рассказ
Максим остановился возле универсама «Смоленский». Народу было - тьма. Всюду сновали какие-то молодые мужчины в простеньких клетчатых рубашках и сереньких пиджачках. На одном из них Максим увидел даже старомодную кепку, подобную тем, какие носили рабочие в любимых маминых старинных фильмах «про жизнь». Там, где собравшиеся люди - в основном старшего поколения - были недостаточно взвинчены, тут же появлялся такой функционер в сереньком пиджаке и начинал разогревать окружающих своими криками:
- Сволочи! До чего страну довели! Президента - на рельсы!
Народ начинал волноваться, бурлить, и хотя Максим - парень неглупый - понимал всю эту «кухню», всё равно пробегал мороз по коже, и он ловил себя на желании схватить что-нибудь в руки и присоединиться к восставшим. Было что-то сладостное в этом желании слиться с обезумевшей толпой.
Встав ногами на какую-то коробку, приделанную к опоре освещения, Максим оглядел море голов впереди и наткнулся взглядом на баррикаду, сложенную из всякого хлама. За баррикадой, на пустом пространстве асфальтового поля Садового кольца, лениво горели три автомобильных ската, еще дальше - нестройный ряд милицейских щитов в человеческий рост и белых касок.
К Белому Дому можно было пройти и вдоль русла Москвы-реки, но Максим договорился встретиться с ребятами на перекрестке Садового и Новоарбатского, так что придется пробиваться сквозь милицейский строй. Заметив, что по тротуару, между милицейской цепью и стеной здания, спокойно просачиваются случайные прохожие, Максим спрыгнул со своего постамента и направился обратно. Пройдя быстрым шагом по переулку, он свернул влево, пробежал еще немного и оказался на свободном пространстве между возбужденными людьми и стражами порядка. Уже проходя мимо встревоженных милиционеров, он услышал шум позади, не замедляя хода, отсчитал еще десять шагов и повернул голову.
Начались мелкие стычки между самыми нетерпеливыми из восставших и передовыми разрозненными группками милиционеров. В ход пошли резиновые дубинки и какие-то деревянные дубины с другой стороны. Увидев, что милицейская цепь осталась позади, Максим остановился и стал приглядываться к тем, кто первыми схватились с милицией. «Серых пиджаков» среди них не было.
В условном месте никто не ждал его. Максим взглянул на часы: он опоздал на двенадцать минут. Подумав, что вряд ли кто стал бы ждать в подобной обстановке, направился к Белому Дому.
По дороге смачно выругался, поймав себя на том, что тоже называет здание Верховного Совета «Белым Домом». Максима коробило, когда он слышал изо всех углов этот американизм, постоянно повторяемый теми, кто называет себя «демократами», но, оказывается, дурное прилипает гораздо быстрее и надежнее, чем доброе. Чтобы успокоиться, он вспомнил аббревиатуру, которой наградил защитников «Белого Дома» в 1991 году один журналист, использовав их лозунг «Ельцин - Белый Дом - Свобода!».
- ****ДОСЫ! - вслух продекламировал Максим и зашагал к зданию Верховного Совета.
Шнырь был на месте, Пека - тоже. Все были в форме, один Максим оказался в джинсах и песочного цвета курточке. Шнырь удивленно поглядел на него.
- Ты что, Макс, в игрушки играть вздумал? - поза Шныря бала точь-в-точь как у Ван-Дама в последнем его фильме. - Тут революция происходит, народ власть в руки берет, а он не соизволил выполнить приказ и пришел черт знает в чем!
- Команды не было, - просто ответил Максим. - Ленка сказала: «Прибыть на перекресток» и указала время...
Шнырь поглядел на Пеку.
- Да я собирался как раз, а тут сестренка подвернулась... - начал Пека, перестав теребить рукава своей новенькой камуфляжной куртки. - Я и приказал ей... Про форму тоже сказал.
- «Сказал», - передразнил Шнырь. - Ты когда приказы как положено выполнять будешь?! Из всех подразделений только наше «прорвалось».
- Что за шум? - поинтересовался старший соратник, подойдя к ребятам.
- Макс без формы пришел, - кивнул на Максима Шнырь. - А виноват Пека - приказ не выполнил как следует.
- Бог с ним, - улыбнулся старший соратник, поддергивая портупею. - Нам понадобится посылать кого-то в разведку, а его и переодевать не надо.
Когда друзья вновь остались втроем, Макс вернулся к началу разговора.
- Послушай, Шнырь, откуда ты слов-то таких нахватался: «революция», «народ»? Если мы еще немного с «красными» подружим, ты, наверное, и в партию их вступишь.
- Чего ты понимаешь, - надулся Шнырь, заведя руки за спину и выпятив свою мощную грудную клетку под плотной пятнистой тканью военной куртки. - Революции разные бывают. Я имел в виду эту... как её... консервативную революцию.
Максим, прекрасно зная интеллектуальный потенциал Шныря, улыбнулся.
- Тириара начитался или нашего Дугина?
- А ты, если такой умник, мог бы и сам догадаться, какой сегодня день, и прийти в форме! - парировал с обидой Шнырь.
- Я не хотел тебя обидеть, - сказал Максим, и Шнырь сразу успокоился. - Просто мне всегда не нравилось, что мы вообще имеем какие-то дела с «красными», а сейчас, когда с ними придется сидеть в одном окопе, я за нашу безопасность и гроша ломаного не дам.
- Не волнуйся, - спокойным тоном ответил ему Пека. - У «красных» сейчас больше сторонников. Мы это используем, а когда избавимся от жидов, - Пека кивнул вдоль Калининского в сторону Кремля, - постоим за своё.
- Постоим... у щербатой стенки, - усмехнулся Максим и достал сигарету.
Первая акция сводного отряда повергла Максима в шок. Ребят выстроили на открытом пространстве в таком месте, чтобы здание Верховного Совета попало в объективы фото- и кинокамер. Старший соратник приказал поднять руку в древнеримском приветствии, которое с успехом использовалось в двадцатом веке Бенито Муссолини и Адольфом Гитлером. Теле- и фотошакалы старательно запечатляли весьма пикантную картинку, а бойцы стояли с каменными лицами, подчиняясь приказу: правая рука в фашистском приветствии, на левом рукаве - стилизованная свастика. Отряд милиции стоял совсем недалеко и спокойно наблюдал за происходящим.
Когда закончился весь этот цирк, Максим подошел к ребятам.
- Братки, сдается мне, что всё это - большая провокация. Кто-то очень умело расставляет фигурки, и мы в этой партии - даже не проходные пешки.
- Так что ты предлагаешь? - поинтересовался Пека, засунув руки в карманы. - Дезертировать?
При слове «дезертировать» Шнырь дернулся, а лицо Максима сразу вдруг осунулось. Все трое молча закурили.
На обед откуда-то притащили передвижной павильончик-прицеп, и обслуживающая его женщина, испуганно поглядывая на нарукавные повязки с крестом-свастикой, накормила соратников гамбургерами и жареными сосисками. Денег никто не платил.
Едва закончили обедать, как к зданию Верховного Совета стала прибывать огромная толпа. Очевидно, восставшие прорвали кордон милиции на Смоленке. Дежурившее рядом подразделение ментов - морды-будки, руки-кувалды - быстренько ретировалось, а на их место выбежали молодые ребята в мешковато висящих, не подогнанных по фигуре ментовских робах - солдаты срочной службы.
Разъяренная толпа накинулась на пацанов, вооруженных резиновыми дубинами и прозрачными пластиковыми щитами. С обеих сторон послышались крики боли. Максим подбежал к лежащему на асфальте милиционеру, которого добивали два крепких старика обычной наружности.
- Прекратите! - закричал он, хватая одного старика за плечо. Рука у того, несмотря на возраст, была крепкой.
- Уйди, сука! - заорал старик, глядя мутными от бешенства глазами сквозь Максима. - Убью!
- Пека, оттащи старика! - закричал Максим, увидев подоспевшего на выручку друга, и склонился над милиционером.
Пацану было лет девятнадцать - двадцать, как и Максиму с друзьями. Увидев повязку на рукаве склонившегося Шныря, парень хотел сказать что-то, но в горле его заклокотало. Он с ужасом и мольбой посмотрел на Максима, а в горле его продолжало что-то булькать. Увидев врачей скорой помощи, Максим быстро сбегал за ними и привел женщину в белом халате. Женщина с отвращением посмотрела на повязку Пеки и повернулась к раненому. Еще через мгновение принесли носилки.
Когда милиционера унесли, Максим оглянулся по сторонам. Всё успокоилось; толпа еще возбужденно бродила кругами; Пека раздевал мента под деревом: дубину, каску и щит у того забрали раньше, а теперь дошла очередь и до бронежилета.
Освободившись от тяжелой одежды, милиционер по команде Пеки рванул в сторону Садового кольца. Пека напоследок хотел пнуть его ногой под зад, да куда там - скорость у мента была изрядной. Не веря в свое счастливое освобождение, парнишка-мент обернулся еще раз: лицо его было еще испуганным, но уже счастливым. Утерев рукавом кровь, сочащуюся из разбитого носа, беглец повернул в сторону Садового кольца и заковылял, прихрамывая на левую ногу.
Послышалась команда старшего, и соратники бросились на зов. Пека на ходу швырнул бронежилет Максиму:
- Держи, Макс, он хоть и ментовский, но от шальной пули защитит.
Оружие выдавал армейский прапорщик, старательно записывая в журнал напротив номеров автоматов фамилии и номера партийных билетов. Когда очередь дошла до Максима, прапорщик удивленно спросил:
- А ты почему без формы?
- А он у нас в разведке числится, - загоготал Пека.
- Пацанва! - пробурчал прапорщик, придвигая журнал Максиму, чтобы он расписался. - Вот-вот кровь прольется, а они регочут.
- А что нам, плакать, что ли? - удивился Шнырь. - Для того и пошли в партию, чтобы за нацию воевать.
Прапорщик неодобрительно поглядел на Шныря.
«Коммунист», - с неудовольствием подумал Максим, глядя на низкорослого, крепко сбитого вояку.
«Трилистник» - бывшее здание СЭВ - заняли быстро. Грузовик, разогнавшись, протаранил задним бортом витринное окно, затем отъехал вперед, и в образовавшуюся брешь хлынули молодые соратники с новенькими автоматами в руках. Стрелять не пришлось. Оказавшиеся в здании менты беспрекословно сдали свое оружие. Максиму тоже повезло: трофейный ПМ уже приятно холодил тело, засунутый сзади под брючный пояс. В специальный наружный карман на бронежилете он его не стал вкладывать - мало ли что...
Когда стали собираться бригады для захвата телевидения в Останкино, многие соратники изъявили желание штурмовать цитадель врага, но старший тут же отрубил:
- Всем оставаться здесь! Здание Верховного Совета - наше постоянное место дислокации!
Поехать в Останкино было разрешено лишь Максиму.
- Раз ты у нас в разведке - поезжай, потом расскажешь.
Попрощавшись с ребятами, Максим вспрыгнул на подножку автомобиля, битком набитого повстанцами.
- Повоюй там за нас, а то здесь уже ничего интересного не будет! - раздался голос Пеки, и Максим неопределенно махнул рукой.
Уже стемнело, когда восставшие начали вялый штурм здания телецентра. Максим стоял очень близко к автомобилю, который так же, как и в здании СЭВ, но уже не задним бортом, а капотом несколько раз въехал в застекленные переплеты вестибюля, и слушал, как спокойно переговаривались между собой защитники телецентра и повстанцы. Вспомнив, как быстро заняли здание молодые соратники, не дав ментам даже пикнуть, Максим понял, что здесь всё произойдет совершенно иначе. Уверенность в скорой победе покинула его.
Стрельба началась неожиданно. Стреляли с разных сторон. Трассирующие пули быстро находили цель в огромной толпе народа, сгрудившегося у здания телецентра. Из самого телецентра методически заработали снайперы. Максим упал на бетонку и пополз вдоль здания, оставаясь в зоне недосягаемости для снайперов. Ползти мешал тяжелый бронежилет, но Максим не жалел, что надел его. Оказавшись на свободном пространстве вне зоны обстрела, он прихватил автомат за цевьё и мелкими перебежками, от дерева к дереву, удалился от кошмарного побоища. Взглянув на свою руку, сжимающую автомат, Максим быстро снял с себя бронежилет, завернул в него оружие и стал искать место, где бы все это спрятать.
Денег хватило на место в вагоне с креслами как в самолете. На оставшуюся мелочь Максим взял каких-то пирожков на Ленинградском вокзале и жадно съел их, стоя на перроне. Позвонил маме, сказал, что его не будет дня три. Мама заплакала, и он повесил трубку. Почти всю дорогу он проспал.
В Питере ему известен был лишь один конспиративный адрес. Хорошо помня инструкцию, лениво прошелся по Невскому проспекту, затем свернул налево вдоль какого-то канала, свернул еще два раза и оказался в нужном месте. Назвал пароль и вошел в квартиру, небольшую, но аккуратную. Хозяин поставил чай на плиту и уселся напротив Максима. Выслушав всё, что рассказал ему Максим, он горестно вздохнул.
- Выходит, я знаю больше, чем ты.
- Мы проиграли?
- Все телеканалы трезвонят о победе президента и его сторонников.
Помолчав немного, хозяин квартиры продолжил:
- Ваших ребят всех уничтожили. Тебе просто повезло. Говорят, - мне ребята звонили из Москвы - их даже в плен не брали. Всех - на месте...
- Ты без оружия? - озабоченно поинтересовался хозяин, разливая чай в граненые стаканы, и Максим успокоил его, отрицательно покачав головой.
- Был автомат, я его вместе с бронежилетом возле телецентра спрятал.
Про пистолет, торчащий сзади, за поясом, он промолчал.
- Найдешь потом?
- Может, другие найдут. Не знаю. Место незнакомое.
Когда перекусили и покончили с чаем, хозяин предложил Максиму помыться в ванной, но тот отказался. Надо было позвонить маме, чтобы она не волновалась.
Максим вдруг вспомнил, что они с хозяином даже не представились друг другу, но теперь это делать было вовсе неудобно.
- Где здесь неподалеку междугородный телефон? - спросил он, обходя прямое обращение.
- Через два квартала, на Невском. Тебе денег дать?
Максим залез рукой в брючный карман и согласно кивнул головой. Хозяин протянул ему пятитысячную банкноту.
- Много будет. Мне на два слова.
- Бери, тебе пригодится еще. Неизвестно, сколько теперь отлеживаться будешь.
На переговорном пункте очереди не было, Максим набрал номер, услышав длинные гудки, побросал жетоны в монетоприемник и стал ждать. Кто-то поднял трубку, но не сказал ни слова.
- Алло, Макс, это ты? - спросил в трубку Максим, подозревая, что трубку подняла не мама.
Было слышно, как трубку передали из рук в руки. Максим услышал мамин голос.
- Кто это?
- Это я, мам. Я живой, - быстро проговорил Максим и повесил трубку. Собрав оставшиеся жетоны, он огляделся: порядок, теперь можно спокойно искать выход из создавшейся ситуации, мама предупреждена, теперь она меньше будет волноваться.
Максим купил себе пива в стекляшке напротив, с удовольствием, медленными глотками выпил содержимое кружки и вытер пену с редких мальчишеских усов. Пока дошел до квартиры, хмель потихоньку разобрал его. Когда хозяин открыл дверь, Максим заметил смутные фигуры в комнатах и невольно отпрянул, но хозяин успокоил его.
- Ваши. Из Москвы.
Максим глазам своим не поверил, когда увидел Пеку. Остальные двое были незнакомы ему. Обнялись молча. Пека закурил, присаживаясь на диван, и приказал одному из своих спутников:
- Достань водку.
Тот полез в сумку, стоящую в прихожей, а хозяин, появившись в проеме двери, осторожно проронил:
- Не пили бы вы, ребята. Не время сейчас.
- Самое время, Фёдорыч, - возразил ему Пека, картинно стряхивая сигаретный пепел. - За помин душ. Да и стресс снять нужно.
- Что с нашими? - спросил Максим, пока незнакомые парни расставляли водку и закуску на столе. Закуску организовал тихий Фёдорыч.
- Нет больше наших, - хрипло проговорил Пека и затушил сигарету в пепельнице, раздавив её донельзя. - Ни одного живого не вывели из «трилистника». Сам в бинокль наблюдал.
- Может - на задний двор?
- Ребята сказали - все убиты.
- А ты сам в это время где оказался? - спросил Максим, помолчав.
- В здании Верховного Совета. Меня для связи туда направили.
- Так ты с ребятами до последней минуты связь держал?
- Куда там! Ни у одного из наших рации не было. Только у старшего.
- А он что передавал?
- Ничего. Или убили сразу, или...
Пека не договорил и стал откупоривать водку. Разлив, он, не дожидаясь никого, молча встал и опрокинул полстакана единым духом. Сел на диван, закурил новую сигарету и продолжил рассказ.
- У «них» все подготовлено было. Как только мы полностью показали, на что мы способны, тут, откуда ни возьмись, появились мордовороты в «песчанке» с гладкоствольными помповыми ружьями, со снайперскими винтовками. Все здоровые, без головных уборов, без знаков различия... Настоящие профессионалы. Куда там нашим пацанам.
Пека замолчал и поглядел на свои руки.
- Хоть дрожать перестали, а то сигаретой не мог в рот попасть.
- А эти ребята откуда? - спросил Максим, бесцеремонно указав на двух молодых людей, прибывших с Пекой.
- Да оттуда же. Из Верховного Совета. Мы едва из окружения вырвались. Там первое кольцо оцепления невооруженных пропускало беспрепятственно, а дальше, в подворотнях, дожидались другие: те как шакалы набрасывались на выходящих из здания Верховного Совета. Не щадили никого - ни женщин, ни стариков. Некоторых забивали до смерти. Хорошо, что мы уходили втроем. По одному бы не выжили.
- Значит, Шныря уже нет в живых? - переспросил Максим, впервые назвав имя товарища вслух.
- Уже нет, - Пека откупорил вторую бутылку и стал разливать. Фёдорыч отрицательно покачал головой, и Пека разлил всё в оставшиеся четыре стакана.
Максим никогда не опохмелялся с утра, но Пека сказал, что умрет, если не выпьет ста граммов, и поэтому Максим вызвался слетать за водкой. Заодно он решил еще раз коротко звякнуть маме.
На этот раз мама подняла трубку сразу. Видимо, почувствовав, что это звонит Максим, она, не дожидаясь, пока он скажет что-то, проговорила в трубку:
- Нас прослушивают, сынок, - и, не удержавшись, расплакалась.
- Не плачь, мама! Я вернусь, - коротко крикнул Максим и прервал связь.
Обратно шел медленно. Вспоминался Шнырь, близкий друг («недалекий», как называл его в шутку Максим), которого он уже никогда не увидит. Надо же было им троим ввязаться именно в эту радикальную партию. Как будто мало других националистических партий, ведущих себя более спокойно.
«От судьбы не уйдешь», - горько подумал Максим и поглядел вверх, на карниз дома, откуда всегда мог сорваться тот пресловутый кирпич, на который ссылаются практически все, вспоминающие о бренности человеческого бытия. – «Вот так сорвется - бах по темечку - и поминай как звали».
Произнеся мысленно этот банальный набор слов, Максим улыбнулся и вошел в подъезд.
«Теперь кирпич не достанет. Поживу еще немного».
Когда поднялся на второй этаж, ему послышалась какая-то возня на третьем, где была конспиративная квартира. Остановился. Прислушался. Внизу тоже раздались шаги. Осторожно выглянул вниз и увидел двоих, поднимающихся по лестничному маршу. У одного из них в правой руке чёрно поблескивал пистолет.
Максим достал уже бесполезную бутылку и швырнул её вниз, целя в головы поднимавшихся по лестнице. Затем он вытащил пистолет из-за пояса, снял его с предохранителя, резко передернул затвор и побежал вверх, перепрыгивая через две ступени.
Мама ждала своего Максика целый год. Целый год он числился пропавшим без вести. На него был объявлен всероссийский розыск. Мама Пекутова Сережи, (или Пеки, как звали его ребята), уже давно смирилась с тем, что уже никогда не увидит в живых своего сына, также пропавшего без вести, а она всё ждала.
В годовщину памятных событий она не пошла туда, где собрались все, потерявшие своих близких в те страшные дни. Подержав в руках приготовленную, но еще ни разу не надетую черную косынку, она тщательно повязала её себе на голову, не взглянув в зеркало, и отправилась в церковь. Там она поставила две свечи перед иконой Божьей Матери.
Одну - за здравие.
Другую - за упокой.
Виктор Новосельцев г. Буденновск, июнь 1998 г.