Папа карло и призрак оперы

С. И. КАРПИКОВ.


ПАПА КАРЛО И ПРИЗРАК ОПЕРЫ.

Сказа для взрослых младшего и среднего возраста.



ГЛАВА 1


Гроза медленно уходила на северо-восток. Слепящие магниевые вспышки сменились размытыми неоновыми всполохами. Грозные раскаты, похожие на треск парусины разрываемой руками великана, постепенно перешли в глухой рокот. Первая летняя гроза пришла в Город удивительно рано. Казалось, еще позавчера лежали почерневшие сугробы, а вчера только- только пробилась веселая первая травка. Кратковременную теплынь, которой с удовольствием воспользовались огородники, сменил мелкий теплый дождик, разогнавший любителей пикников. Небо на юго-западе стало набираться чернилами, а уже к полуночи казалось, что над Городом собрались все боги-громовники северного полушария.
В большом, серого кирпича доме подслеповато горело лишь одно окошко в маленькой комнатке, служившей хозяину и жилищем и мастерской. Не спал бывший шарманщик, а ныне мастер-кукольник Карло. Из уважения, а порой и в насмешку добрые соседи звали его Папа, Папа Карло. Жил он небогато, но и не бедствовал как в те далёкие годы, когда для образования своего любимого чада не пожалел своей единственной куртки.
Всю свою жизнь Папа работал, не покладая рук, но как поговаривал его старый друг Джузеппе - выпивоха и охальник "трудом праведным не построишь палат каменных". Много чего умели делать руки мастера Карло и строить и красить. Но сам он больше всего любил резать по дереву. Уж очень нравился ему золотистый или поджаристый, как хлебная корочка, цвет дерева, а ещё пуще нравился ему волшебный древесный дух. Правда порой так расчихается от мелкой древесной пыли и опилок, что долго вытирает свои лохматые ноздри большой мягкой тряпочкой.
Запахами дерева была наполнена и вся небольшая мастерская. Не всем соседям нравились постоянный шум и витающие вокруг запахи стружек, олифы и скипидара. Соседка молочница, носившая смачное имя Лукреция Кальони, ворчала – "вечно у тебя Карло гробом пахнет". А в липкую жару обвиняла Папу Карло, что от всех этих безобразий её коровки плохо доятся, а молоко киснет.
Карло грозу любил и никогда её не боялся. Огненные вспышки молний и тяжелые раскатистые удары грома действовали на Папу подобно тому, как на юных девушек оказывает магическое воздействие перестук каблучков на деревенских танцульках. Еще ранним вечером, когда о приближении грозы знали только пчелы и труженики муравейников, Карло, точимый не выплеснутой энергией, подспудно накапливаемой небесным сводом, достал с дальней полки стеллажа изрядно запыленного арлекина. Арлекин, не заладившийся еще в прошлом году, мирно лежал, ожидая вдохновения, которое в отношении несчастного клоуна все никак не приходило к мастеру. Несколько раз Папа брал куклу в руки, вертел ее и так и сяк, даже взяв нож, садился за верстак, но потом виновато вздыхал, и арлекин вновь отправлялся на полку. И вот уже несколько часов к ряду, включив старенькую гнутую настольную лампу, пропустив ужин и забыв замочить чечевицу для завтрашней похлебки, Карло резал и резал клоуна.
Постепенно, слой за слоем из выдержанного липового полена на тусклый свет верстачной лампы появилась веселая рожица. Ушли, исчезли злые заостренные черты, жадные пухлые губы растянулись в озорную улыбку, нос спустился с гор, а уши потеряли глуповатую лопоухость.
- Ну вот, другое дело, - бормотал себе под нос резчик, - Сделаем пальчики, шлифонем и …
В дверь постучали. Вернее даже загремели, скорее всего, башмаком с железной подковкой. Вправду говоря, в дверь мастерской стучали уже прилично давно. Вначале вкрадчиво с долгими паузами, потом - все чаще и резче, отбросив приличия. За шумом уходящей грозы и поглощенный работой, Карло не обращал на грохот за дверью внимания. Наконец, очень резкая и особо громкая очередь ударов в старую калевочную дверь дошла до слуха мастера. Крепко спящий под дождичек, развалившийся на половичке подле печки, встрепенулся кот Базилио. Открыв один ярко-зеленый глаз, кот нервно мявкнул:
- Дверь.
Закряхтев пока никто, не слышит и немного прихрамывая, обогнув рабочий стол, Папа неспешно прошествовал к входной двери.
В широко распахнутом проеме, озарённый всполохами молний, возник темный силуэт, закутанный в мокрый плащ. С коленкоровой шляпы, с обвисшими широкими полями, надвинутой на самые глаза, ручейками стекала дождевая вода. Мрачная личность застыла у порога, и под неодобрительным взглядом Базилио вокруг ночного посетителя стала набухать внушительная лужа. При всей таинственности странного гостя в его облике было скрыто нечто комичное. Из-под темного плаща виднелись носки грязных желтых ботинок, что вызвало очередное раздражение чистюли кота. На вздернутом свайкой носу были водружены странные круглые очки из зеленого стекла. Фигура, скрытая темным плащом, явно стремилась к полноте и со стороны напоминала взъерошенного упитанного воробья, только что искупавшегося в луже. Скрипуче- писклявый голос окончательно развенчал магию таинственности ночного гостя.
- Здесь проживает почтенный кукольник Карло?
Базилио сел на коврик, но чтобы скрыть свой неподдельный интерес к происходящему, занялся интимным кошачьим туалетом.
- Прошу прощения за свой … э-э-э-э … поздний визит, - проскрипел странный посититель.
- Я знаю, что господин Карло поздно ложится и, надеюсь, я никого не разбудил, - взгляд под зелеными очками устремился к коврику возле печки. Базилио шумно зачмокал и задрал другую лапу.
- Да, я поздно ложусь, - растерянно откашлялся Карло, - чем обязан?
- У меня к Вам заказ, мастер Карло, срочный заказ, чем отчасти, пардон, объясняется мой поздний визит.
Шум кошачьей возни стих.
- Э-Э-Э … синьор…?
- Салерно, мастер Карло, - пискнул пришелец.
- Господин Салерно, у меня в последнее время много работы .
Базилио возмущенно фыркнул. Карло покосился на наглого приживалу и продолжил:
- Староват я стал, господин Салерно. Глаза, да и руки стали не те, что прежде, - поумнел в последние годы папа Карло, научился разговаривать с заказчиками и оценивать толщину кошелька без рентгена.
- Да и матерьялец сухой кончился, а заказов у меня, - Карло снова откашлялся, - до осени. Кот на коврике возле печки возмущенно хмякнул.
- Мастер Карло, - голос ночного гостя стал нервно подтренькивать, - я готов компенсировать все ваши неудобства, предоставить свой материал и внести любой задаток, какой вы назовете. Из складок широкого плаща выскользнула пухлая рука, украшенная двумя массивными перстнями с монограммой. Салерно сделал пару шагов, оставляя мокрые следы, и аккуратно положил на край верстака увесистый замшевый мешочек. Раздался мягкий, очень характерный звук, издаваемый блестящими кружочками желтого металла.
- И … сколько тут, - спросил Котяра, нагло взгромоздившись на хозяйский табурет.
- Цыц, Базилио, - шикнул на кота Карло, - что вы хотели заказать, синьор?
Тембр голоса ночного посетителя вновь изменился, трескучее потренькивание сменилось сладкозвучными переливами колокольчиков.
- Уважаемый маэстро Карло, мы хотели бы заказать Приму, материал в случае вашего согласия, привезут вам завтра.
Кустистые брови Папы удивленно встопорщились:
- Господин Салерно, ни вам ли два года назад я уже делал Приму, да и весь кордебалет?
- И вы неплохо надули бедного ремесленника, - встрял в разговор Базилио, с удобством устроившись на табурете и не сводивший своих прищуренных ярко-зеленых глаз с серого замшевого мешочка.
Ночной гость выудил из недр своего необъятного плаща огромный носовой платок, нервно промокнул мокрое лицо и громко высморкался:
- Понимаете, мастер Карло, Прима исчезла. Ходят слухи, что она покинула город вместе со своим возлюбленным - Второй Скрипкой. Мы поистине в очень сложном положении, синьор Карло. Открытие сезона через две недели, если кукла будет готова к сроку, Вы получите сто луидоров, пятьдесят сегодня, - очки, тускло, блеснув, остановились на одиноком кошеле, возлежащем на старом, видавшем виды верстаке, - остальные пятьдесят – сразу по окончании работы. Зеленые кружки переместились в сторону Карло и устремились куда-то чуть выше его лысой макушки, увенчанной редкой платиновой короной когда-то буйной шевелюры.
Пока Папа задумчиво изучал черноту под ногтями, до чего въедливая морилка, слово взял штатный финансист-экономист Базилио:
- Любезнейший, - голос кота казался нежным мурлыканием, но в нем чувствовались жесткие нотки мартовского ора, - синьор Салерно, вот уже в течение года купеческое сословие нашего любимого Города не использует в своих торговых операциях расчеты в луидорах. После того как почтенные Думины – кладезь мудрости и прозорливости, на своем Высоком Совете изменили лигатуру монеты. Произнеся свой длинный панегирик, Базилио гневно расфуфырил полосатый хвост и продолжил:
- Так что извиняйте, милостивый синьор, отныне "наша" мастерская принимает в расчет только ганзейские юрики, коронные фунты и, на худой конец, империалы.
Ночной посетитель вновь нервно поднес к лицу платок и промокнул лоб. На смену дождевым брызгам пришел соленый пот, обильно оросив физиономию Салерно благодаря не только теплому вечеру, но и экономическому ликбезу.
- Сколь же вы хотите, любезные!? – ошарашено скрипнул несчастный заказчик.
Базилио лениво вытянул правую переднюю лапу и поточил когти рядом с кожаным мешочком:
- Пятьдесят королевских империалов или ганзейские юрики по курсу Межказначейской Лиги.
Взоры папы Карло и господина Салерно устремились на вальяжно сощурившегося Котяру. Кустистые брови Карло взлетели под самую лысину, а нижняя губа устремилась к подбородку. Ночной визитер ошалело снял свои странные зеленые очки, и остервенело, стал размазывать пот уже далеко не свежим носовым платком. Синьор Салерно тяжело вздохнул, убрал платок от лица и в тусклом свете настольной лампы блеснули его странные красноватые глаза в окружении пушистых, но совершенно белоснежных ресниц:
- Вы называете совершенно невозможную, катастрофическую для нас цену. Это цена почти всей труппы нашего небольшого театра.
-Не фантазируйте и не прибедняйтесь, дорогой синьор, - мурлыкнул кот, - в худшем случае это недельные сборы без аншлагов, а какие теперь аншлаги без Примы, то? – нагло распушил свои великолепные усы Базилио.
- Послушайте, уважаемые э-э-э мастера,- чуть заикаясь, тренькнул Салерно, вновь водружая на нос свои круглые очки и вместе с этим обретая свою прежнюю уверенность, - давайте исходить из сложившихся реалий. За предыдущую Приму вам, уважаемый Карло, было уплачено пятьдесят луидоров и по двадцать луидоров за каждую танцовщицу кордебалета, мы готовы пересмотреть расценки в разумных пределах.
- Где же был ваш разум в позапрошлом году, - вновь встрял в разговор Кот, - когда вы шантажировали Папу закупить целлулоидных пупсов в Хвань-Ване, если он не сделает свои чудесные куклы ручной работы по цене этой безликой штамповки?
- Да, вы правы, уважаемый синьор Базилио! Но кто из нас не делал ошибок и не совершал опрометчивых шагов? – зеленые кругляшки грозно блеснули и вперились в наглую кошачью морду. Базилио напрягся, гневно сощурил глаза, прижал уши и приготовился дать отповедь Салерно.
- Сто пятьдесят луидоров и не сентаво меньше, - вдруг охрипшим неуверенным голосом прервал назревавший скандал Карло. Кот с укором взглянул на Папу, спрыгнул с табурета и направился к своему припечному коврику. Поймав укоризненный кошачий взгляд, Карло откашлялся и уже более уверенно добавил:
- Плюс пятьдесят юриков за срочность, - и вновь виновато отвел взгляд, изучая подсыхающие на полу лужи.
- Тридцать, - повеселевшим голосом начал торговаться Салерно.
Базилио вновь победоносно водрузился на табурет и с интересом приготовился поучаствовать в торге.
- Согласен, - лаконично ответил папа Карло, - может быть чайку? Правда, сахарок кончился, забыли купить, - заоправдывался мастер.
-Нет, нет, благодарю Вас, - заторопился Салерно, - как-нибудь в другой раз, поздновато уже. Неуклюже развернувшись, напоследок мазнув по лицу платком, ночной гость замер у входа и облегченно вздохнул:
- Я очень благодарен Вам, мастер Карло. Завтра утром доставят деньги и материал. Спокойной ночи.
Входная дверь тихо закрылась. Карло распахнул оконце, в комнатку ворвался свежий ночной воздух, наполненный запахами дождя, молодой зелени и мокрой земли. За окном падали последние тяжелые капли, мерцали зарницы, и тихо урчала уходящая гроза.
- Пора спать, Кот. Завтра сбегай к Тортилле и прошмыгни в Театр, разнюхай, что это за история с Примой.
 Папа развязал мешочек, высыпал деньги на стол и погрузился в размышления. Возле печки мелодично похрапывал старый кот.




ГЛАВА II

Нет ничего краше летнего солнечного утра после дождичка. На окраине города, где кончается булыжная мостовая и проезжую часть украшают глубокие лужи, даря радость босоногой ребятне, уткам и гусям, по обеим сторонам кривоватого Шляпного переулка расположились невзрачные домишки из серого кирпича, единственным украшением которых были цветущие палисадники. Любовно высаженные хозяюшками цветы, ягодные кусты и фруктовые деревья интенсивно благоухали. Весь Шляпный переулок наполнял шумный птичий гомон, переорать который, не удавалось ни склочной молочнице, ни крикливому зеленщику, ни горластому булочнику. Даже говорливая группка домохозяек, шумно возвращающаяся домой с покупками, обсуждающая конъюнктуру рыночных цен, не могла соревноваться с нахальными пернатыми.
Карло, щурясь, вышел на крылечко, потянулся, разминая поясницу. По Шляпному переулку мчался мальчишка-почтальон. Он не пропускал ни одной лужи, распугивая сварливых уток и заносчивых гусей.
- Покупайте "Глашатай", - верещал пацаненок, размахивая свежим номером газеты, - Похищена Прима! Что скрывает мрачная тайна, Призрака Оперы?! Экстренный номер! Попытка ограбления виллы господина Дуремара! Презентация в "Трех пескарях"! Читайте "Глашатай" – рупор правды!
Увидев протянутую руку, мальчишка, отдуваясь, притормозил и, сверкнув щербатой улыбкой, протянул газету Карло.
- Пятьдесят сентаво, синьор!
- Сколько, Сколько?
- Экстренный номер, синьор, – нагло ухмыльнулся юный бизнесмен, - предпоследний экземпляр, – хотите, берите, хотите, идите, - и поправил на боку увесистую синею сумку.
- На, вымогатель, - Папа протянул монетку. Малолетний разносчик газет, завопив как почтовый экспресс, устремился к очередной луже вверх по Шляпному переулку. И долго еще звенело в окнах и гуляло по крышам: "Глашатай" ! "Глашатай"!
Папа Карло неспешно присел на резное крылечко, похлопал себя по карманам в поисках очков, и тут с ним вежливо поздоровались. Карло поднял глаза. Перед ним стояли две чрезвычайно контрастные фигуры. Тощий крючконосый клерк с папочкой в руках, весь сутулый и скукоженный – яркий образчик асимметрии в живом организме. И дородный рыжий и веснушчатый детина – грузчик. Внушительные свертки, которые он зажимал под мышкой, казались пакетиками леденцов. Конопатый с грохотом водрузил свою ношу на крыльцо и сладко зевнул, оросив слюной шляпу клерка, продемонстрировав изящный частокол широких желтых зубов.
- Ну, я вроде пойду, а?
Клерк мрачно кивнул:
- Иди, и жди в конторе… Работнички…
- Распишитесь, - это он обратился уже к Папе, протягивая ему раскрытую папку и самописное перо. Карло засуетился. Достал очки и вывел каракуль напротив убористых циферок и буковок. Все с той же кислой миной клерк аккуратно промокнул Папину роспись рукавом, подул на нее, закрыл папку и, держа ее словно щит, кривовато кивнул и удалился.
Карло с трех раз занес груз в комнатку, уложил на верстак, достал с полки ножечек и приготовился изучать содержимое. В двух свертках завернутые в плотную пергаментную бумагу лежали двухфутовые деревянные бруски: два - десятидюймовых и четыре - по шесть дюймов, сечением. В ярком утреннем солнце, пробившемся в мастерскую, Карло распознал драгоценную амальтею из мангровых лесов Серебряной страны. Гладко струганные плоскости деревянных брусков мягко, сливочно поблескивали. Мастер задохнулся от восторга. И как старый сатир нежно поглаживает бедро юной нимфы, так и немолодой резчик не мог оторвать ни рук, ни взгляда от, казалось бы, обыкновенных брусков дерева. В третьем свертке оказался плотный джутовый мешок, на кофейном боку которого, красовалась черная надпись "Сахар тростниковый рафинированный. 12 фунт. Ост-Ганзейский торговый дом "Братья Цуккер и сыновья" Папа удивленно перевернул увесистый мешок, с обратной стороны двумя большими аглицкими булавками был пришпилен пакет с сургучной печатью. Недоумевая, Карло вскрыл конверт. Из него выпали цветной дагерротип и две бумаги. На одной из них с виньетками и вензелями было выведено "Ценная бумага", ниже – "Сто луидоров" она была с водяными знаками и украшена имперскими орлами. Кредит Папа довольно равнодушно засунул в большую потрепанную "Памятную книгу", а сам углубился в чтение второго листка.
"Уважаемый мастер Карло", - писал Салерно, почерк его был размашист и изобиловал кляксами и исправлениями, - "прошу извинить, что не могу явиться сам. Мне неуместно объяснять Вам как должна выглядеть Прима, но я все же осмелился приложить изображение пропавшей куклы и, надеюсь, что мастеру удастся добиться желаемого сходства. Все возникающие вопросы уполномочен решать синьор Боне – представитель нотариальной конторы "Куи Боне". Грабовая аллея,8. С уважением, Салерно".
Карло задумчиво почесал макушку. "Работы много, а время поджимает", - и стал неторопливо готовить рабочий стол. Арлекин вновь отправился на пыльную полку. "Извини, друг", - бормотал себе под нос Папа, - "как-нибудь в другой раз. А с этим, что делать…". Мешок с сахаром необходимо было убрать и, желательно, подальше. Кроме кота, в штатных приживалах числилась крыса Шушара – знатная сладкоежка. Шушара переехала вслед за папой Карло из старой каморки и вела вялотекущую окопную войну с Базилио. Коту ловить крысу было лень, - "брезгую я крысятиной", а Папа отказывался ставить капкан, который ему предлагал Джузеппе. "Попадет в нее этот полосатый дурень, да и много ли этой наглой воровке осталось". Карло аккуратно распорол джутовый мешок, насыпал три пригоршни в сахарницу, достал спрятанную от кота под буфетом Шушарину плошку, сыпанул и туда горсть золотистого тростникового сахара. Опустился на колени и постарался задвинуть плошку поглубже. В пыльной глубине через прогрызенную в половице дыру влажно поблескивали две любопытные бусинки, а старые ломаные усы подергивались в немом предвкушении.
- Карло, ты где, старая перечница? – комнату наполнил громкий голос и густое "амбре", которое распространял вокруг себя старый друг Папы столяр Джузеппе, - интересно, ты что, прячешься от меня?
-Да вот, саморезик упал, - засмущался Карло, суя плошку под буфет, - проходи, Джузеппе.
- Ишь ты, какая у тебя "дольче вита", - столяр воззрился на сахарный мешок, - кстати, Карлуша, та граппа, что нас угощала Тортила, ты, помнится, на компрессы оставлял …
- Выпита, Джузеппе, тобой же и выпита, и угощала Тортила не "нас", а "меня".
- Карло, ты что-то путаешь, большая такая бутыль, зеленого стекла, ты на компрессики …
- Ты и высосал всю, пьяница синеносый, тебе говорю …
- Ну и ладно, - легко согласился Джузеппе, - я совсем не за этим к тебе пришел. Что, новый заказ? – грязный толстый ноготь царапнул деревянный брусок, - неужто амальтея?! Скипидар пробери!
- Денег, Джузеппе, тоже нет, - Карло опередил назревающий вопрос.
Столяр шумно вздохнул, Папу вновь окутало облако винных испарений.
"Пиво, каберне, и еще какая-то гадость", - определили волосатые ноздри Карло.
- Карло, Карло, - голос Джузеппе погрустнел, ясные голубые глаза стали увлажняться, - моя бабка надумала вареньице сварить, сахарку хотел у тебя занять. Бабкой старый выпивоха называл соседку, которая подкармливала труженика рубанка и топора, за что он иногда отрабатывал трудовую повинность.
- Фунтиков шесть, восемь, - поглаживая мешок, буквально пропел Джузеппе.
- Три фунта, у самого клубника растет, - отрезал Карло, - и иди, не мешай. У меня действительно срочный заказ.
- Вот-вот, а денежки все же надо брать вперед, Карлуша, - хватая с полки кастрюлю, продолжил свою арию наглый вымогатель.
Карло выхватил кастрюлю из рук столяра и стал пересыпать сахар:
- Вот, ровно три фунта, и не забудь вернуть тару, ступай.
Джузеппе вздохнул, укоризненно оглянулся в дверях:
- Спасибо и за это, друг. Пока.
- Какое варенье? Какая клубника? – Бормотал Карло, убирая тяжелую кастрюлю в буфет. - Конец мая на дворе. Ах ты, шлямбур. Коловорот тебе, обманул…. Опять обманул …. Ну, зайди…. Ну, попадись …
Покипев для порядку, Папа расчистил верстак и водрузил на него кусок амальтеи. Прижался к дереву щекой, определяя влажность, вновь любовно погладил. Пора.
Убрав все лишнее, Карло, наконец-то приступил к таинству работы, забыв даже позавтракать. Мягким грифелем он нанес контуры Примы. Старый резчик почти никогда не рисовал эскизы и очень редко лепил предварительную модель. Образ появлялся и крепко удерживался в его седой голове. Он видел в древесном массиве скрытую форму и просто убирал ненужное слой за слоем, выявляя на свет задуманное. Он не глядел на дагерротип, где в небесно-голубом пышном платье известный в городе фотограф Магнио запечатлел Приму. Секунда - Вторая. Так мысленно обозначил свой проект резчик. Как всегда он начал резать с центра фигуры, чуть накидав общие очертания. Широкая отлогая стамеска мощно вгрызалась в твердую как кость структуру амальтеи. В работе Карло почти всегда использовал крепкую гваяковую киянку, уже изрядно потрепанную временем и тяжелой работой. Джузеппе бывало, замирал, часами глядя, на, казалось бы, хаотичные мощные удары резца:
- Ты, Карло, как дрова колешь, ну щепки у тебя здоровы! Откуда ты знаешь, куда и как бить?
Глуховатый Папа обычно пропускал комментарии мимо ушей, менял отлогую стамеску на столь же мощный уголок и прорубал очертания фигуры.
Незаметно пришел вечер. Оконце зазолотилось. Карло включил верхний свет и замер, придирчиво оценивая результаты своего труда.
- Стружек и щепок хватит вскипятить чайник, - подумал Карло, - где же Базилио? Который час? В животе урчало.
Понадеявшись на деловито собирающегося, на рынок кота, старый мастер высыпал замоченную на ночь чечевицу соседским курам.
- Ишь, колбаски захотел, старый дурак. Спать ляжешь голодным, - буркнул Папа. Он открыл буфет, пошарил по полкам, погремел посудой – пусто. Если что и было… В подтверждение из-под тумбочки доносилось сладкое похрустывание.
-Лучший способ забыть о еде – заняться работой, - решил Карло беря в руки киянку, но сил на много не хватило. Стемнело. Не помогала и настольная лампа, подпрыгивающая вместе с верстаком от мощных ударов.
- Нет, хватит на сегодня.
На смену резцу пришли щетка и совок. Топка была полна. Сладкого кипятка без заварки не хотелось. Но Карло все же надумал развести огонь.
- Ну вот, и спички кончились, - в сердцах бросил бывший шарманщик. И тут на крыльце раздался грохот. Входная дверь с треском распахнулась.
- Встречайте кормильца! – на пороге, обвешанный колбасой и сосисками, словно партизан патронами, возник пьяный "в дым" Базилио. Спотыкаясь, теряя пакеты и свертки, из которых в разные стороны раскатывались многочисленные банки, в основном, с рыбными консервами, Кот как сомнамбула, устремился к заветному коврику. Не дойдя до цели пару шагов, "управдом" тяжело рухнул на пол, широко раскинув лапы. Сил свернуться калачиком уже не было.
По мастерской тяжелым аптечным духом потянуло настойкой валерианового корня.
- Ах, ты клюкарза! Рашпиль тебе! До чего же, политура вонючая, наклюкался! – папа Карло ругался редко, и цветистые композиции составлял из подручного во всех смыслах материала. Он оттащил грузную тушку своего приживалы на припечный коврик, по пути размотав пулеметные ленты сосисок. Последнюю охотничью колбаску вырвать из цепких лап похрапывающего кота не удалось. И кукольник, махнув рукой, занялся уборкой. Не торопясь, расставил банки по полкам буфета. К этому времени на плите забулькал чайник. Но вместо чая Папа соблазнился крепким кофе, к щедро сдобренным сгущенкой, сделал себе башнеподобный бутерброд из сыра с ветчиной. Пока кофе остывал, Карло не любил горячий, опустился на колени и убрал в подпольный ледник скоропортящиеся продукты.
- Все деньги спустил, бродяга, - промолвил он с укоризной. В ответ Базилио самодовольно захрапел.
Папа водрузил крышку ледника на место, и его взгляд упал на нечто белеющее под верстаком.
- Это что такое закатилось? – он потянулся и достал из сумрака маленькую белую руку. Кофе медленно остывал, а папа Карло все смотрел на одиноко лежащую, на столе изящную кукольную ручку с ярким маникюром на тонких пальчиках, жестоко сломанную у плеча.


ГЛАВА III


Утро следующего дня не показалось Папе столь чарующим, как вчерашнее. Правый локоть не просто привычно "грыз", а "горел" тлеющим пламенем. Ныли ступни ног после смены у верстака. Да и на улице солнышко спряталось в белесую пелену. Из-под печки разбивающим голову аккомпанементом неслись похрапывание, стоны, кряхтение и бормотание. Мысль о том, что кому-то может быть хуже, немного взбодрила, и Карло, нашарив ногой шлепки, встал растопить печку.
- Вставай, инвалид, - шлепанец мягко вошел в толстый кошачий бок, - иди за водой. В ответ раздался душераздирающий стон.
- Любезный Карло, - голос страждущего был тонок и слаб, - где-то был ма-а-а-ленький пузыречек валерьяночки. Спаси, Карлуша. Умираю. Колбаска в рот не лезет.
- Одолели, паразиты! Шерхебель им…Папа взял ведро, грохнул входной дверью и вышел в Шляпный переулок. Водоразборный насос был неподалёку.
Через полчаса на плите весело попискивал, приглушая припечные стоны и чавканье, старый копченый чайник. Рядом на чугунной сковороде скворчала яичница с сосисками. Стоны стали перемещаться ближе к кухонному столу. Осталось достать посуду и накрыть стол. Папа Карло распахнул створки буфета.
На полке, возле пустой сахарницы, вытянувшись в струнку и свесив свой, не меньше фута, длинный голый хвост, лежала совершенно мертвая крыса Шушура. Кукольник бережно перенес тело старой приживалки и положил его на верстак.
"А хоронят ли крыс и мышей в гробах", – мелькнула сумасшедшая мысль. На рабочий стол тяжело вспрыгнул Базилио. Он больше не стонал и его муторное состояние выдавал лишь валериановый перегар. Взгляд у кота был насторожен. Шерсть на загривке приподнялась, а хвост стал раза в три толще. Он брезгливо обнюхал мертвую крысу, задумчиво почесал лапой ухо и оценивающе посмотрел на Папу.
- И где это интересно, Карло, ты раздобыл крысиного яду, иль сама дурында отыскала? Хотя, по-моему, она уже год как из нашего подвала носа не высовывала
- Крысиный яд!? – опешил резчик, - ты уверен, Базилио.
- Ага, мышьяк. Скорее всего, сулема.
- Какая сулема? Что ты мелешь, усатый полосатый!
- Добрый папа Карло, если ты хотя бы раз пообедал дохлой крысятиной, причиной смерти, которой, были соли мышьяка, то запомнил бы это на всю жизнь, - кот печально опустил усы и вздохнул, а если бы крыска покушала перед смертью стрихнину, лишился бы памяти навсегда. В комнате повисла неприятная тишина. Каждый вспоминал свое кулинарное прошлое. В печальные думы вмешался сочный аромат яичницы с сосисками.
- Батюшки святы, горит! – всполошился кот и мигом очутился у плиты, сдвигая тяжелую сковороду с огня. Усы у него приняли оптимистическое положение.
- Папуль, - голос Базилио вновь окрасился в траурные цвета, - помянуть бы невинно убиенных.
- Помянуть? Убиенных? – Карло перевел взгляд с безмолвно застывшей Шушары на одиноко белеющую по соседству руку Примы. Молча, чем здорово удивил Кота Базилио, старый мастер достал из внутреннего кармана жилетки бронзовый ключик и отпер заветную для Кота и Джузеппе дверцу. Также молча достал початую бутылку граппы и маленький пузырек, источавший запах валерианы. Все также, не произнося ни слова, выставил на стол полупинтовую рюмку и мензурку с делениями. Глаза у предвкушающего котяры округлились и засветились мягким фосфорическим светом.
- Все же хороший ты человече, мастер кукольник, - Базилио ловко сцарапал пробку, сощурил глаз и накапал в мензурку настойки. Карло нацедил полрюмки граппы, скосил глаз на кота и плеснул еще. Выпили. Накололи по доброму куску яичницы на вилки. Закусили. Налили по второй. Скрипнула входная дверь. И в жилище резчика ввалилась черепаха Тортила.
- Что я вижу! Папа! С утра! С Котом! Вот точно так же начинал Джузеппе!
- В печали мы, Тортила! – Базилио поднял на черепаху помутневшие глазки и, на всякий случай, подвинул мензурку к себе поближе.
Папа, кряхтя, поднялся из-за стола, неловко отодвинул табурет, откашлялся:
- Вот, - он махнул головой в сторону верстака, - Шушара умерла. И Прима, кажется, тоже.
Тортила не спеша, вперевалку обошла рабочий стол, повертела сломанную руку Примы, из недр панциря достала смешные очки в роговой оправе и водрузила их на свой черепаший нос. Тортиллины очки вплотную приблизились к встопорщиным усам Шушары. Заостренная мордочка крысы замерла в немом писке. Вокруг губ и на усиках поблескивали кристаллики сахара.
- М-да …, - Тортила со стуком опустилась на папин табурет.
 - Наливайте, - вздохнула черепаха, снимая очки, - и расскажите мне, как вы докатились до смертоубийства.
Карло выдвинул свой рабочий табурет и достал еще один столовый прибор из буфета.
- Рассказывай, Базилио, по порядку. Мне и самому интересно, где ты провел вчерашний день?
- Эх, пусть земля будет пухом, - Кот махнул вторую мензурку, наколол сосиску на вилку и начал свой рассказ:
- После того, как я занес деньги на Дуремаровы Прудки…
Черепаха согласно кивнула.
- Лапы понесли меня к зданию Театра.
По словам Базилио, он долго ходил вокруг закрытого здания. Следует сказать, что оперный театр - "Опера", как в просторечье его называли жители города, был построен еще в "ту славную" эпоху. В те времена город переживал невиданный экономический бум. Местные картофельные короли построили крахмальные и винокуренные заводики, а рассыпчатый картофан охотно покупали северные державы. Потом случился недород. Клубни побил проволочник. А северные державы перешли на хвань-ваньский рис и гаолян. На смену картофельным королям пришли лесные бароны, построившие несколько лесопилок и фанерную фабричку. "Хвою" пустили на шпалы, из "листвы" лепили фанеру и паркет. Да, как-то оскудели лесные чащобы. Дичь разбежалась. А лесорубы запили. Запил и столяр Джузеппе, маленькая мастерская которого лишилась сырья, а потом и вовсе сгорела по пьяной лавочке.
Театральная громада мрачно нависала над задумчивым Котом.
Здание, порядком обветшавшее, давно ждавшее умелых рук моляров и штукатуров, по-прежнему впечатляло. Построенное знаменитым архитектором Чичиконне, оно представляло собой сложной формы полусферу. Увенчанное разными архитектурными излишествами всех эпох и, по сути дела, являющееся своеобразным зодческим винегретом, "Опера" напоминало роскошный свадебный торт. Поклонники зодчего называли этот причудливый стиль эклектикой. Чичиконне умел удовлетворить вкус и картофельных королей, и лесных баронов, а особенно, их жен. Окрестности города в районе Поля Чудес заполнили многочисленные виллы, по сути, те же "опера" в миниатюре.
Базилио внимательно обошел периметр театра, изучая обветшалые водосточные трубы. Доверия они не внушали, да и возраст был не тот. Поэтому Кот решил воспользоваться схемой, предложенной хвостатыми собратьями. Проникновение в недра Мельпомены произошло через подвальное оконце. Здесь чувствовался дух кошачьих разборок. Клочков шерсти хватило бы умелой пряхе на пару носков. "Во люди! – имея ввиду полосатых соплеменников, думал Базилио, - буфет закрыт, мышами и не пахнет, чего забыли!? Голубятники, поди!"
В чреве дворца муз действительно царили всевозможные ароматы. Кроме запахов еды и жизни, других, витавших в атмосфере театра и столь любимых театралами, было хоть отбавляй.
Базилио поморщился. К могучим аллергенам пыли всех сортов примешивались запахи бутафории и декораций, тонко пахло из гримерных уборных. Нутро буфета издавало застарелый запах дорогого табака. Ароматов еды, да и ее самой Кот не обнаружил. Пройдя по длинным коридорам, он спустился в партер, где по-кошачьи отметился (в тринадцатом ряду, тринадцатое место). Там из года в год любил покупать контрамарку на сезон ненавистный скорняк Токсидермо. Огромный зрительный зал, как серая вата, окутывал полумрак. Театр заполняла тишина. Звуки шумного города гасили толстые стены – творения Чичиконне. Базилио не спеша, ступил на сцену, но что-то насторожило его и привлекло внимание. Из глубины еще неизведанных недр храма искусств, как из бездны пробивается тонкий луч отдаленной звезды, появился и стал нарастать таинственный звук. Кот аккуратно обходил груды декораций к десяткам оперных постановок, голос божественного меццо нарастал. Впереди забрезжило слабое пятнышко света. Внезапно пение прервалось, ему на смену пришел другой грубый мужской голос:
- Хорошо, хорошо, а теперь …
Что "теперь", Базилио не узнал, перед его зелеными глазами что-то вспыхнуло, и он потерял сознание.
- Когда я очухался, - Кот почесал за правым ухом,- обнаружил здесь здоровенную шишку. Вот, пощупайте. А в лапы засунули эту вот руку.
В полной тишине Карло разлил остатки граппы и накапал коту в мензурку валерианы:
- Все, хватит на сегодня.
- Ага, хватит. А я вчера с разбитой то башкой еще и на рынок, и в лавку, - Базилио слезливо утер морду лапой.
- Ну и дела тут у вас, - Тортила поскребла панцирь, - и граппа кончилась, не разберешься.
- Может чайку? – предложил папа Карло и потянулся за сахарницей, - ой, Шушара весь слопала. Но это ерунда. У меня целый мешок, то есть кастрюля. Папа гордо водрузил сахарохранилище на стол и черпанул оттуда пустой сахарницей.
- Стой!
       Тортила опустила толстый морщинистый палец в кастрюлю с сахаром, засунула его в рот, сплюнула, помолчала и изрекла:
- Гниловат твой сахарок, Карло! Тиной отдает.
Кот тоже поспешно понюхал сахарницу:
- Сулема. Откуда она у тебя?
- Да принесли. Вместе с амальтеей принесли, - Карло вскочил, глаза у него округлились, и он вылетел за дверь с диким криком, - Джузеппе!
Со стороны бегущая троица производила неизгладимое впечатление. Впереди в шлепанцах и с криками: "Джузеппе! Джузеппе!" бежал Карло, чуть сзади распушив хвост, летел Базилио: "Что случилось?", третьей семенила Тортила, изрядно набравшая форму за последние годы: "С ума сошли. Объясните"
- Джузеппе … вчера… взял сахар …
- А? Не понял …
- Какой сахар?
Бежать, правда, было недалеко, на соседнюю Горшковую улицу. Потеряв шлепанцы и влетев в раскрытую дверь, задыхаясь и хватаясь за сердце, троица замерла посреди захламленного жилища Джузеппе.
На собственноручно сколоченном топчане навзничь, крестом раскинув руки с большими натруженными кистями и пожелтевшими от табака пальцами, задрав небритое лицо и приоткрыв щербатый рот, недвижимо лежал столяр Джузеппе.
ГЛАВА IV

Подле щелястого, разбитого, не делающего чести столяру золотые руки крыльца Джузеппе, пузырилось и пенилось, распространяя сладковато-гнилостный запах, впитывалось в многострадальную землю грязно розовое пятно браги.
На крыльце в разной степени уныния сидели Карло, Базилио и Тортила.
Отдельной строкой следует прописать столяра Джузеппе. Но он сидел не на крыльце, а на голой земле, тупо обнимая, уже пустую емкость. На его глубокую печаль накладывалась окаменелая тупость, вызванная внезапным и грубым пробуждением. Неласковыми были и последствия дешевого кальвадоса.
- Джузеппе, ты точно весь сахар сюда засыпал? - строго спрашивала Тортила.
- Не-а … чайком баловался …. Ты хоть представляешь, чо погубила, старый плавучий чемодан? Скипидар пробери!
- Я погубила свою спокойную жизнь, Джузеппе. Представь, никто не попросит у меня луидор по утрам.
- Я человек больной, алкоголический, но чем вы то можете оправдать свою интервенцию, а?
- Дурак ты, сивоносый Джузеппе. Но, видно, ангел тебя хранит!
- Да, и дурак, и десять фунтов сахарку коту под хвост …
- Да уж нюхай, коль охота, - взъярился Базилио, мы тебе, пьянице, считай жизнь спасли.
- Ага, жизнь спасли, - пробурчал столяр, отпихивая ногой пустой бак и обхватывая руками готовую расколоться голову, ставя для опоры локти на колени. Его била крупная дрожь.
- Жизнь спасли, а здоровье окончательно погубили. Что я, химию не знаю? Сахар – сладкий яд. Я, - Джузеппе воздел вверх желтый палец, - ентот яд на безвредные компоненты с помощью хитрых дрожжевых грибков разлагаю.
- Ага, и мышьяк тоже разложишь? Тот, что был в Папином сахаре, -встрял в поучения Базилио.
- Не-а … Карлушин сахарок я не разлагаю, он у меня под топчаном дожидается …
Тортила не выдержала первой. Громовые раскаты ее смеха вспугнули стайку воробьев. К ним присоединились писклявое мяуканье Кота и неудержимый хохот Карло.
Джузеппе долго с отупением взирал на веселящихся друзей, а потом тихо, по-стариковски заплакал.
- На вот, держи …, - утирая огромным батистовым платком выступившие от хохота слезы, а потом, промокнув и лиловоносую физиономию столяра, сказала черепаха. С этими словами она извлекла из необъятных недр панциря бутылочку граппы:
- Проспишься, приходи на Прудки.
Оставив воспрянувшего духом и здоровьем столяра Джузеппе, компания шумно возвращалась на базу в Шляпном переулке. Собирая по пути шлёпки и таща мешок, на ходу обсуждая план боевых действий. Правда Базилио по началу хотел отлынить, ссылаясь на недоброе самочувствие и недосып, но получил жесткий укорот от Карло:

- Зимой выспишься, лежебока. А сейчас, придем домой - возьмешь корзину и пойдешь на рынок. Овощей прикупишь, а то набрал консервов. Да с народом пообщаешься. Поразнюхиваешь. Не мне тебя учить. А к тебе, Тортила, у меня тоже дело будет. Ну, а мне работать надо. Полдня пробегали. Прима не ждет.
Когда за котом захлопнулась дверь, Карло немного подождав, достал "памятную книгу", вынул письмо сеньора Салерно и ценную бумагу на сто луидоров:
- Ты почитай, Тортила, и сходи по этому адресу. Что это за "Куи Боне"? Ты умная, тебя учить не надо.
Оставшись один, Папа не торопясь, достал старую коробку от ботинок и уложил в нее Шушару. Под крысой лежала газета "Глашатай. Экстренный выпуск".
- Вот жизнь пошла, почитать некогда, - пробормотал Карло и, зажав коробку подмышкой, вышел в палисадник на похороны крысы.

Базилио неспешно шествовал по рыночным рядам. Корзина была пуста. Луидоры соблазняюще позвякивали в кармане жилетки. От грешных мыслей его отвлек пронзительный голос:
- Пирожки! Пирожки! Кому свежие пирожки!
В белом кипельном фартучке, в кокетливом чепце рыжее чудо – Лиса Алиса громогласно торговала своими пирожками. Местный фаст - фуд филиал "Трех пескарей".
- Классно выглядишь, Алиса! С чем пирожки? – Базилио миролюбиво попробовал навести мосты.
- Ой, кто это нарисовался в пейзаже?! Когой-то к нам вынесло мутным рыночным потоком? – Алиса сощурила свои хитрые желто-золотистые глазки, - неужто Карлов приживала пирожков захотел? А уж как валерьянищей то несет, небося все мусорки облазил, друг сердешный, на аптеку работаюче. Отойдь, не засти! Клиентов не отпугивай. Я всяк блохастым товар не отпускаю. Хотя, ладно, постой. Мух от продукции отвлекай.
Кошачьи глаза недобро полыхнули. Но Базилио сдержанно заговорил:
- Вот как ты, Алиса, своих старых компаньонов, можно сказать, друзей привечаешь.
- Друзей! Таких друзей – за хвост да в музей. Иди от греха. Век тебе не прощу рыбьих потрохов.
Лиса намекала на старое дело о рыбьих прудках. Кот вздыбил шерсть на загривке, но не сдержался и ляпнул:
- Да ладно тебе, Алиса. Кто старое помянет – тому глаз вон.
Рыжая бестия чуть не взорвалась от бешенства. Как-то, вовремя еще совместных, не всегда законных деяний, а правильнее сказать мошеннических операций, Лиса чуть было не лишилась глаза и год проходила с пиратской повязкой.
Алиса вскочила на прилавок, только пирожки полетели, и так облаяла присевшего "компаньона", что на время прервала шумный рыночный гвалт. Горбатый мясник Козимо чудом не отхватил себе палец, а востроносый меняла Жульберто разменял ганзейские юрики себе в убыток. Кот гордо выпрямился, сплюнул на ближайший пирожок, звякнул жилеткой, поклонился и на прощание сказал:
- Зря ты, Алиса, народ тешишь да пирожками бросаешься. Не тот у нас с тобой возраст себя так вести, да и резону нет. У меня вот сердечко прихватывает. Немолод. Да и у тебя хвост поседел, особо у основания.
Лиса крутанулась вокруг своей оси, задрала фартук, скосила глаза на хвост. Остановилась, набрала воздуха и заорала:
- П-о-о-ш-е-л в-о-о-н!
- Ну вот, и поговорили, - пробормотал Базилио, направляясь к овощному ряду, где с плодами своего, а чаще, заморского труда разместились местные пейзанцы и пейзанки. То тут то там встречались и торговцы из Хвань-Вань, и колоритные представители южных держав – Загории, Замории и других столь же неблагозвучных для местного уха иноземных государств. Под ногами сноровисто бегали куклы. Они толкали маленькие тележки, таскали мешки и тюки, вообщем, были на подхвате у негоциантов.
После безобразной ссоры настроение у Кота было мрачное. А тут еще полная корзина напоминала о тяжких телесных страданиях и грозила сколиозом. Лапы сами вынесли Базилио к любимому шинку "Утрюханный поросенок". Что имел в виду хозяин, называя свое заведение, кануло в лету. Да и на смену усатому подмоскальцу пришел узкоглазый хвань-ванец, сохранивший имя бренда.
У рачительного экономного управдома, а именно так себя величал старый плут, всегда останется сдача после шопинга.
- Стресс сниму, да заодно послушаю, о чем в шинке говорят.
Эти приятные мысли прервал громкий грубый голос, похожий на грохот тарана, разбивающего городские ворота:
- Стоять! Корзину на землю! Грабки у вверх! Стой, мать твою, драную кошку, хвост дери, стоять!
Базилио оглянулся. Перед ним стояла почти вся оперативная часть городской полиции. В центре громоздилась матрешкообразная фигура обер-городового полицмейстера Мурлонни. По бокам внушающего трепет стража порядка застыли фигуры капралов-хватателей - пинчеров Фобио и Террибля. Монументальная фигура Мурлонни была увенчана тыквообразной головой, на которую, в свою очередь, был взгроможден новейший полиц-шлем гонзейско-англицкого типа. Раскрасневшиеся щёки полицмейстера были заметно шире каски и сообщали композиции грушевидную форму. На груди латунно сияла размером с доброе блюдце бляха "Управа внутренних и промежных дел", чуть ниже на огромном ремне жизнеутверждающе сверкала пряжка с гербом Города – мишенью городских острословов.
- Капрал Фобио, задержать террориста! Капрал Террибль, обыскать! – зычно гаркнул блюститель порядка.
К ошалевшему Коту с ленцой, в раскачку подошли два пинчера, их шеи украшали шипастые ошейники. Бока неустрашимо доблестных хватателей лоснились, языки свешивались на бок, а при движении их мучила отдышка. Капрал Фобио жарко и не очень ароматно дыхнул Базилио в ухо и прихватил его мощными клыками за загривок. Капрал Террибль обнюхал кошачью жилетку и небрежно опрокинул корзинку со снедью. На образовавшуюся кучку овощей и прочей поклажи хвататель, словно нехотя сплюнул круглый шишковатый предмет.
- Понятые, вперед! – рявкнул Мурлонни.
Из-за спины полицмейстера, опасливо держась за руки, вышли две куклы в белых аптечных халатах. На правых карманах халатов было красиво вышито "Облегчение" и более мелко "мы поможем вашим хворям". Действительно, напротив располагалось учреждение синьора Дуремара "Сия аптека для оздоровления человека".
- Что вы видите, понятые? – пролаял капрал Террибль.
- Шишку, - тихо прошептала одна из кукол, видно провизор.
- Это граната, - брызгая слюной завопил Мурлонни, - что вы видите?
- Гранату, - послушно повторила вторая кукла, наверное, фармацевт.
-Задеррржать тер-р-ор-р-р-иста! – дал команду городовой.
- И что я теперь скажу Карло …- прохрипел Кот, и уже более звонко и уверенно завопил. - Произвол! Сатрапы! Держиморды! Да здравствуют либеральные ценности!
Ой! Что это я? – мелькнула мысль, но его понесло и закрутило, -Караул! Подстава! Помогите! Свидетели!
Но шумная толпа растаяла как дымок из пивной бутылки.
Получив словесный отпор, Мурлонни от такой наглости осип и охрип:
- В околоток! Взять! Тащите его! Убью котяру!
Базилио болтался в зубах то ли Фобио, то ли Террибля, задыхаясь в густом сытом собачьем духе. Благо околоток был недалеко.

За столом зеленого сукна размером с футбольное поле восседала грандиозная циклопическая фигура, рядом с которой физическая доблесть городового полицмейстера Мурлонни явно блекла.
Дон-сеньор Экселенц Мординни редко удостаивал вниманием не только простых горожан, но и Почтенных Отцов - Думинов, членов городского Сената.
- Вот-с, дон Экселенц. Гранатка была найдена в корзине. Картошечкой присыпана. Террорист.
Мутные медные глаза смерили Базилио с головы до хвоста.
- Прикажите-с, спытать, - продолжил щебетать, чуть подпрыгивая от возбуждения Мурлонни. Вся его натура выражала крайнюю степень подобострастия.
Дон сеньор поднял свои очи на портрет в золоченой раме. Из глубин потемневшего, писанного маслом портрета "в те еще славные времена", на посетителей кабинета взирало худое умное лицо в тонких очках – Дон Санта Держинни - Первого Экселенца Управы Внутренних и Промежных Дел - фигуры полумифической и легендарной. Между Санта Держинни и Экселенцом Мординни произошел негласный диалог, пятаки глаз опустились с портрета на Кота.
- Нет, сегодня обедать до завтра. А этого в камеру, - плошки глаз медленно закрылись, как будто кто-то не спеша, опустил римские шторы.

После того, как тяжелая дубовая дверь с грохотом захлопнулась, придав Коту, приличное ускорение и изрядно пнув по мягкому месту, Базилио оказался в плохо освещенном помещении тюремной камеры.
В сводчатом полуподвале, с тусклым, маленьким, полукруглым оконцем, забранным толстой решеткой, стояла тишина. Кроме Базилио здесь находились еще несколько страдальцев. В самом темном углу тесно прижавшись, друг к другу сидели три голые куклы. А на вонючей лежанке, покрытой прошлогодней соломой, спала местная достопримечательность. Достопримечательность извергала ядовитый и чрезвычайно разнообразный букет ароматов. Звали ее Рики Помойное ведро. Рики представлял собой колоритную фигуру. Огромная густо обросшая голова с неопределенным цветом волос крепилась на плотном туловище. Конечности Рики отличались своими размерами – руки были невероятно длины, а ноги столь же невероятно коротки. Кисти рук и, особенно, ступи ног, сделали бы честь и великану. Но на самом же деле, если бы Помойное ведро выпрямился в свой полный рост, он едва бы доставал до груди Папы Карло.
Рики Помойно ведро посвятил жизнь благородному делу – сбору и утилизации отходов города. Правда, со временем он сам стал похож на продукт своего труда. Жил он под старым каменным мостом и периодически доставлялся в кутузку. В дни, когда Город посещали Высокие Думины, видные гости и представители соседних держав. В память об одном давнем конфузе. А ведь когда-то Рики имел уютный цветочный магазинчик на углу Липовой аллеи и Трапезного переулка "Розочки от Риккардо", но это было "в те славные времена".
Чистоплотный Кот сел подальше от Рики поближе к голым куклам. Артемон бы точно с ума сошёл, подумал Базилио, попытавшись расшифровать сложный букет, витавший в подвале.
-А вы то за что здесь оказались, любезные? - Обратился он к деревянному трио.
- За оголтелое непотребство, синьор, - вздохнула одна из кукол, они были все на одно лицо словно тройняшки.
- Так в протокольной грамоте написано, - вздохнула и вторая кукла.
- Мы по окрестным болотам искали пропавшую Приму, одежонку, чтобы не марать, в кусты, а тут господа Дуремар с Карабасом проезжали. Раскричались. Нас схватили и сюда. Теперь сидим тут, хозяина ждем.
- Мы работаем на сеньора Кулинари в кондитерской "Мечты и услады", - куклы встали и церемонно по очереди представились:
- Санта.
- Пинта.
- А как вы сюда попали? - спросила третья самая малая из кукол по имени Ниньо.
Кот тоже учтиво встал, поклонился:
- Базилио, эконом-управдом, немало известного в вашей среде Папы Карло.
Куклы обрадовано зашумели, завозились, заулыбались и, чуть было, не бросились к нему в объятия.
- Я – политический, - гордо встопорщил усы Кот Базилио, - этот, как его – рев-волюцион-э-р. Куклы в ужасе оцепенели, еще теснее сбились в кучку и стали мало-помалу отползать на предельно возможное расстояние. Наступила гнетущая тишина, как пред вынесением вердикта ревтрибунала.
- Так, и с этими поговорили, - буркнул Кот, - да что это за день сегодня такой, одни разборки-диспуты.
День клонился к концу, дремоте Базилио мешало только голодное бурчание в животе. Незаметно в это неблагозвучие вплелись другие слабо шуршащие звуки. "А вот и ужин сам к нам идет", - смекнул старый мышелов. Кот зажмурился и притворно захрапел. Шуршание приблизилось. И Базилио одни стремительным движением выхватил из груды соломы крысенка. Крысенок и куклы от неожиданности пискнули, а Рики Помойное ведро перевернулся на другой бок. Мелкий крыс, которого Базилио цепко держал когтями за хвостик, в страхе зажмурил свои глазки и поджал лапки с розовыми пяточками.
- Ну-с, и что мы будем делать? Какие покаянно прощальные речи будем вести? - Кот деланно зевнул, обнажив желтые клыки.
Куклы и серый бедолага вновь в ужасе пискнули.
- Не ешьте меня, пожалуйста, добрый сеньор Кот. Ну, пожалуйста.
- Как же я могу тебя не есть. Такова уж моя тяжкая обязанность, грустная кошачья доля – есть сырыми весьма неопрятных грызунов, которые шатаются незнамо где.
- Да, да, господин Кот. И по помойкам, и по канализационным трубам. Не ешьте меня. Ну, пожалуйста.
- Базилио меня зовут. Такова уж моя судьба – есть вас с шерстью, потрохами, лапками и этим противным хвостиком, - Кот поболтал крысом.
Писклявые стоны кукол усилились.
- Как звать-то тебя, чуманосец?
- Грызли, синьор, Не ешьте меня. Ну, пожалуйста.
- Да как тебе жить с таким именем, бедолага?! Я, поди, сделаю одолжение уже тем, что прерву срок твоих мучений. Тоже мне медведь недомерок. Тем более кормить здесь и не думают, сколько мне мучиться тоже не известно. Вот разве …
- Разве …разве, синьор Кот. Я сделаю все, что Вы скажете, и даже больше. Только не ешьте меня, пожалуйста.
- Вот заладил. Не ешьте, не ешьте. Так невольно согрешишь. Вот что, Гризли…
- Грызли, синьор, не …
- Не перебивай, бацилла. Базилио я. Знаешь крысу по имени Шушара, что в Шляпном переулке живет?
- Да, конечно, дяденька Базилио, это моя любимая тётечка. Я являюсь ей внучатый племянничком.
- Померла твоя тетка. Отравили. Мои с Папой Карло враги отравили.
- Ой, - пискнул крысенок, - говорите, синьор Базилио, все сделаю, что скажете.
Кот перехватил Грызли, поднес его к усатой морде и зашептал на ухо, с некоторых пор он не доверял голым куклам. Грызун, крепко зажатый когтистой кошачьей лапой, попискивал, деловито кивал и деликатно морщил усики. Запах из пасти Базилио был для него куда хуже и страшнее ароматов крепко спавшего Рики Помойное ведро.
- Теперь смотри сюда, - полосатый революционер достал из кармана жилетки обмусоленный карандашик, позаимствованный с верстака Папы Карло, еще он достал облатку от таблеток валерианы – "колесиков", и начал что-то сосредоточенно чертить и писать, - прочитаешь?
- Прочитаем, дон Базилио.
Кот аккуратно поставил крысеныша на каменный пол и мигнул ему зеленым глазом. Грызли отдал честь хвостиком и скользнул в ближайшую щель. Базилио легко уснул, и ему снилось, как он сидит на крылечке и пьет чай с Шушарой из одного блюдца.


Г Л А В А V
 
После похорон Шушары Карло решил для порядка поработать перед обедом. Но, как это часто бывало, работа увлекла и затянула мастера. Вначале Папа ждал, вот придет Базилио. "Немного подрежу здесь, потом тут". Кот все не появлялся. И резчик полностью погрузился, как он сам называл, "в долбежку".
Его добрые проверенные временем лопастные стамески сами ложились в руку. Крепкие блестящие стружки разлетались во все стороны, порхали по всей комнатке, забиваясь в самые неожиданные места. Гваяковая киянка, с отполированной твердыми мозолями рукояткой, весело погромыхивала. Постепенно из гладкого бруска стало выделяться нечто неопределенное, изрытое мощными ударами инструмента. Но чем дальше, тем явственнее из деревянного массива стали выступать очертания Примы II – Секунды. Карло переворачивал заготовку то одной стороной, то другой, замирал, прищуривался и снова рубил. Резьба становилась тоньше, и на смену мощным лопастным пришли стамески типа "рыбий хвост". Секунда все больше набирала формы. Следует заметить, что куклы, выходившие из-под резца Папы Карло, здорово отличались от кукол других мастеров. Их отличала большая очеловеченность. Увлекаясь вычурной человекоподобной пластикой, Папа часто терял в заработке. Особенно Карло удавались девочки, правда, следовало бы отметить, что маэстро придерживался своих собственных канонов красоты. И какой бы себе наказ не давал резчик, его внутренний голос брал руки и глаза под свой уверенный контроль, и на свет рождались красавицы одного и того же морфологического типа. С явно выраженными женскими атрибутами – точеными шейками и бёдрами, высокими скулами и грудью, длинными ресницами и ножками, круглыми коленками и попкой.
Папа Карло, бывало, с вздохом глядел на плоды дел своих, но рука не поднималась подрезать тут, убрать лишнее там. А, по правде говоря, заказчиков привлекали именно такие вот девочки-куколки. Тощие, голенастые ганзейские Варьки из целлулоида вышли из моды, тряпочные хвань-ваньские красавицы со смазливыми фарфоровыми личиками восточных принцесс больше нравились женам и дочерям состоятельных горожан. А вот мужскую половину Города, куклы работы Карло весьма устраивали. Злые языки поговаривали, что некоторые особо бойкие деревянные девчушки работы мастера, подрабатывали в экзотических представлениях.
Много, очень много кукол вышло из-под умелого резца Папы Карло. Он редко задумывался об их будущей судьбе. Но каждую новую зачинал как своего любимого ребенка – честно и искренне. Из сливочно-молочного куска амальтеи, очень похожего на цвет человеческой кожи, плавно округляясь, наметились женственные выпуклости плеч и груди, крутые изгибы бедер стали приобретать законченную форму.
-Ну вот, - удовлетворенно вытирая пот, подумал кукольник, - поправлю живот и попку, и можно закончить на сегодня. Но попка отпускать не хотела.
За окном стемнело. Сражение с ягодицами приняло затяжной характер.
- Хорош. Утро вечера мудренее. С утреца. Свежим взглядом. Ох, где же щетка?
На щетке, блестя умными глазками, деликатно попискивая, сидел крыс.
-Ой, ты кто? – изумился Папа, - вместо Шушары здесь будешь жить?
-Добрый вечер глубокоуважаемый Папа Карло, - вежливо пискнул крысёнок. – Моё имя Грызли, синьор. Меня прислал Дон Базилио, он заперт в застенках полицейской управы. Его схватили на улице, и он просил вас не беспокоиться. Синьор сказал, что всё будет хорошо. А Шушара была моя тётя, я её внучатый племянник, вернее праправнук, всё это Грызли то ли просвистел, то ли пропищал одним духом, и осмелев перебрался с щётки на верстак

-А можно я у вас буду жить, я ак-ккуратный.
-Живи уж,- вздохнул Карло, - принимаясь за уборку,- на столе есть печенье, но есть будешь из плошки под буфетом.
Крыс охотно кивал, хрустел и набивал щёки. Папа устало сел на табурет, тяжко задумался, оглянулся спросить крыса, но Грызли простыл и след.

В здании Управы Внутренних и Промежных дел наполненным запахами бумажной пыли, сургуча, ваксы, крепкого табака и других грубых мужских ароматов стояла грозная тишина. Тишина была плотной и тугой, как ватные затычки в ушах неврастеника страдающего бессонницей. Когда-то это был дом богатого негоцианта Борзинни, сбежавшего за кордоны Города под предлогом гонений со стороны Фискальной палаты. Синьор Борзинни объявил себя борцом за справедливость и издавал в Ганзейской Марке непотребную литературу, порочащую Город и горожан. Дворец его был изъят в счёт утайки в казну мыта и пеней по сборам. Экселенц Мординни превратил и без того суровую и безликую громаду строения в настоящую крепость. Казалось, что за эти аршинные стены не проскользнёт и мышь.
В особо плотной - замороженной тишине допросной каморы, послышался треск разрываемой бумаги, шуршание и сопение. Шум шёл из угла, где стояла огромная урна полная пустых пачек, пакетов и банок. Из дыры за урной высунулись три крысиные мордочки одна помоложе, другая потолще, на носу третьей поблёскивали стёклышки малюсенького пенсне.
Возня перешла во вполне разборчивую речь:
- Куда дальше, Грызли
- Не толкайся Хрумки. Сейчас Умник прочтёт.
Тот, кого Грызли назвал Умником, развернул обёртку от пилюль "Спи спокойно" и сверился со схемой. Умник, которого когда-то называли Шмыгли, жил в аптеке и считался самым умным крысом Города.
- Вон под тем шкафом идёт труба парового отопления, нам туда. - Как и следовало ожидать в узком пространстве, между трубой и плинтусом, Хрумки застрял.
У, плинту-ус – стонал самый сильный и конечно самый упитанный крыс Города. Грызли, молча и быстро заработал острыми зубками, а Шмыгли приступил к лекции:
- Неправильное питание и вредный для здоровья образ жизни Хрумки. Если ты живёшь на зерновом складе, нельзя день и ночь сидеть в мешке и жрать, надо двигаться. Ты же жрёшь и спишь, спишь и жрёшь.
-У, вот, ужо вылезу, - кряхтел Хрумки проталкиваясь вперёд, - усё тебе скажу.
-Умник, замолчи, возьми верёвку,- зашипел Грызли, сплёвывая опилки и толкая застрявшего толстяка. - Это что такое?! За стеной раздался грохот. Под дружным напором товарищей, самый большой крыс Города, вылетел как снаряд из катапульты и врезался во что-то гремучее. Один за другим взломщики проникли в камору вещдоков и спецхранеия. Накрытый большим жестяным ведром, глухо, но очень сердито ругался Хрумки.
Камора вещественных доказательств и специального хранения представляла собой большое очень пыльное помещение, заставленное бесконечными стеллажами, заваленными разнообразными коробками и ящиками.
-Ищи, Умник, ищи. Итак долго провозились, - зашептал Грызли.
-И ты, Толстяк, нюхай, шишка должна собачатиной вонять, так Дон Базилио говорил,- с недавних пор, Кот стал крысу непререкаемым авторитетом. Крысы разбрелись по огромной каморе. Искомое нашлось в арсенале.
-Тут, должно быть,- из глубины запищал Умник,- тащите верёвку. Трое друзей вскарабкались на грубую полку из не струганных досок. Пахло железом, гарью и ещё чем-то не вкусным.
-Во, железная шишка,- Хрумки катнул ребристую гранату,- да тут их до Кошкиной матери!
-Нам нужна та, что собачатиной разит. Её Террибль в пасти держал.
-Да тут их целые ящики и от всех псиной прёт!
-От этой, пожалуй, побольше тянет!- Троица посовещалась и стала вязать верёвки.
-Сначала шишку надо привязать, что бы не дёргалась и не укатилась.
-Стой дурень, колечко в последнею очередь, уф.
-Верёвки не хватает, только до стола!
-НЕТ, Дон Базилио сказал ЗА ОКНО! Значит за окно!
Наконец сложная конструкция из верёвок была завязана и три приятеля устроились у приоткрытой форточки.
- Кидай конец.
- До земли не хватает!
-Дурак, нам не до земли спускаться, а за шишку дёргать!
-Вот дёрнем, я тебе дурака припомню!
Трое друзей повисли на обратной стороне окна, верёвка медленно натягивалась, под мягкой, розовой пяткой Хрумки оказался холодный металл отлива.
-А ну вас. Я обратно, - пропыхтел толстяк. Ухватился зубами за верёвку, рывком оттолкнулся и полез вверх к открытой форточке.
Что случилось потом, три оглохших приятеля долго не могли понять, сидя посреди клумбы на другой стороне улицы. На месте зарешёченного окна каморы клубилось густое облако, пронизываемое огненными вспышками, но самым страшным был грохот, которого крысы никогда не слышали во время своей короткой жизни.
-Так мы и стали, бомбистами, рев-в-волюционэрами. - Годы спустя , вспоминал Хрумки, качаясь в сделанной из скорлупы кокоса кресле-качалке в окружении любящих и восторженно внимающих домочадцев.


Папа долго сидел, зажав между костлявыми коленками ручку щётки, голова была ясной, спать не хотелось, но мысли путались. В цепочке происходящих событий явно отсутствовали очень важные звенья. Карло чувствовал свою беспомощность в решении головоломки, которая окутывала его паутиной таинственности. Арест Базилио лишил кукольника связи с внешним миром, на вечно занятую черепаху он больших надежд не возлагал. А за стенами маленькой мастерской явно назревало "нечто". Папа Карло испытывал некое внутреннее беспокойство, трудно объяснимое словами.
- Помощник, помощник,- бормотал мастер,- нужен скаут, разведчик. Бесцельно блуждающий взгляд остановился на полке с арлекином, "его доделать пара часов". Из пыльных недр стеллажа на свет верстачной лампы в последний раз был извлечён деревянный клоун. Папа сдвинул в сторону Секунду и приступил к работе. Когда цель обозначена, путь к ней намного короче. Быстро наметив кисти рук, резчик сосредоточился на пальцах, делая их длинными и гибкими. Внимательно обозрев своё детище, Карло широко и размашисто прошёлся рашпилем и циклей по стройной фигуре куклы. Поверхность он решил не "вылизывать", оставив её немного шероховатой и бугристой. Тонким острым ножом он поправил лицо шута, и проработал суставы рук и ног, придав им большую, чем обычно подвижность. Вроде всё. Папа застыл, сосредоточился, пора было говорить СЛОВО.
Слову Карло научил старый шарманщик Аматео, он был тогда совсем юным помощником уличного музыканта. В его обязанности было толкать тележку, в которой располагалась "старая синьора", так маэстро Аматео называл шарманку, да обходить зрителей по кругу с ветхой шляпой в руках. "Старая синьора" представляла поистине небывалое зрелище - вычурная как готический собор, конструкция на колёсиках. То там, то тут у "Старой синьоры" открывались хитрые дверцы и перед изумлённой публикой появлялись поющие и танцующие марионетки. Всё это чудо старый кукольник Аматео сделал своими руками. Шарманщик возил с собой несколько коробок хитрого резчицкого инструмента и по вечерам давал мальчишке Карло первые уроки.
Однажды, поздним вечером сидя подле грустно потрескивающего угольками камелька, Мастер Аматео научил Карло Слову.
- Добрый мастер обладает силой Слова, Карло, он может дать жизнь кукле. У каждого мастера Сила Слова разная. Сила Слова приходит с рассветом и живёт в душе творца марионеток до света последней звезды. СЛОВО не такая уж и большая тайна, секрет в другом, как резчик использует СВОЁ знание Слова. Добрый кукольник может дать в год жизнь десятку кукол, от силы дюжине. Редко рождается мастер с большей Силой. Мастерам хочется кушать, и они начинают сокращать силу Слова, куклы живут поменьше, делают их попроще погрубее. – Я, сам, - Аматео грустно улыбнулся,- владею Малой Силой и куклы мои скромные маленькие, и делаю я их долго, зато они веселы, долго живут и почти…- Аматео помолчал,- они почти как люди. Я чувствую у тебя, Карло, хорошие руки и верный глаз, а главное, СИЛА у тебя большая и добрая.
-Дядя Аматео, а можно сделать большую куклу, как памятник Коронелю на площади или ещё больше?
Аматео грустно улыбнулся в свои седые усы, чуть качнув головой, помолчал.
- Однажды жил мастер Дуччо, послушал он недобрых людей, сделал больших грубых кукол-солдат и вышел со знаменем к городской ратуше. И стал грозить он Отцам Думинам: - смерть тиранам, сюда идут мои солдаты. Но скрутили его дюжие охранники, а куклы - солдаты ещё только выходили со двора его мастерской. Чем больше кукла, Карло, тем медленнее в ней горит искра Слова, а чем больше мастер сделает кукол, тем короче их жизнь.
А дальше рассказал шарманщик Аматео, как творить Слово, посмеялся он над теми кукольниками, что натирают кукол своим потом, капают на них кровь или того хуже семя своё
- Тепло и Сила Слова идёт из рук резчика, погладь гладкое тело куклы дай ей своё дыхание, подари ей тот кусочек жизни, что затратил на её образ и тихо шепни Слово, она и оживёт!

Вспомнил всё это Карло, как вспоминал речи доброго Аматео по вечерам и приступил к таинству СЛОВА.

Арлекин долго, неподвижно лежал на верстаке, потом его веки медленно поползли вверх. Клоун молча смотрел на Папу Карло. Кукольник забеспокоился, такое было впервые, куклы обычно, ярко и бурно реагировали на своё пробуждение. Наконец шут скрипуче сел и свесил ноги с верстака. То, что суставы скрипят, у новых кукол было не удивительно, удивляло то, что клоун априори бурный по темпераменту, был молчалив и малоподвижен. Теряясь в догадках, Карло молчал, молчал и арлекин.
-Как меня зовут? – Наконец проскрежетала кукла.
-Томба,- брякнул Карло и засмущался ,- я так хотел тебя назвать пару лет назад, извини меня пожалуйста.
-Да, я долго этого ждал, Карло.
Вдруг глаза клоун вспыхнули, он увидел лежащею рядом Секунду. По его деревянному тельцу, пробежала дрожь, как будто он был вырезан не из липы, а из плоти и крови.
-Я почти всё слышал Папа, ты много говоришь сам с собой, что я должен сделать?
-Томба, Секунде грозит опасность, Прима, скорее всего, погибла, вокруг творится что-то непонятное, я остался один. Томба, я виноват, я долго не говорил тебе Слово, и сейчас я даю тебе короткую жизнь, Силу нужно сберечь для Секунды. Ты проживёшь мало, но надеюсь ярко.
Кривоватые губы арлекина тронула скупая улыбка, он не сводил с недвижимой куклы своих глаз.
-Я готов отдать жизнь за Секунду.
-Томба, я не знаю, какую задачу тебе нужно решить, я не ведаю кто наш враг, надо пройти по следам Кота, и начало твоего пути Опера. Сейчас я тебя покрашу, для маскировки, и за дело.
Карло достал бутылку с настоем грецких орехов на спирту и смоле пинии, тщательно промазал поджарое тело клоуна.
-А теперь ступай, просохнешь по дороге, позже нанесу слой мастики.
Закрыв дверь на засов, что он делал нечасто, Папа добрёл до постели, грустно посмотрел на горстку стружек и щепок, и одинокую щётку возле верстака, скинул шлёпки и, не раздеваясь, рухнул на кровать.


Г Л А В А VI

Сон, который видел Карло, поражал своей яркостью и абсурдом происходящего. На залитой солнцем полянке стояла одинокая пиния. На её корявых ветвях висели, как огромные шишки, сам Карло, Джузеппе, Тортила. А на самой верхушке дерева, с диким мяуканьем, раскачивался Кот Базилио. Под ветвистой средиземноморской сосной, собралась вся полицейская рать города, во главе с городовым-полицмейстером Мурлонни, и от всей казённой души лупила по стволу дерева крепкими дубинками, не жалея ни рук, ни полицейского инвентаря. Рядом толклась разнообразная публика, которая давала советы взопревшим блюстителям порядка:
-Надо потрясти!
-Топор несите, топор!
-Хворосту и поджечь!
Карло проснулся, дневное солнышко зайчиками плясало по подушке, норовя забраться под ресницы. Во входную дверь, кто-то ломился, с улицы неслась неразборчивая ругань. Стучали палкой и видно уже давно. Папа со стоном спустил ноги с кровати, пошарил шлёпки, не нашёл, и босой пошёл открывать входную дверь. На крыльце, внимательно изучая разломанный зонтик, стояла первая красавица рынка Лиса Алиса.
- Лучше бы ты умер, Карло,- прошипела рыжая торговка, злобно оскаливая свои белые зубки, - потому, что я тебя сейчас убью.
- Доброе утро, Алиса, какими судьбами, - Папа потянулся, сладко зевнул и с удивлением посмотрел на Лису.
- Какое к дьяволу утро, часы на башне Ратуши давно пробили полдень. И какое оно к чёрту доброе, если и утро, я сломала свой ганзейский зонт о твою дурацкую дверь.
Туман сновидений окончательно покинул седую голову Папы Карло, он смерил взглядом рыжую красотку и буркнул: - проходи, чай будешь? Правда без сахара, а зонт мы сейчас починим, запасная ручка где-то валяется.
Настроение у Лисы тотчас переменилось:
 - Попью, попью да и съем, чего бог послал. Я тебе, Карлуша, пирожков принесла, сама месила сама пекла.
Вообще-то Алиса была хозяйственной девушкой, да и характер у неё раньше был подстать её меху – золотой. Да вот с тех чудесных времён минула не одна эпоха, многое переменилось и, как правило, не в лучшую сторону.
Звонко посмеиваясь, с шуточками - прибауточками, сверкая белым передничком, зубками и кончиком хвоста Лиса Алиса сноровисто накрыла на стол. На вышитой салфетке уютно расположились чашки и блюдца, судочки и тарелки со снедью.
- Ой, Калуша пока чайничек греется, давай по маленькой, а уже и не утро, часики полдень пробили, да и суббота сегодня, не грех. Хватит тебе работать, отдохни. Ручки бедные до коленок висят.
Папа Карло ошалело хлопал глазами, пощипывал себя за ляжки, спит, иль нет. Ведь знал он плутовку, очень хорошо знал. Ведал, что не просто так Алиса навестила его мастерскую, неспроста свой хвост распускает, но не мог противостоять этому рыжему урагану. Кукольник легко и охотно попал под лисьи чары, и даже сам энергично принял участие в накрытии стола. На свет появились приобретённые Котом съестные припасы, а на плите забулькал чайник.
- Карло, надо чаще встречаться, - разглагольствовала Алиса, разливая ликёр из принесенного с собой резного графинчика и угощая резчика пирожками.
- Ты попробуй вот эти с ежевичкой, а эти, ох до чего хороши, с грудинкой и грибочками. Лиса сладострастно вздыхала, облизывая блестящий чёрный носик розовым язычком, а эти с яичком и белой рыбкой. Давай ещё по одной. Ох, Карлуша, как мы редко по душам говорим, а столько накопилось то, святой Антуан не разберётся. Эх, святой Антуан, святой Антуан, - бормотала Алиса с набитым ртом, - и зачем ты нас приручил, бегали бы мы сейчас за зайчиками, а зимой мышковали бы помаленьку.
Казалось, лисьему монологу не будет конца. Кукольник, убаюканный сладкими речами, и сытной едой потихоньку впадал в гипнотическое оцепенение.
- Ой, да я же к тебе по делу, Карло, - взгляд рыжей плутовки посерьёзнел, она достала вышитый батистовый платочек, промокнула курносую мордашку. – Ты газеты читаешь?
- Покупаю, - неуверенно кивнул в сторону лежащего на верстаке, нечитанного "Глашатая" резчик.
- Ой, читать, Карлуша, нужно между строк. Ты ведаешь, что творится в Городе в последнее время?
Папа хлопал ресницами, пытаясь, сосредоточится и, делая умное лицо, то же самое, играя бровями и закатывая глаза, делала и рыжая мошенница.
- Ты ведь догадываешься, что я имею в виду, Папочка? – Винные пары сладкого "Аммаретто" ударили в послеполуденные, размягчённые, мозги кукольника.
-Н-ну, - глубокомысленно промычал Папа.
- Куклы готовят бунт, - приблизив острую мордочку к лицу бывшего шарманщика, горячо и трагически зашептала Алиса.
- Отцы Города хотят подавить революцию в зародыше, не жалея кукольных щепок, в Городе начались аресты. Базилио замели, это звоночек для тебя, Карло.

Хлопнула входная дверь, лица заговорщиков повернулись и замерли, застыли и поднесённые рюмки с ликёром. В дверях возникла героическая личность, в рваной жилетке, с опалёнными бровями и половиной усов. Кот Базилио скептически оглядел застывшие за столом фигуры, гордо прошествовал к буфету, достал пузырёк валерианы, выдвинул себе табурет и также молча сгрёб копченую курицу с блюда. Наступившую тишину нарушало лишь голодное кошачье урчание. Карло и Алиса воровато переглянулись и выпили, Кот присоединился со своей мензуркой, не чокаясь.
- Ты, Базилио, вроде как узник совести, - Алиса нервно поправляла пирожки на тарелках. Карло моргал, всё глубже погружаясь в состояние прострации.
- Ты вроде, как в холодную был посажён?- Алиса растерянно подбирала слова, - Мурлонни с капралами арестовал тебя и в участок увёл?
- А нет больше твоего любимого околотка, - Базилио ощерился в кривой ухмылке, обгладывая куриную ножку. – Ба-бах, бомбисты – террористы, ха-ха,- измазанная в саже, кошачья морда, приняла совсем сатанинский вид.
 – Всё, Алиса, придётся тебе бегать с доносами по другому адресу.
Лиса чопорно встала, отряхнула невидимые крошки с передничка, поклонилась.
- Видно, синьор Базилио, вас сильно контузило или кирпичом по кумполу шандарахнуло, советую вам, к фершалу обратиться. Разрешите откланяться, приятного аппетита и скорейшего выздоровления.
Дверь за Лисой с грохотом захлопнулась. Оставшись вдвоём, Кот и Карло долго и с удовольствием ели, сказывались переживания, да и Алиса была знатной хозяюшкой. Папа Карло отодвинул, пустую тарелку, встал укоризненно оглядел Кота:
- Воды натаскай, посуду помой, да и сам…э… сполоснись, грубиян копчёный, а я покурю перед работой. Базилио вздохнул, виноват. Папа полез за трубкой, в последнее время грешил этим он всё реже и реже, глаза скользнули по пухлой газете, - заодно и почитаю.
Кукольник неторопливо набил трубочку и вышел на крыльцо.
- "Глашатай". Экстренный выпуск. Взорван полицейский участок, - в ухо резчика заорал мальчишка разносчик газет.
 Карло сунул ему монетку, - не ори, - ну вы даёте, что ни день - то событие.
-А, так веселее, дядя Карло,- ухмыльнулся мальчишка и помчался дальше.
Папа выпустил клубы дыма, прочёл заголовки, и его брови неторопливо поползли вверх. Пока Кот ругался и гремел посудой, кукольник углубился в чтение газет. "Глашатай" явно превзошёл сам себя, густая пена статейных "шапок" сбивала обывателя с ног. У Карло погасла трубка, он то грыз чубук, то без успеха посасывал табачную горечь. Рядом опустился Базилио. Мокрыми лапами взял уже прочитанные страницы и тоже погрузился в мутно жёлтые воды "Глашатая". Вдвоём читать было веселее, приятели то издавали неопределённые звуки, то наперебой зачитывали особо поразившие отрывки.
- Пап, тут кроссвордик, а я в сутолоке карандашик потерял, порешаем?

- Вот-вот. Порядочные люди работают, не покладая рук и ног, а эти газеты почитывают, кроссворды погадывают, - у крылечка раздался ворчливый голос Черепахи.
- Так вроде, как суббота,- виновато крякнул Карло.
- Не суббота для человека, - Тортила подняла к небу сморщенный палец, - а человек для субботы. Пойдём в дом, есть разговор, не для улицы. Слыхали, ночью участок взорвали,- Черепаха, внимательно оглядевшись, плотно притворила дверь и задвинула засов. С улицы доносились вопли мальчишки почтальона, - "Глашатай"- экстренный выпуск. Старая рептилия поморщилась, ну и звукоизоляция, внимательно оглядела Базилио. Кот нервно потеребил останки усов.
- Ну, что скажешь, террорист, как ты выжил в катаклизме?
- Да вот повезло, крепкие подвалы синьор Борзинни построил, - Кот ухмыльнулся. - Говорят Экселенц Мординни слёг с апоплексическим ударом, а у полицмейстера Мурлонни случился припадок. Придётся Сиятельным Думинам подъискивать новую контору для Управы Внутренних и Промежных дел. - Базилио упал на припечный коврик, истерично задрыгал лапами и закатился от хохота. Смех переходил то в мяв, то в стон и закончился страшной икотой.
- Бедный котик, натерпелся, - Тортила с вздохом опустилась на табурет. Папа Карло, напротив, хмуро смотрел на кошачьи конвульсии и пригрозил облить Базилио из ведра, если он не прекратит вести себя столь безобразно.
Позднее вся честная компания гоняла чаи с Алисиными пирожками. Икота у Кота сменилась сытной отрыжкой, за что он и получил по ушам, сразу с двух сторон.
-Я, кстати, вчера была на Грабовой Аллее.


В старом центре Города, на кривоватых, но уютных улочках с выложенными булыжником мостовыми, располагались изысканные лавки с ганзейскими товарами, меняльные конторы, всё лучшее и дорогое в городе. И пахло здесь совсем иначе: заморскими пряностями, и кофе из престижной бакалеи, лучшей в городе сдобой, гастрономией и кулинарией. По улицам дефилировали элегантные дамы и кавалеры, распространяя, дорогой парфюм и запах душистого табака. Нотариальная контора "Куи Боне" располагалась в небольшом особнячке с пузатыми колоннами с капителями похожими на листья капусты. Охристые стены густо покрывала гипсовая лепнина.
Тортила долго, оценивающе оглядела своё отражение в зеркальном стекле и решительно дёрнула за медную ручку, сделанную в виде игривого дельфинчика
Внутри особнячка, интерьер которого был выполнен в колониальном стиле и щедро украшен экзотическими растениями, царил приятный полумрак. За конторкой, напоминающей собор святого Бонавентуры в миниатюре, украшенной двумя бронзовыми лампами с зелёными абажурами, прятался маленький человечек. Угловатое существо переместилось ближе к свету. Лицо, то ли изначально кривоватое, то ли пытающееся улыбнуться, напоминало обрядовую маску туземцев южных островов.
- Что угодно синьоре, - прозвучавший голос был полным диссонансом внешнему облику говорившего служителя. Наверное, таким голосом сладкозвучные сирены, заманивали мореходов на прибрежные скалы. Но на умудрённую жизнью Тортилу вкрадчивый баритон не произвёл должного впечатления, она поскребла панцирь и выложила на стол Папину ценную бумагу.
- Так, так, так, - запел солист нотариальной конторы, - сия бумага была выдана многоуважаемому маэстро Карло, вчера утром. Чего изволите?
- Хочу обналичить, по просьбе этого самого маэстро, - сварливо отрезала Черепаха.
- Ну что вы, сейчас не выгодно держать деньги в кубышке…
- Мне сказано получить деньги, - грохоча панцирем, рептилия облокотилась на стойку бюро. Деревянные панели тихонько трескуче запищали, весу в столетнем пресмыкающемся было изрядно.
- Хорошо, хорошо, - голос клерка дал "петуха", - в какой валюте желаете?
- В ганзейских юриках.
- Да, что вы любезная бонна, - сейчас намного интересней курс…
Черепаха совсем улеглась на узорный шедевр краснодеревщиков. Конторка жалобно застонала, и стоны эти были явно неподдельны.
- Как пожелает уважаемая синьора…
- Синьорина,- капризно поправила Тортила, - и чайку попрошу.
- Да, конечно, - обречённо сдался служащий нотариальной конторы,- пожалте на креслице, ой лучше на диванчик, прошу.
Когда скукоженный клерк подкатил блестящую никелем, тележку с чайником, чашками и всякими тарелочками, Черепаха меланхолично жевала фикус, продавив огромный кожаный диван.
- Как ваше имя, любезный дон, - сменила гнев на милость Черепаха.
- Прошу прощения, Боне, Куи Боне, - хозяин нотариальной конторы чинно отвесил поклон.
- Ой, а я вас за клерка приняла, - смущенно пряча глаза за чашкой,- промолвила Тортила и сделала попытку сделать книксен, сидя на диване.
Черепаха и дон Боне мило посмеялись над произошедшим недоразумением, завели беседу.
- Как движется работа над новой Примой? - Ворковал нотариус, колдуя над чайником и чашками.
- Работа у мастера Карло идёт полным ходом, новая кукла, он называет её Секундой, будет не хуже прежней, - Тортила схрумкала крекер.
- Как здоровье уважаемого маэстро?
Старое хитрое пресмыкающееся ухватило с тарелки кремовое пирожное, украшенное миндалём, задумчиво пожевало.
- Возраст, синьор Боне. А так молодцом, долбит и долбит, только щепки летят. Да вот, подстыл. Говорю я ему, одевайся, потеплей, я вот,- черепаха постучала по панцирю, - никакой чикен инфлюэнцы не боюсь.
- Ах, как печально сеньорита Тортила, что маэстро приболел, так ведь ему нужно побольше питья, сладкий чай, морс с сахаром и очень хорошо жжёный сахар, замечательно помогает при кашле.
- Да, да, - покачивала своей большой морщинистой головой Черепаха, опустошая тарелки и вазочки, ну вылитый хвань-ваньский болванчик.
-Обязательно надо пить чай, и не реже трёх-четырёх раз в день, по две чашки. Ой, да я сейчас передам посылочку для маэстро Карло. Вот-с, чай ганзейский, с бергамотом,- Тортила выставила на стол жестянку с нарисованным слоником.
- Побалуйся, Карлуша, чайком с барского стола.
Маэстро и его старый Кот мрачно молчали.


Глава VII

Над притихшим вечерним Городом тихо рокотала, собираясь с силами, очередная гроза, столь частая на краю лета. Отяжелевшие капли лениво шлепали по крыше, расползаясь по тёплым листам кровельного свинца. Томба сидел верхом на горгулье, украшающей водосточную трубу собора святого Бонавентуры. Рядышком, крепко держась за руки, сидели куклы: Санто, Пинто и Ниньо.
- Брат Томба, сейчас начнётся ливень, - голос Санто, дрожал в такт отдалённых раскатов грома.
- Наша одежонка осталась в кустах, что возле прудков Дуремара, -робко заметил Пинто. Ниньо, как самый младший, лишь стеснительно покряхтел.
Арлекин по имени Томба, застыл на средневековом монстре, в вечернем свете, озаряемом всполохами далёких молний, его профиль был под стать облику каменной химеры.
- Что было потом, после того как вы раскопали Рики Помойное ведро? - Речь шута была полной противоположностью нервным раскатам летнего грома, - звучала ровно и спокойно, как голос лектора в анатомичке.
- Потом, синьор Арлекин, дон Базилио попросил нас перенести тяжёлые сумки с железяками, - голос Санто звучал заискивающе, - он их по всему дому Мурлонни собирал и нас заставил.
- До самого утра, братец Томба, надрывались, чуть не обгорели. Нам бы домой, гроза начинается, - плаксиво прогундосил Ниньо.
- Найдите одежду, а завтра объявитесь в инвалидном доме, поговорите с куклами, я вас сам найду.
- О чём поговорить синьор Томба?
- О пропавшей Приме, о скорбной жизни. Если бы я сам знал, о чём спрашивать сам бы и спросил. До свиданья, братья.

Оставшись один на свинцовой крыше собора святого Бонавентуры под накрапывающим дождём, гроза всё собиралась с духом, клоун на минуту задумался. Напротив причудливых форм собора, возвышалась ещё более замороченная громада Опера. Театр, стоявший на другой стороне площади Коронеля, украшенной в центре помпезной статуей с фонтаном, по абрису был освещён всполохами молний.
Раскрытые до поры, как губы жадного великана, двери служебного входа стали медленно закрываться. Последняя группка балерин и оркестрантов с визгом разбегалась в разные стороны, прячась от первых тёплых струй летнего ливня.
Бегом пересеча площадь, прикрываясь одолженной накидкой, сооружённой из сутаны рассеянного священника, попав под потоки воды, Томба влетел в приоткрытые двери. В тёмных коридорах запоздалые артисты пережидали шумящий на улице дождь. Судя по писклявым смешкам и шумной возне, служители храма искусств переживали стихию с явным удовольствием. Стараясь не шуметь, клоун тихонько прокрался в пустынные недра грандиозного творения Чичиконне. Оказавшись, внутри Опера, арлекин почувствовал себя и мореплавателем и кладоискателем одновременно. Не зная плана, но, имея чёткую цель, шут решил работать по площадям. Огромное снаружи, внутри, здание Опера казалось бесконечным. В итоге Томба элементарно заблудился, и главной целью стало найти дорогу назад. Блуждая в недрах храма Терпсихоры и Мельпомены, шут чувствовал растущее раздражение. Бесцельность поисков обострялась общей растерянностью и желанием выбраться из лабиринтов театра. Клоун, если бы был человеком, давно бы устал, его скрипучие суставы притёрлись и не издавали ни малейшего шума, а большие круглые глаза неплохо видели в темноте. Внезапно Томба почувствовал, что место где он оказался, ему уже знакомо, он тронул ручку двери, но ранее запертая, створка легко отворилась. Арлекин сделал шаг внутрь, его обволокла кромешная тьма, и ему на голову упал плотный, крепкий мешок. Кто-то дёрнул снизу за ноги и моментально обмотал мешок крепкой верёвкой.
- От тебя так несёт знаменитой морилкой Карло, шут, что ты мог бы ходить с колокольчиком. - Голос шипел в ухо Томбы, одновременно сильные руки подвешивали к чему-то наверху.
- Повиси пока здесь, вонючая кукла. Потом, или поговорим – договоримся, или пойдёшь в камин.
Тихо покачиваясь, а после застыв в полной тишине, скаут Папы Карло мог только думать о жизни, вися вниз головой.


Работа над головой Секунды не клеилась, давно отработанная методика резки кукольных мордашек не помогала. Мысли Карло прыгали как стружки в разные стороны. События последних дней крутились в голове, как осы вокруг перезревшей груши.
Всё, надо собраться, иначе запорю куклу. С такой психотерапевтической установкой Папа постепенно успокоился и настроился на работу. Мастер достал свои заветные папки, там, на разных листах, а порой и просто на клочках бумаги, хранились эскизы, наброски. Здесь же хранились расчёты и чертежи креплений конечностей, рисунки кукольных головок. Были даже эротические "ню", которые Папа рисовал в страшной тайне. Выставлять своё творчество напоказ Старый кукольник стеснялся, "ну какой я художник", хотя опытный в искусстве человек отметил бы в этих рисунках, выполненных жирным столярным карандашом, и уверенность линий, и твёрдый глаз, и хорошо поставленную руку. Покопавшись, Карло нашёл старые эскизы Примы, не спеша, набил трубку, посидел, пуская колечки дыма, впитывая взглядом изображение, отложил рисунки в сторону и приступил к резьбе.
У холодной печки посапывал Базилио. Старый Кот смертельно устал после ночных приключений, и спал невзирая на стук гваяковой киянки. Папа Карло, только ему одному понятным способом, наметил основные линии головы куклы и неторопливо стал резать левую сторону лица Секунды. Острым уголком обозначил т-образную линию бровей и носа, отлогой стамеской обработал щёки и глазные впадины. Из обобщённой обрубовки постепенно, план за планом, стали появляться черты будущей оперной дивы. Большие, пока ещё закрытые глаза, пухлые губки бантиком, вздёрнутый носик и щечки с прелестными ямочками.
Под буфетом, деликатно пропищали. Карло отложил резец, хватит на сегодня, подошёл поближе. Под гнутой резной ножкой старого пузатого буфета, блестела пара умных глазёнок.
- Сейчас, сейчас, - Папа, кряхтя, опираясь рукой в ноющую поясницу, нагнулся и поставил на пол блюдце с кусочками скрюченного сыра, - приготовил вот да забыл, - как бы извиняясь перед крысом, - прости, пожалуйста.
Папа Карло вернулся к Секунде, неторопливо обмёл верстак, малой щёточкой, и собрался, было приступить к уборке комнаты, как увидел, что на ручке большой щётки, уселся Крыс. Хвостом и задними лапками он крепко держался за ручку, а передними аккуратно придерживал кусочек сыра.
- Синьор, Карло, - звонко пискнул Грызли, - чем могу служить? Извините, что отвлекаю вас от работы, но дон Базилио крепко почивают.
Папа подставил руку, крысёнок смело в неё перепрыгнул.
- Вот, что, как тебя там…
- Грызли, синьор Карло.
- Понимаешь, Грызли, вчера на поиски Кота я отправил Арлекина Томбу и он пропал. Базилио вымотался, сам видишь, а клоун, сердце мне подсказывает, попал в беду.
- Задание понял, разрешите приступить к выполнению, - и Крыс отдал честь хвостом.
- Ну, приступай, уж, только береги себя. – Карло осторожно опустил крысёнка на пол, и он юркнул под буфет.
Закончив уборку, Папа растопил печурку и поставил чайник.
- Вставай лежебока. Пора ужинать. Вместо довольного мурлыканья, стояла необычная тишина, Базилио исчез.

Во входную дверь властно постучали. Карло посмотрел на старые ходики с давно почившей кукушкой. Кого это интересно принесло в столь поздний час, и пошёл открывать входную дверь. В распахнутом проёме темнее, чем ночная непогода, резчик только сейчас заметил, что небо вновь затянуто облаками и идёт мелкий дождь, стояла тёмная фигура. Закутанный в дорогой чёрный плащ, человек безмолвно переступил порог, не спрашивая разрешения.
- Синьор Салерно? - Неуверенно спросил старый кукольник. Закрывая дверь, он заметил, что напротив его мастерской стоит конный экипаж.
- Нет, меня зовут не Салерно,- голос позднего посетителя звучал глухо, его лицо скрывала широкополая шляпа и шарф чёрного шёлка. "Чёрный человек", так мысленно окрестил пришельца Папа Карло, уверенно шагнул к верстаку с Секундой.
- Давайте обойдёмся без имён, мастер Карло, у меня мало времени, поэтому сразу к делу.
Рука в тонкой шёлковой перчатке небрежно коснулась куклы, распростёртой на рабочем столе.
- Я бы хотел, что бы вы, маэстро, разорвали контракт и прекратили работу. Вам будет оплачена неустойка, которую вам предъявят плюс тысяча Юров Ганзейской Марки.
Папа даже вспотел, его бросило в жар, во рту пересохло. И, с трудом подбирая слова, он произнёс:
- Уважаемый дон, к нашему обоюдному сожалению, я вынужден отказаться от столь заманчивого предложения. Я пообещал синьору Салерно сделать новую Приму, взял деньги и уже почти закончил работу, что я буду делать с Секундой, - и резчик нежно погладил гладкое тельце куклы.
- Вас не устраивает цена, мастер Карло? Назовите свою, а эту, - сквозь шёлк шарфа донеслась усмешка, - вы можете бросить в печь, амальтея жарко горит.
Папа Карло почувствовал озноб, его понемногу затрясло, заколотило. Миролюбивый и терпеливый, по профессии, резчик редко впадал в состояние холодной ярости, но сама мысль о том, что его детище предложили бросить в огонь, привела Карло в бешенство.
- Вот что я вам скажу, любезный дон, я дал заказчику слово и заключил контракт. Слову своему я никогда не изменял, и сколько бы вы не предлагали мне юриков, честь мастера не продаётся. Так что ступайте, синьор без имени, а мне пора спать.
"Чёрный человек" постоял, помолчал, внешне ни как, не прореагировав на гневную отповедь, неторопливо отступил к входной двери. – Ты пожалеешь, кукольник, очень пожалеешь, и весьма скоро. Это я тебе обещаю.
Дверь аккуратно закрылась, послышался шум отъезжающего экипажа.
- Не расстраивайся так, давай ужинать, - из-под верстака вылез Кот Базилио.
- Ты что, полосатый плут, всё время был здесь, а почему прятался? - Удивлению Папы не было границ.
Кот самодовольно взобрался на табурет, нанизал на когти правой лапы четыре ломтика колбасы, набил рот, довольно замурчал и потянулся к тарелке с сыром. Папа Карло укоризненно взглянул на обжору и присоединился к трапезе. Происшедшее, разыграло аппетит.
- Понимаешь, Карлуша, - фамильярно промычал Базилио с набитым ветчиной ртом. - За пару секунд до визита я случайно посмотрел в окошко, и мне не понравилось это ландо под нашим окном, а следом я увидел и гостя, он как раз натягивал шарф на лицо.
- Но на улице стоит такая темень, - выразил недоверие кукольник, - ах да.
- Да, наше племя в темноте видит куда лучше вашего, - Кот подхватил последний одинокий кусочек колбаски и продолжил, - на карете был вензель Канцелярии Охраны Законов. А этот тип в чёрном плаще ни кто иной, как помощник Канцлера. Один из "безымянных".
В наступившей тишине друзья молча убрали посуду. Карло закурил трубку. Базилио задумчиво почесался, глянул в окно. Ночной ливень закончился. Ему на смену пришёл мелкий моросящий дождик. К утру могло распогодиться, а могло и загрохотать, как это часто бывает летней порой в начале июня.
- Пойду я, наверно, прогуляюсь до одного приятеля, - буркнул Кот, с омерзением разглядывая лужи в окно.
- Оставь это до утра,- сочувственно проговорил Карло, - глянь, что творится.
- Да ладно. Я, как ни будь подвалами да чердаками, всё равно ещё не отмылся после вчерашнего похода, - Базилио мелькнул хвостом и скрылся в темноте.



Три серые тени скользили по потолочным балкам, одна была большая, две другие поменьше, у одной поблёскивали стёклышки крохотного пенсне. Общим у серых приведений были длинные голые хвосты.
- До чего же кошатиной прёт.
- Тихо. Ещё накличешь.
- Грызли, ты уверен, что напал на след?
- Да, Умник. Если бы ты сам побывал в мастерской Карло, то не спутал бы этот запах ни с чем. Запах обработанного человеческими руками дерева.
- А что это так противно пищит?- Отдуваясь, спросила самая большая тень.
- Это, невежа, называется пение. Надобно культуру повышать.
- Тут же нет никого, кроме нас.
- Говорят, что это Призрак Оперы, оставшись один в театре, поёт, тоскуя о покинувшей его любви.
- И правда, тоска берёт от этих завываний. А ещё жуть.
- Жуть, какой ты серый, Хрумки. Это называется меццо-сопрано.
- Сам ты серый, Умник. Вот дам щелчка, полетишь вниз.
- Стойте. Кажется, мы нашли.
Действительно, на соседней балке висел туго обмотанный верёвкой мешок. Трое друзей перебрались поближе.
- Грызи, Хрумки. Грызи верёвку.
- А почему я должен грызть эту вонючую верёвку?
- А потому, что у тебя самые большие зубы, а когда у тебя занят рот, ты молчишь и выглядишь умнее.
Хрумки сердито блеснул глазёнками, придавленными пухлыми щёчками, и стал грызть.
- Томба, ты здесь?- Тихо позвал Грызли мешок замычал и задёргался.

- А посмотрите, кто к нам пришёл?! - В пятачке лунного света, прямо под балкой с подвешенным клоуном, где разместилась тройка спасателей, появились новые тени с горящими зелёными глазами. Холёная тайская кошка по кличке Таёта вышла в ночное патрулирование и как всегда её сопровождали три сводных брата: Брыкун, Трясун и Мухолов.
- Братишки, а вы беспокоились об ужине! - Таёта блаженно потянулась, выгнув свою спинку, - кто полезет наверх? Мухолов?
- А чего я, - Мухолов был самым младшим из братьев и вечно был на побегушках.
- Муха, не серди меня. Не слезет же ужин сюда по доброй воле. А Брыкун и Трясун проконтролируют выходы.
Тройку спасателей спас Хрумки. Его острые резцы перегрызли последние волокна верёвки, и мешок с шутом, как бомба с пикирующего бомбардировщика, устремилась вниз на замерший в предвкушении ночной дозор. От неожиданной бомбёжки кошачий отряд с диким воплем рванул в стороны. А Грызли, Умник и Хрумки прыснули к слуховому окну. Высыпали на крышу и с грохотом десантировались через водосточную трубу. Военные действия прекратились, наступила тишина.
Пение в театре смолкло, а немного погодя к мычащему и дёргающемуся мешку приблизились осторожные шаги. Чьи-то тонкие пальцы потянули за верёвку.


Г Л А В А VIII

Джузеппе страдал. Он сидел на мостках, одного из Дуремаровых Прудков обхватив свои худые плечи, густо поросшие седой растительностью, опустив голову на колени. Вот уже трое суток он жил у старой Тортилы, только жизнью это назвать было трудно. Черепаха всерьёз занялась лечением столяра - "решила поднять его на ноги".
- Правда, я скорее ноги протяну, уныло бормотал Джузеппе.
Под бдительным присмотром он поглощал настои из ряски и бодяги, пил, протеиновые коктейли и тупо лежал в тенёчке. Он по глупости порадовался поначалу, что настои сделаны на крепкой граппе. Его скручивало и выворачивало наизнанку, и большую часть дня, а то и ночи он проводил в маленьком домике со стульчаком. Попытки улизнуть жёстко пресекали два племянника Тортилы, они же выполняли функцию медбратьев. Если бы столяр знал, что основу протеиновых коктейлей, противно пахнущих тиной, составляла лягушачья икра, он бы и вовсе сошёл с ума. На четвёртый день ему немного полегчало. Правда кружилась голова, бросало в пот, а общая слабость заставляла больше лежать. И вот, когда он в очередной раз смежил веки, собственной персоной явилась Тортила, и с грохотом уронила возле изголовья тяжёлый ящик с инструментом.
- Ты, что совсем очумел, старый плавучий чемодан. - Столяр, со стоном сел, придерживая голову руками.
- Нечего разлёживаться, ленивый пьяница. Пора отрабатывать лечение.
- И это ты называешь лечением, - больной с укором посмотрел на своего лечащего врача.
- Да, и трудотерапия входит в состав процедур, - ехидно добавил доктор в панцире.
- Выходит, я, ещё и должен работать в качестве лечения, да и останусь должен? Скипидар тебя подери!
- Ты, что же, Джузеппе, желаешь нарушить наш договор? Да я сейчас велю поставить тебе пиявки на твою лысую макушку, раз у тебя с головкой плохо.
 – Ладно, ладно. Часок полежу, а там посмотрим.
- Я, тебе, сивоносый, посмотрю. Бери ящик и через десять минут, чтобы был на Рябиновых прудках, там надо шлюзы поправить. Торти, Сорти, проводите мастера к месту работы.
Два шкафчикоподобных племянничка подхватили и ящик, и болезного столяра и потащили оторопевшего и подволакивающего ноги Джузеппе к месту новых страданий.
Тортила тяжело вздохнула, посмотрела в след удаляющейся троице: надо пройти путь до конца, нельзя слабину давать, хоть и жалко.


Наступившее утро радовало мир солнышком, пением пичужек и теплом. От больших дождевых луж шёл лёгкий парок, молодая ярко зелёная листва весело трепетала от южного ветерка. Карло, прострадавший от бессонницы, проснулся поздно, за что тут же себя обругал. Возле входной двери крепчайшим сном спал Базилио, шерсть его свалялась и была забрызгана жидкой грязью, которая, высохнув, превратилась в безобразную корку. Стараясь не шуметь, Папа растопил печурку и стал заниматься завтраком.
- Поставь ещё и ведро с водой, - голос Кота был усталым, но спокойным, - тебе придётся помыть меня, нет сил и желания вылизывать эту дрянь.
Папа Карло скосил взгляд из-под очков, водружённых на кончик носа, и молча поставил ведро на место чайника. Через полчаса Кот плескался в большой бадье, приспособленной кукольником для стирки и порой для запаривания деревянных баклуш. Кот возился, кряхтел и брызгался.
- Аккуратнее, уши. А-аа глаза щиплет.
Незаметно отворилась незапертая усталым "управдомом" входная дверь.
- Ой, какая пикантная сцена. Может вам помочь? Спинку потереть?
Возле порога вертелось рыже-шерстяное чудо - Лиса Алиса.
- Я, тебе потру, я тебе сейчас так потру, - Кот плюхнулся в мыльную пену, - дверь закрой. Простудишь, дура!
- Ой-ой, какие мы грубые, какие мы стеснительные. Ну, да ладно. Я на вас совсем не смотрю. Давайте я вам полик притру. Когда последний раз влажную уборку делали, а мужичьё?
Пока Базилио, закутанный в старую Папину куртку, сердито зыркал на Лису, та споро вымыла полы и побежала за водой, а Карло тем временем занялся завтраком.
 Когда троица устроилась за столом, Лиса всплеснула лапками.
- Да я же с подарочками, и вообще надо бы поговорить.
С этими словами из уже знакомой корзины появились разномастные пирожки и бутылочка, чего-то симпатичного. У мокрого Кота желания общаться не было, но уж больно хотелось кушать.
- Нет, Алиса, - неуверенно стал отнекиваться Папа Карло, - надо работать.
- Ой, да какая такая работа. Всё работаем и работаем и днём и ночью. Идёшь мимо, свет горит. Да и пара стаканчиков работе не помеха, а я бы сказала, это творческий тонус. Да и работа эта, поди, уж и закончена, - Лиса ткнула вилкой в сторону верстака, где лежала Секунда.
- Да нет, Алиса, это тебе так кажется. На самом деле над Секундой ещё работать и работать.
- Ой, да будешь ты работать. Вот покушаешь и работай себе от всей души.
Подсыхающий Кот не выдержал:
- Хватит тарахтеть, наливай.
- С удовольствием, Базильчик, с преогромным удовольствием. А я ведь пришла к тебе по делу. По делу отдыха, ха-ха-ха. Рыжая плутовка весело закатилась и достала из переднего карманца накрахмаленного передничка красивую украшенную золотом картонку.
Кот насторожился. - Что это?
- Ах, да. Со зрением у вас плоховато, я сейчас вам почитаю. Так-с, слушайте. Уважаемая Дона Алиса, приглашаем вас, посетить презентацию, устраиваемую синьором Дуремаром. Так, так. В культурно развлекательном полацио "Три пескаря". Так, так. Начало в восемнадцать часов. Приглашение действительно на две персоны.
Ну, что скажешь, Дон Базилио? Вы не откажитесь проводить Дону Алису на открытие презентации, а?
Кот впал в состояние задумчивости, забыв о еде. Лиса разлила остатки по стаканам зелёного стекла и искоса наблюдала за мыслительным кошачьим процессом.
Порозовевший Карло спросил: - А, что это за презентация такая?
- Дуремар выставляет свои яйца, - хмыкнул Базилио.
- Какие такие яйца? - Опешил Папа.
- Но мы же читали с тобой "Глашатай". Дуремар собирает пасхальные яйца, сделанные в старину известным мастером, его тоже Карлой звали, помнишь? Воры еще пытались их украсть. Совершили "дерзкую попытку ограбить известного мецената, но сработала новейшая ганзейская сигнализация", - Кот процитировал статью из газеты.
- Ой, пытались, - Алиса закатила свои хитрые глазки, – да, перестарались.
Базилио оценивающе посмотрел на присмиревшую плутовку, деловито спросил:
- Когда выставка?
- Так прям в воскресеньеце! Вся бомонда с богемой будут. Грех пропустить такое культурное мероприятие!
- Сходите, сходите. Приобщитесь, - благословил подобревший Карло.
В дверь грубо постучали. От ударов она распахнулась, и приятели увидели старшего помощника заместителя бургомистра отдела кляуз и разбирательств Мерзинни.
- Кукольник Карло, у меня к вам предписание.
Сутулая фигура Мерзинни напоминала швабру на сносях. Большая голова, увенчанная щеткой волос, была приделана к длинной шее с крупным кадыком, в свою очередь, торчащую из узких плеч. Узкие плечи переходили в длинную и тоже узкую грудь, уютно расположившуюся на круглом животике. Мосластый зад, подпирающий брюшко, плавно перетекал в голенастые ноги. Все это сооружение заканчивалось огромными туфлями неопределенного цвета.
- Данная бумага предписывает кукольнику Карло прекратить нарушать покой сограждан и явиться в сутяжную управу для разбирательств. На время разбирательств сутяжные приставы опишут предметы, с помощью которых Кукольник Карло нарушает покой сограждан, и опечатают мастерскую выше упомянутого кукольника.
Приставы, вперед, - скомандовал Мерзинни, - посторонним покинуть помещение!
Папа Карло, Кот Базилио и Лиса Алиса долго стояли в Шляпном переулке, слушая погром, производимый в комнате. Наконец, на порог вышли рыжие мордатые приставы и следом Мерзинни со свечкой. Он растопил сургучную плитку и собственноручно пришлепнул огромную печать, замкнул замок.
- Эй, копилку отдайте, - заорал Кот.
- Ценные вещи изымаются для хранения в сутяжной управе на время разбирательства. Уберите лапы, гражданин, а то будите, задержаны за противодействия закону, - Мерзинни поправил пряжку ремня под брюшком.
- Вы, гражданин кукольник, явитесь в управу для разбирательства, - заместитель бургомистра повернулся к Карло. Хулиган Кот, задрав хвост, брызнул ему на громадные ботики.
- Разбирательства по вашему вопросу назначено на понедельник, - и Мерзинни в сопровождении приставов прошлёпал по Шляпному переулку.
- Обвиняемые, пойдем ко мне продолжим чай пить, обсудим сию напасть, может, придумаем чего. – Похоже, Лиса говорила искренне Папа Карло и Кот Базилио переглянулись.
- Ладно, вы ступайте. Я подойду позже, мне надо к Тортилле заглянуть, - сказал резчик. Друзья разминулись.


В маленькой гримерной, свесив ноги со старого кожаного дивана, казалось насквозь пропитанного усталостью многих поколений, сидели две куклы.
- Меня зовут Флейта, и я живу здесь очень давно. Мне сказали Слово, когда здесь еще не было театра, и я пела в бродячей труппе. От тебя так приятно пахнет, верно. Слово тебе сказали совсем недавно. Кто тебе дал имя?
Томба ошарашено вертел головой, ему казалось, что он все еще весит в мешке вверх ногами, и вот он беседует с Призраком Оперы…
- Меня вырезал кукольник Карло и назвал Томба.
- Я слышала это славное имя. Ты такой красивый, не то, что я – уродина!
- С чего ты взяла, что не красива? И когда ты стала Призраком?
- Ты такой деликатный, арлекин Томба, и такой красивый. Посмотри на меня, разве ты не видишь, насколько состарилась древесина ели, из которой я сделана? Как облез и облупился лак? А Призраком меня сделал синьор Салерно. Он чудесный человек. Он понимает, что я не могу не петь, но в тоже время он видит мое уродство и прячет меня. На сцене выступает Прима, а из хитрой коморки пою я. К несчастью, у Примы слабый голос, но как она прекрасна! Маэстро Карло просто кудесник!
- Но это же не честно, Флейта! Бессовестная Прима купается во славе твоего голоса! А тебя никто, никогда не видел, и считают Призраком!
- Ты не прав, Томба! Прима великолепна, она – чудо! Ведь это она объединила кукол всего города. Для простых кукол, день и ночь тяжко работающих, Прима – это божество, живое божество. Каждый вечер в зале аншлаг, куклы тратят свои сентаво, заработанные так нелегко, чтобы любоваться этой красотой.
- А может, Флейта, они хотят слышать твой дивный голос? А красота Примы здесь не причем?
- Дорогой арлекин, ты не прав! Простые рабочие куклы, как правило, не красивы и не одарены музыкальным слухом, но они добры и понимают, что такое красота. Нынче куклы очень волнуются из-за пропажи. Они говорят, что прекратят работу, если новый сезон откроется без Примы. Неделю назад в театре был страшный шум, я испугалась и спряталась в своей гримерной, а потом я нашла руку… Я очень боюсь, Томба… это рука Примы…. Случилось что-то очень-очень страшное.
- Флейта, давай убежим, спрячемся? Папа Карло не даст тебя в обиду.
- Томба, беги один. Я не смогу, меня охраняют Чезаре и Клеопатра. Тебе пора уходить, я чувствую, что они где-то рядом. Возьми веревку и уходи через окно.

Арлекин с трудом открыл окно, слои старой краски никак не хотели поддаваться, и выглянул наружу. Комнатка Флейты находилась под самым куполом тортообразного здания, веревка была явно коротка. Клоун привязал один конец к ручке круглого пыльного оконца, второй конец немного не доставал до декоративного карниза, украшенного парапетом. В этот момент в дверь гримерной ударили мощно, яростно.
- Беги, Томба! Беги скорей!
- Флейта, убежим вместе!
- Нет, Томба! Умоляю, спускайся один!
Арлекин схватил веревку и скользнул вниз, в ночную темноту. От второго удара хлипкая задвижка слетела с шурупов, а петли дверцы не выдержали натиска и отвалились.
В тайное убежище Призрака Оперы вломились приставленные охранники. Впереди на кривых ножках кубарем летел Чезаре, упитанный бульдог породы черчилл. Следом, отталкиваясь костяшками огромных кулаков, неслась Клеопатра, скаля свои неровные зубы. Шимпанзе сходу вскочила на подоконник и, схватив веревку, ринулась вниз.
Томба лихорадочно пытался нащупать ногами край парапета, но, услышав грохот наверху, решился, зажмурил глаза и расцепил руки. По пяткам ударило железо карниза. Клеопатра, работая только мускулистыми руками, сноровисто спускалась вниз. Шута спасла старая латунная ручка. Изящная, выполненная в стиле "модерн", она не выдержала веса двухсотфунтовой обезьяны и со стоном разлетелась на куски. Мимо, в ужасе цепляющегося за гипсовую балясину клоуна, пролетело черное тело, а минуту спустя сверху раздался жуткий собачий вой.



Г Л А В А IX

По пути к Черепахе Папа Карло решил зайти на Горшковую улицу к столяру Джузеппе. К его большому удивлению домик Джузеппе был закрыт, вернее, завязан на верёвочку. Внутри, следов жизнедеятельности старого друга, Карло тоже не обнаружил. Покопавшись на хаотично заваленных различными заготовками, инструментом, да и вообще всяким хламом, полках, Папа нашёл искомое. Это был набор стамесок, которые Джузеппе как-то выканючил у мастера кукольника. Когда-то столяр измыслил делать резную мебель в стиле "каронель", да как-то всё не заладилось. Карло обнаружил, что инструмент в хорошем состоянии, но решил поправить его на ремне. В поисках корундовой пасты он обнаружил сокровище, пару брусков амальтеи. "Так вот куда пропал мой материал, вот лихоимец, ах ты клюкарза гнутая".
Как-то не заметно для себя, бурча под нос и незлобиво поругиваясь, Папа приступил к уборке. Полка за полкой, шкаф за шкафом, были подвергнуты тотальной ревизии. Всё ненужное, безжалостно бросалось на центр комнаты, остальное протиралось и аккуратно складывалось. Потом в дело вступили грабли и метла, совок и ведро. Скоро в центре дворика весело трещал костерок, а негорючий хлам был вынесен на мусорную кучу. Одних ржавых гвоздей набралось ведёрко.
Папа Карло устал, вывозился в пыли и ужасно проголодался. Собрав всё необходимое в большую холщёвую сумку и вскинув бруски амальтеи на плечо, весело насвистывая, мастер отправился в сторону Дуремаровых Прудков.


Дуремаровы Прудки, расположенные на севере Города, представляли собой целую сеть больших и малых водоёмов. Связанные между собой каналами, плотинами и шлюзами они занимали место старого большого болота. Когда-то здесь нищий аптекарь и по совместительству гирудотерапевт Дуремар ловил пиявок. Здесь же на прудках располагалась вотчина Черепахи Тортилы. И как это иногда бывает совершенно противоположные личности, чаще находят общий язык, чем, например, близкие родственники.
То ли гирудотерапия стала приносить свои дивиденды, то ли фармакопея с фармакологией, но у Дуремара зашевелились лишние денежки, которые он решил вложить в прудовое хозяйство. И вот после долгой войны, ни к чему, ни приведшей, Дуремар и Тортила подписали мирный договор. С тех пор старое болото стало не узнать. Вместо малярии, полчищ комаров и лягушачьих трелей, жители Города получили заметное расширение своего рациона. В сонной воде плескались несколько видов рыб, чинно плавали гуси и утки, а гурманы наконец-то попробовали "галльского деликатесу".
Именно сюда, насвистывая мотивчики из репертуара Примы и урча пустым желудком, направлялся Папа Карло. Джузеппе он обнаружил за починкой одного из мостков. Издалека слышалось знаменитое:
-Скипидар тебя продери!
Джузеппе весь красный, взъерошенный, тужился, поднимая опорный брус. Карло крякнул, бросил в траву сумку, амальтею и кинулся на помощь. Увидев друга, столяр счастливо улыбнулся, и приятели, понимая друг друга без слов, иногда поругиваясь, работали вместе, пока лучики солнца не заиграли закатными брызгами на тихой глади прудков.


Опрятный домик Лисы Алисы удобно примостился на Ракитной набережной, где селилось средней руки купечество и чиновники Магистрата. Кот Базилио, блаженно щурясь, потягивал сливки из блюдечка, немного подкрашенные чайком. Алиса хлопотала на уютной кухоньке, само гостеприимство. В описании интерьеров и экстерьера жилища удачливой рыночной торговки, в прошлом мошенницы, трудно обойтись без слов аккуратный, опрятный, уютный, ухоженный.
 Базилио рыгнул, деликатно прикрывая рот лапой, обед был поистине кулинарным шедевром, и с наслаждением избавился от накрахмаленного слюнявчика. Из сытной дрёмы возвращаться к неприятным реалиям не хотелось. Но жёлтые глазки Лисы посуровели и стали разбрызгивать золотые искорки.
-Что будем-то делать? - Хорошее настроение, у Кота, быстро улетучивалась, оставляя лишь тяжесть в желудке.
- Упёртый твой Карла, всем мозоли оттоптал. Примочками теперь не отделаешься, святой Антуан, - Алиса присела на краешек стула и подпёрла мордочку лапкой.- Хирургия теперича нужна, - при всей светскости и внешнем лоске "рыночное" образование лезло из Лисы Алисы как перья из плохой подушки.
- Может теракту какую сделаем? Аль революцию? И ребятишки, и снареженьице есть, - в отличие от лисы Коту на имидж было плевать.
- Не, Базиль, тоньше надоть, изячней. Вот послушай, какой планец у меня есть.
Две тени за яркими занавесками зашептались, склонив головы поближе, друг к другу.
Обер-фискал Шнырь, сидевший в клумбе под окном, выругался себе под нос и зло выдернул парочку великолепных тюльпанов.


Главная контора, по новомодному, по ганзейски - офис "Облегчения" находился на площади Разногласий. Подтверждая название, в центре площади стоял пикет митингующих. Внешне облезлый облик пикетчиков во главе с Рики Помойное Ведро не гармонировал с яркими плакатами в их сроду не мытых руках. На разноцветных ситцевых полотнищах, красивой вязью были выписаны требования протестующих: "Работу людям!", "Долой кукол!", "Город для человеков!", "Коли деревяшки!".
Тортила презрительно оглядела демонстрантов. Личности, как на подбор, пенки городских помоек. Недовольные засильем кукол в городе, явно изнывали на солнечном припёке, но честно, из последних сил, отрабатывали свои луидоры. Черепаха сплюнула и перешла площадь, на противоположной стороне которой, у входа в аптеку "Облегчение" хлопотал её хозяин.
Неопределённого возраста, щуплый, морщинистый, почти совсем лысый. Дуремар не производил впечатления процветающего джентльмена, хотя практически никогда не расставался с белым цилиндром. Аптекарь, одетый в замызганный некогда белый халат, командовал целым отрядом кукол, которые наводили блеск на новые зеркальные витрины.
- А, Торти, полюбуйся на эту красоту, - и Синьор Главный Аптекарь жизнерадостно потёр рукавом новую бронзовую ручку. - Посмотри, какие витрины, "богемия". А знаешь какие толстые? С добавлением свинца. Мои куклы чуть не рассыпались, пока ставили стёкла. Ха-ха.
Черепаха скептически постучала толстым роговым ногтем по витринному стеклу:
- Зря стараешься, вон те революционэры, с плакатиками, живо их разобьют. Вон сколько ты кукол припахал на работе. Всё тебе, пиявочнику, припомнят.
- Ты что Торти, тины с утра обожралась? Накатываешь на партнёра, как паровоз.
- Я то, Дуремарчик, может быть, и тины переела, а вот ты чем "золотую" молодёжь подкармливаешь? "Угольком". На "пропеллер" подсаживаешь? Или "скушайте таблеточку "восторга" и пляшите всю ночь до упаду…"
- Что ты разоралась? Может, в кабинетик пройдём. По пятьдесят капелек, дело к обеду. Хе-хе. Всё спокойно обсудим. Чего орать-то на всю площадь? Пойдём, а.
- Вот, что партнёр, некогда мне с тобой рассиживать. У меня друга обидели. Ты знаешь, что случилось у Папы Карло?
- Торти, это вопрос тонкий, пойдём в кабинет там и поговорим. Незачем чтобы "деревяшки" всё слышали…
- А пусть слышат, Дуремар. Пусть слышат. Короче говоря, если вся эта шайка-лейка не отстанет от Карло, я выхожу из дела. Если не решишь вопрос до воскресенья, в понедельник переведёшь всю мою долю, все проценты в ганзейский банк.
- Торти, ты и вправду, наверное, заболела. Что я могу сделать? Простой старый аптекарь?
- До воскресенья Дуремар.
- Торти, Торти, постой…
Медленно и величаво, как стратостат заграждения, Черепаха Тортила прошествовала прочь, не обращая внимания на крики и ругань за своим панцирем.


Арлекин Томба прятался. Он чувствовал, что его ищут. Это было не жаркое дыхание погони в затылок, а паучье выслеживание. Тенета паутины оплетали, отрезая пути спасения, суживая кольцо свободного пространства.
После сумасшедшего спуска по стенам "Опера", благо щедро украшенных гипсовой лепниной, лишившись остатков одеяния и жутко исцарапавшись, Томба прятался по чердакам и подвалам.
Сегодня он удачно выскользнул из ловушки, в которую чуть не попал на чердаке странноприимного дома. Грубый собачий лай вырвал его из оцепенения, ведь куклы не спят как обычные люди. Арлекин, как бы грезил наяву, в его мыслях скользил образ Примы и звучал сладкий голос Флейты. Резко вскочив, он бросился к чердачной двери. По узкой лесенке, злобно рыча, на своих кривых лапах карабкался Чезаре. Увидев шута, он яростно завыл, брызгая слюной. Томба сиганул в узкое слуховое оконце и оказался на старой черепичной крыше, густо поросшей мокрым мхом. Оскальзываясь, он бестолково заметался по опасной поверхности, не удержался на ногах, и покатился по крутобокой крыше. Его спас старый водослив, забитый прошлогодней листвой. Арлекин повис на руках и со страхом посмотрел вниз. Там внизу на Сытной улице кипела жизнь. Телеги, фургоны, возы непрерывным потоком везли продукцию местных пейзан на рыночную площадь. В один из таких возов, везший душистое, хоть и прошлогоднее сено, весьма счастливо, сверзился преследуемый клоун.
На время ему удалось затеряться в рыночной суете. Томба перебегал и прятался, от прилавка к прилавку, но скоро замелькали лапы и хвосты преследователей.
- Клоун, ты, почему голый? Ты разве не знаешь о распоряжении магистрата?
Перед Арлекином возникли две куклы в серых рабочих робах.
- Послушай, а не тебя ли с утра ищут сторожевые пинчеры и частные филёры?
На грубых не выразительных лицах кукол-грузчиков эмоций не предусматривалось, но в голосах звучало явное сочувствие.
- Да, братья, это меня ловят. Я узнал тайну Призрака Оперы. Помогите если можете, братцы, пожалуйста.
Грузчики переглянулись.
- Давай полезай в тележку.
Томбу укрыли картонкой и забросали неаппетитным мусором, в изобилии лежавшим под прилавками к концу рабочего дня. Тележка загрохотала по брусчатке, но вскоре остановилась. Послышались грубые голоса. Тележку потрясли, потыкали в бока клоуна острой палкой, но ничего не заподозрив, с руганью пропустили.
Через час скачка по колдобинам прекратилась, тележка опрокинулась, арлекин полетел вниз и оказался на вершине горы мусора, украшавшей один из пригородных оврагов. Сверху свесились две головы с верёвочными волосами.
- Клоун, посиди тут до заката, как начнёт смеркаться, мы за тобой придём.
Голый шут остался на свалке один в окружении ворон и галок, верхом на огромной мусорной куче, казалось, праматери всех мусорных куч.


В небольшой сторожке, приспособленной для временного жилища расположенной у дамбы между Прудками и Илистой рекой. Ужинали Карло, Джузеппе и Тортила, друзья уплетали лазанью из огромной глиняной миски. Усталость, от активно прожитого дня, постепенно уходила, вслед улетучивалось и плохое настроение. Вскоре вся троица весело смеялась над рассказом Черепахи о дневном походе в город, Тортила в лицах пересказывала свой диалог с Дуремаром.

Обер-фискал Шнырь сидел в крапиве возле тесовой стены сторожки. Злой и жутко голодный, то и дело, сглатывая слюну и урча животом громче бесстыжих лягушек. Он подслушивал происходящее с помощью оловянной кружки, прижав её к своему большому лопоухому уху. Шпик то и дело зло сплёвывал щербатый ртом - последствий неудачной слежки. Его злила крапива, щедро разросшаяся под стеной, чужая еда и глупый смех, да и всё это бестолковое задание полицмейстера Мурлонни.


Глава X

Каждый из жителей Города был в той или иной мере коллекционером, даже не подозревая об этом. Папа Карло, например, обожал резчицкий инструмент. Год от года количество стамесок неуклонно увеличивалось и достигло уже пары-тройки сотен штук, хотя в работе он редко использовал больше трёх десятков. Джузеппе никогда в своей жизни не выбрасывал старые гнутые гвозди, ржавые шурупы, всевозможные саморезы, винтики, болтики и гаечки. Лиса Алиса обожала вязанные крючком салфеточки и фарфоровые фигурки, которые любовно протирала и разглядывала по вечерам. Обер-полицмейстер Мурлонни собирал медные каски и регулярно полировал их суконкой. Тортила - оправы очков и разноцветные камушки. Что собирали такие видные мужи Города, как Дон Экселенц мы не знаем. Но незнание факта собирательства не значит, что он не был коллекционером. Собирали все. Капрал-хвататель Террибль собирал ошейники, крыс Грызли конфетные фантики. Куклы почти повально собирали пуговки и брошки. Бывали, конечно, и исключения: Кот Базилио ничего не собирал, кроме блох. Но эту коллекцию он не хранил и не лелеял, а старательно уничтожал.
 Самым знаменитым собирателем Города всеми был признан синьор Дуремар. По правде говоря, он долгие годы разводил аквариумных рыбок, а началу его увлечения положили разнокалиберные банки с пиявками. Но однажды его рыбки уснули, а в опустевших ёмкостях теперь шевелили жабрами зеркальные карпы. Сами аквариумы украсили интерьеры харчевни "Три Пескаря", где клиенты могли бы выбрать себе живую рыбку, чтобы чуть погодя она скворчала на сковородке.
Как-то во время заграничного вояжа по Ганзейской Марке аптекарь прикупил пару пасхальных яиц. И хоть, как всегда, у хорошего дела нашлись злопыхатели, и зубоскалы, Дуремар вступил в высшую лигу мировых коллекционеров. А самым громким культурным событием года была передача Дуремаровых яиц в дар Городу. Недоброжелатели посмеивались, "за укрытие мыта". Так или иначе, акт передачи был организован с большой помпой.
Из Марки по культурному обмену была привезена коллекция братьев Цуккер, состоящая из четырёх пасхальных яиц знаменитого ганзейского ювелира Карло. Презентация в "Трёх Пескарях" обещала стать грандиозным действом, на которое ожидались и чужеземные гости.
Как умудрилась достать пригласительный билет на эту церемонию Лиса Алиса, было тайной, правда небольшой, учитывая её способности втираться в доверие. Страшной тайной было другое, а именно, что измыслили совершить Кот и Лиса.

Утро следующего дня обещало, что день будет солнечным и тёплым. Джузеппе и Карло встали рано, позавтракали остатками вчерашней лазаньи и с удовольствием забили по трубочке сидя на крылечке сторожки. Вскоре возле приятелей остановилась тележка, которую вёз понурый ослик. Его под уздцы держала Черепаха Тортила. На двуколке громоздились, сияя на солнце и распространяя смолистый дух, бруски и доски.
- Всё как ты просил, Джузеппе, согласна списка, - Хозяйка Прудков недовольно оглядела друзей. – Хватит дым пускать, пора обед зарабатывать. Солнце уже на макушку неба забралось. Спать, вы здоровы, как я погляжу. А лопать и того больше.

На том и разошлись. Столяр похлопал по шее ослика, и они неспешно поплелись к месту очередного трудового подвига. А Папа взял брусок амальтеи, вынул из внутреннего кармана сломанную руку Примы и неторопливо приступил к работе. Черепаха долго молча наблюдала за работой мастера. Карло обвёл руку мягким грифелем с четырёх сторон деревяшки, достал острый нож с гладкой, потёртой временем и мозолями рукояткой, и с наслаждением срезал первую стружку. Мелькали, меняя друг друга, ножи и стамески, а под ногами резчика росла кучка светлых щепок. Тортила, с одобрением взиравшая на Папины труды, промолвила вздохнув.
- Кляузу сутягам на тебя семейство Кальонни накатало.
Сыроварня Кальонни располагалась в том же доме, где жил и трудился старый кукольник. Супруга сыровара была склочной молочницей и не раз заявляла, что молочко, даваемое её любимыми коровками, скисает от шума производимого соседом. Синьор Кальони, с большим ноздреватым, шнобелем, известный подкаблучник - уверял, что его сыры плохо зреют от производимых за стеной вибраций. Конфликт был вялотекущим и Папе Карло, как старожилу дома, до сих пор удавалось отбиваться от сварливых сыроделов, переоборудовавших жилой дом под предприятие пищевой промышленности.
Кот Базилио, органически не переваривающий молочные продукты, не терпящий сырного духа, ворчал:
- Ещё бы коровок своих любезных сюда привели. Устроили ферму в городе, навозу только не хватает!
- Я подала от твоего имени встречный иск, - Черепаха поскребла бронированное пузо, - вердикт это оттянет, но выживут тебя, Карлуша, ей богу выживут.
Маэстро не отрываясь, почесал лысую макушку, буркнул, - ладно, поживу пока у Джузеппе, а к осени может, домик сниму.
- Ну, бывай, оптимист, не буду мешать. - Тортила лязгнув панцирем, неспешно поднялась, - придумаем, что ни будь, клянусь своим болотом.
Правда, Карло уже не слышал, он прорабатывал "козьей ножкой" будущие пальцы.


Старый мастер Джакомо вот уже несколько лет жил и работал в кукольном приюте. В своём ремесле кукольника добился он не многого, слаба была сила его Слова. Когда-то совсем ещё юнцом он странствовал с небольшой кукольной труппой и помогал мастеру кукольнику Бонти раскрашивать холщовые декорации и шить костюмы для представлений.
Годы спустя он работал в большой кукольной мастерской у мэтра Пульчанелло. Целыми днями он выстругивал детали простых рабочих кукол. Как правило, это были руки с большими грубыми кистями и ноги с упрощённой формой ступней. Работа в приюте, где он коротал свои последние годы, была сродни профессии фельдшера. Джакомо шпаклевал трещины, красил, пропитывал ноги кукол креозотом, менял изношенные детали и шил нехитрую одежонку. Старый мастер встретил Томбу без восторга, снял с него смерки деревянной линейкой, промазал льняным маслом и послал сушиться на солнышко.
Кукольный приют располагался в старом амбаре на краю города. В нём была одна большая комната, где жили куклы инвалиды, которым уже нельзя было чем-то помочь. Стены большого помещения были украшены старыми афишами, кроме них висели плакаты партии "Наш кукольный дом". Под самым потолком были развешены драные транспаранты, написанные корявым подчерком и лохматой кистью. "Свободу куклам!", "Куклам человеческие права!", "Куклы тоже люди!". Полотнища были изрядно попорчены в стычках с политическими оппонентами. Кроме комнаты, где жили куклы, в старом амбаре была небольшая мастерская Джакомо, служившая ему и жилищем. Была и ещё одна дверь, таинственно закрытая на замок.
- Привет, новенький, шута, - окружили старожилы приюта, - в их глазах светилось уважение к его политическому авторитету.
- Завтра перед нами будет выступать Пьеро и секретами революционной борьбы поделится иностранный товарищ Полишинель.
На арлекина, слепо блестя остатками пуговичных глаз и улыбаясь треснутыми губами, смотрела одноногая кукла.
- Памполонне. Староста приюта. Живи здесь товарищ. Друг Джакомо, так тебя замаскирует, ни один полицейский шпик не найдёт!
Кукла протянула клоуну свою беспалую ладонь и энергично потрясла руку Томбы.
- И ни кто тебя, товарищ, не узнает!
"Этого я и боюсь", - подумал арлекин, рассматривая вымазанные вонючим креозотом ноги.


День Презентации был на удивление жарким для начала лета. Площадь перед "культурно развлекательным центром" была заполнена разномастными фиакрами, фаэтонами, ландо. Попадались даже иноземные экипажи на керосиновой тяге, некоторые были украшены разноцветными флажками зарубежных представительств.
Публика, не спеша, чопорно заполняла огромный выставочный зал. Приглашённые, несмотря на духоту, были разряжены в "пух и прах". На обнажённых плечах и руках дам, сверкали драгоценности, а некоторые представительницы слабого пола, как например, жена бургомистра, набросили на свои пышные формы соболиные шубки. Правящее сословие выделялось на фоне бомонда своими фраками. Богема подчёркивала своё отношение к происходящему неимоверной пестротой нарядов. Одним словом - "птичий базар", сходство подчёркивалось непрерывно царившим галдёжом. Да и было от чего охать, восторгаться и громко обсуждать происходящее.
Когда-то здесь была затрапезная харчевня "Три пескаря". Полацио, воздвигнутое на этом месте поражало горожан своим внешним обликом и окончательно сразило внутренним содержанием. Новые "Три пескаря" построенные известным ганзейским зодчим Глобусом из новых, никогда не виданных в Городе материалов впечатляло. Украшением главной залы была грандиозная люстра, отражавшаяся в драгоценном паркете сотнями бликов. В центре залы, прямо под люстрой, на шестиугольном возвышении, располагались знаменитые яйца. На золочённых подставцах, накрытые бронированными колпаками из толстого стекла, на разноцветном бархате стояли яйца. Рядышком лежало их таинственное содержимое, где паровозик, где кораблик, а где резная карета. Публика прижимала к глазам монокли, лорнеты, пенсне и восторженно охала, любуясь блеском драгоценностей, изяществом и тонкостью работы. Но, что больше всего поражало рачительных горожан, так это совокупная цена коллекции.
У входа дежурили пинчеры Фобио и Террибль, пригласительные проверяла Клеопатра. Шимпанзе работала в агентстве "Цербер - охрана и сыск", одна нога у нее была в гипсе и опиралась она на костыль.
Кот и Лиса неторопливо под ручку вплыли в демонстрационную залу. Базилио был выряжен в сюртучок "а ля перламутр" с шикарным жабо. Алиса сверкала платьем с кринолином золотистого шёлка, её ушки и шейку украшал богатый гарнитур из зелёных камней.
- Глянь-ка, Базиль, сколько охраны нагнали, святой Антуан.
- Ты, голубушка, - Кот задумчиво поднёс к глазам изящный лорнет,- лучше на витрины погляди, а с этими шавками мои ребятки разберутся.
- Да стёклышки явно ганзейской работы, но вот проводков я не вижу.
- А нет тут сигнализации Дуремар поскупился. Да и зачем она, в зале ночуют капралы - хвататели и "Цербер". Солдат спит, а служба идёт.
- Тяжёленькие витрины будут, как под них яйца запихивали?
- Ха, отгадай? Там снизу хитрая дверца скрыта, а ключики только у аптекаря и братцев Цуккер.

Как ледокол разбрасывает в стороны колотый лёд, так в залу вплыла Черепаха Тортила. Хозяйка Прудков была выряжена в умопомрачительное платье всех оттенков болотной зелени щедро украшенном золотом. Не снижая скорости, как шар в боулинге, опрокидывая зазевавшуюся публику, Черепаха устремилась к небольшой группке в центре зала.
В плотном окружении пишущей братии, лучась в свете пюпитров и славы своей коллекции, давали интервью Дуремар и братья Цуккер. Братья Цуккер были близнецами. Плотненькие, лет пятидесяти, они сверкали фарфором улыбок и идеально круглыми лысыми головами. Одетые в кремовые с серебром смокинги, они жестикулировали руками, как два вентилятора. Чуть сзади коллекционеров толпились, пытаясь попасть под стеклянные глазки многочисленных фотокамер, отцы Города и разномастные чиновники рангом пожиже.
 Сбив с ног корреспондента "Глашатая" и опрокинув два треногих штатива, Тортила предстала пред изумлённо смолкнувшими ганзейскими негоциантами. Дуремар побледнел, из-под края белого с золотом цилиндра потекли маслянистые капли пота.
- Вот, братцы, ваш сахарок, - из громадного ридикюля Черепаха достала початый джутовый мешок.
- Расскажите-ка, как вы наших горожан сулемой травите.
 Сказать то, что произошёл крупный скандал, значит, ничего не сказать. Первыми очнулись фотографы, и поле битвы осветилось вспышками магния и заволокло белым дымом. Дуремар спрятался за могучей спиной Мурлонни, оторопело выпучившего глаза, пытаясь привести его в чувства и делая попытку ущипнуть его каменный зад. Полнокровная жена бургомистра грохнулась в обморок, по пути повалив пару товарок помельче.
Древнее пресмыкающееся победно оглядело учинённую баталию, неторопливо произвела циркуляцию по пути сбив парочку ретивых борзописцев. Затем, не спеша, как броненосец береговой обороны, удалилась в свою тихую гавань.
 И только теперь, как запоздалый рёв сирены, раздался вопль бургомистра.
- Мурлонни, к порядку.

Кот и Лиса вели под руки побелевшего аптекаря.
- Дорогой Дуремарчик, - щебетала Алиса, - не принимай всё так близко к сердцу.
- Дружище, - Базилио похлопывал бедолагу лапой, - держись, тебе ли не знать старуху Тортилу.
- Пойдём к буфету дорогой, тебе непременно надо выпить сельтерской.
- Можно и чего покрепче дружище, только алкоголь восстанавливает нервы, тебе ли медику этого не знать.
 Народ постепенно расходился, громко обсуждая произошедшее событие. В целом, публика была чрезвычайно довольна и презентацию сочли весьма успешной.



Глава XI

В громаде выставочного зала, под сиянием хрустальной люстры, на круглом ковре ручной работы, в окружении подставок с яйцами, шла игра. Два капрала-хватателя Фобио и Террибль и представители частного сыска Чезаре и Клеопатра играли в лото. Вытянув загипсованную ногу и отложив в сторону костыли шимпанзе, выуживала из холщового мешочка бочонки с циферками. Игра шла на интерес и страсти медленно накалялись.
Гадкий кошачий голос нарушил атмосферу соревнования интеллектов. В приоткрытых таинственным образом дверях, возник препротивного вида кот. Внимательный читатель легко узнал бы в этом облезлом недомерке Мухолова.
- Вау, собачье отродье, - далее, перейдя на кошачий язык, Муха прошёлся по всей подноготной друзей человека.
Бешеная слюна охранников залила драгоценный шемаханский ковёр. Клеопатра старшая по караулу, коротко скомандовала:
- Чезаре, взять и разорвать.
Упитанный бульдог рванул с места как снаряд из баллисты вслед улепётывающему Мухолову. Террибль и Фобио заспорили, насколько быстрей, они бы догнали блохастого мерзавца, но их дискуссию прервало наглое появление двух братьев: Брыкуна и Трясуна. Изогнув спины, распушив хвосты и усы, полосатые негодяи завопили, что есть мочи:
- Держиморды бесхвостые, - тут же охальники перешли на ненормативную лексику. Визгливые идиомы наполнили, пустую залу звонким, но гадостным эхом.
Ошарашенная охрана, несколько мгновений пребывала в состоянии паралича, но спустя пару секунд без команды пинчеры стартовали, как две чёрные ракеты и вылетели в открытые двери вслед за нарушителями порядка.
В наступившей тишине, озадаченная шимпанзе стала задумчиво собирать рассыпанные бочонки лото. Клеопатра нащупала костыли, кряхтя, поднялась. В её душе неприятными червячками зашевелились нехорошие предчувствия. Псы исчезли, минуты тянулись как густая патока, а тишина становилась гнетущей. Она заковыляла в угол у входа, где на посту охраны находилась тревожная кнопка. Внезапно она остановилась. У дверей нахально ухмыляясь, сидела тайская кошка.
- Привет, макака, - Таёта, а это была она не спеша, направилась к конторке охраны и легко вспрыгнула на стол.
- Умная обезьянка. Хочет кнопочку нажать.
Клеопатра застыла. Предчувствия сменились уверенностью - завтрашний день будет крахом долгой карьеры.
- А пистоль свой бабуинчик забыл, не так ли? - Таёта сладко зевнула,
- Не хочешь, душечка, на своих пёсиков посмотреть? Они решили в обезьянок поиграть.
Шимпанзе яростно отбросила костыли в стороны и поскакала на врага на трёх лапах. Таёта легко увернулась и прыгнула к открытым дверям.
- Макака-кака, я здесь, - издевательски мяукнула кошка, и трёхлапая преследовательница с рёвом бросилась её догонять. Клеопатра вылетела в распахнутый зев входа - добыча была сладостно близка, но почувствовала, что налетела на крепостную стену. Три лапы подкосились, а из глаз, как из хвань-ваньской шутихи полетели, красивые разноцветные искры.
- До чего же крепкие затылки у этих обезьян, аж вся лапа до плеча заныла. Сказал первый злоумышленник, тот, что пониже, в широкополой шляпе.
- Давай начинать, времени мало, - голос второго злодея был более высок, как и его рост.
- А, вот и яйца. Доставай Дуремаровы ключики.
Высокая фигура сосредоточила своё внимание, лихо, открывая хитрые ганзейские витрины бронированного стекла.
- Эй, братья крысы. Вы здесь? - негромко позвал коротышка.
- Да, Дон Ба…
- Тихо, никаких имён. Кидайте верёвки.
Под самым потолком, в шикарной хрустальной люстре, возникли три крысиные мордочки. На них были надеты карикатурные чёрные маски с прорезями для глаз.
- Ну, вы Зорро, блин! Кто вас узнает! Вы все похожи как огурцы. Кидайте же верёвки.
Вниз скользнули тонкие пеньковые шнуры с замшевыми мешочками на концах.
- Всё. Быстро грузим яйца.
Двое злодеев сноровисто, чувствовалась многолетняя сработанность, загружали драгоценные безделицы, крепко завязывали верёвки и командовали:
- Вира, помалу. Аккуратней там, наверху. Прячьте в латунный колпак.
Через пару минут в ярко освещённой зале было пусто. Стояла тишина, нарушаемая лишь стонами приходящей в себя Клеопатры.


Твердыня Сутяжной Управы была несокрушима, как само правосудие. Толстые бочкообразные колонны подпирали фронтон, а ля "антик", украшенный порядком облезлой фигурой Фемиды. Статуя известного в Городе скульптора Долбиньо смахивала на рыночную торговку с безменом в руках. Внутренний интерьер обильно покрывали панели морёного дуба, изрядно траченные шашелем. На облезлых скамьях в ожидании процесса уныло сидели Папа Карло и Джузеппе, Тортила мрачно ходила взад вперёд, скрипя старым паркетом.
Массивная дверь, украшенная позеленевшими бронзовыми ручками, на удивление тихо приоткрылась. В неё просунулась носатая голова секретаря суда в сбитом набок парике.
- Кукольник Карло, пройдите в зал.
Друзья медленно вступили в чертоги правосудия. На массивном возвышении, украшенном гербом Города, как огромные птицы в своих чёрных мантиях сидели Сутяги. Головы пожизненных служителей Фемиды украшали чудовищные парики с буклями.
- Кукольник Карло готовы ли Вы предстать перед Справедливым Судом Города? И принять решение судей, каким бы ни был Вердикт?
- Да, готов,- хрипло сказал Папа, переминаясь с ноги на ногу.
- Вам, кукольник Карло, выдвинут иск семейством Кальони в котором оное семейство…- далее сутяжный поверенный долго и нудно читал предъявляемые резчику претензии сыроделов. Потом жрец богини правосудия и справедливости стал перечислять гражданские нарушения ответчика Карло и его вину пред Городской Унией.
Упомянутый ответчик понуро склонил голову и ждал свою Немезиду с участью висельника. Опущенная долу голова и помешала Папе увидеть, как сбоку от судейского возвышения приоткрылась небольшая дверца и в ней возникла тёмная фигура. Человек в чёрном одеянии постоял, послушал, а потом поманил пальцем секретаря и дал ему небольшой конверт. В повисшей тишине, опустившейся на пыльные стены суда, слышалось лишь похрапывание Джузеппе. Верховный Сутяга неторопливо вскрыл сургучную печать, предварительно долго изучая её через монокль, и углубился в чтение.
По мере оного действа брови главы городского правосудия скрылись под париком. Судья недоуменно кашлянул. Секретарь тут же метнулся к пузатому графинчику. Сутяга сделал большой глоток, крякнул, и уже более внимательно оглядел понурую фигуру Папы Карло.
- В судебном заседании объявляется перерыв. Следующие слушанья по делу Кальони против Кукольника Карло состоятся через неделю. С сегодняшнего дня Кукольнику Карло разрешается заниматься своим ремеслом в мастерской по Шляпному переулку. - Произнеся свой монолог, Сутяга залпом опрокинул стакан. Сморгнул и подобревшим голосом закончил: - Я не вижу перспектив истцов по этому вопросу.


Воодушевлённая троица вышла из зала суда. На улице их поджидали ухмыляющиеся Лиса Алиса и Кот Базилио.
- Это событие, Карло, надо отметить, - Тортила посмотрела на Джузеппе, довольно ухмыляющегося.
- Ты столяр не скалься. Тебе сельтерской, а то снова пиявки на лысину поставлю. А мы зайдём в "Утрюханный поросёнок" немного посидим, поделимся впечатлениями.
"Немного посидим" вылилось до позднего вечера. Весёлая компания шумно возвращалась домой, продолжая обсуждать события последних дней.
Алиса волокла под руку Базилио, нетвёрдо стоявшего на лапах. Парочка, весело повизгивая, вспоминала прошлую ночь:
- Представляешь, вылетает этот кривоногий Чезаре, Муха - на дерево, а глупая псина со всей дури влетает в Тортиллины сети и брык уже висит, как гусь в авоське.
- Да, а потом эти два болвана летят, Фобио с Терриблем. Ну, думаю, а как в невод не попадут, вот блин набегаемся. Но братцы не подвели, аккуратненько их в силки завели. Правда, Брыкуну хвост ободрали.
- А Таёта лихо Клеопатру развела. Ведь грызуны голохвостые, проводок то, не тот перегрызли. Представляешь, какая катавасия могла бы начаться?
- Три минуты и яйца в корзине. Лихо ты ключики у Дуремара увёл, клянусь Антуаном.
- Ха, ловкость лап и ни какого мошенничества.
На Папе мешком висел Джузеппе, ухитрившийся наклюкаться граппы под бдительным оком Черепахи. Тортила, замыкавшая процессию была задумчива и изредка перебрасывалась фразами с сопевшим под тяжестью друга Карло.
В конце Шляпного переулка, возле крылечка мастерской резчика, стояла понурая фигура синьора Салерно. Управляющий Опера со скепсисом оглядел подошедшую компанию.
- Прошу прощения, маэстро Карло. Я жду вас уже несколько часов и хочу напомнить, что время исполнения заказа подходит к концу.
- Не беспокойся, дружище, - фамильярно заорал Кот. – Сейчас выпьем за ручки, за ножки и можешь считать, что твоя девчонка у тебя в театре!
- Действительно, господин Салерно, - вмешался в разговор Карло, оттаскивая наглого котяру за загривок, – мне осталось смонтировать конечности и закончить отделку куклы. Впрочем, вы сейчас всё сами увидите.
Папа загремел замком и брезгливо содрал сургучную печать.
- А, явился, не запылился,- раздался крикливый голос. К крыльцу приблизилась Лукреция Кальони молочница и скандалистка. Широко расставив ноги колонны, подперев ручищами могучие бёдра, достойные резца Долбиньо, склочная соседка завопила:
- Ты, что, кукольник, думаешь, выиграл? Фикушки. Тебя, долбёжника всё равно выселят, не жить тебе больше в Городе. Убирайся по добру по здорову!
Оторопевшего Папу Карло отодвинул в сторону и заслонил панцирь Черепахи.
- Если ты сейчас же не закроешь свой поганый щербатый рот, Лукреция, клянусь своим болотом, твой сыр покроется плесенью, а столь любимые тобой коровки взбесятся.
Молочница, с которой не связывались даже рыночные попрошайки, испуганно отступила в густую тень палисада. И оттуда тихонько обиженно повизгивала, что совсем не сочеталось с её могучей комплекцией.
- Вот скверная бабёнка, чуть праздник не испортила, - Папа, наконец, то справился с замком, - заходите синьор.
В мастерской царила тьма. Компания, спотыкаясь, потихоньку стала вползать внутрь комнатки, Карло нащупал выключатель и ахнул.
В тускло освещённом помещении царил чудовищный разгром. Было перевёрнуто всё, что можно перевернуть, разбросанно всё, что можно разбросать. Самая страшная картина была на верстаке. В центре рабочего стола лежала зверски расколотая Секунда. В нежное тело амальтеи с чёрной злобой были забиты всевозможные стамески. Жуткие трещины избороздили и разорвали на куски красивое личико и стройное тело куклы.
В мастерской резчика повисла гнетущая тишина, которую прервал тихий голос Салерно.
- К моему глубокому сожалению я вижу, что мой заказ не выполнен. Маэстро Карло у вас есть ещё одна неделя. В течение этих семи дней я надеюсь получить Приму или возврат средств и материала. Всего доброго, господа.
В молчании протрезвевшие друзья приступили к уборке. Папа с натугой вытаскивал из тела изуродованной Секунды зазубренные стамески. По лицу Джузеппе катились большие мутные слёзы, он собирал разбросанный и изувеченный инструмент, без конца приговаривая:
- Зачем? Скипидар пробери. Зачем же так!
Алиса орудовала щёткой, а Кот проводил ревизию буфета, шипя сквозь усы:
- Гады! Всю жрачку спёрли. Ладно, хоть до ледника не добрались. У, заразы!
Тортила, мрачно ни слова не говоря, сидела на кривоногом после побоища табурете.
- Пойдём, Джузеппе, завтра будет много работы.
Черепаха и столяр тихо ушли. Засобиралась и Алиса:
- Прости Карлуша, надо поставить тесто, начинку приготовить. Завтра обязательно забегу.
Кот и кукольник остались одни. Базилио с горя поужинал холодными сосисками и грустно свернулся калачиком у холодной печки. Карло от еды отказался и ещё долго сидел, положив Секунду на колени, гладя её изувеченное тельце.

Во входную дверь тихонько поскреблись и на пороге возникли четыре странные, закутанные в серые балахоны низкорослые фигурки.




Г Л А В А XII

По Шляпному переулку с истошными криками мчался мальчишка почтальон.
- "Глашатай", покупайте "Глашатай"! Экстренный выпуск! Кража века! Кто повесил собак на дерево? Полиция сбилась с ног. Кто украл ганзейские яйца? Братья Цуккер обещают вознаграждение! Последние экземпляры!
На крылечко вышел Папа Карло, его лицо лучилось улыбкой, ярче июньского солнышка. Он махнул мальчишке и щедро вручил ему луидор.
- Спасибо синьор. Покупайте "Глашатай"! Беспорядки в кукольном приюте, куклы грозят стачкой! Массовые аресты кошек!
Мальчишка засверкал голыми пятками вверх по Шляпному переулку. Папа неторопливо набил трубку, развернул газету.
- Синьор кукольник.
Напротив крыльца стояли две неприятные личности. Бульдог Чезаре "Сыскное агентство Цербер" и обер-фискал Шнырь Тайная Следственная Служба, ТСС.
- У вас проживает некий синьор Базилио. Кот без определённых занятий. Мы хотели бы его видеть.
Карло широко дружелюбно улыбнулся:
- Увы, господа мой приживала съехал с квартиры, тотчас после того, как её опечатали. С тех пор я не имею представления, где его носит.
- У нас постановление на его арест. Разрешите осмотреть дом, - прошепелявил беззубым ртом Шнырь.
- А, пожалуйста, может быть чайку с сахарком? "Братья Цуккер".
- Нет, спасибо, - несолоно хлебавши, парочка удалилась.
Всё, также ухмыляясь, кукольник выбил трубочку о ботинок, вошёл в мастерскую и весело позвал:
- Томба, хватит притворяться, слезай. Мастика уже разогрелась. Эй, остальным лежать тихо.
Со стеллажа спрыгнул арлекин и торопливо взобрался на верстак. Резчик снял с печурки, где на водяной бане грелась мастика, жестяную банку. Мастику мастер всегда готовил сам. В её состав входили: пчелиный воск, канифоль из смолы пинии, льняное масло и очищенный скипидар.
Жёсткой кистью Папа тщательно втёр смесь в деревянное тело клоуна, прошёлся щёткой и отполировал суконкой. Одобрительно посмотрел на результаты своего труда. Но больше радовался Томба, он буквально подпрыгивал на рабочем столе от восторга.
- Сейчас пойдёшь в Разлив, снесёшь корзинку "политическому". Иди кругами, оглядывайся, не спеши. Нет, сначала зайди в Кукольный Приют, занеси письмо Пьеро, а потом на Прудки в Разлив.

По утрам в небольшой заводи образованной вертлявым ручейком, Тортила любила принимать ванны. Особенно они были хороши в это время года. Вода ещё не цвела, появлялись первые бутоны водяных лилий и кувшинок. Не было надоедливого оводняка. Приятная холодная вода размягчала старый изношенный панцирь, а мысли были молодые, молодые. Старая черепаха тёрлась жёсткой щёткой на длинной ручке и весело бубнила не совсем приличный мотивчик.
- Доброе утро, Тортила, - На берегу ручья стоял экс-коллекционер Дуремар,- еле тебя нашёл.
- Вы считаете это приличным, молодой человек, вот так врываться в ванную к женщине? - и Черепаха ловко ударила щёткой по костлявой коленке аптекаря. Дуремар подпрыгнул, потёр ушибленное место, отступил на безопасное место, и его прорвало:
- Какой тут такт, какие приличия, компаньон?! Ты представляешь, какой мне иск выдвигают братья Цуккер, а знаешь какова страховая стоимость пропавших яиц?! А во сколько мне обходятся поиски с помощью этих идиотов?! Тортила, мне конец.
Что бы не слышать потока заунывных излияний, Черепаха погрузилась на дно заводи. И ответом на стоны на берегу были лишь крупные пузыри.
- Голубушка, спаси, - всплывшая рептилия, обнаружила аптекаря стоящего на коленях и прижимающего к груди смятый цилиндр. По морщинистому лицу гирудотерапевта потоками катились мутные слёзы.
- Плачешь, крокодил? Я же тебя дурака предупреждала, а ты закабызился.
- Тортилушка, не губи. – Помоги. Я постараюсь исправить всё, что могу.
- Ты, пиявочник, исправишь ВСЁ, а не то, что можешь, и сроку я тебе даю три дня. Если ты будешь хорошим мальчиком, найдутся твои яйца. Нет - потеряешь…, сам знаешь что. А заодно подумай, на досуге, как компенсировать страдания моих друзей. И, главное, передай своей шатии-братии, что пора успокоить Город, иначе всем будет худо.
С этими словами Черепаха шумно погрузилась на дно водоёма, окатив несчастного Дуремара с ног до головы.


 Неподалёку от происходящих событий в излучине реки Илистой находилась большая пойменная низина называемая жителями Города Разлив. По весне Илистая заливала луга, изредка покрытые одинокими купинами кустов лещины, а летом в Разливе косили душистое сено. Местные пейзане любили эти места ещё и за хорошую рыбалку. То тут, то там в тени разросшегося орешника прятались шалаши и навесы, построенные косцами и рыбаками.
На самом берегу возле небольшого затона горел маленький костерок. Чуть поодаль стоял шалашик, сооружённый из прошлогодней соломы и прутьев лещины. Возле костра, на котором побулькивал закопчённый котелок с ухой, непринуждённо лежал Кот Базилио. Рядышком на полотенчике разглаживая фартучек на коленях, примостилась Лиса Алиса. Кот жевал травинку и с гордостью хвастал своей рыболовной удачей, показывая лапой с зажатой ложкой, на три донные удочки, в просторечии "донки".
- Вечерком закинул, а утречком, представляешь, щурёнок и два подлещика.
Алиса добродушно улыбалась и раскладывала на скатёрке принесённые судочки и пакетики. Базилио помешал ложкой в котелке, снял пробу, сощурился от удовольствия.
- Ещё пара минуток и всё. Ох, до чего же хорошо. Давно надо было взять отпуск у Папы Карло.
- Ой, обработался, родимый, но на природу и, правда, надо почаще выбираться. - Лиса хлопнула пробкой, понюхала горлышко, - ох душистый апперетивчик. Давай к столу, благослови Антуан.
 Над затоном стало тихо, слышно было лишь дружное жевание и весёлый звон первых комаров, но лохматые друзья, были поглощены обедом, не обращая внимания на мелких кровососов.
Наконец-то нагулянный на свежем воздухе голод был утолён, приятели лениво жевали пирожки и вели неспешную беседу. Настроение было чудесным, солнечные лучики жизнерадостно играли с молодой листвой. Базилио лёг на спину вытянул задние лапы, растопырив пальцы.
- Эх, зря мы парочку яиц не прихватили, - Кот зевнул.
- И куда бы ты их, голубчик, дел, продал бы? Извини, кому?
- Ну, зачем продавать яйца. Выковырнуть камушки. Золотишко молоточком сплющить и загнать в соседнем городишке. В качестве компенсации.
- Аферист ты, Базилио, клянусь святым Антуаном. Всё правильно сделали. Хороший план придумала Тортила.
- Не, боюсь, с огнём играться надумали. Как бы в эту, как её, в эмиграцию не загреметь.
- Да будет тебе, Базиль. Всё рассосётся.
- ВСЁ Алиса уже никогда не рассосётся. Папу жалко, хорошую Секунду он вырезал.
- Ты прав, Кот, не тот Город нынче стал. Точно смута будет.
- Вот-вот смута, такая смута только щепки полетят.
- Ладно, тебе. Лови рыбку, загорай. Завтра забегу.
Базилио вздохнул, сплюнул в мутную после дождя реку, хорошее настроение пропало как солнышко за тучкой.


У нового здания Управы Внутренних и Промежных дел царила суета. Распаренные и порядком пропылившиеся полицейские таскали уцелевшую после взрыва и пожара мебель и тяжёлые блиндированные сейфы. Тут же целая армия рабочих кукол красила, мыла и выносила мусор.
Обер-полицмейстер Мурлонни стоял подбоченившись, на его лице, ярче медной каски, сияла довольная улыбка. Ещё бы, бургомистр отдал под новую управу здание банка Борзинни на Липовой аллее. По первости в банке устроили кунсткамеру Города, а теперь над кучами исторической рухляди тяжело вздыхал директор музея синьор Кватроченто. Забавный старичок горько стенал и ждал, когда освободившиеся куклы перенесут его богатства в старый каретный сарай.
 Тихонько подошедший Джузеппе вежливо ждал, когда Мурлонни и седой хранитель закончат свою перебранку. Господин Кватроченто, как кочет яростно жестикулируя руками словно крыльями, наскакивал на тушу вершителя порядка. Наконец полицмейстер в сердцах пнул древний щит и отошёл в сторонку от надоевшего деятеля культуры. Джузеппе набравшись смелости, подошёл поближе.
- Я, по поводу вознаграждения господин полицейский.
- А? Чего? Какого вознаграждения? Пшёл вон, бродяга! Не засти.
- По поводу вот этого вознаграждения, - столяр достал помятый листок, - тут всё написано, значит-ца, кто знает, где яйца тому сто тыщ юриков.
- Ты что ошалел, какие яйца. Я тебе щас оторву…э…голову.
- Похищенные яйца синьор. С этой, с презентации. Вот объявление, - и Джузеппе вновь сунул под нос Мурлонни мятый листок. Хоть голос его окреп, но сердце упало на мочевой пузырь. Он держался из последних сил.
- А, ты про яйца, - голос Мурлонни подобрел, - ну давай говори, я тебя слушаю.
- Господин полицейский, не сочтите за труд послать за моим адвокатом и нотариусом, - во рту простого ремесленника страшно пересохло, он с трудом проталкивал слова языком, но чётко выполнял данные ему инструкции.
- Совсем очумел, тля. Да я тебя щас в подвал, на дыбу. Быстро говори: Кто? Где? Когда?
- Скажу при моём поверенном и нотариусе, - прохрипел столяр, чувствуя, как земля уходит из-под ног, начиная плавно вальсировать.
- Да ты вор. Шантажист. Говори немедленно, - заревел, как дикий осёл Мурлонни,- я тебя в пыль разотру.
Джузеппе осел на древний сундук. Не потому что он был горд, смел и ему было плевать на блюстителя порядка, а по тому, что его ноги просто подкосились от страха.
Но вот обер-полицмейстер Города понял это неправильно. Он резко сменил тон, заулыбался и вежливо предложил пройти в свой кабинет.
- А чего в кабинет? Вон они идут, - и столяр с облегчением утёр пот, будто весь день брёвна тесал. Из-за угла степенно вышла Тортила и семенящий за ней синьор Боне.
- Настоящий гражданский поступок синьор Джузеппе, - нотариус долго тряс руку столяру. - Поступок достойный истинного патриота Города. Так, значит, вы подслушали разговор злоумышленников. Жаль, что они были в масках. Ах, как жаль, не так ли господин Мурлонни? Идёмте в кабинет синьор обер-полицмейстер. Сейчас и пресса подтянется, - мёдоточивости речам господина Куи Боне способствовал и весьма солидный гонорар, обещанный ему Тортилой.
- Да, великое событие. Надо бы вспрыснуть, - зарокотала Черепаха. - Идём в твой новый кабинет Мурлонни, с тебя ещё и за новоселье причитается.
Настроение у начальника городской управы резко упало, а вот у Джузеппе заметно повеселело, его даже не омрачали косые взгляды Черепахи Тортилы. Шумно подвалили представители прессы, Мурлонни окончательно посмурнел и все поднялись в новые апартаменты.
Так, под грохот и вспышки магния был составлен торжественный акт о передаче секретной информации. Назревавший международный кризис был преодолён. Событие изрядно оросили дорогим галльским коньячком. Счастливый столяр, прижимая к груди чек, подписанный братьями Цуккер, позировал набежавшим фотокорреспондентам. На радостях, что всё позади, он обильно обслюнявил румяные щёки Мурлонни. Хорошее настроение Джузеппе не могли омрачить ни подзатыльники Тортилы, ни то, что чек был надёжно спрятан в недрах панциря.


Солнце, светившее с бездонного июньского неба, ярко освещало Шляпный переулок. Под его золотыми, тёплыми лучами шли и шли бесконечные ровные ряды кукол. То тут, то там мелькали транспаранты: "У нас праздник!", "Нам разрешил Бургомистр!", "Ура куклам!", "Не бейте нас!".
Карло вышел на крылечко, нестройные крики слились в громкую грозную музыку. Папа широко развел руки в стороны, как бы обнимая всех собравшихся. Из открытой двери за спиной резчика появились фигурки кукол: Арлекина Томбы, Второй Скрипки, Примы первой и последней, а потом, блестя свежим лаком, осторожно выглянула Флейта. Шляпный переулок взревел. Его огласили сотни счастливых криков, куклы обнимались, смеялись, плакали. А потом все дружно замаршировали к зданию Опера. Впереди держа Флейту и Приму за руки, шёл старый кукольник. Причём Приму, он держал за новую руку, сделанную для погибшей Секунды.
Вся жизнерадостная толпа высыпала на площадь Коронеля к громаде Опера. На широкой лестнице, неуверенно переминаясь, стоял синьор Салерно. В тени колоннады портика скрывалось несколько тёмных фигур, одетых не по погоде в длиннополые плащи.
Куклы молча остановились у эспланады и замерли. Прима и Флейта повели Папу Карло вверх.
- Вот, синьор Салерно, - я выполнил ваш заказ, - Папа говорил тихо, но его слова летели над заполненной до отказа площадью. - А ещё я не представил вам Флейту. Это новая певица с лучшим голосом, что я слышал в своей жизни. Я надеюсь, она будет петь в "Опера".
Вперёд гордо шагнула Прима, подняла вверх свою новую руку, обернулась к полной площади и прокричала: - Мы теперь будем петь вместе. Будем петь, и жить по-новому!
 И она запела, своим, тонким голосом, арию из оперетты "Серая мышка". Широкая эспланада подхватила и запела огромным хором, правда, со стороны, могло показаться, что это открываются и закрываются сотни плохо смазанных деревянных створок. Но тут вступила Флейта, сильным глубоким голосом, полным самых лучших звуков, что может воспринимать человеческое ухо.
Карло тихо отступил в сторону и стал спускаться по незаметной боковой лестнице. В тени колоннады исчезли тёмные фигуры, как мрак отступает от солнца. Папа не спеша, спускался по широким ступеням, вслушиваясь в чудесные звуки. "Да велик был мастер Стради, - думал про себя, резчик, - только он один и мог сделать куклу с таким божественным голосом. Да и древесина резонансной ели, чудо как хороша. Да этой ели лет сто на корню да, поди, столько же сохла". Не переставая изумляться, чуть ссутулившись, мастер шёл домой в Шляпный переулок, чему-то, улыбаясь и счастливо щурясь июньскому солнышку.



К О Н Е Ц.