Глава 12. Магазин «Гаятри»
– Twenty three, – наконец проговорил он, что должно было означать: «Чёрт возьми меня с моими потрохами!
А.Н. Толстой, «Аэлита»
1
Часы с проспекта пробили половину восьмого, а солнечные часы на лужайке покрыла тень. Было жаркое двадцать третье мая 2003 года, пятница.
Казалось бы вполне обычный, очередной день работы для Фёдора Николаевича Апраксина.
В город неслышно пробирался вечер. Так же, как неделю назад, пахло зеленью, жасмином, пахло маслянистыми чешуйками почек. Сквозь зубчики листьев рябины так же пробивалось солнце. В саду фонтан так же окроплял листы бегоний. И в пруду так же почмокивали карасики. Два больших чёрненьких и два маленьких красненьких.
– Фёдор Николаевич? Ах, здравствуй!
По дорожке, уложенной декоративной плиткой, к Апраксину приближался сам хозяин магазина – светловолосый толстячок с удивлёнными глазами ребёнка и носиком уточкой. И как такие крутятся в бизнесе? – это всегда удивляло Апраксина. Казалось бы, принятые в социуме прагматично-деловые отношения должны ломать людей, так нет же, не всех… и слава Богу.
В магазине «Гаятри» директора звали просто Миша или проще, как-то по-булгаковски – Мишук, и чтобы ни случалось, оставался он таким, каким и был всегда, то есть добродушным, разговорчивым и немного занудливым.
Интересно, но зануды редко бывают подлецами. Они могут отнимать время, докучать своим обществом, многословно расспрашивать о ерунде и упоённо болтать о глупостях, но никогда не предадут…
– Мало народу сегодня, – оправдывая своё безделье, сказал Апраксин. (Что поделать, Мишук – какое ни есть начальство.)
– Любуетесь? – указал директор.
Апраксин улыбнулся, поглаживая бородку:
– Смотрю и думаю: как мало надо человеку. Необязательно иметь огромный участок земли. Можно возделывать небольшой тенистый сад…
– Да-да-да! – подхватил Мишук. – Как правы те же японцы…
Но тут же спохватился.
– Чуть не забыл! Звонили с телевидения! хотят переснять интервью с вами. Очень извиняются за прошлый раз, помните, когда передача не пошла в эфир…
– …Из-за какой-то там Дины Зауэр?
– Вот-вот-вот… Мол, «мы что, даём бесплатную рекламу? У нас на подходе более интересный сюжет: солдаты-проститутки».
– Да-да. А потом их известный… как его… «димочка» запустил отрывки из отснятого материала в свой репортаж «Шарлатаны современности». Знаете, Мишук, я на сей раз откажусь от съёмок. Пускай интервью дают Котлин, или Колесникова, или кто-нибудь из РКТ… Да, при встрече с этим… «димочкой», не забудьте сказать, что он не с тем связался. Пускай только посмееет выпустить очередную такую "педерачу"! Сошлитесь, что я великий маг, и что у него будет как у Пиноккио отрастать нос всякий раз, когда он попробует врать и болтать разные мерзости!
– М-м-м… а знаете, нос у него и без того…
– То-то и видно!
– Обиделись? Оби-иделись!.. Конечно, я понимаю! Но поймите и вы! Ну, и пусть что покуда в СМИ царствуют «димочки» и «динозауэры»! «В пианиста не стрелять, он играет как умеет…»
– А я как вспомню, как мой режиссёр, Светочка Арефьева рыдала у меня на плече!.. Миша! поймите, получилось так, что у человека отобрали главное! Веру! Это многого стоит!
Мишук взял Апраксина за плечи и примирительно взглянул в глаза.
– Фёдор Николаевич! уж простите их! Я с них в этот раз и условия вытребовал…
– Дело не в условиях. Просто… мне придётся срочно уехать. Надолго… и, возможно, сегодня.
– Надолго? – детские глаза Миши испуганно заморгали. – Как же мы без вас-то?
– Незаменимых людей нет, Михаил Аркадьевич.
– Есть! Есть! И вы – один из них! Если бы вы знали, как вас все любят, как к вам и вашим коллегам относится наша команда! Кстати, почему вы не бываете у нас на посиделках? Скоро десятилетие магазина. А вы вот берёте и собрались уезжать! Ведь у нас интересно: сюрпризы, фильмы, будет музыка, будут танцы…
Как бы в сопровождение его словам сверху, из окна второго этажа, донеслись аккорды клавесина.
Откуда раритетный инструмент попал в заведение такого рода, было неясно. Может быть, просто «для антуража». Но до сего дня никто не касался его чёрных с белым клавиш.
Директор остановился, задрав голову, машинально протягивая Апраксину обе руки – собирался бежать, да вот не успел…
Апраксин хорошо знал эту мелодию. Называлась она танго «Маленький цветок»…
2
…и сочинил её когда-то какой-то француз, то ли Пеше, то ли Пеже. И грустная история была у этой пьесы…
Для него она была как память о детстве. Старая пластинка. Любимая книга – «Волшебник Изумрудного Города». Дорога, вымощенная жёлтым кирпичом. Отважная девочка Элли и её верные друзья. И чудеса, чудеса, чудеса…
Только исполнять «Маленький цветок» следовало на кларнете. Так ему объяснял саксофонист, что подрабатывал игрой на Белорусском мосту.
Клавесин вносил в мелодию что-то своё, затаённое, меланхолическое, походившее на молитву. Негромкие, но ясные и какие-то очень тёплые аккорды напоминали о любви, о доме, о доброте, о вере в счастье…
Так они и стояли, в рукопожатии. Потом Апраксин высвободился, затянулся дымком. Почесал бородку.
– Здорово! – сказал Мишук.
– Интересно, кто это? – спросил Фёдор Николаевич.
– Новенькая наша, Татьяна, да ты её знаешь! Я вам троим: тебе, Стёпе и ей премию выпишу. За организацию и охрану всего это хозяйства. – Миша указал в сторону садика. – Я её на днях повысил. Умнющая девчонка, замечательная! Правда, кто за цветами будет ухаживать… Ну, все мы понемногу, наверное.
Н-да, подумал Апраксин. То ли сад при магазине, то ли магазин при саде.
Одно другому не мешает.
– Привет!
Из распахнутых дверей, разминая на ходу сигаретку, появилась девушка.
Лица она сегодня не прятала.
Голубовато-серые глаза («цвета ванской воды», как сказала бы Анаит). Прямой, чуть вздёрнутый нос – как на картинах Эль-Греко, пухлые накрашенные губки, нижняя упрямо выдаётся вперёд.
Кое-как постриженные волосы, точнее – бордовые с рыжим лохмы.
Короткая белая блузка. Длинная жёлтая юбка. Серёжка на пупке. Татуировка на смуглом плечике… «Моднявая» такая, разноцветная саламандрочка в языках пламени. Сделана поверх другой, за такое взялся бы не всякий мастер.
Да, руки интересные. Полноватые. Но не жирок это под кожей выпирает, не жирок. Мускулы!
Если бы не деланная, уличная развязность, то своей гибкой фигуркой да смуглой кожей она очень походила бы на прелестную индийскую пастушку на вывеске магазина.
Словом, сейчас, глядя на Устроительницу Парков, очень трудно было поверить, что именно под её пальцами только что трепетали нежные клавиши инструмента.
«Как она вообще оказалась в магазине? Мишук, несмотря на простоватость, кого попало на работу брать не будет. Впрочем, за что ты на неё так взъелся? В конце концов, она занята делом. Она кокетничает».
Чмокнула Мишука в щёчку, отчего тот зарделся, смутился, заторопился…
– Ладно, – и перевёл взгляд на Апраксина. – Вы это тут… мурлыкайте, а я… пойду разбираться с делами.
Танюша тут же повернулась к нему спиной и обратилась к Апраксину:
– Ну чё, Фёдр Никла-аич? Убьём в себе лошадь?
– А вот курить вам, девушка, совсем не идёт, – наставительно произнес Апраксин.
– Извините, но вы с нею так похожи, – объяснил он, указывая концом трубки на вывеску. – Представьте себе богоподобную Гаятри – и с сигаретой.
– Скажьте тож, – необидчиво отмахнулась Танечка-Виджайя и придала лицу задумчивость. – А что, вашче, можт, мне и волсы в чёрный цвет покрасить?
Апраксин пожал плечами.
А что он мог сказать? Например то, что под париком волосы у Танечки и без того были чёрными как латиноамериканская ночь? И что бы от этого изменилось?
Дымок из трубки, вероятно, придавал его лицу загадочно-завлекательный вид, потому что в глазах у Танечки мелькнула искорка и она, подобрав подол жёлтой юбки, проворно примостилась рядом.
– А помнится, Фёдр Никлаич, кто-т мне нагдал, что в двдцатых числах мая я встречу жениха. Где жених?.. Не, где жених, я вас спрашиваю?
Претензия была обоснованной.
– Не нагадал, Танюша. Предсказал… Сегодня вообще удивительный день. Двадцать третье, пятого, две тысячи третьего, да ещё и пятница. Да, сегодня должны произойти удивительные события...
– Да-а?.. – забывая о сигаретке, протянула Танечка. – Знаете, вам все так удивляются. Вы ж у нас ткой умный. Прям-таки гУру...
– ГурУ, – поправил Апраксин. – «ГурУ сапиенс».
– У вас сток книг, я псмтрела на полке... Когда ж вы их пиште?
Сложный вопрос, подумал Апраксин. Весьма нелёгкий вопрос.
– А скажите, – не отставала Танечка. – Вот вы гворите «сёдня». До закрыть магазина – час, а в троллейбусе я обычно сплю. Набегаешься за день... Правд, сёнь народу ньмного, все по дачам картошку сажают... Я его чё, по пути дмой пвстречаю?
– Аркан седьмой Колесница, – зевнул Апраксин. – Да, очень может быть...
– Или... – глаза Танечки-Виджайи стали более мечтательными. – А может, я его уже где-нибудь встретила? Эт, Клестница ваша, о том не предвещает?.. Ну-у, скажите же, что вам стоит?!
– Может, может, – вытряхивая из трубки пепел и поднимаясь, ответил Апраксин.
Немного и она спросит: «А если это вы, Фёдор Николаич?»
– А если... Вы вдь нежнатый, правд?
От неё теперь пахло не только яблоком, но и шоколадом, и он знал, что значит этот запах…
«Да, конечно. И будешь ты называть меня своим "папиком", а тебя "моей Лолитой", да…»
«Ты это оставь, дочка», – оставалось ему процитировать киношного тёзку, старого солдата Сухова.
«Ты думаешь, а может быть и знаешь.
Знаю и я. Я, между прочим, давно понял, почему именно такими, как у тебя сейчас глазами порою смотрят на мужчин женщины…
Нам вряд ли суждено быть вместе. И не надейся, я не позову тебя с собой, где так опасно и всякое может случиться.
Но… чем больше я тебя гоню, тем, почему-то, меня всё сильнее тянет к тебе. Ты пропадаешь… чтобы вновь вернуться. И мне сейчас так не хочется уходить… Скажи, как мне забыть тебя?»
– Женатый и неоднократно, – жёстко откликнулся он.
И прибавил кое-что. Ему очень не хотелось говорить эти слова, но…
– Послушайте, Таня. «Ващще, короче, типа, в натуре, прикинь, конкретно», да… Неужели вам доставляет удовольствие разговаривать этим мусорным языком?..
– А чё? Все тк гврят…
– С покупателями вы общаетесь несколько иначе. Или вам доставляет несказанное удовольствие меня подначивать?
– А можт… А может… Фёдор Никлаич, знаете, вы мне пстоянно напомнаете… одного человека.
Он посмотрел за её правое плечо… Посмотрел за левое.
Карты Смерть и Башня смотрели на него оттуда.
Припомнилось, о чём рассказывал саксофонист. Танго «Маленький цветок» играл оркестр в одном из концлагерей, играл тем, кого отправляли в газовую камеру… Потому в бывшем Союзе какое-то время не разрешали его исполнять. Слишком свежа была память…
В каких таких маковых полях блуждала эта Элли?
«Внутри твоего сердца – осторожность и враждебность. Ты нарочито коверкаешь язык, зная, что это меня задевает. Ты боишься меня и тебя влечёт ко мне… За твоим правым плечом… я узнал её. И что мне сказать тебе? И ей?»
3
– Да, тринадцатый Аркан у меня, – уловив его взгляд, неожиданно сообщила Таня. – Удивлены?
– Откуда вам известно про тринадцатый Аркан?
– А женщины всё знают! – странно улыбнулась она. – И про Башню тоже!..
Апраксин машинально выколачивал пепел из трубки. Хотя выколачивать было уже нечего.
– Вот что, Танюша, – сказал он. – Давайте так. Или мы говорим толково, или вы демонстрируете передо мной чудеса маскировки.
– Фёдр Никлаич! Ну, Фёдр Никлаич!..
В её голосе появились звонкие, испуганные нотки, но она сдержала себя в руках.
– Какие-т страннсти вы сёдня гврите!
– Послушайте, вы, дитя индиго*! Ломаться будете перед милиционером… было такое? Не отпирайтесь, было. Откуда я это знаю? Неважно. И я вас к себе не звал? Не звал. И за язык не тянул!
* «Дети индиго» – принятое в последнее время у психологов наименование детей со сверхъестественными способностями.
Танечка, опустив глаза, мусолила в пальцах сигаретку...
Апраксин продолжал:
– Вы вполне способны говорить нормальным русским, и даже литературным русским языком. Пусть и с небольшим акцентом… испанским. Вы росли в культурной, русскоязычной семье… не у нас, а за рубежом. И татуировка ваша – фальшивая. Под нею другая – змея с головой ягуара, символ свободы. Где же такие, интересно бы знать, накалывают? В Бразилии, Перу или, например… в Ла-Плате? Никак не пойму, что вы за зверь?
– А теперь… – завершил он эту длинную тираду, – ващще, чиста конкретно, в натуре, дргая сеньорита, буэнос вам диас…
– Не «диас», – поправила она. – «Тардес»! А кстати, что за зверь вы?
– …признайтесь, зачем вы пытались стащить мои карты?..
– Они не ваши!
– Это как посмотреть, милая Татьяна Сергеевна !
– Андреевна…
– Сергеевна.
– Вы… откуда про всё это знаете?
– А у вас на платье пепел упадет! – завершил Апраксин.
Его собеседница ойкнула и шустро вскочила на ноги, отставляя подальше окурок.
– Фёдор Николаевич! А, Фёдор Никола...
Пряча горячую трубку в нагрудный карман куртки, Апраксин, усмехаясь и не говоря более ни слова, пошёл к дверям магазина.
– А ну-ка, стойте! – послышалось из-за спины.
Он обернулся.
– И идите сюда! – она стащила с головы парик. Лицо её, в рассыпавшихся по плечам иссиня-черных волосах стало похоже на лик Медузы Горгоны. Такой ненависти в глазах, чьи зрачки сократились до размеров точек, он давно не встречал…
– Да! Я – Тринадцатый Аркан! – рявкнула она, приподнимаясь на носках и сердито сжимая кулаки. – И этой ночью кто-то из ЭТИХ ваших умрёт!
«Ого, – подумал Апраксин. – Ничего фиоритурка*! Кто это «эти ваши»? И почему, чёрт подери…»
* Фиоритура – замысловатое украшение, обычно – в музыке.
И тут внезапно всё понял.
И до него, наконец, дошло, что именно имела в виду Танюша.
И он, не выдержав, прямо-таки свернулся в калачик от смеха.
– Боже, Боже ты мой… Танюша, Танечка!.. Если бы вы только знали…
Тут его прорвало совсем, да так, что он без сил вновь опустился на лавочку, а потом чуть не свалился с неё.
Хохот душил его, не позволяя сказать ни слова.
– Что я… – она в недоумении наблюдала за ним.
– Ф-фух!.. Ой!.. О-ох!.. – стонал, приходя в себя Апраксин. И вдруг посерьёзнел.
– Чок-чок, зубы на крючок, девочка, – сказал он так, как эту же фразу произносил человек, которого Оскар называл латиносом. – А теперь минутку помолчи и подумай, какого дурака ты валяешь, не разобрав, кто враг, а кто враг твоих врагов.
– А… Мм… – только и произнесла Танюша, растерянно моргая глазками и пытаясь что-то сказать.
– Ладно. Танго «Маленький Цветок»! – объявил Апраксин. – Исполняется по заявкам противной девчонки, упрямо влезающей в мужскую разборку!
И просвистел первые несколько тактов.
– Фёдор Николаевич! – в её глазах блестели слёзы. – Так вы… Господи, какая же я глупая! Нет, вы точно не из ЭТИХ? Точно? Пожалуйста, скажите, точно?
– Ну, точно, точно.
– А ваше письмо Оскару?
– Письмо, которое я пишу много месяцев, и никак не напишу? Как будто мешает кто-то?.. Сколько вам сейчас лет, Танечка? Почти девятнадцать. Вы очень молоды… Подождите, дайте досказать! Да, вы очень многое пережили, но у вас в жизни, мне кажется, не было такого случая. Представьте, что вы имеете дело с человеком, которому очень многим обязаны в жизни, с тем, кто научил вас очень многому и помог понять многое. Наверное, лучшим из учителей… По крайней мере, он единственный, с которым я понял, что учитель может предать, и предать жестоко. Это принять нелегко, поверьте. Я постоянно топчусь на месте. Пытаюсь, время от времени, возобновить контакт… Не потому, быть может, чтобы дружить как когда-то. Просто для того, чтобы в конце концов прекратилась эта вакханалия с убийствами и похищениями людей. Конечно, вы можете сказать, что я – чересчур наивен. Но когда-то, и я это помню, этот человек был совсем другим. Не судите строго.
– Хотя, – продолжал он, – я давно и запросто мог бы просто уничтожить ЭТИХ. Их всех! Для меня это было бы так же просто, как вам – надкусить яблоко. Но! Я постоянно думаю: а кто меня толкает на это? Кто от меня ждёт этого? Кто хочет сделать меня ни много, ни мало – властелином мира? Есть мысли на этот счёт? То-то! Я не могу решить этот вопрос в одиночку, не услышав мнения четырёх. Вы – одна из них, и ваше мнение мне понятно. Есть и мнения, сходные с вашим. Страшный Суд – он на то и Суд, то есть собрание, где дела решают сообща… Такие дела, дорогая моя шувани*!
* «Шувани» (цыг., западное) – колдунья.
– Господи, а я-то… Фёдор Николаевич, милый! Можно я вас обниму?
– Обними… Вот видишь, как просто. А то… как выскочит, как выпрыгнет!.. прямо Анджелина Джоли*!
* Анджелина Джоли – исполнительница главной роли в сериале «Лара Крофт – расхитительница гробниц» (амплуа «непобедимой леди», владеющей приёмами единоборств).
– Она вам нравится?
– Да… в компьютерном исполнении*. А вам?
*На основе сюжетов «Лары Крофт» создавались и создаются компьютерные игры.
– Ло одьо*! – отстранилась она – Терпеть её не могу! Кривляка!
* «Ненавижу!» (исп.).
«Да, разумеется. Как мы не любим собственные отражения!»
– Ну хорошо. Как… корова Кларабелла*. Устроит?
* Кларабелла – персонаж диснеевских мультфильмов; экзальтированная корова, одетая в немыслимое по цвету сочетание одежд.
– Издеваетесь? – но слезинки уже подсыхали. Она привычным жестом убрала волосы на затылок и вновь натянула парик.
– Издеваюсь, издеваюсь. Как не поиздеваться. Вот видишь, ты и успокоилась…
– Да, наверное. Только, пожалуйста, больше так не делайте.
– Как?
– Чок-чок. Обещаете?
Апраксин кивнул.
Каким же, наверное, дураком я сейчас выгляжу, в глубине души ужасался он. А может, я и в самом деле идиот? Девчонке… пусть и не совсем простой девчонке… захотелось повыпендриваться, а ты на неё и собак спустил?
Но какова!
– Значит, ваш кумир – Анжелина Джоли в компьютерном исполнении? – решила уточнить она.
– Но ведь это – всё равно, что любить резиновую женщину.
– Брр! Разве я сказал, что её люблю?
– Вы ощущаете необходимость присутствия любимой женщины. Вы стремитесь самому быть ей необходимым. И вы ощущаете неизбежность всего этого. Не так ли?
– Вы говорите точь-в-точь как Хранительница Судеб.
– А, двадцать четвёртый Аркан…
И она почему-то окинула взглядом пастушку Гаятри.
– А какие женщины вам вообще нравятся? Такие?
Она провела ладонью по лицу.
Размалёванная фифа с выражением «гы!» на лице потянулась губами к Апраксину…
– Ну взьмите мня с сбой! Ну взмите с сбой! Ну что вм стоит, ну взмите!
– Или такие?
Окостеневшее, неподвижное лицо. Холодные прозрачные глаза, поджатые полоской губы, нехорошая ухмылка:
– Только попробуйте не взять! Вы меня плохо знаете, Фёдор Николаевич!
– Такие?
Она сделала жест – как будто надвинула на нос шляпу. (И Апраксин увидел её, эту чёрную испанскую шляпу!)
– Впервые на Эстансия дель Песо! Смя-артельный номер-р! Кувырь-рок через голову, зажав меж ногами лош-шадь!.. Исполняет Татьяна Ка-лугина!.. Это к нам цирк приезжал, – объяснила она.
«Тай-дарай-там-там-там-там-там, тай-дарай-дарай!
Тай-дарай-там-там-там-там-там, тай-дарай-дарай!» – отчётливо зазвучало в ушах Апраксина.
– Или такие?..
Юная девушка, девочка, смущённо ломающая ручки:
– Ну пожалуйста, я же ничего не боюсь! Я буду готовить, стирать, убирать! Я готова драться насмерть! Я готова… – дрогнул её голос, – есть варёную морковку! И даже… – её глаза округлились от ужаса, – гороховый суп!
– «Подарите мне ягуарчика! Ну подарите мне такого маленького пушистого ягуарчика!» – прервал её лицедейство Апраксин. Она глядела на него с изумлением.
– Скажите, а какая вы настоящая?
И мельком посмотрел в сторону садика, мельничек, прудика с четырьмя карасиками…
На этот раз Устроительница Парков ничего не сказала.
Куда-то исчезла краска с губ. И глаза… не накрашенные, потому что их и незачем было подкрашивать… их взгляд, и в нём – страдание и сочувствие…
«Бедный, бедный Фёдор Николаевич! Я вас так измучила, я знаю, вы тоже многое пережили. Я совсем запуталась, помогите мне, пожалуйста!»
– Фёдор Николаевич, вас ждут! – позвали из магазина.
«Ну, я пойду?» – спросил он её мысленно.
«Иди…» – нехотя согласилась она.
4
Ну наконец-то!.. Ждут – это хорошо. Ждут – это совсем неплохо. Хорошо, сегодня совсем не как в иные дни, когда бывает наплыв до пятнадцати-двадцати человек. Особенно трудно, когда на прием является народ с такими проблемами, что, наверное, Господь всерьез ему доверяет, если посылает народ разбираться к нему, Апраксину. Наркоманы и родители наркоманов, «просветленные», «рерихнутые» и «агнийогнутые» юнцы, раскаявшиеся бандиты, безнадежно больные, сглаженные, порченные и проклятые, бизнесмены, безработные, студенты, проститутки, двое и троеженцы, игроки на бирже, журналисты, политики, а, порой и священники...
И большинство из них приходит, увы, тогда, когда уже бывает поздно. И большинство почему-то уверены, что карты решат за них их собственные проблемы. Потому и приходится порой разбираться с такими по полтора часа, вызывая, в дни особенного наплыва кверентов, недовольный шепоток образовавшейся очереди.
Что ж, мы ведь здесь, как говорит Баданов, не картошкой торгуем. Судьбами ведаем человеческими... «Ибо Я не Сам от Себя пришел, но Отец Мой послал Меня...» – так, кажется, у Матфея?
Христос распят в душе у каждого из нас. И когда ты отвечаешь на вопросы посетителя-кверента, это Он Сам с Собой советуется.
Четвертая, неписаная заповедь духовников – по возможности забывать все, о чем говорилось на исповеди. Но к духовнику пойдут не все. И не все пойдут к психотерапевту, потому что в сознании обывателя слово «психотерапевт» ассоциируется с «психиатр»... Остаёшься ты, магистр Таро, непоследовательный адепт Федька Апраксин.
И, может быть, хорошо, что ты, а не другой, кто, быть может, по образованию – отнюдь не психолог, и кто, быть может, по роду занятий – шарлатан. Ой, многовато их поднялось за последнее десятилетие.
Пророки, маги, колдуны, ведьмы, вудуисты, энэлписты, «мастера рейки», «вавилонские жрицы» и «потомственные колдуньи», с дипломами, псевдодипломами и вовсе без дипломов…
Чуть ли не у каждого третьего из вопрошающих – следы отрицательных магических влияний.
В этом есть и моя доля вины, подумал он. Хотел – не хотел, а пропагандировал знания о неведомом, агитировал за них. Но надо же было как-то объяснять людям «совка», что та наука, которой и они, и ты поклонялись столько лет, на самом деле – только видимая часть науки куда более мощной, интересной, насыщенной удивительными знаниями, древней...
«И когда вы успеваете столько писать?» – вспомнилось танечкино.
Не просто писать, душа моя. Публиковать. Хотя, столько книг всего за год (это для всех – за год) – пожалуй, действительно многовато. Неосторожно. Переплюнул и Кандалова, и Стефаненко, и многих борзописцев на ниве эзотерики. В отличие от них, в каждую из своих книг включая действительно новые знания и новые открытия... чем, конечно, тут же не преминули воспользоваться анонимные "авторы-составители», белыми нитками сшивающие свои сочинения из идей Котлина, Колесниковой, Баданова – всех тех, кто не гонясь за легкой славой просто по-настоящему изучает, экспериментирует, порой совершает открытия... Тех, кто сами себе университеты.
«Вы же не старый, а седеть начинаете...» – эта реплика вылетела из танечкиных уст, кажется, в прошлый раз…
Если бы ты знала, душа моя, где остались двенадцать лет моей жизни. И сколько лет нас разделяет теперь…
Осторожнее надо быть, осторожнее... Хотя, с другой стороны, после тех событий, которые он сам же предсказал на сегодня...
В лицо приторно и жарко несло благовониями. За кассой рассеянно обмахивалась павлиньим веером, умирала от духоты кассирша. Равнодушным взглядом окинув витрины с амулетами и пирамидками, Апраксин поднялся по лестнице в книжный отдел. По дороге, как обычно, поправил на стене змееногую статуэтку-нагини. Непослушная. Вечно кренится то влево, то вправо...
Вспомнилось: его собственный нательный крест по непонятной причине тоже все время оборачивается Спасителем внутрь, как его ни вешать, как будто Ему хочется постоянно смотреть прямиком в его сердце. Была, кажется, в истории христианская секта, где кресты всегда носили именно так, изображением внутрь. Но то специально...
«Есть многое на свете, друг Горацио...» Впрочем, а что тут непонятного? Работа такая.
Обходя немногочисленных книгочеев, по дороге в свой закуток за полками, бросил взгляд на часы. До закрытия магазина остаётся всего-то пятьдесят минут! Быть может, ошибка?
Где он, тот неизвестный первый всадник?
Уж он-то сумел бы вычислить среди сегодняшних посетителей «Гаятри» именно того, кто должен появиться сегодня... И это, конечно, не та средних лет полноватая дама, что ожидает его сейчас. И мучают её, судя по всему, проблемы со здоровьем и трудоустройством...
Что же, чем можем – поможем, а там – пусть работают надежда и вера твоя, раба Божья имярек...
5
– Алина Владиславовна.
Не Алина. Анна. «Алину» она придумала сама.
– Дата рождения?
Она назвала, не забыв присовокупить и Знак Зодиака. Апраксин поморщился, смолчал. Привычно перемешал колоду потертых и необыкновенно легких и сухих сегодня карт. Хорошо, что сегодня мало народу и Господь бы с ним, с заработком. Упругие, не перегруженные информацией пластины «Освальд Вирта» захрустели в его пальцах.
Таро Горгоны он приберегал для особых случаев.
– Что именно вас интересует?
– Да... всё, наверное. Что было, что есть, что будет.
«Хорошо. Начать что ли с того, что вначале Господь сотворил небо и землю? Земля была безвидна и пуста, и одинокий дух носился над волнами?.. Желаете, чтобы я, подобно большинству гадалок (которых она явно не минула), играл бы с вами в угадайки? Не выйдет. Время и силы надлежит экономить».
– Простите, но какие именно проблемы вас беспокоят?
«Ведь вы, надеюсь, пришли не затем, чтобы проверить, не шарлатан ли я?»
– Эти карты, именуемые Старшими Арканами, любят точные вопросы. Тогда мы сумеем гораздо лучше разобраться в ваших проблемах и вместе найдем наилучший выход.
«Да, необычно, непривычно... Пусть подумает».
– Здоровье и работа, наверное...
«Что-то у вас, дорогая «Алина», не так».
В пальцах дрогнуло. Карты не информировали – кричали, выворачивались из рук, биясь в истерическом танце. Заныло в затылке. В спину, промеж лопаток вворачивали штопор.
Апраксин представил себе икону Казанской Божьей Матери. Мысленно, в воображении, переместил её за спину. Прикрылся как щитом.
Боль утихла.
Алина Владиславовна глядела на него – с удивлением, страхом, надеждой. На мгновенье он взглянул на себя её глазами: бородатый, хмурый, ироничный, непроницаемый. Свинцовая глыба.
– Ваш Аркан рождения – Луна, сударыня, – с холодком в голосе произнес он. – Что это значит? Это значит, во-первых, что когда вы читаете в журналах гороскопы, должны смотреть не свой Знак Тельца, а Знак Рака...
– Верно! – воскликнула его собеседница. – Никогда не совпадает!
– Во-вторых, – продолжал тем же тоном Апраксин, выкладывая картами по «гексаграмме», – ключ к решению ваших проблем заключается в вас самой. Этот Аркан зовётся Воздержанность. Вы предпочитаете брать, а не отдавать; отдыхать, когда надо действовать, и добро бы только это. Иной раз в житейских ситуациях бывает действительно необходимо немного «отпустить» события на самотёк. Но вы пренебрегаете действием только затем, чтобы потом иметь повод пожаловаться на судьбу. Вы опускаете руки не потому, что не можете что-либо совершить, а потому что вам так удобнее, как сказал Шварц...
– Кто? Я у него ни разу…
– Великий драматург Евгений Шварц! Простите, но вы, дорогая Алина Владиславовна, выглядите гораздо старше меня, хотя вы и на семь лет моложе. Отчасти, это, конечно, можно объяснить влиянием вашего Аркана рождения – который придаёт человеку свойство максимально использовать свои интуицию и воображение, но плох, когда дело доходит до решительных поступков. Некоторые из «лунников» находят в себе силы с этим бороться, они обращают полученную энергию на благо тем же людям, находя себя в творчестве или иных благих делах. Потому вам необходимо прежде всего найти себя.
– Знаете... Знаете, я все пытаюсь, но у меня почему-то ничего не выходит. Я была у разных специалистов...
Н-да. Классический случай. «Реши за меня мои проблемы».
– Совет: не скачите по специалистам. Разве вам непонятно, что тем самым вы сбиваете вектор своей жизни? Вы вводите в неё элемент магии, а это, если вы не занимаетесь магией профессионально, весьма чревато для вашей дальнейшей судьбы. Лучше было бы, если бы вы хотя бы раз в месяц посещали храм и возносили молитвы... Просили бы не благ, но просили бы направить вас согласно вашим лучшим способностям. Ведь вы не бесталанный человек, Алина Владиславовна!
– А я хожу, хожу, и в церковь, и вот к Матроне на днях ездила...
– Кто вам порекомендовал обратиться ко мне? – жёстко перебил её Апраксин.
Дама смутилась.
– Он просил не называть себя. Мне у него проходить ещё пять сеансов.
– А уплатили вы вперёд. Его имя?
Картой предупреждения светился в раскладе Аркан Диавол.
– Он очень известен... Мне бы не хотелось...
Поверх «гексаграммы» легли три карты.
– Его имя Оскар, – как бы не замечая открывшегося в изумлении рта Алины Владиславовны, бросил Апраксин. – И сегодня, к половине десятого вечера вам назначено быть на его сеансе чёрной магии. Так?
– Откуда вы всё знаете?
– Это долго объяснять, – вздохнул Апраксин, – Император, Луна, перевёрнутый Повешенный... В городе не так много специалистов, принимающих вечером и по ночам.
Он мельком взглянул на часы. Без двадцати девять. Что-то определённо идёт не так...
– Вот что, – подумав, сообщил он Алине Владиславовне. – Ко мне вы повторно явитесь через две недели. Или… к любому специалисту, который будет сидеть здесь. За это время вы должны хотя бы раз посетить церковь. И ещё… – он поколебался, но… решаться, так решаться! – Я дам вам один талисман; ручаюсь, что он вам поможет.
Он достал из шкатулки и положил в пухлую ладонь дамы небольшую, длиною примерно в мизинец, решетчатую конструкцию из стальной проволоки.
– Носить при себе. Не деформировать. Это энергоинформационный кристалл, выполненный в форме скаленоэдра – ступенчатого многогранника. Он обладает свойством оттягивать в себя эманацию вашей души и устанавливать этим связь с Высшими регулирующими силами. Он способен исполнять желания – в меру. Он поможет вам регулировать свой энергетический баланс. Он лечит, он приводит все в норму. Но – ничего свыше нормы!.. Им нельзя творить зла. Он поддержит связь вашего «я» с Богом.
– А то, что я ношу крест... это ничего?
– Этот талисман не противоречит символике ни одной из существующих мировых религий. Более того, он воплощает в объёме важнейшие из их символов. Им может успешно пользоваться и магометанин, и буддист, и христианин, и иудей. Им мог бы пользоваться и древний грек. Греки применяли в тех же целях природные кристаллы родохрозита, имеющие сходную форму.
– Спасибо... Сколько с меня?
– Двести пятьдесят за консультацию и сто за талисман.
– Долларов?! Так много?
– Рублей.
– Так мало? Давайте я дам больше!
– Ну хорошо, давайте, сколько дадите, – вздохнул начинавший терять терпение Апраксин. – Я человек небогатый...
На часах было уже без десяти. Сегодня уже вряд ли кто придёт, да и время на исходе.
«Любопытно будет поглядеть, как Оскар клюнет на эту удочку. Весьма и весьма любопытно. Но отчего же мне так грустно?»
Он вспомнил, как впервые, лет десять назад, познакомился с человеком, носящим этот псевдоним. В рекламных публикациях носящим чуть ли не десяток титулов, среди которых необычно высвечивалось благословение самого Патриарха... Благообразно-седовласый Оскар.
Кстати, таинственная жена Оскара. Апраксин вспомнил свою работу с колодой. Получилось пробудить воспоминания, за воспоминаниями родились новые надежды, а затем – воскресла заново любовь… Оценил ли его работу учитель? И… неожиданная мысль: а не надо ли было как-нибудь свести знакомство с этой его таинственной женой?
Помнится, тогда, в кабинете Оскара его в первую очередь поразило немыслимое смешение символики: рядом с православной иконой и Распятием – паукообразный божок вуду, шаманский жезл, пестрый балийский идол-барабан с палочкой вместо члена... Возможно, хозяин кабинета был явно не столь грамотен, как то хотел показать в своих рекламах, или стремился заручиться покровительством сразу нескольких могущественных эгрегоров. Хотя, Апраксин осознал суть этого человека далеко не сразу.
Эх, учитель, учитель. Хотя бы просто поговорить с которым почему-то упрямо мешают Арканы…
6
Раскланявшись с задумчивой Алиной Владиславовной, он не спеша принялся собираться домой. Уложил в мешочек колоды карт, бережно завернул в бархатистую материю иконку Спаса в силах – что когда-то дарила Наташа.
Расписался в журнале дежурств. Назавтра, в принципе, приём должен вести Серёжа Баданов. Где-то он сейчас… И что с ним…
Ну, будет что будет. Пошли ему Бог клиентов полегче...
Спускаясь по лестнице, привычно поправил статуэтку нагини – она опять покривилась. Кивнул на прощанье дежурному администратору. Бросил взгляд на индикатор телефонного аппарата – зелёный.
Баданов… да и Орлов; не один, так второй, если был бы повод, дозвонились бы.
Что ж, на все воля Свыше. Ну, не оправдался их прогноз, а с компанией Оскара будет время разобраться потом...
Что, наверное, и к лучшему.
Смирение, мой друг, смирение и смирение.
Проходя мимо витрин, он вспомнил, что утром хотел посмотреть новую партию камней, присланную недавно, кажется, с Урала. А вдруг среди них окажется огненно-красный кристалл крокоита*, вроде того, что Апраксин когда-то впервые приметил в одном из свердловских музеев?
* Крокоит – минерал класса хроматов, кристаллы огненно-красного цвета; месторождения в Латинской Америке, Тасмании, Новой Зеландии, а также на Урале. Из-за своей мягкости, в ювелирном деле практически не применяется.
Но ничего нового, помимо десятка резных безделушек, в витрине не прибавилось. Серебристая змея, обвившаяся вокруг друзы искусственного аметиста... Мраморная пепельница... Декоративная вазочка из родонита... Эх, не углядел узор неизвестный умелец! Зарезал камень...
– Вы правы, действительно зарезал, – раздался из-за спины глуховатый простуженный голос.
Незнакомец был не по-московски загорелый, необыкновенно худой и высокий, на вид несколько старше Апраксина. Но если у того в волосах и бороде только-только появлялись седые волоски, то незнакомец был почти совершенно седым. Чем-то он был похож на известного киноартиста Олялина. Серо-голубые пронзительные и слегка растерянные, как у всех провинциалов глаза. В руке – несколько бланков бесплатных объявлений, которые он, очевидно, только что подобрал у окошка кассы.
– Вы Фёдор Николаевич Апраксин? – по-провинциальному уважительный оттенок просьбы звучал в хрипловатом олялинском голосе.
– На сегодня приём закончен, – чувствуя, как к горлу подступает комок, машинально произнёс Апраксин. – Через минуту магазин закрывается.
– Слава Богу, это действительно вы! – воскликнул незнакомец и протянул руку. – Я Константин Ивин. Разыскиваю вас по городу уже четвёртые сутки. С транспортом у вас плоховато. Еду, еду, да не туда попадаю. Какой-то вселенский дурдом!
Пожатие его руки было сухим и крепким. Апраксин сдержал улыбку.
«Боже, неужто это и есть он?»
– Ладно. Там, у входа скамеечка. Забирайте из хранилища свой рюкзачок и выходите во двор, я буду ждать.
– Ох, да! Спасибо, напомнили, а то забыл бы! На радостях-то... Знаете, а я почему-то представлял вас старым, важным. Боялся: как мне разговаривать с профессором? А здесь…
– Как видите, ничего страшного. Только… перестаньте сканировать мне мозги. Я делаю это не хуже вас, ведун вы мой тихореченский. Что будет, если не сойдёмся во мнениях?
Ивин облегченно, до слез, заулыбался олялинской улыбкой:
– Сойдёмся, дорогой вы мой, конечно же сойдёмся… Слушай, Фёдор, а давай будем на «ты», хорошо?!
И не дождавшись ответа, цепляясь головой за звончатые висюльки, которыми был увешан изнутри магазин, шагнул в гардеробную, куда уже выстраивалась очередь. Магазин «Гаятри» завершал свою обычную необычную работу.
На улице хмурилось. В лицо свежо и долгожданно пахнуло приближающимся дождем. Апраксин с разбегу плюхнулся на ту же лавочку, на ходу вытягивая из кармана трубку. Поднося зажигалку, скосил глаза на травку. Муравьи попрятались. К долгожданной непогоде...
Три карты вытянул он из магической колоды «Кэт Пипл», и три «кошачьих» Аркана легли рядом: Шут, перевернутая Умеренность и, (разумеется, ну как же без неё!) – Башня.
– Ну как? – подсел запыхавшийся Ивин. – Что там видно?
– Допустим, Шут, человек с заплечным мешком – это ты. Башня – угроза. Шут плюс Башня – кража. Перевёрнутая Умеренность... М-да… Господи!
– Что, что? Да, действительно, была кража. Негодяями украден весьма ценный прибор... Если он, прибор этот попадёт в плохие руки...
– Не волнуйся, – ответил Апраксин. – Он уже попал. Причём, в руки самые плохие.
– И вы… ты так спокойно…
– Да, спокойно. Погоди и не спеши. Я ждал тебя сегодня… отчасти и по этому делу.
– Фёдор Николаевич! Фёдор Николаевич! – из дверей магазина выбегала Танюшка, округлившая глаза, взволнованная, радостная и совсем не похожая на мегеру, образ которой она так старательно демонстрировала меньше часа назад.
– Как хорошо, что вы не ушли! Вам звонят! И какой-то голос, такой сердитый!
Ивин пристальным взглядом окинул девушку. Апраксин выхватил у Танюшки «мобильник»...
И это, разумеется, звонил Баданов!
– Слушай, старик! Я к тебе третий час прорываюсь! Здесь у нас чертовщина творится… По порядку: во-первых, Виктор нашёл того инженера, Свирю. Не поверишь где. На маленьком кладбище близ Кашимова.
– Он что, там работает? – сыграл в непонятки Апраксин.
– Увы. Он там лежит. Далее, во-вторых. Орлов сейчас подкатит к тебе на Моржукова, он уже в дороге. И, в третьих, я сегодня у тебя быть не смогу, и угадай почему.
– Но… мясо по-бургундски! – воскликнул Апраксин.
– Я приглашён на иное «мясо». Сегодня меня очень просил придти в гости сам Оскар!
– На предмет?
– Их интересуют мои разработки по виманам. Возможно, будут склонять к сотрудничеству. Я решил: пойду! Тем более, когда вы оба будете рядом…
– Нас уже заметно больше.
– Нашелся-таки первый всадник? Ура! Тогда тем более нечего бояться. Остальное… будем действовать по обстановке!
– Да, между прочим! Ты в курсе того, что ЭТИ уже построили виману?
– Построили?
– И даже опробовали!
– И как? Взлетела?
– Красиво взлетела! Правда, тут же не менее красиво приземлилась. После чего сгорела и восстановлению не подлежит. Словом, «высылайте запчастя: фюзеляж и плоскостя!»
– Кажется (смех), я понимаю, кто приложил к этому руку.
– Увы. Исключительно по вредности характера. И острому неприятию некоего «духовного лица», которому испортил очередное торжество и которому теперь придётся много и долго оправдываться перед своей «паствой». Если вообще придётся… Не вам одним судьбы вершить в своём Кашимове…
– Мы здесь тоже кое-что придумали. Увидишь. Ладно, давай, до встречи!
– Держись! Удачи тебе!
– Буду держаться, а куда деваться? Удачи всем нам, пока!
– Фёдор Николаевич, а что такое «мясо по-бургундски»?
Танюша, настраиваясь на неторопливый душевный разговор, тянула из пачки сигаретку.
– Мясо любопытных танюшек под соусом «провансаль». Побежали, Костя! Спасибо, Таня, – сунул Апраксин телефон в руки ошеломленной девушке.
– Как… «спасибо» и всё? А я… Фёдор Николаевич! – умоляюще протянула она. – А я ведь хотела спросить... И… то есть… попросить…
– Некогда, Танюша, некогда. Побежали, Костик!
– Но как же так?.. – недоумевающе смотрела им вслед она...
– Зря ты так, – на ходу бросил Ивин. – У неё к тебе действительно важное дело.
– Знаю я её дела... Расскажу потом.
– Странная девушка. Ты обратил внимание, что её татуировка – маскировка?
– Обратил... Непростая штучка.
– «Виджайя»! на санскрите это, кажется «Победа»?
– Интересно, где это у вас в Тихореченске изучают санскрит?
– Да вот изучают, знаешь ли, товарищ академик!
Они выходили на проспект.
– Так, в метро нам лучше не соваться, – сказал Апраксин. – Сердцем чувствую, станция внезапно закрылась на ремонт. Или поезд в тоннеле застрянет.
– Нам далеко ехать?
– На Моржукова, это… одним словом – в Кожевники, – откликнулся Апраксин.
Константин нравился ему. Интересный провинциал. Впервые в городе, ночует на вокзале, но как уверенно держится!
Не успели они, остановившись у проезжей части, сообразить, что делать дальше, как рядом остановился рыжий спортивный «Опель». Из него, пыхтя, неловко высунулся стриженый верзила в кожаной куртке.
– Так вы ещё здесь, поросята!.. Как дела? А! Будем знакомы! Я – Орлов, Виктор Иванович! Подумал: а чем чёрт не шутит. Маги, оно, конечно же, маги, но и я не плох. Тем более, при коне.
– А это – Константин Ивин, – представил друга Апраксин. – Как я понимаю, хозяин того самого прибора, действие которого мы наблюдали у Оскара несколько дней назад.
– Очень рад, очень рад, дружище! А вы: Судный День да Судный День… Насчёт Баданова знаешь? Ага, дозвонился-таки! Молодец! Ну, чувствую, мы сегодня закрутим, ну замутим водицу!
– Давайте вначале отдадим должное мясу по-бургундски, – предложил Апраксин.
– Ого! – сказал вдруг Ивин, протягивая ладонь и посмотрев на небо. – Вы вовремя. Гроза вот-вот начнётся.
– Дождь на дорожку – это к удаче, – задумчиво сказал Апраксин. Ему ужасно хотелось вернуться туда, к магазину…
«Стоит ли? Свою роль она уже сыграла…»
Орлов и поддержал, и поторопил их:
– Конечно, конечно, к удаче! Погнали, погнали, погнали! Время, время, время!..
7
Её помощь отвергли. Уехали… И она уже понимала, за чем…
Они отвергли её помощь!
Бедная Татьяна осталась на той самой скамейке – уронив голову на руки, свернувшись как гусеница…
В таком состоянии она пробыла долго, минут семь или десять, в отчаянии и растерянности. Почему-то ей казалось, что она должна сейчас находиться совсем не здесь и что Фёдор Николаевич… В том, что в этот день она должна оказаться нужной именно Апраксину, она не сомневалась, и вот…
Дождь уже не шутя барабанил по дорожке, пригибал траву. В прудике четыре карасика (два красненьких и два чёрненьких, она сама таких выбирала) дурашливо хватали воздух, округляя беззубые ротики…
Это всё ЭТИ. Нет, нет, не Апраксин с друзьями. ЭТИ. Это тоже их рук дело.
«Арь-ритм, брамсель-топсель!» – где она слышала эту фразу?
– Трабт ансалгт! – воскликнула она на языке магов и поднялась, раскрываясь, раскинув руки, навстречу дождю и раскату грома.
Отправила в урну проклятый парик.
Потом ринулась… вначале в магазин, откуда охранник Стёпа вежливо выпроваживал последних покупателей, и где кассиры пересчитывали дневную выручку.
– Танюша… – окликнул кто-то. – Господи… ты ли это?
– Извини, некогда! – буркнула в ответ.
Сунулась в камеру хранения, выхватила сумочку и бросилась к выходу. Цок-цок-цок! – простучали каблучки по коридору.
Навстречу ей некстати попался Мишук.
– Таня, что с вами? И почему…
– Слушай, уйди, а?! Не до тебя!.. – как-то очень странно ответила она директору.
– Господи, что это с нею? Что с её лицом? – Мишук даже не понял, что его совершенно незаслуженно обидели. – А почему у неё волосы чёрные? Ничего не понимаю… – мямлил он, обращаясь в пространство.
Тра-та-та-та, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок! – по пенному от дождя асфальту. Волосы мокрые, липнут к глазам. И юбка вся промоклая, путается, липнет к ногам. Неудобно.
«Корова Кларабелла», – обозвал её Фёдор Николаевич!..
Дурак…
«Беда! Может случиться беда! – трепетала в ней одна-единственная мысль. – На помощь!»
«Он не понял одного: мои войска уже вступили в бой! И мои передовые копьеносцы поддевают на пики солдат противника!
Вперёд, мои драконы, вперёд, единороги!»
Как бы отвечая ей, канонада грома пронеслась в померкших небесах.
Вспомнилось русское кино: «Ко мне, вурдалаки! Ко мне, упыри!»
«А пусть бы и вурдалаки, а пусть бы и упыри! Вперёд! И на шее у меня реет на встречном ветру шарф из лент древних ацтекских божеств и духов, чёрные ленты, в которых и вечное знание, и память, и поражение тем, кто дерзнул!..
Как тогда, когда мы с папой ездили в Эрмосильо, и пустынный голос изрёк: "призвание твоё, о женщина, смерть, и будешь ты убивать и изничтожать, и горе врагам твоим и врагам твоих детей!.. Ты, порождённая этой землёй, ты – хранительница и владычица, ты – хозяйка всего!.. "
Тра-та-та-та, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок!..
И почему у женщин ноги устроены иначе, чем у мужчин? Приходится семенить, а это трудно.
Стены дождя накрывали, волна за волной, и её, и улицу.
Татьяна, успевшая в минуту вымокнуть насквозь, в ставшей почти прозрачной белой блузке и отяжелевшей, коричневой юбке, летела мимо подъезда, мимо садика, к остановке троллейбусов. И, разумеется, как назло, двери закрылись прямо перед носом.
Водитель троллейбуса был, конечно, был из ЭТИХ. Она точно знала!
Стоя по щиколотку в бурлящей воде (туфли, разумеется, размокнут, и ч-чёрт с ними!), она забарабанила обеими руками по стенке уходящего троллейбуса (только это не помогло), и едва не угодила под колёса…
– Такси! – закричала она. Машина затормозила вовремя.
– Ты что же, идиотка, делаешь? – заорал водитель. – Жить надоело?!
Но она уже была в его кабине. Выстрелом хлопнула дверь.
– На Моржукова! С заездом на Адашьяна! – швырнула она ему в лицо вместо извинения.
– Пятьсот, – привычно заломил он.
Он тоже оказался одним из ЭТИХ.
Сейчас для неё все были одними из ЭТИХ…
И ударил гром в эту минуту. И молния превратила лица в маски. Гроза была как раз над ними.
– Вот что, – прошипела она, выхватывая из сумки авторучку. – Здесь отравленные чернила! Если ты сию секунду не уедешь, я из тебя трупа сделаю! Ну чё уставился, говнюк?! Поехали!!!
И нет бы мускулистому громиле в короткой маечке и белых шортах тут же посоветовать психованной зелёной сопле засунуть свой поганый язык сами знаете куда, а заодно напомнить о статье в УК, повествующей о нападениях на водителей! И откуда в копеечной шариковой авторучке могут взяться отравленные чернила?
Но на него смотрела сама Смерть, зелёными от бешенства глазами, – «так ты! один из ЭТИХ?!.» – и щерила острые зубы…
Тра-та-та-та, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок!
И автомобиль рванулся с места.
И вместе с нею, ей вослед, за бледным в свете молний такси, в брызгах, волнах и раскатах грома летел, не отставая, её эскорт. И неистовствовали, размахнув громовые крыла, под потоками ливня её ревущие драконы…
и отталкивали копытами покрытый пенными потоками асфальт её Боевые Единороги!
и её Капитан-Кентавры!
и её Дикие Всадники на косматых, в косичках лошадях,
и Древние Чудовища поводили по воздуху когтями, да! все они!.. а с ними поспешали и её вурдалаки, и её упыри! И ой, не поздоровится кому-то, ибо «мои войска уже вступили в бой»!
Разгромить! Сравнять с землёю!! Засадить фруктовый сад!!! А мерзавцев, что сдались – превратить в червей, пускай пожирают поганую землю! Жрут, глотают, давятся землёй, ибо такова цена за то, что сделали!..
До общежития, что на Адашьяна, домчались быстро.
– Подождёшь здесь, – сказала Танечка водителю. – Попробуешь уехать – яйца на узел завяжу. Усёк?
– Давай! – вскричала она, снова врываясь в кабину. Была она уже не в блузке и юбке, а в мужской клетчатой рубахе навыпуск и в обтягивающих «резиновых» джинсах. Тепло и гладко… Водитель, покорный как барашек, и ко всему готовый, не заглушал мотора, и вот они стремглав помчались по проспекту.
– Шевели поршнями, порка мадонна! – вопила буйная Танечка и колотила костистыми кулачками по «торпеде»*. – Быстрее!..
* Этим словом водители называют приборную панель в салоне автомобиля.
– Гибэ-дэ-дээ… – отчаянно блеял шофёр.
Машина с бледным как слоновая кость водителем с проспекта свернула в Кожевники и понеслась к торговому центру.
Черно-серая, пронизанная нитями дождя дорога перед ними завихрялась спиралью, уходящей вверх, в змеевидные переплетения других спиралей, в клубки, в хаотические завихрения всех времён и пространств…
И звёзды сверкали в разрывах чёрных туч.
И знамения явились в небе…
– Быстрее! Гони! Быстрее же! Не понимаешь, что ли? – потрясала суставчатыми пальцами в растопырку Танюшка.
Наконец добрались до Моржукова 16. Таня втиснула в кулак шофёру мятую банкноту в пятьсот рублей и выпалила:
– Ты никого не видел и не слышал, понял, сволочь?! Забудь обо всём этом!!!
Спустя полминуты после её исчезновения, он с недоумением смотрел на крупную купюру, что неожиданно явилась в его кулаке.
Проливались потоки воды по ветровому стеклу. С какой-то стати ошалело верещала сигнализация…
Где я? Что со мной? Кто я?
«Брутятин Хома Корнельевич» – услужливо подсказала табличка под стеклом.
Только тут он почувствовал, что сидит на чём-то мокром.
Бедные белые шорты. Они были совсем испорчены…
Трра-та-та-та, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок!
Танечкины каблучки живенько простучали во двор, мимо трансформаторной будки, мимо чьего-то залитого всемирным потопом рыжего «Опеля»… потом, минуя так и не починенный кодовый замок – защёлкали вверх, вверх и вверх по лестнице, и на шестой этаж. Ровно одиннадцать пролётов… Здесь она, отдышавшись, достала из сумочки ключ, повернула его в замке, вынула, шагнула внутрь и так же решительно захлопнула за собою дверь.
8
И именно сейчас, в сию решающую минуту, мы на время оставим эту нить повествования. Не судите строго. Как принято у композиторов, пусть первая часть, Allegro, на время сменится второй, более спокойной – Adagio.
Вторая наша повесть – о том, как люди становятся магами.