Последняя сирена
Она сидела здесь уже давно, судорожно вцепившись когтистыми лапами в острую
неровную поверхность морского рифа; поводила в разные стороны детской головкой так, что
соленые волны касались золотистых волос. Ни время, ни одиночество не отложили ни
малейшего отпечатка на фарфоровом совершенном личике сирены.
- Какая же тоска…, - шептала она на заре, вглядываясь в розовеющую даль; от
ожидания и усталости глазки подкатывались и слипались как у курочки, и спасительный сон
в который раз уносил ее далеко-далеко в своих призрачных объятиях.
Не ведала она, что Понт Эвксинский уже давно носил другое имя, да и Колхида,
славная Колхида жила совсем иной, малопонятной жизнью торговой суеты и мандариновых
деревьев.
- Я чахну…, - жаловалась сирена северному Борею, но он всегда спешил и ничего не
отвечал.
- Я не вершу свое предназначенье…, - плакала она, теряя мужество и жемчужные
слезинки перед морскими моллюсками, и, не дождавшись утешенья, растерянно разводила
крыльями.
Где-то далеко, едва различимые на тонкой нити горизонта, проплывали снежные
лайнеры, величественные и безликие: но не существует корабля для сирены без мускулистых
мужских рук, налегших на весла, противоборствуя разбушевавшейся стихии. Тщетно
напрягалась она, в надежде услыхать, как деревянный борт галеры бесшумно рассечет
бирюзовую гладь. И вдруг, в бессчетный безымянный день, где-то далеко впереди послышался
знакомый долгожданный всплеск.
- Аргонавты…, - простонала сирена, ее сердечко забилось как колокол, и в горле
пересохло от радостной тревоги и нетерпенья. Она медленно вдохнула всей грудью, и запела
дивным, сокрушительным своей грозной и влекущей силой голосом. Она пела усыпляющую
навеки колыбельную, и гимн жизненной силе. Пела о том, что нет призрачней и беспечней
чувства, чем любовь. И о смерти, собирающей свою извечную дань. О красоте морских
просторов и бесконечном одиночестве среди них. Пела на всех языках мира, и на
единственном – понятном только аргонавтам и сиренам.
- Приди, приди в мои объятия, герой! - простирала руки сирена, вглядываясь вдаль, и в
звуках песни затихали воды.
Наконец показалась небольшая лодка. На веслах сидел рыбак, усталый и злой,
заросший трехдневной щетиной, в грязном дождевике и резиновых сапогах. Увидев сирену,
он замер на несколько минут, затем протер глаза растрескавшимися ладонями, развернул
круто свою утлую посудину, и стал грести прочь с удвоенной силой. Рыбак был глух от
рождения...
- Ну и напасть сегодня, - бормотал он себе под нос, - в такую жару всякая дрянь
примерещится…
Через минуту его туманный силуэт скрылся из вида.
Вначале сирена решила сложить крылья на груди, и броситься в самую глубину, да
так, чтобы немедленно растечься кружевной пеной, раствориться в пучине забытья, не
думать более, не думать... А потом
передумала, и… рассмеялась. И смеялась все громче и громче, сотрясаясь всем своим
пушистым тельцем.
«Что это с ней сегодня?» - спрашивали друг друга дельфины, сталкиваясь
скрипучими лбами.
Клонился день к закату…
© Copyright:
Таня Степанова, 2008
Свидетельство о публикации №208051600012