квартире, когда мы переехали в столицу и пытались продать наш компьютер, чтобы выручить денег на аренду этой квартиры. Выжив случайно, благодаря соседским, громко хлопающим дверям, мы лежали связанные на полу, с наволочками от подушек, надетыми нам на голову, и повернувшись спинами развязывали друг другу узлы на веревках. Тогда же, развязавшись, мы обнаружили, что остались не только без денег, но и без компьютера, золотых цепочек, браслетов, и даже, своих паспортов. Выжили. Не упали духом.

Были еще времена, когда мы вместе голодали в Москве. В семейном бюджете оставалась сумма, равная стоимости батона хлеба или пачки сигарет, или проезду на метро в один конец. Выбираем метро. Еду на очередное собеседование, и удача. Получаю работу, заместителя генерального директора в оптовой фирме. Даже аванс. Домой возвращаюсь с сумками, полными снеди, пивом, любимым Валеркиным Martini dry. После года сложной работы, попадаю в список специалистов «Head hunter», охотников за головами, если кто не знает. Это звучит устрашающе, но на самом деле, это почетная и лелеемая многими мечта, попасть в список охотников за головами. Такие списки составляются специализированными фирмами, которые ведут учет успешных менеджеров-профессионалов и продвигают их по карьерной лестнице, перепродавая их из фирмы в фирму на все более высокие и более доходные должности. Четыре года в системе Head hunting делают свое дело. В плане укрепления семейного благосостояния. Мы снова поднялись на высоту, ездим за границу, работаем там, живем, отдыхаем. Едим в лучших ресторанах и пьем лучшее вино.

Больше всего мы любили жить в Стамбуле. Прилетая в этот удивительный город, мы сходили по трапу и, неизменно, произносили одну и ту же фразу: «Ну, вот мы и дома.» В семнадцать с половиной лет, мой Валерка, как-то остался начальствовать в Стамбуле на целую неделю один, без меня и без генерального директора авиатранспортной компании, потому что нас срочно, обоих, потребовали в Москву, улаживать дела с грузом на таможне. В течение этой недели мальчик руководил огромным коллективом из двадцати пяти человек собственно работников фирмы и согласовывал действия еще с двумя партнерскими турецкими компаниями, осуществлявшими транспортное обслуживание наших стамбульских складов, заказывал транспортные самолеты, собирал наш груз по всему Стамбулу, оформлял таможенные документы, поднимал и отправлял самолеты с грузом стоимостью в четыре миллиона долларов каждый, в Москву.

Мы научились ругаться, друг с другом так, что наши семейные ссоры, иногда доходящие до сбора чемоданов и хлопанья дверьми, заканчивались тем, что сделав несколько кругов вокруг дома и выпустив пар, мы возвращались, помогая друг другу распаковывать чемоданы и укладывать все вещи на их привычные места.

Мы заводили домашних животных, выкармливали их из пипетки, а потом носились со своими питомцами в заграничных поездках, оформляя для них загранпаспорта и оплачивая их билеты, которые стоили немногим дешевле наших.

Мы рисковали, вкладывая все свои последние сбережения в какие нибудь авантюрные мероприятия, типа переправке из Москвы в Майкоп, Таганрог, Ростов или Краснодар и торговле там то новогодними петардами и хлопушками, то полиэтиленовыми пакетами, то тканями, китайским шелком. Почти никогда не разорялись, а если и были потери, то незначительные. Больше везло.

Валера официально получил военный билет на руки, потому что каждый раз, в момент призывной медкомиссии у него, действительно, было парализовано пол-лица. Неврит лицевого нерва. С одной стороны, хорошо, что ему не грозила армия, но обратная сторона этой медали была в сплошных лекарствах, уколах и физическом уродстве моего родного человека с периодичностью раз в три года. Мы боролись с этим мужественно и успешно. После всех сотен уколов лекарств и витаминов, строгого режима и домашнего тепла и уюта, болезнь отступала, оставляя только едва заметные следы своего пребывания.

Я работал больше и чаще, чем он. Поэтому, что бы Валера не скучал дома и не замыкался только в домашних делах и обязанностях, мы купили для дома мощный компьютер, подключили Интернет. Теперь, мой супруг мог копаться в нем круглые сутки, постоянно экспериментируя с программами, изучая его возможности. Иногда его эксперименты приводили к летальному исходу процессора, материнской платы, видео или жесткого диска. Мы восстанавливали утраченное, и он снова продолжал свою учебу в домашнем университете.

Я постоянно держал его в курсе всех своих рабочих проблем и вопросов. Где бы и кем бы я не работал. Он вместе со мной как бы участвовал в моей работе, изучал ее, учился ей. Часть моей работы, я поручал ему и он делал дома всякие расчеты, графики, письма, а потом по Интернету пересылал мне это в офис, на мой рабочий компьютер. Случись ему заменить меня на моем месте, ему ничего не пришлось бы объяснять, даже мелочей. Я работал, тогда, директором департамента развития в московской корпорации «Блиц». Кто хоть раз проходил через «Шереметьево два», тот замечал, будки пограничников, сплошь оклеены рекламой этой фирмы. Генеральный директор, после доклада службы безопасности о том, что я отправляю и получаю какие-то служебные документы по интернетовской почте, вызвал меня в кабинет и устроил допрос. Когда я рассказал ему о своем молодом помощнике, который дома, на компьютере выполняет часть моих заданий, он решил взять Валеру на работу в мой департамент и даже выделил ему небольшой кабинет. Так мы проработали вместе почти до конца года, пока не грянул дефолт. Москва, за три дня впала в коматозное состояние. Иностранные компании свернули свою деятельность и покинули столицу. Московский бизнес заморожен. Массовые увольнения, безработица. Почти год, мы с Валерой еще жили в Москве, в ожидании улучшения общего положения, благо, накопленных за время работы денег, хватало на безбедное существование и оплату квартиры. Но, и спустя год, ничего существенного в лучшую сторону не изменилось. И мы уехали, сначала в Таганрог, пожили там восемь месяцев, затем в Ростов, потом на полгода в Краснодар, и наконец в Майкоп. Решили переждать какое-то время на периферии, а затем снова, триумфально вернуться в ставшую уже привычной и благодарной, столицу.

Вскоре, мы похоронили Валериного дедушку, которого любили беззаветно, и который дарил нам свое дедовское тепло и участие, дедовскую любовь, несмотря на то, что сам был хвор, без левой руки, потерянной еще в войну, четверть века болел астмой и держался на тех лекарствах, которые мы с Валерой привозили ему из Москвы.

Затем, спустя год, после смерти деда, под новый год, покончил с жизнью Валерин отец. Толик не смог уже вынести тех мучений, которые доставляло ему его пьянство. Мы с Валерой пробовали его кодировать несколько раз. Однажды он сбежал из машины, в которой мы его привезли к доктору, но два раза удалось его всунуть в докторский кабинет. Это не помогло. Человек, по своей натуре простой и интеллигентный, он страдал от своего вида и от своего состояния. Больше всего он не выносил своей беспомощности. Он опустился в своем сознании до состояния ничтожества. Толик повесился в туалете собственной квартиры, закрепив один конец парашютной стропы за трубу, а второй просто обмотав вокруг шеи, как шарф. В пьяном, до умопомрачения состоянии. Мы, в тот момент, жили уже в Майкопе. Тем же ножом, которым мы с Валерой вскрывали запертую изнутри дверь туалета, я с одного взмаха перерубил стропу, разматывать ее не было времени. Труп Толика рухнул нам под ноги, издав страшный хрип. Валя, в этот момент стоявшая за нашей спиной вскрикнула:

- Ой, живой, может еще? Давайте скорее откачивать.

- Беги за тетей Пашей.

Валя сбежала на первый этаж, позвала пожилую соседку, медсестру, всю жизнь проработавшую в больнице. Откачивали по всем правилам. Не смогли. Врачи сказали, что это и невозможно было. Когда труп, падая на пол, сложился пополам, из грудины вышел остаток воздуха, только и всего. Мы похоронили Толика, испытав при этом, тихую семейную радость. Здесь нет кощунства. Все мы, включая его жену, были рады за него, что он теперь отмучился, как тяжело больной человек, ушел в мир иной, где ему уже хорошо и нет уже этой боли и собственного унижения. Никто не осудил его за этот грех, ни свои, ни чужие, только все очень жалели.

Переехав в Майкоп, мы с Валерой поселились в квартире его матери. Почти год ничем не занимались. Крупного дела в этом маленьком городке просто не могло быть, а заниматься мелочью, типа торговли на лотке – это, извините, не для нас. Я выждал необходимое время, восстановил свои связи с госдепартаментами и, как только представился случай, бросился в бой за бюджетные вливания по реформе системы федеральных судов. Выиграв тендер на поставки товаров Департаменту Верховного суда, тут же, мы с Валерой открыли фирму по поставкам канцтоваров, бытовой техники, компьютеров, стройматериалов. Госпоставки – это великая удача. Улыбается эта фортуна только профессионалам. Многие миллионы, сотни миллионов рублей прошли через наши руки. Мы работали от зари и до зари, не давая расслабиться ни себе ни сотрудникам. Машины с товаром приходили почти каждый день, иногда ночью, доставки, отправки, погрузки, разгрузки. Сами, мы исколесили все близлежащие оптовые базы, добрались и до Новосибирска, Ульяновска, Перми.

Мы тут же приобрели двухместную спортивную азиатскую красавицу «Хонду» - кабриолет, необычайной красоты и привлекательности, вместо погибшего еще в Москве, от несчастного случая, нашего лимузина Меркурий-Сэйбл.

Надо ли говорить о том, что наша интимно-семейная жизнь протекала так же, достаточно безмятежно, с завидным постоянством поддержания паритета «половина на половину», как и было договорено в нашу с Валерой, первую, брачную ночь. Никаких отговорок, никаких запретов, мы принадлежали друг другу без всяких ограничений. Валера, ни разу за все эти годы, не изменил мне ни с женщиной, ни с мужчиной. Его темпераменту вполне меня хватало, иногда с лихвой. И характер у него был не авантюрный, в амурном отношении, в отличие от меня. Мои интимные дела «на стороне» бывали не часто, но бывали. Валера об этом чаще всего ничего не знал, но иногда случалось такое, что ни в какие ворота не лезет. Однажды, трое из шести наших менеджеров, абсолютных натуралов от восемнадцати до двадцати лет, стали неосторожно и эмоционально выяснять друг с другом, у кого из них что-то было со мной. Выяснилось что было, и не с ними троими, а со всеми шестерыми. Скандал. Обиды. Ревность. Оказалось, они меня ревнуют не только друг к другу, но и к моему супругу. Валера отнесся к этой ситуации более чем терпимо. Он решил сделать вид, что это его не волнует. Тем более, что он всегда был уверен, что люблю я только его одного и никогда не променяю ни на какую, самую смазливую мордашку. А то, что плоть свою похотливую я побаловал лишний раз, так это еще и лучше. Он часто считал, что он, в интиме, дает мне меньше того, что я желаю и заслуживаю. И всегда опасался, что моя неудовлетворенность недостаточностью наших супружеских интимных отношений может поколебать, а то и разрушить наш брачный союз.

Коллектив на работе, со временем, подобрался приятный. Кто-то проработал с нами уже три года, кто-то пришел недавно, но и парни и девочки и мужчины и женщины чувствовали тепло и уют в нашей фирме и платили нам тем же.

Валера руководил торговлей компьютерами, он в них как бог. Разбирает и собирает их в считанные минуты. С программным обеспечением – на ты. Еще у него канцтовары. Я веду стройматериалы, мебель, бытовую технику и прочее. Все самые сложные комбинации поставок на моей ответственности. На мне, также, бухгалтерия, налоги, деловая связь с внешним миром. Наш бухгалтер – тот самый старый Валерин друг, Саня, к тому времени успешно окончивший университет и очень умело и ответственно ведущий все бухгалтерские оформления. Мы с Валерой иногда недолюбливаем и ругаем его за его нечастые, но сильные запои, но у него за спиной наша бухгалтерия, как за каменной стеной.

У нас с Валерой один кабинет на двоих. Один кондиционер, но два директорских стола. Два одинаковых компьютера, связанных друг с другом и еще с шестью офисными компьютерами и двумя кассовыми аппаратами в одну, безукоризненно отлаженную Валерой, сеть.

Так было до тех пор, пока в нашей фирме, по рекомендации и, даже можно сказать по просьбе моего хорошего друга, молодого прокурора Алексея, в качестве менеджеров по продажам, не появились две девушки. Лена и Марина. Глядя со стороны на отношения, их связывающие, можно было подумать, что это лесбийская супружеская пара. Они были неразлучны друг с другом, так же как и мы с Валерой. Даже, по их словам, спали в одной постели. Жили они вместе, у родной бабушки Марины, вместе воспитывали, кормили, одевали и обували своих младших братьев, почему-то оставшихся у них на попечении. Женская часть наших сотрудников, иногда устраивала небольшие импровизированные обеды для всех, хвастаясь своим умением готовить. Маленькие праздники в обеденный перерыв стали, постепенно, традицией. В один из этих традиционных обедов, Лена и Марина угостили всех варениками. Первыми, угостили они нас с Валерой. Причем проследили, чтобы мы ели именно те порции, которые нам были предназначены. Я помню это, потому что из-за этого произошла неловкая заминка за столом, пока они переставляли тарелки с варениками от меня к Валере и обратно, как будто это не одинаковые вареники. С домашним сыром, обильно сдобренные густой сметаной – вареники были вкусными. То, что произошло вскоре после этого обеда, дальше уже никак праздником не назовешь.

На следующий же день, Валера, явно чем-то озабоченный, сослался на то, что ему лучше какое-то время побыть непосредственно в торговом зале и наладить работу менеджеров с клиентами. Он перенес свой компьютер в торговый зал и разместился за торговой стойкой, между кресел Марины и Лены. Впервые наш кабинет осиротел на одного члена семьи. Находиться в нем было неуютно и одиноко. А Валера, иногда по целому дню мог даже и не заглянуть ко мне, не поинтересоваться, как идут дела, хотя раньше, он отлучившись даже на час, возвращался и обязательно спрашивал:

- Ну как тут, порядок?

И спокойно принимался за свои дела. Так было, но так перестало быть, а еще через неделю Валера в конце рабочего дня исчез, никому ничего не сказав. Не появился он дома, вечером, не появился на работе утром и не появился больше совсем. Лена и Марина как всегда приходили на работу, но на мой вопрос, не знают ли они, где Валера, совершенно искренне пожимали плечами и неизменно отвечали:

- Нет, Борис Халидович, откуда же мы знаем? Понятия не имеем.

Валера пропал. И только после того, как я всем заявил, что подаю в милицию заявление на розыск Валеры, он пришел вечером домой. У меня нет слов, чтобы выразить мое состояние, когда я открыл дверь и увидел его на пороге. Он выглядел очень устало, похудел, впалые щеки, плечи осунулись. Вид неприглядный. От свеженького, крепкого, красивого парня мало что осталось.

Валера сел на стул, у двери квартиры и негромко стал оправдываться:

- Боря, я не могу с этим ничего поделать. Я ухожу.

- Куда ты уходишь, к кому, с кем?

- Я, сейчас, живу с Леной, на квартире у Марининой бабушки.

- Ты там с первого дня, как ушел?!

- Да.

- Ты ее любишь, или пришло твое время рожать детей?

- Я не знаю. Я ничего не знаю. – Его голос был ровным, почти безучастным.

- Ты навсегда уходишь?

- Не знаю. – опять тот же ответ, тот же голос, больше похожий на голос механического робота, чем на голос родного мне человека.

- Валера, хорошо, уходи к ней жить, но не оставляй нашу работу, давай будем как прежде, вместе держать дело, ведь мне одному не справиться. Уж кто-кто, а ты то лучше всех знаешь, что мне одному это не под силу. Все завалится. Мы оба останемся ни с чем.

- Нет, я не могу.

- Почему, что тебе мешает? Помнишь, я как-то обещал тебе, что если в твоей жизни появится женщина, я не буду тебе мешать. Я хочу, чтобы ты, как и я, знал в этой жизни все. Я хочу вырастить и воспитать твоих детей, наших детей. Я хочу и могу дождаться тебя, сколько долго это не будет продолжаться.

- Нет, ты меня не дождешься. Это бесполезно. Забудь меня. И прости.

- Ты меня еще хоть чуть любишь?

- Не знаю. Прошу, прости меня.

- Валера, а что-нибудь ты знаешь, что хоть происходит?

- Не знаю. Я поступаю, как последний подлец, но ничего не могу сделать.

- Хочешь, я стану перед тобой на колени? Это не унижение для меня, ты ведь никогда никого не видел перед собой стоящих на коленях. Я прошу тебя, не уходи.

- Не надо на колени. Только не тебе это делать. Это я должен на коленях просить прощение, но я тоже не буду.

- Что ж, тогда уходи. Навсегда, так навсегда. Ты же знаешь, возврата ко мне не будет уже никогда. То, что ты сейчас делаешь, непростительно ни по каким оценкам, ни по каким правилам. – Я распахнул перед ним дверь.

И он ушел. Необычный, какой-то чужой, не родной. Его как будто подменили. Нет его обычных слов, фраз, речь короткая, отрывистая и ровный, не естественный голос. Взгляд пустых глаз, без эмоций. Эмоции, только где-то на самом заднем плане сознания, как будто пробиваются сквозь толстый слой ваты и не могут пробиться. Они мне еле слышны из самых потаенных уголков его души. Когда Валя, узнавшая что Валера приходил, рванулась к нему на квартиру, у него с ней произошел тот же разговор, что и со мной. Как она рассказывала, так же скупо и чужим голосом он разговаривал и со своей родной матерью, сидя за столом и глядя в пол. Она, также как и я, ничего от него не добившись, ушла ни с чем.

Продажи компьютеров сначала затормозились, а потом и остановились совсем. Недовольные клиенты, оформившие кредиты в банке, требовали компьютеры, а я не мог справиться с поставками. Не помогло и то, что спешно принял на работу одного за другим двух специалистов. Продажи прекратились. К прилавкам с канцтоварами не подошел ни один покупатель. Даже за какой-нибудь незначительной мелочью. Продажи тоже встали. Продавцы ежедневно мужественно отстаивали свои смены, но покупателей не было. Враз прекратился поток покупателей на бытовую технику. В банке им просто перестали оформлять кредиты, стоило им только показать счета, выписанные в нашей фирме. В банке, клиентам, или отказывали или советовали покупать товар в другом магазине. И это при том, что мы еще четыре месяца назад, своими оборотами вывели майкопский филиал этого банка в группу «А», в группу непотопляемых банков первой категории. Несколько судебных процессов против меня. Обвинение в мошенничестве. Это уже уголовное преступление. Отбиваюсь, как могу. Дело шито настолько белыми нитками, что и слепому видно, но прокуратура ведет его напролом от суда к суду, переворачивая и выворачивая наизнанку все что можно и что нельзя, оспаривая оправдательные приговоры.

Однажды, сидя в офисе, я чистил компьютеры от ненужной информации, отработанных файлов и прочей мелочи. Работа не сложная, мне знакома. В одном из менеджерских компьютеров, среди «мусора» я обнаруживаю остатки страниц с сайтами для интересующихся приворотами, защитой от сглаза и прочей мистической ерундой. Открыв одну из страниц, вижу сайт, с табличкой, где в режиме он-лайн можно определить процент соответствия имен влюбленных. Щелкаю в одно окошко, открывается меню, в нем имя, уже когда-то набиравшееся на этом компьютере. Есть у него, у компьютера, такая удобная функция. Что бы сто раз не набирать одно и тоже, он запоминает, что и в каком окошке вы набирали и в следующий раз, он Вам услужливо эту информацию подсовывает, на мол, не парься второй раз. В окне с женским именем открылось имя Елена. В окне с мужским – Валерий. Процент совпадения – 34%. Смотрю дальше. Привороты, привороты, привороты. Любимого. И женатых и неженатых. И ни одного приворота мужчинами – женщин. Господи, вот же дуры набитые. Им бы работой заниматься, а они на всякую ерунду время тратят. Куда Валерка смотрел? Так я думал в тот момент, не придав особого значения всему тому, что я увидел. И вдруг меня осенило. Ведь это же Ленкин и Маринкин компьютеры. Вареники!!! Вот какой был в них «сыр»!!!

Как нарочно, вскоре после этого, я неожиданно столкнулся на улице с Еленой.

- Остановись. Прошу. Выслушай. Ты зачем это сделала? Я уже знаю, что это приворот. На чужом несчастье своего счастья не построишь. Верни мне моего супруга. По доброму. Пока прошу. Твоя подпись вместо моей стоит на счете, что в прокуратуре. Еще одна твоя вина, в том, что мне приходится отбиваться сейчас от уголовщины.

- Борис Халидович, я не виновата. Это Марина. Даже я не знала. Она мне ничего не сказала, когда заказывала этот приворот в Москве, по Интернету. И платила она сама. И о том, что вы супруги, мы обе не знали.

- Ты врала мне, Вы обе мне врали, когда говорили, что не знаете, где Валера. Ты мне и сейчас врешь. Я, лично тебе сказал, признался в том, что мы с Валерой однополая семья. Верни все на место, как было прежде. Мы прожили в супружестве и счастливо десять лет, найди себе другую жертву, не семейную, мало тебе их? Ведь, когда ты привораживала его он был богат. Сейчас у него ничего нет. И у меня ничего нет. Магазин отобрали и продали, машину банк забрал за долги по кредиту. Остатки товаров забрали поставщики, а что не забрали, арестовано судебными исполнителями. Даже больше того, исков к той фирме, которой Валера руководил, больше, чем она сможет заработать за несколько лет. Ведь ты и его погубила своими варениками.

- А мне не нужны его деньги. Я люблю его. И он любит меня. Мы как-нибудь еще заработаем. Он очень неглупый парень и ни в ком не нуждается.

- Знаю я, как ты эту «его любовь» заполучила. Глупая, что же ты наделала! На счет ума – ты права, он умный. Да ведь и ум у него – тоже мой. Я вкладывал ум в его мозги, клеточку за клеточкой, все долгие десять лет. Я не знаю, как он теперь с этим умом справится со своими проблемами, если даже я – в одиночку совершенно бессилен. А его проблемы – это ведь и твои, сейчас, проблемы. Ведь так? Или тебе все равно? Что же ты еще не оформишь с ним отношения официально? Боишься, что с тебя, как с супруги тоже спрос будет, придется отвечать за мужа собственной шкурой? Этого боишься? Лена, милая, оглянись на него. Что ты увидишь? У него мои привычки, мои вкусы, моя походка, мой ум, там все мое. Там ничего твоего нет и не будет. Даже спустя много лет, вы так и останетесь разными и чужими. Будь мы с ним не так близки, не люби мы друг друга все эти годы, может у тебя и был бы шанс, но ты же видишь, что шанса нет. У тебя члена нет, в конце концов, а на фаллоимитатор он никогда не согласится. Понимаешь ты это?

- Пустой разговор, Борис Халидович. Я его люблю и он меня тоже. Я тоже за него буду бороться.

- А он? А он будет бороться? Ты уверена, что он за тебя будет бороться, не отними ты у него силы и разум своим приворотом? – При этих словах она, испуганно взглянув на меня, бросилась прочь. Больше я никогда ее не видел.

Если честно, даже несмотря на чистосердечное признание Елены, я сам не до конца верил, что такое может случиться наяву. Только, когда я поделился со своей бедой с одним нашим клиентом, с которым мы остались в добрых отношениях, я услышал от него подобную историю, о том, как с помощью какой-то еды приворожили его самого. И как он, через три года, словно очнувшись, увидел вокруг себя знакомую ему, но совершенно чужую семью, с тещей, тестем, толстой уродливой женой, ребенком, рожденном от него. И он тоже испытал ужас и не мог понять, как все это произошло?

- Вот и твой Валерка, очнется также, и побежит от своих ведьм, только пятки сверкать будут. Прибежит, никуда не денется. А для них это добром не кончится. Говорят, это зло всегда возвращается. Болезнями, несчастьями. Я, как только от своей ушел, у нее тут же гора болячек. И ноги не ходят и руки не держат. И правильно. Человека загрести. Это же не жменя семечек. Да кто им, дурам, потакает? Такие же как они дуры, ведьмы.

Сказано было по-простому, но от души. В его словах явно чувствовалась неприязнь, даже отвращение от перенесенного им унижения от того, что с ним обошлись как фокусник со своим фокусным атрибутом.

Когда я переехал жить в Краснодар, я встретился с замечательной женщиной. Молодая, современная, она могла объяснить некоторые вещи без того, чтобы напустить мистической таинственности. Хотя ее все называют, по старинке, ясновидящей, целительницей. На меня она произвела впечатление человека, разбирающегося в каких-то неведомых мне сложных технологиях. Сродни тому, как химик разбирается во всевозможных хитросплетениях химических формул, а мы, не зная того, просто имеем в своей жизни сплавы, пластмассы, смеси. Мы на них сидим, в них одеваемся, их едим, ими красим, из них строим. Кто-нибудь знает, из чего же точно состоит масляная краска, или пластиковый корпус клавиатуры компьютера? А простой маргарин или спрэд, эта чудовищная разновидность смеси маргарина, бутербродного масла, какой-то химии и воды? Однако же, едим!

Вот она то и объяснила мне технику профессионального приворота. Перед этим, она сказала, что источник моей беды в девушке с именем начинающемся на букву «М», со светлыми волосами, собранными на затылке в хвостик, острым носом и невысокого роста. Еще она мне сообщила, что некая пожилая женщина, полная, даже тучная, прямо в спину бросила мне свое проклятие, ровно тринадцать лет назад, имя этой женщины начинается на букву «А». Надо ли говорить, что Марина точно соответствует описанию девушки, а моя мать, имя которой Антонина, ровно тринадцать лет назад, узнав, что я гей, прокляла меня, и проклятие свое она кричала мне в след, когда я покидал свой родительский дом.

Я с удивлением узнал, что для профессионального приворота нужно прежде всего отгородить человека непроницаемым колпаком от всех дорогих и близких ему людей, от всех, кто может его удержать и спасти. И только затем, у того, кого привораживают, очищают все чувства его к близким и любимым. Память тут ни причем, стирают чувства, эмоции. В душе все стирают. И только потом туда, как в чистый лист вписывают новые имена и новые чувства. Эта искусственная душа, она все же не может функционировать так же, как настоящая, но очень похоже. Заказчик, в чью пользу делается приворот, может и не заметить разницы, разве что позже, когда приворот начнет ослабевать. А он начнет. И опять нужно начинать всю процедуру обратно. Все снова. Еще одна важная деталь. Необходимо продолжить уничтожение окружения привораживаемого человека. Оставить их без энергии, без сил, без здоровья, без денег, иногда без жизни. На это способны только очень сильные колдуны. К такому и обратились Елена и Марина. Поэтому наш бизнес, как будто накрыло мощным колпаком.

- Тебе интернетовский домен «Омен.ру», ни о чем не говорит?

- Как не говорит, я его хорошо помню. С него я и начал просмотр компьютерных файлов девчонок.

- Так вот там и сидят два очень сильных черных мага. С ними даже я справиться до конца не могу. Хоть они и не поддерживают под своим контролем однажды ими наколдованное, но след их стереть до конца никогда не удается. Даже, если и вернуть Валеру, он уже никогда не будет таким, как прежде.

- Елена Валерьевна. Лишь бы только он вернулся. В войну мужики уходили на фронт здоровыми, а возвращались калеками, их ждали, им были рады и они жили счастливо в своей семье. Пусть только он вернется с этой войны живым. Остальное, уж как получится.

- Понимаешь, Борис, когда Валера оказался под влиянием приворота девушек, он стал очень слаб. У него уничтожили все слои защиты. Он был как тело без кожи, сплошное мясо. Это его счастье, что ты оказался человеком выдержанным. Если бы ты попытался его самого физически привести домой, он мог бы этого не выдержать. В такие моменты люди могут сойти с ума, умереть. Я на сеансах вытащила шесть защитных астралов твоего Валеры, установила на свое место. Седьмой вытащить и поставить на место нет возможности, он ушел глубоко. Но, даже не в этом еще проблема. Я не могу стереть дочиста ту информацию, что сейчас заложена в него вновь, в виде программы его судьбы. А не стерев старой, новой не напишешь. Место, куда она должна быть вписана, пока занято другой программой. Она уже слабеет, но когда он очистится так, что бы можно было все вернуть на место, не знаю.

- Я не совсем все понял, Вы просто скажите что же мне делать?

- Жить новой жизнью, по крайней мере, пока. А там, посмотрим. Может и смогу я тебе помочь, позже.

Я рассказываю об этом, а на душе неспокойно. Господи, ну что за галиматью я тут несу. Какая там мистика, какая ворожба. Полюбил парень девчонку. Симпатичную. Да что же тут неестественного. Вот это, как раз и естественно. Детей нарожает. Может и примчится обратно, потому что привык, что его кормят, а самому прокормить кого-то пока ума не хватит. А может и не примчится. Может и хватит терпения дождаться, пока уму должна голова набраться.

А может и так случилось, что две лесбиянки окрутили паренька и он им, теперь, обеспечивает сосуществование, из кожи вон лезет, устраивает одного братика в училище военное, второму оплачивает колледж, да еще кормит свою гражданскую супругу с ее гражданской супругой вместе.

А может быть все так, как я рассказал об этом, глядя со своей точки зрения и основываясь на словах Елены Валерьевны. А знаете, что меня еще подталкивает в пользу доверия этой ясновидящей? Она взяла с меня денег совсем не столько, сколько стоит, обычно, такое шарлатанство. Двести рублей за все многочисленные сеансы, как Вы думаете это много? Явно, она не разбогатела на моей беде. Вот так. Да и сказала то, о чем мог знать только я.

Да и логика - вещь противная. Она тогда есть, когда факты укладываются в единую логическую цепочку, примыкая друг к другу, как притертые кирпичи. Говорят же, комар носу не подточит. А логика, во всем этом, есть. И факты – не притянуты за уши, а как притертые кирпичи. И я сам, после всей этой истории, жив остался едва-едва. Грех говорить, но на всякий случай была припасена у меня одна штучка, держал за унитазом, все два года, пока несчастья сыпались на меня как из рога изобилия. Решил, не дамся живым, если сил не хватит выстоять.

Также, когда болеет человек и, даже не будучи медиком, понимает, чувствует, от чего его болячка и где она гнездится, так и я все чувствовал. С какой стороны на меня все зло летит и зачем. И все еще продолжают в меня сыпаться эти осколки, но уже не так сильно и не так больно. Так что, все те сомнения, которые я перечислял в виде возможных версий случившегося, это так, дань моменту, чтобы создалось впечатление, что я что-то анализирую, обдумываю. На самом деле, я ведь точно и достоверно знаю, что и как произошло. Уверен в этом на все сто.

Переломный момент в моей жизни наступил после операции, когда два дня я лежал в коме. Врачи сказали, что скорее всего, я уже не жилец. Один из моих сердобольных товарищей, правда не по своей инициативе, а посоветовавшись с врачами, поспешил сообщить моим близким и друзьям, в том числе позвонил Валериной матери, о том что я умер, и меня скоро похоронят. Даже сказал, на каком краснодарском кладбище. Валя заказала панихиду по мне на год вперед. С того момента, мое положение стало заметно улучшаться, и в материальном плане тоже. Жизнь, вроде бы налаживается. Дольше и не без потерь, конечно, но терпеть можно. Да и я, теперь, больше похож на булатный клинок. Жизнь в меня столько слоев вложила, да так спаяла, сковала, что у меня теперь на каждый взмах в мою сторону найдется свое лезвие. Валя, до сих пор не знает, что я жив, а следовательно и Валера тоже. Он приезжает к матери погостить, иногда сам, иногда с Еленой. Валя мне об этом как-то говорила по телефону, еще до операции. Валера, кажется, живет в Петербурге, Елена в Москве. Детей у них нет и, по словам матери, не намечается. Скорбят ли обо мне, не знаю.

После больницы, по словам своих друзей, я немного постарел лицом, похудел. Лишь когда улыбаюсь, мои морщинки выглядят еще достаточно привлекательно. Хотя, признаюсь, с восстановлением своей души мне хотелось бы восстановить и свое тело, особенно лицо. Лицо красивого, интеллигентного, уверенного в себе и в своем будущем человека. То, что я похудел мне только на пользу. Я стал значительно стройнее. Костюм на мне сидит как на молодом. Так что начну с пластики лица.

Я счастливчик, ребята. У меня проблемы только с лицом.

Решаются они достаточно просто.

Просто прогоню старость.

Сотру ее со своего лица, ототру как ненужный, отыгранный в страшном спектакле грим.

Я не завидую тому, кому надо оттирать свою душу!

 

11 ноября 2005

(С) Тим Борисов®, г. Краснодар
handsomerio@fromru.com