Я просто еду в трамвае. Трамвай, (если в вашем городе нет трамвая), - это такая хрень, где каждый житель, если у него есть в руке фломастер, или перочинный ножик, может заявить о себе миру. Он заявляет: «Я - БЫДЛО!». И мир этому верит. Мир прет в трамвае по своим делам, и я следую за ним по течению. Я читаю надписи на дверях, креслах, полах, стенах, потолках… я узнаю, кто здесь был, кого он любил, чью родную мать он не забудет, и в каком номере своей группы он учился, или женился. Я внимательный читатель, со стажем, и во мне нечто закипает. Я вынужден пользоваться этим транспортом, поскольку ума не хватает пользоваться иным. Я – служащий, - несколько сотен зарплаты. Несколько сотен, которые и так задержат, если я не устрою забастовку. Забастовку, которую я не устрою, и поэтому я всегда без денег, то есть - в жопе. Я просто езжу в трамвае, вместе с пенсионерами, бомжами и такими же, как я, но другого пола…
Сегодня со мной едет Венера, впрочем, может, ее зовут иначе, – я не знаю. При мне ее никто не называл по имени – это понятно, – трамвай не место, где встречаются соседи. Я назвал ее Венерой, а уж как она назвала (про себя) меня - ее дело. Лишь бы не Катей. Ненавижу, когда меня зовут Катей. Когда мня зовут Катей, я понимаю, что я не Катя, и начинаю сомневаться. И нервничаю. Это не нравится людям, и я перестаю нравиться им. Мы конфликтуем: Катя не то имя, которым мне хотелось бы называться. Другое дело – Джордж. Но так меня никто
не зовет…
Очевидно, моя Венера в такой же жопе как и я, иначе она бы избрала другой вид транспорта. Мы - одного поля ягоды (только она вкусней). Я маюсь, - а что мне делать? – подойти и спросить и лизнуть и тронуть ее?.. Ягодку!.. Я протискиваюсь вперед. Наступаю на ноги. Кто-то огрызается. Я улыбаюсь – она смотрит на почки мелькающих деревьев, голубое небо. Весна. Ей хорошо. А я потею…
Она вошла двумя остановками позже. Ласковая. Впрочем, я могу ошибаться, но она улыбалась всем. Всему трамваю, включая меня. Может, она также улыбается брату и маме? В вонючем городском транспорте, весной, на публике, на моих глазах. Это нелепо, и я протискиваюсь дальше… то есть ближе к моей цели. Я – не брат, не мама, и даже не дядя ей. Все, что роднит меня с ней, закончилось во времена Ноя. И это значит, что мы свободны в моем стремлении как можно скорей совоку…то есть, слиться в едином порыве.
Я уже близко. Она читает. Я не знаю, что можно читать в этом виде транспорта, кроме выцарапанных матюков и имен жлобья, выцарапавшего их. Я заглядываю через плечо, вдыхаю ее запах и млею. Она дышит моим потом и морщится. Я ее понимаю, но все равно не могу стирать рубашки каждый день. Я знаю, что любовь – это запах, и надеюсь, что она это поймет - пока же мне любопытно, что же у нее в руках. Ха! Так и есть! Она читает «Три типа тетриса» одного моего приятеля, я хорошо знаю этого говнюка! Еще бы!.. это я и есть. Интересно, в каком месте она…
-Мне кажется, что он женится на Аскариде, - замечаю я, как бы невзначай.
Мой голос, осипший сухим горлом, в волнении от неожиданного счастья, выдает во мне дурака-рыболова. Это понимает весь трамвай, кроме меня. Один гражданин - тот, что огрызался, посоветовал не лезть к девушке. Я улыбаюсь ему. Он дает мне легкого пинка. Я падаю на Венеру.
Наконец я у нее на коленях, тычусь влажным носом в грудь и поскуливаю ушибленной спиной. Она в шоке. Ее книжная героиня только что отдалась герою, то есть мне, (я знаю - я украл этот сюжет у своей молодости), и тут нате! – весь такой на коленях…собственной персоной. Само собой, она меня не узнала. Впрочем, в ней тоже было мало общего с моей героиней, разве что бюст…
Мне так и не дали им насладиться. Руки рабочих оторвали меня от моей Венеры и вышвырнули вон. Они ошиблись. Я не режу в трамваях кресла. Она стояла в проходе и прижимала книгу к тому месту, где только что был я. Думаю, ей было жаль меня. Я тоже жалел ее. Мы были оба неправы.
Трамвай ушел. Было утро, и время пить еще не наступило. Не скажу, что я много пью. Совсем наоборот – только вечером, немного и в дни побед моей любимой команды. Вчера она проиграла, иначе бы я не стал писать этот рассказ. Я был опустошен. К тому же опоздал на работу. Я шел по аллее и думал. Иначе было нельзя. Мой шеф – не мой поклонник. В его руках мое зыбкое счастье – квартплата за съемное жилье, скромные обеды в столовой и пара пива вечером. Он не любит мою прозу, и считает, что она мешает работе. Единственное, что его цепляет, это мои стишки на корпоративные вечеринки. Я пишу их в достатке. Они полны мата и это нравится шефу. Больше во мне ему не нравится ничего, особенно то, что я ненавижу таких как он.
Я бреду по аллее, пинаю пустую банку. Уныло быть писателем в наше время. Надо себя кормить. Плохой, как правило, едой и, что хуже всего – обеспечивать себя кровом. В бюджете – самый большой расход. Мне просто не повезло – все родственники живы. В ближайшем будущем не достанется даже койки в малосемейке, если я кого-нибудь не придушу. Те, кто придушил, уже давно живут на ренту, а я – просто пишу корпоративные памфлеты. Езжу на трамвае и мечтаю о любви, которая мне не светит.
Мне всегда радостно, когда хорошая погода… ну, как сегодня. Еще мне радостно, когда выдают аванс. Я заряжаю холодильник, и прошу соседку выдавать мне по банке в день. Бывает, я обманываю ее. Ворую сам у себя, а пустые банки заполняю водой из-под крана. Я научился открывать банки через дно. Это мой метод. Теперь жду очереди на патент. Лет через десять он найдет меня в галерее высокого искусства. Надеюсь не в виде мраморной доски.
Да, ладно! Я отвлекся. Меня больше тревожат бабы, которые проходят мимо. У них юбки короткие и сальные волосы от жары. Я не знаю, почему они потеют, но это факт. Потею и я сам, но я это делаю от волнения, а почему они – не знаю. Не думаю, что мои старые штаны и пузо могут вызывать волнение у баб. Скорей, это жалость. Или я себе льщу. Они просто не замечают меня. А я – напротив. Я могу доказать всем, что достоин. Но не знаю чего. У меня нет гордости, нет своего угла и даже личного самоката. Все, что есть – это ум, и он не приносит дохода…
-Здравствуйте, Катя!
Я так и знал! Она стояла на аллее, чуть отставив ногу в сторону, и покачивалась на мозолистой пятке. Ее стоптанные каблуки… ее пуговицы разного цвета… да что там говорить! В руках - мой первый изданный роман. Гонорар, который я пропил в первую же неделю.
Она сверкала. Ей шли волосы пучком, очки с блюдца и морковного цвета помада. Чулки и бюстгальтер… родинка на шее. Ее охотно примут критики, и через пару лет она станет королевой, когда я введу ее в свет.
-Венера? – спросил я.
-Ни *** не угадал! Я – Петр!
Мне вообще везло с друзьями - даже если это были женщины. Они были преданны и покладисты, только не желали мне давать. Каждая женщина в моей жизни была Толиком, Евгением или, в крайнем случае, Алишером. У всех были причины отказать мне, и я от этого погружался во мрак сексуального бессилия. Я раздевался, смотрел на себя в зеркало и мечтал об одном, самом маленьком одолжении…
-Знакомиться будем, или как?.. - она напирала.
-Катя! – промямлил я и протянул руку.
-Да не робей, мужик!.. Бери меня силой и тащи!..
Так вот, все это произошло без малейших попыток с моей стороны склонить девушку к вступлению в отношения, которые можно было бы назвать аморальными с точки зрения большинства читающей аудитории. Мы просто встретились в трамвае. Понравились друг другу. Она читала мой роман и узнала в нем меня, притом, что в своем романе я был богат, знаменит и обладал массой иных достоинств, приобретенных долгими годами упорных тренировок. Мой роскошный дом, полный свежих фруктов, мой вертолет, полный керосина, мои сады на склонах Адриатического побережья… все вызывало ее приязнь и почитание меня как состоявшегося человека. Мы были близки всего десять минут. Десять минут, которые проложили мост между моим унылым настоящим и ее светлым будущим. Она создала культ. Культ принес деньги. Деньги принесли деньги, а те деньги, что пришли позже пошли на укрепление культа.
Я любил проводить вечера в отеле, расположенном через дорогу от моего дома в Черногории. Там играли хороший джаз. Там не было моих соотечественников, и всегда приходили хорошие сюжеты. Мне приносили чашку черногорского рома и просили прочитать стихи на сербском. Я с удовольствием делал это. Я уже знал и любил этот язык.
Однажды я встал, заметив ее в холле. Она звала меня домой. Все-таки ее звали Венера, и в ее руках всегда была горсть космической пыли…
Мы вернулись и сели в трамвай. Там я встретил своего шефа и подарил ему ручку с именем моей ручной саламандры. Он был подавлен и смотрел в пол. Рядом сидела женщина и гладила его…
-Все-таки он по-своему счастлив, - заметила Венера.
-Еще бы!.. – согласился я.