Валессий много дней не просыхал. Мужчина уже месяц бродил по самым злачным местам, тратя деньги Кранаса. А зачем последнему деньги? Кранас ведь уехал, сбежал за свою границу, в свой маленький домик. А Сарж стал повелителем. Теперь к нему никогда не подобраться. Найти кого-то? Кто поверит простому пьянице? Не так уж и многие знали о тайне Мираниса, а те кто знали, решили похоронить свое знание вместе с лжеАлексаром.
Сквозь хмель мужчина услышал, как кто-то жалуется на полнолуние. Полнолуние... Ах да, сегодня Алексара положили в этот проклятый саркофаг. Теперь он даже не может посмотреть на него, на лицо человека, который стал дороже сына... Даже после тех смертей ему не было так больно... А, плевать! Миранис же приказал жить, бороться, а сам увял в этом доме служения... Почему, почему он не боролся? Глупый мальчишка! Ведь не казнили же, и все зря! Все!
Валессий вспомнил, в каком гневе был Кранас, когда Миранис одного за другим отвергал его посланцев, сколько планов побега было провалено только потому, что к «глупому принцу» было не подобраться. А ведь дом служения – не крепость. Миранис мог бы и сам при желании выйти в город. Но не вышел...
В таком настроении Валессий пошатываясь шел по улицам города и все перед глазами стояло желтое, как из воска, лицо Алексара или Мираниса в хрустальном гробу. Рядом шел похудевший, грязный Агор, на морде которого читалось недоумение – никогда раньше хозяин еще не был таким злым и вонючим. Но даже пес понимал – беда пришла. Понимал и не осмеливался даже еды попросить, питаясь подобранными отбросами. Благо, что пьяный Валессий шел медленно, часто падая под чьим-то забором и засыпая. То, что за эти дни мужчину ни разу не обокрали, было заслугой огромного пса.
Вот и теперь Валессий пристроился под кустом, намереваясь заснуть. Да не дали. Какой-то нищий, чье лицо хозяин Агора видел как через пелену тумана, нагло уселся рядом.
– Чего празднуем? – спросил незнакомец.
Валессий не обратил на говорившего никакого внимания. Но нищий был упрям и так же ровно повторил вопрос. И еще, еще – пока Валессию не надоело:
– Отцепись... Ик! Давно... ик! По ро-же не ик! получал? Ну так ик! счас получишь... Будешь ик! знать... ой! как к людям ик!..товать
На нищего угрозы, казалось не произвели никакого впечатления. Да и как они могли произвести какое-то впечатление, если угрожающий на ногах не стоял? Агор, почему-то приняв незнакомца за своего, довольно зевнул, показав острые зубы, и сел рядом с Валессием, почесав за ухом грязной лапой.
– А ты! – Валессий трясущимся пальцем показал на собаку. – Предатель... Ик! Уйди! Он тоже предатель! Ик! Пусть уйдет...
– Я? – удивленно сверкнул глазами нищий нищий. – Я-то тебя когда успел?
– Не ты... ик! он..., – Валессий показал на куст пальцем.
Видимо узор ветвей что-то напомнил пьяному.
– Ик! Умер, ну и проваливай! Ик! Туда!
– А..., – понятливо протянул нищий. – Это ты зря про мальчика. Он ведь и задохнуться может, а ты – ты тут пьешь, пока он ждет... А ему-то каково в саркофаге очнуться – раны-то еще ни на душе, ни на теле не зажили до конца. Умрет мальчик, жалко. И все из-за какого-то пьяницы...
Нищий сокрушенно покачал головой, а глаза Валессия быстро наливались кровью, так быстро, что любому стало бы страшно, но не нищему.
– Ты че городишь! Ты о нем? Ты что! Тварь бесстыжая, да я тебя, – Валессий кричал, зверел и почему-то трезвел с каждым словом.
А нищий все так же улыбался, что-то шепча про себя.
– Ты еще и колдовать вздумал! Не поможет! Я еще с детства таких видал, не поможет!
– Да дурак ты! Прежде чем звереть да орать на всю улицу, может выслушаешь! – рассмеялся нищий. – Живой он, слышал, живой. Пока живой, еще чуть-чуть и умрет!
– Неправда! – прошептал Валессий. – И этого короновали!
– Дурак ты! – прошипел нищий. – Ну короновали, ну и что? Мальчика иди спасай, пока не поздно, иначе худо всем нам будет. Ты вон пьешь, по городу шатаясь ходишь, о нем тоскуешь – вот тебе, счастье, живой он! Живой – так иди и бери это счастье! Или не бери, твой выбор. Я тебе сказал правду, а что делать – думай сам.
– А ты чего так беспокоишься? Кто ты вообще такой? – Валессий подозрительно посмотрел на уродливое лицо нищего и вдруг подумал – да он же сумасшедший!
Кого он слушает!
– А какая разница – кто я? – засмеялся нищий. – Может друг, может – псих. Вопрос в другом – идешь будить спящего принца или нет?
– Тише, тише ты! – прошептал Валессий, полностью трезвея и оглядываясь вокруг.
Но улицы города были пустынны в такой поздний час, и Валессий шепотом спросил:
– Как ты сказал?
– Живой он! По буквам повторить? Ж-и-в-о-й! Иди к саркофагу, доставай мальчишку, а что вы дальше делать будете – ваше личное дело и меня не касается.
– Если не касается, – подозрительно прошипел Валессий, быстро трезвея. А если Миранис и в самом деле жив? О Единый, чушь, ну а вдруг? – то почему помогаешь?
– Душа у меня, может, тонкая, – рассмеялся нищий. – Не мог страданий ваших видеть, вот и помог.
Валессий от удивления моргнул, открыл было рот, но разговаривать уже было не с кем – нищий исчез. Ничего не понимая и не веря до конца, мужчина свистнул Агору. Огромный пес бесшумной тенью выбежал из какого-то переулка, жуя остатки кого-то, смутно напоминавшую по длинному хвосту крысу. Мужчину охватило чувство стыда – в ближайшей таверне он купил собаке немного мяса и удивился, как много денег он умудрился потратить за время своего запоя.
Пока пес ел, мужчина размышлял, все больше приходя к выводу, что надо проверить слова нищего. Что он теряет? Правда, нехорошо тревожить покой мертвых, но некоторые гробницы грабят, и ничего. А Миранис ничего не сделает своему другу. Даже мертвый. Ведь Валессий не хотел дурного, тревожа доброго мальчика... Если что – он истратит последние деньги на дом служителей и попросит их помолиться за умершего. И Миранис вновь обретет покой.
С такими мыслями Валессий дошел до самой усыпальницы. Агор силился завыть, но резкий окрик хозяина заставил пса заткнуться. Отворив входную дверь в обитель мертвых, мужчина зажег свечу и скользнул внутрь, приказав Агору сторожить. Нечего псу без надобности лезть туда, где так много соблазнов. Внутри чуть ощутимо пахло тлением, увядающими цветами, ароматическими маслами и свечами. Поблуждав среди саркофагов, мужчина наконец нашел нужный и некоторое время неподвижно стоял, уставившись на темную новенькую крышку. С металлического изображения на него смотрело знакомое до боли лицо.
Валессию захотелось разрыдаться над могилой друга. Нельзя! Взяв себя в руки, Валессий положил ладони на крышку. Еще немного и он не решится... Надавив на холодный металл, он подозрительно легко открыл саркофаг. Не дав крышке упасть, мужчина осторожно поставил ее на пол, оперев о соседнее ложе. Некоторое время он разглядывал изображение женщины – соседки Мираниса по усыпальнице, и лишь потом решился посмотреть назад – на знакомое лицо.
Но лежавший в саркофаге был мертв и мертв уже давно – несдерживаемое более служителями смерти тление уже успело коснуться желтоватой кожи Мираниса. Валессий разочарованно вздохнул. Посмеялся над ним тот нищий, жестоко посмеялся! Или это ловушка Саржа и сейчас его схватят у саркофага друга? Ну и пусть, пусть схватят, теперь уже ничего не важно. Только бы Миранис простил, не гневался бы там на своего нерадивого, слишком доверчивого друга!
Тяжело ступая по холодному полу, взял Валессий в руки крышку саркофага, но не смог закрыть Мираниса. Неожиданно мужчине до смерти захотелось в последний раз коснуться мальчика, почувствовать аромат его волос, пусть и смешанный с запахами благовоний, средств служителей, цветов и проклятого тления. В последний раз, а там и умереть не страшно...
– Мальчик мой, господин души моей, – ласково прошептал он, удерживая никому не нужные слезы.
Рука мужчины несмело дотронулась до мертвой кожи и замерла, когда пальцы наткнулись на живое человеческое тепло. Валессий, еще не осмеливаясь поверить, схватил руку умершего и та свободно поддалась движению мужчины, как будто лежавшее перед ним тело никогда и не знало трупного окаменения. Миранис в саркофаге вдруг слегка видно вздохнул, кожа юноши порозовела, губы стали красными, как спелая вишня и вот уже встрепенулись веки, открывая чистые, такие до боли знакомые глаза. Миранис огляделся, скидывая с себя оцепенение и удивленно посмотрел на Валессия:
– Ты? Но как? Где мы? Что это за... запах?
– Не важно, где мы, – счастливо ответил Валессий, помогая юноше подняться.
Но мышцы пока еще не слушались своего хозяина, и Миранис бессильно упал на руки Валессия, морщась от сильного запаха перегара – принц с детства ненавидел пьяных. С тех пор, как попал под руку одного в замке. И все равно, что того наказали, но он всегда будет помнить полные безумия глаза и перекошенное от ярости лицо.
– Это усыпальница, – осмотрелся юноша. – И я был... Что же это, Валессий?
– Потом, потом, господин, – теперь, когда появилась цель, в Валессии проснулась жажда деятельности.
Усадив Алексара на пол и оперев его о соседнее ложе, мужчина продолжал:
– Я все вам расскажу, а теперь надо уходить. Здесь опасно. Нас могут увидеть.
Валессий как можно быстрее схватил крышку и аккуратно закрыл саркофаг. Миранис неподвижно сидел там, где его посадили и на удивление ясным взглядом смотрел на своего друга.
– Я хочу пить, – произнес, наконец, принц, но Валессий, взгромождая пока еще бессильное тело своего господина на плечи свои коротко ответил:
– Потерпи. Скоро все у нас будет, только потерпи! Теперь я тебя никому не отдам!
Миранис еще успел заметить, что Валессий похудел, пропах перегаром, потом и мочой, но в следующее мгновение он забылся тяжелым сном, а обессиливший после продолжительной пьянки Валессий с трудом вынес свою драгоценную ношу из гробницы. На выходе к ним присоединился радостно повизгивающий Агор. Оглядевшись, Валессий здраво решил, что лучше дождаться утра в укромном месте на кладбище. Выбрав угол позаброшенее, он осторожно уложил принца на землю, накрыл Мираниса своим грязным, пропахшим алкоголем плащом, и, положившись на Агора, заснул рядом.
Когда Валессий проснулся, было уже светло. Плащ уже давно вернулся к нему, и Валессий во сне закутался в вонючую, но теплую ткань. Мужчина провел рукой по щеке и покраснел от стыда, что Миранис видит его таким – постаревшим, обросшим, опустившимся.
Принц стоял в двух шагах от Валессия. Рядом сидел Агор, и правая рука Мираниса ласково почесывала уши отощавшего животного. Собака с удовольствием поддавалась полузабытой в последнее время ласке, то и дело поднимая голову так, чтобы ее нос тыкался в руку принца. Была уже середина осени и Миранис, подумалось Валессию, мерз в своих роскошных, пропахших смертью одеждах, но по принцу нельзя было этого сказать – гордо выпрямившись, он что-то высматривал среди усыпальниц.
– Меня похоронили, я прав? – спросил Миранис, неизвестно каким чутьем угадав пробуждение Валессия.
Телохранителю и не хотелось, чтобы принц видел его таким, от смущения мужчина не мог произнести и слова. Не дождавшись ответа, Миранис добавил:
– Сарж думает, что я мертв, и теперь семья Алексара в безопасности. Но коронация уже была. Луна пошла на убыль. Все правильно, Валессий?
– Ты слаб еще, мой господин, не думай о плохом.
– Я жив, Валессий. Это значит, что я могу бороться. И не сомневайся, Сарж еще услышит обо мне. Но нам надо идти. Кранас уже покинул город?
– К сожалению, да. Но когда-то он оставил мне адреса своих союзников, сказал, что мы можем к ним обратиться... в любое время.
– У нас есть деньги?
– На дорогу хватит, – уловил мысль принца Валессий.
Вскоре они уже ехали в наемной карете, ожидавшей клиентов невдалеке от кладбища. Мираниса приняли за потерявшего близкого, оттого и рассеянного, господина, Валессия – за слугу. Никем не замеченный Агор, не особо напрягаясь, бежал за тащившейся по людным городским улицам каретой. За городом экипаж побежал быстрее, и вот они остановились перед небольшим, но очень удобным особняком, скрытым за осыпавшимся яблочным садом. Валессий помог уставшему Миранису выйти из кареты, и в это же мгновение на встречу прибывшим вышел хозяин:
– Этого не может быть! – воскликнул представительный мужчина, бросаясь на помощь телохранителю.
Принца била дрожь – ему и в самом деле было холодно. Миранис разлепил усталые глаза и увидел друга своего отца. Настоящего отца.