Бабушка

Надя Яга
Ровно 10 лет назад умерла моя бабушка. Это было своевременно (в 89) и довольно легко для нее, но острая боль от утраты была, сны не отпускали, и только потихоньку приходили реже. Сейчас я понимаю, что и жизнь ее и смерть достойны уважения и зависти. Она побыла старчески слабой, не избежала странностей, но это было очень немного, как раз настолько, чтобы чуть смягчить близким готовящийся удар.

Я много раз об этом думала, что-то кусками записывала, а сейчас вдруг поняла, что хочу написать все. Не знаю, получится ли, не знаю нужно ли и , самое главное, не знаю, а может ли это быть интересным кому-нибудь, кроме нескольких близких, не злоупотребляю ли я чужим временем, выкладывая это здесь. Попытааюсь все же объяснить, зачем. Меня много раз задевало отношение к бабушкам-дедушкам, от которых прямо-таки веяло лакеем Яшкой из "Вишневого сада". Поэтому и решилась. Если длинно и скучно, просто не читайте. Если покажется, что что-то зацепило, буду понемногу продолжать

***


Она прожила удивительную жизнь в удивительные времена. Больше всего меня поражало то, что она оставалась собой при самых причудливых поворотах судьбы. Я несколько раз пыталась их посчитать, но сбивалась со счету. Родилась она в 1907-м и ей досталось хорошее детство. Отец ее был управляющим у помещика в Тамбовской губернии, она была третьей в семье (всего детей потом стало 6), и жили они и в достатке и на свободе. Рассказы о жизни на хуторе с дальними купаниями, встречами с волками были очень хороши, но остались от них в голове отдельные картинки, жаль не записала по горячим следам. Первый поворот случился с началом первой же мировой войны. Ни пенсии, ни жилья семье призванного в армию управляющего не полагалось, проедали накопления, которых было очень немного, так как достаток прошлых лет обеспечивался больше не денежно, а натурально. Семья стала частично городской, и учащиеся дети жили в школе, снимая угол у учительницы. С какого-то момента учебное крыло школы отошло под тифозный госпиталь. В жилом все непонятным образом уцелели.


***

В жилом все уцелели. Это будет повторяться в истории их семьи не один раз. Не знаю что за этим: доведенная до педантизма аккуратность или природная устойчивость, но посреди бесчисленных эпидемий все братья-сестры этой семьи ни разу не болели ни одной из страшных военных болезней. По новому положению семьи революции были шансом на новую жизнь, а декрет о Земле и потом о комбедах даже вывел вернувшегося с фронта отца в местное начальство. Он стал председателем сельсовета, потом комбеда и был снабжен от власти лошадью. Эта самая лошадь спустя 10 лет станет основанием для раскулачивания. А трое старших тем временем последовательно перебираются в Москву - учиться. Старший брат занимал в жизни семьи совершенно особое место. Его любили и почти боготворили, за ним тянулись. Он писал стихи, кое-что я слышала от бабушки и ее сестры, в основном они были слабенькие, но несколько очень даже ничего. Он первым вошел в мир полубогемного и вполне голодного московского студенчества с поэтическими диспутами, комнатой на 10 человек, неежедневным супом из пшенки и селедочного хвоста и пешими переходами по Басманной, бандитским тогда Сыромятникам и Хитровке (как же близко мы сейчас живем от этих мест бабушкиной юности). За ним приехала старшая из сестер, потом бабушка, потом 3-я сестра, бывшая всю жизнь второй моей бабушкой. Эта дружба и взаимопомощь 4-х старших протянулась на всю жизнь, только однажды дав сбой.

***

Случилась это в 28 году как раз из-за лошади и начавшейся уже политики экономического нажима на кулаков. Упоминавшаяся уже лошадь, агрономические знания отца (он был самоучкой, но, похоже, способным) и великолепный тамбовский чернозем привели к тому, что маленькое хозяйство оставшихся на Тамбовщине родителей и двух младших сыновей-подростков стало успешным и они были записаны в кулаки. Именно в это предколлективизационное время многие, обложенные слишком уж твердым заданием, поняли, что пора бежать, и успешно спаслись от ужасов раскулачивания, влившись в ряды городского пролетариата. Но удалось это не всем. Дело это было как бы полулегальное. Люди бежали, рабочие руки были нужны и на нарушения смотрели сквозь пальцы. Если только руководящее око не направлялось кем-нибудь специально. И вот бабушкиным родителям не повезло. Они по наивности приехали в Москву, расчитывая перебиться первое время у старшего сына, который, единственный, имел уже свое жилье (комнату в коммуналке), остальные еще были по общежитиям. Но сноха оказалась бдительной и принципиальной и не смолчала о таком вопиющем нарушении закона. Бабушки ненавидели ее всю жизнь, а с братом и родители с сыном помирились только, когда он тяжело раненный, без одного глаза и сильно порезанными внутренностями вернулся в 44 году с войны, только чудом избежав смерти. Второй раз в жизни.

***
Второй раз в жизни...

А первый раз случился в его 17, в 1918 году во время красного террора. Историю эту я слышала с самого детства, и рассказывалась она как курьез, этакий семейный анекдот. Дело было так. Во время каникул московский студент-комсомолец устраивается в уездную газетку. И публикует там пересказ или же буквально воспроизводит статью из центральной газеты с критикой каких-то действий местных властей. Это воспринимается как контрреволюция, и автор попадает в местную тюрьму. Сидит там какое-то время в полной уверенности, что вышло недоразумение, дожидается со дня на день освобождения. Но вместо этого оглашается список приговоренных к расстрелу. И называется его фамилия - Петров. Хорошо, что он переспрашивает имя. Бдительный конвоир имени не называет, а переадресует вопрос арестантику. Не то. А еще несолько дней спустя центральная газета и соответствующие разъяснения сверху все же доходят до города Кирсанова Тамбовской губернии и Александр Петров выходит на свободу.

Потом уже я много раз думала, что же смешного в этой истории и как бы она обернулась, окажись однофамилец еще и тезкой. Но вот эта разница восприятия изнутри и того же солженицынского Архипелага поразительна. В бабушкиных рассказах никогда не преобладала черная краска, о чем бы она ни говорила.

***
Я без всякой хронологии перескочу в лето 37 года. Этим самым летом бабушка отправила старшую дочку к своим родителям в Тамбовскую область вместе с деньгами на корову, а сама вслед за мужем поехала в Новосибирск, куда его неожиданно перевели. Как уже было ясно по многим сослуживцам - к аресту. Бабушка была беременной моим отцом - он появится на свет в декабре. А в августе арестовали деда. Осенью вернулась в Москву бабушка. Дошли ли до мужа бабушкины записки о сыне, неизвестно. По первой информации он получил 10 лет; по документам, выданным при реабилитации, умер в местах заключения 1943; по перестроечным уже - расстрелян летом 1938. Последнее, видимо, было правдой. А в октябре 1938 арестовали и бабушку. Она провела в тюрьме чуть меньше месяца, папа это же время провел в детприемнике НКВД. В начале своего заключения это был крепкий 10-месячный ребенок, начинающий понемногу ходить, к концу он не держал головку, ничего не ел и практически умирал. Да, до тюрьмы он был еще у груди, хотя прикорм по тогдашнему расписанию уже заменил 3 из 5 кормлений. Бабушке присудили администативню высылку (кроме крупных городов) и она должна была в 24 часа уехать из Москвы. Хорошо, что ее встретила сестра и помогла со сборами и, самое главное, с ребенком. Иначе просто не успели бы. В дороге папа не умер. А в деревне у бабушки с дедушкой начал оживать. А бабушке удалось устроиться на работу, да еще и по специальности - бухгалтером всего в 5 километрах от дома, в райцентре. Но это уже другая история.

***
А бабушке удалось устроиться на работу, да еще и по специальности - бухгалтером всего в 5 километрах от дома, в райцентре. Но это уже другая история. Пока не началась война, бабушкино место работы казалось неплохим, поскольку позволяло работать по специальности и зарплату получать, но ничего фантастического в ней не было. Контора называлась Заготскот и занималась, понятное дело, мясозаготовками. Но с началом войны должность бухгалтера в таком месте приобрела поистине стратегическое значение. Но, если кто думает, что в доме бывало мясо, то окажется очень далек от истины. Бабушкина щепетильность в этих вопросах была полной, без всяких скидок. Может, она усиливалась страхом от положения высланной и жены осужденного, не знаю, но ели они ровно столько, сколько полагалось, а полагалось мало. Вернувшись из эвакуации, к ней приезжала сестра с посылкой из сухарей - это был праздник. С началом войны и сменой руководства началось сильнейшее давление со стороны начальника конторы. Он-то понимал, что такое мясо и какие оно таит возможности.

***
Написано в 2007 году, продолжение, возможно, следует