«...А-а-а-а, я еду к маме, я еду к маме...» - шустро и весело выпевало радио в поезде уже третий раз за двадцать минут...
«И я. Я тоже еду к маме», - подумалось; из окна с моего места не был виден перрон, только рядами полосатели железнодорожные пути, освещённые фонарями, чёрное – белое, чёрное – белое...
«Поздно... Мама, успею ли я, дождёшься ли ты свою младшенькую, непутёвую...»
Ночь в поезде, почти без сна; приглушённый свет в плацкарте; короткие стоянки, пассажиры... Мысли, мысли, мысли.
Почти пять лет не могла я себе позволить съездить к маме.
- Светик, ты ведь, наверное, и приехать ко мне не сможешь, если что... - спросила тогда мама. Она улыбалась, глаза ласковые и с навернувшимися слезами…
- И так может быть, - честно ответила я, - не по деньгам мне теперь путешествие из страны в страну... Может и так получиться…
- Может, последний раз видимся, - вот и слеза скатилась по смуглым морщинкам.
- Может... - а что я ещё могу сказать? Обняла - все слова потерялись, превратились в пустые звуки.
«...А-а-а-а, я еду к маме, я еду к маме...» - опять? Господи, какая же весёлая песня; а почему ей не быть весёлой – к маме, это же радость... но сегодня - не для меня…
Москва, Павелецкий, минус 20 – Элка приехала; до самолёта ещё много времени, сидим в забегаловке-кафе – у неё есть час для меня.
- Летишь... - подтверждает она, - по сути, не очень-то она тебя любила. Извини, не ко времени, конечно... - Элка имеет право это сказать, почти двадцать лет дружбы; но сегодня она не права...
- Я, за эту ночь в поезде, пришла к другому: может, это я её мало любила?...
«...А-а-а-а, я еду к маме, я еду к маме...» - вот привязалось-то! «Это и есть «турбулентность»?» - думаю я, наблюдая, как подлокотник моего кресла, находящийся в сантиметрах десяти от стенки под иллюминатором, бьется о пластик от невероятно сильной тряски.
«Мама, жива ли ты, ждёшь ли ещё меня?... Кто знает, может, не ты, а я буду тебя встречать ТАМ...» - паника? я ещё ни разу не ощущала такой «болтанки»; как же хорошо, что лечу одна – каково было бы сейчас смотреть в испуганные глаза своих детей...
«...А-а-а-а, я еду к маме, я еду к маме...» - таможня, от пережитого страха с трудом заполняю декларацию; что я сейчас услышу от встречающей сестры? Мама, дождись меня, пожалуйста...
Выхожу к встречающим, ещё покачиваясь – всё ещё в воздухе?; ищу взглядом сестру и страшно прочитать-увидеть... Вот она! Улыбается, но напряжённо…
- Мама?... – спрашиваю я.
- По-прежнему. Сейчас – ко мне, в реанимацию нас всё равно не пустят, – она что-то рассказывает, отвечаю; прошу дать время на сигарету...
«...А-а-а-а, я еду к маме, я еду к маме...» - мама, я приехала…
- Мама, ты меня слышишь? Мама, видишь, я плачу – сколько слёз ты пролила из-за меня, прости меня, мама... - шепчу, держа её за руку.
Немолодой смуглый врач хлопает маму по щекам, трясёт за плечо – «Проснитесь, откройте глаза, ваша дочь из России приехала!», она стонет, приоткрытые глаза мутны и ничего не видят.
- Не надо, не трогайте её, пожалуйста... - да уйди ты, доктор, не мучай нас обоих; мама, я знаю, ты меня слышишь!
Мама, прости... я, наверное, мало тебя любила... я люблю тебя, мама!
...успела?...