Рассказ
Всё свалилось на ее голову в один день. Рамиз предъявил ей ультиматум о скорейшей оплате образовавшегося долга, а родители Григория позвонили и попросили сходить в морг на опознание.
Дочка, торговавшая за Катерину в рамизовской палатке, допустила непростительную оплошность - выдала товар товарищу Рамиза без оформления должных документов. Теперь все отказываются признать состоявшуюся сделку, и на Катерине повис баснословный долг в четыреста тысяч рублей, который она просто не в состоянии была выплатить. Она понимала, что всё подстроено специально, чтобы загнать ее в кабалу, но кулаками махать поздно и нужно думать о том, как выкручиваться из сложившейся ситуации.
Это называется – «подработала» на хлеб своим четверым деткам. Терпела домогательства Рамиза и прочие унижения, которые терпит всякая женщина, согласившаяся на подобную работу, кое-как сколачивала рублик к рублику, чтобы дети не голодали, а теперь всё пошло прахом. Брат Рамиза - тут как тут со своим предложением: поменять квартиру на меньшую с мизерной доплатой. Он, видишь ли, собирается привезти свою семью из Баку в Москву, нужно расширяться, а ей, бывшей «лимитчице» с четырьмя детьми на руках, надо «сужаться» для того, чтобы выплатить этот проклятый долг.
Катерина прибрала всё по местам, закрыла окна навесными железными ставнями и устало опустилась на табурет, стоящий у входа в палатку. Завыла бы от этой подлой жизни, да нельзя расслабляться: иначе детей не вытянет. Две девочки от разных мужей, с которыми ненадолго свела ее нескладная судьба, да два мальчишки от Григория были еще малы, старшей только пятнадцать исполнилось. Расслабиться нельзя ни на один день: вся жизнь как на передовой. Раньше хоть стабильность какая-то была - червонца до получки не хватало, а теперь...
Григорий, в сущности, мужик неплохой. Когда трезвый. Напивается только страшно. Хорошо, если заранее знает, что выпить удастся - с утра ничего не ест до самого вечера, затем выжрет бутылку и падает замертво прямо за столом. Всего забот тогда - до кровати его дотащить. А когда летом, тепло, то и на полу оставить можно. Ну а если хоть чуть «недоберет» - тогда держись! Начинает колобродить в поисках выпивки, домой является заполночь, устраивает скандалы, драки. Соседи жаловаться устали.
Вот уже второй месяц, как Григорий пропал бесследно. С ним и раньше такое случалось, но не более, чем на десять суток - арестовали его тогда, - а так, обычно, максимум на неделю. Катерине, хоть и тревожно, но так спокойнее, когда его нет. Она даже как-то попыталась избавиться от него раз и навсегда: уехала к дальним родственникам в Башкирию, в квартире временно поселила русских беженцев из Азербайджана, которых попросила заявить Григорию, что квартира продана, а она с детьми уехала навсегда, да не надолго этой хитрости хватило: заявился он однажды после ее возвращения во двор, трезвый, спокойный, поговорил с сыновьями - они его любят, ни смотря ни на что, - и всё потекло по-прежнему. Теперь вот пропал.
Катерина поднялась, выключила свет и, выйдя в начинающиеся сумерки, стала закрывать огромный гаражный замок на дверях палатки. Фигуру Магомеда - рамизова брата - заметила издалека. Худой азербайджанец с короткими ногам, которые выглядели еще короче из-за широченных штанов-«слаксов», щелчком откинул недокуренную сигарету в сторону и осклабился, засунув руки в карманы:
- Ну что, сестра, меняться решила?
- Я еще подумаю, - ответила Катерина неопределенно, чтобы не раздражать Магомеда и обеспечить себе время для принятия решения. - У меня есть родственники, может быть, у них деньги достану.
- Смотри, Рамиз ждать не любит, - предупредил Магомед. Говорил он практически без акцента.
«Угрожает, сволочь», - подумала Катерина, но вслух сказала:
- Время еще есть.
- Ну, смотри, я тебе предложил. Задумаешь квартиру менять - сообщи.
Магомед пошел дальше по своим делам, а Катерина, обойдя палатку вокруг, направилась к дому. Дети уже, наверное, всё доели. В сумке у нее - булка хлеба и пакет сосисок. Это - на сегодня. Завтра она с утра посадит старшенькую в палатку (хоть бы опять не случилось чего-нибудь!), а сама поедет сначала в морг, а затем к родителям Григория. Может чем-нибудь у стариков разживётся на завтрашний день - в палатке она уже четвертый день денег не получает, работает в счет долга.
Про морг она старалась не думать.
В подвальное помещение вела бетонная лестница. Очевидно, покойников вносили и выносили с другой стороны, потому что на этой узкой лестнице невозможно было развернуться не только с гробом, но и с обыкновенными медицинскими носилками. В каком-то маленьком помещении, куда уже доносился тошнотворный сладковатый запах, она предъявила свой паспорт и пошла дальше за невысоким человеком в грязном белом халате.
В смерть Григория она не верила. Из морга позвонили в первый раз, хотя уже неделю, как заявление подали, но она не волновалась. Скорее всего, какой-нибудь другой бедолага, без документов и не разыскиваемый никем, ждет своей очереди на общественное захоронение за счет муниципалитета, а пока предъявляется всем, кто ищет пропавшего родственника с похожими приметами. Если бы с Григорием что-нибудь случилось, она обязательно почувствовала бы.
Всё-таки ей стало страшно, когда она оказалась в помещении, где на бетонных столах и медицинских каталках лежали невидимые тела под грязно-белыми простынями. Каждое из этих тел было когда-то человеком, дышало, любило, целовало любимых людей, а теперь - странная компания белых призраков, укрытых с головой. Запах стоял нестерпимый, Катерину начало поташнивать, но человек в белом халате как будто и не замечал густого аромата смерти, спокойно лавируя между покойниками и разглядывая бирки на больших пальцах их ног.
«Ничего похожего на американские фильмы, где трупы держат в аккуратных выдвижных ящиках», - подумала она, и тут человек в белом халате остановился.
- А вот и он, - произнес он глухо, затем быстро, без подготовки, откинул простыню с головы погибшего.
Это был Григорий.
Катерина покачнулась, но удержалась на ногах. Ею овладело странное чувство. Она столько раз в душе желала его смерти, когда он бил ее на глазах у детей, но теперь ей не хотелось верить, что Григорий больше никогда не подойдет сзади, не обнимет за плечи и не прошепчет на ухо: «Эх, Катюха, нам ли жить в печали?».
Спохватившись, она украдкой взглянула на своего спутника: не заметил ли тот ее смятения? Маленький человек в чересчур просторном и не чересчур чистом халате спокойно поднял на нее свои серые невыразительные глаза:
- Не твой, что ли?
- А других у вас нет? - спросила она, чтобы не лгать.
- Подходящих больше нет, - отрезал тот, накидывая простыню обратно на лицо Григорию. - И вообще тебе здесь не магазин. Радуйся, что не твой, да иди подобру-поздорову.
На обратном пути поинтересовалась:
- А где нашли этого несчастного?
- У железнодорожного переезда, - скупо объяснил ее попутчик, не оборачиваясь, и не объясняя, у какого переезда. - Побили его сильно.
Катерина горестно покивала головой, хотя человек в белом халате, идя впереди нее, не мог этого видеть. Она сама заметила кровоподтеки на мертвом лице Григория.
Когда Катерина расписывалась в каком-то журнале, она вдруг ощутила сильное желание признаться в обмане и не отрекаться от тела не очень любимого, не венчанного, но все-таки мужа, отца ее двух мальчишек. Подавив в себе это мимолетное желание, она вышла на воздух и остановилась, прислонившись спиной к стене старинного здания из крупного серого камня.
Она сейчас в таком положении, что просто не вынесет бремени похорон, у стариков тоже денег нет. Пусть лучше похоронят за государственный счет. Теперь ему все равно.
Свекор со свекровью открыли дверь оба сразу и стояли в прихожей с вытянутыми в ожидании лицами. Катерина постаралась улыбнуться и отрицательно покачала головой. Старики облегченно вздохнули, Мария Семеновна натужно всхлипнула и пригласила Катерину:
- Да ты заходи, не стой на пороге.
- Сколько горя он принес нам и тебе, - проплакала Мария Семеновна, пока Катерина скидывала туфли с отекших от долгого хождения ног, и добавила, сама с трудом веря в свои слова: - Вот и теперь шатается где-то, прощелыга несчастный.
Григорий был их единственным сыном.
Старики о чем-то рассказывали, жалуясь по стариковскому обычаю на всё на свете, а Катерина застыла над стаканом горячего чаю, думая о своем. Не станет она менять квартиру. Пусть на куски режут - не станет. Квартира - это всё, что она может оставить своим детям.
- Что с тобой, Катюша? Аль случилось что? - тревожно заглянула в ее помутневшие глаза Мария Степановна. Свекор застыл, опустив глаза.
- Да нет, ничего. Просто на работе неурядицы. На завтра денег даже на хлеб нет, - произнесла она, отмахнувшись, а затем ей стало стыдно, когда она поняла, каким образом увела разговор в сторону. - Да вы не беспокойтесь, я сама справлюсь.
- Чего уж там. Какое беспокойство? - вступил в разговор свекор. - Внуки нам не чужие, а пенсию на прошлой неделе дали, поделимся. Да так возьми что-то, из продуктов. Мать быстро сейчас сообразит, - облегченно засуетился он, подталкивая свою стареющую супругу.
«Свекор и свекровь. Бывшие, - подумала Катерина, оглядываясь на стариков, стоящих в проеме двери. - А дед с бабкой они моим детям до конца жизни».
Сидя в переполненной электричке - все ехали с работы в свои «спальные» районы - она засунула руку в карман и погладила истрепанные банкноты, переданные ей стариками, затем поставила сумку с продуктами к себе на колени и задумалась. Ей стало страшно от содеянного. Она понимала, что старикам будет поначалу чем-то даже легче, если они будут думать, что Григорий жив, но время будет идти, а известий никаких не будет... К тому же себя не обманешь: не признала она Григория не из жалости к старикам, а по другой причине, из-за денег.
Подумав о страшном грехе, она попыталась помолиться Богу и за Григория, и за себя, но так как не знала ни одной молитвы, многократно повторила в уме: «Господи, прости! Прости, Господи», пока комок не сдавил горло и из глаз ручьем потекли слезы.
Сидящий напротив усталый человек мельком взглянул на ее полные слез глаза, дрожащий подбородок, и отвернулся к окну, за которым через равные промежутки времени пробегали толстые белые тела молчаливых бетонных столбов.
22 июня 1998 года, г. Буденновск.