«РАДУЮСЬ! ЕЩЕ РАЗ РАДУЮСЬ... Если б не было его у меня, мне было бы очень плохо»
Героям Великой Отечественной войны посвящается
Есть земля – Кавказ. И есть народ – адыгэ, который другие называют черкесами. Исповедуют они Адыгэ Хабзэ – закон и религию свою. Не может правоверный адыгэ оставить ребенка в беде!
В военном 1942-м черкесы из аула Бесленей (Карачаево-Черкесская Республика) приняли в свои семьи 32 детдомовца из блокадного Ленинграда. Все месяцы оккупации детей приходилось прятать от фашистов. Спасение и воспитание чужих по крови сыновей и дочерей стало самым главным и самым радостным событием в жизни аула.
Человек с тремя именами
Его долго пришлось просить о встрече.
– Ну ладно? – согласился он, – если толк будет... Говорить можно долго. А дело стоит.
Он лихо припарковал «жигуленок». Вышел. Кожаная куртка, кепка набекрень. Глаза насмешливые. Ну точно Бельмондо, только в кавказском варианте.
– У меня три имени, – представился он. – При рождении назвали Витей, бабушка звала Рамазаном, а мама – Шуриком.
По паспорту он – Рамазан Адзинов. Рожденный «на брегах Невы» русский давно считает себя черкесом – человеком, настоящим мужчиной его воспитала адыгская семья.
– Ну ладно, – говорит, – слушай.
1942 год, апрель. Ладожское озеро. Колеса тяжелых машин взрывают неплотный панцирь льда, за ними тянутся колеи, заполняющиеся черной водой. Караван «пятитонок» спешит доставить на «большую землю» самый ценный груз – детей из блокадного Ленинграда.
В кузове, крытом брезентом, тряско, скучно и темно. Пятилетний малыш прильнул к щелочке в дощаном борту – виден краешек машины, едущей впереди. Он как раз на нее смотрел/ Та машина вздыбилась на задних колесах и... медленно ушла под лед. Черное на белом – отличная мишень. Караван «пятитонок» расстреляли фашистские «мессеры».
– Ой, ну зачем вспоминать! – промокает мужественный «Бельмондо» слезы. – Больно.
62 года прошло, а он помнит. Крик уходящих в пучину. Полынью, проглотившую несколько десятков жизней и выплюнувшую только детскую шапчонку.
– Тогда меня звали Витей Ворониным. Мне повезло – по дороге не убило, я добрался до Бесленея.
Остаться в живых
Витя Воронин жил во Всеволжском районе, недалеко от Невского лесопарка. Мама от голода умерла. Сестра Нина на фабрике день и ночь, а брату Мише повестка в армию пришла. Остался с бабушкой малыш.
– Бабушка сказала: «Виктор, я тебя отведу в детский дом, быть может, ты останешься живой».
Так Витя Воронин оказался в детском доме № 5.
12-летнего Вову Жданова с Малой Охты в детский дом № 12 привела двоюродная сестра.
– Отец ушел на фронт, – вспоминает он. – Мать умерла от голода. Следом умер младший братишка Миша. Мама на кровати лежала мертвая, а Миша на диване. Мы со старшим братом Георгием тоже легли и приготовились умирать. В детдоме мне сказали, что и Георгия не стало. Он лежал в соседней комнате. Я хотел с ним проститься, но не смог встать.
Еще два мальчика – Саша и Марик, – оказавшись в Бесленее, о себе рассказать ничего не сумели. Ни фамилий своих не помнили, ни родителей. Малыши (года по три-четыре им было) тяжело полуторамесячное путешествие пережили.
Сегодня этот путь не более полутора суток займет. В войну, под бомбежками, «товарняк» с детьми месяц до Кубани «полз». Вите запомнилась женщина, стряпавшая похлебку на допотопной «буржуйке». Она их кормила: по две ложечки на завтрак, обед и на ужин – безопасная норма, вымеренная ценой нескольких жизней. Наевшиеся досыта умерли в первые дни.
Под Армавиром эшелон попал под бомбежку. Ребята выпрыгивали – в дым, огонь. Витя увидел, как упала девочка – ей ногу оторвало. Женщина-повариха страшно закричала, и ее лицо словно красной маской покрылось – это была кровь.
Доехали до станицы Курганной (ныне г. Курганинск Краснодарского края), там разместились в местной школе. Вынесли парты, застелили полы матрасами. Лежали дети на полу – тихие, безучастные. Приходили станичники, приносили еду, плакали.
Однажды утром в школьном дворе появились брички. Оккупанты продвигались по кубанской земле, нужно было увозить детей в Закавказье.
Черкесский «набег»
День-деньской глотая пыль и подпрыгивая на ухабах, устаешь – не то слово. Витя с приятелем пешком решили идти и немного отстали. Обоз нагнали в центре аула Бесленей.
– Видим, брички стоят, а местные женщины и старики наших ребят – кого за руку, кого в охапку, – уводят… Оказалось, что вперед пути нет – немцы подошли к Черкесску. Сопровождающие наши растерялись. И пока они решали, как быть, куда ехать, черкесы стали детей разбирать.
Долго обоз из аула выехать не мог. Сделают лошадки два шага – опять местные бегут: «Сто-о-ойте!» До окраины обоз дополз с «большими потерями личного состава».
Витя Воронин от «набегов» в сторону уходил: не хотел, чтобы его уводили.
* * *
28 лет спустя Кара Адзинова в фильме «Аул Бесленей» вспоминала:
«Я ничего не знала, соседка прибежала, сказала: «Там мальчиков раздают!» Деда не было, он был на горных пастбищах. Я пошла сама. Шурик был маленький, щупленький, с облезлым носиком и узкими плечиками. Думаю: воспитаю – будет сын!»
* * *
Едва уговорила Кара Витю в гости зайти.
– Во дворе много женщин было, – вспоминает он, – соседки пришли, угощения принесли. Смотрят на меня и плачут… Бабушка (папина мама), ей тогда 120 лет было, усадила меня за стол и стала кормить. А я вдруг индюков увидел, впервые в жизни. А они кра-си-и-и-вые! И они танцуют! Я подумал, лично для меня они танцуют!!! Честное слово, из-за индюков я и остался…
Вову Жданова Сагид Цеев взял. Марика забрали старики Агаржаноковы. Сашу взяли соседи Агаржаноковых – Хежевы.
Спаси и сохрани.
Немногие бесленейцы говорили по-русски, а ленинградцы не знали языка адыгов. Вволю поболтать дети могли только друг с другом. По вечерам они собирались на своем «пятачке», пели русские песни, играли.
– И вот однажды приходит эфенди, – вспоминает Владимир Жданов (Цеев), – и говорит: «Дети! Отныне вы не должны на улицу выходить. Немцы скоро придут – не надо, чтобы они вас видели».
Аул обсуждал только одну тему: как сберечь ленинградцев? Председатель сельсовета Сагид Шовгенов, председатель колхоза Хусин Лахов и аульский староста Мурзабек Охтов придумали. Детей вписали в похозяйственную книгу (в ней содержались сведения о жителях Бесленея). Семьи, принявшие детей, дали им черкесские имена и свои фамилии.
Однако ленинградские дети отличались от аульских не только худобой. Русского или еврея (а говорят, таких детишек немало было) с черкесом не спутать.
– За укрывательство ребенка из блокадного Ленинграда, тем более еврея, всей черкесской семье грозил расстрел, – рассказывает уроженка Бесленея Зарема Карданова. – Аульские прекрасно это осознавали. Но иначе они не могли. Адыгэ Хабзэ говорит: нельзя оставить ребенка в беде! В старые времена у адыгов не было такого явления – «сиротство». Ребенка, лишившегося родителей, забирали родственники, соседи. воспитывали как родного…
Приняли бесленейские матери решение – не выпускать ленинградских детей со двора. Владимир Жданов (Цеев) за весь период оккупации ни одного немца не увидел – приемные родители строго следили, чтобы дома сидел. Кара Адзинова Шурика долго на чердаке прятала.
По лезвию бритвы
Александр Охтов – уроженец Бесленея. Он гордится своей фамилией – в 1942 году род Охтовых принял троих ленинградцев. Историю Кати Ивановой, ставшей в Бесленее Фатимой Охтовой, Александр рассказывает с особым душевным трепетом.
– Фатима была белокурой девчушкой. Заигралась как-то, вышла со двора на улицу. И один немец ее заметил! Он к ней – она к соседям забежала. Хозяин только успел ее спрятать, как немец появился: «Покажи девочку!» Тот свою внучку подводит. Фашист приставил пистолет к груди старика: «Не та, покажи светленькую!» Черкес отвечает: «Другой нет. Вот она только забежала с улицы». Так и не выдал ребенка.
Несколько лет назад Александр Охтов, президент Федеральной национально-культурной автономии адыгов (черкесов) России, выступил с ходатайством о присвоении аулу звания «Герой России». События, относящиеся ко времени оккупации Бесленея (август 1942 – январь 1943 года), по его сведениям, носили крайне драматический характер. Фашисты знали о «ленинградском обозе» и охотились за ним. Выпытывали у аульских, куда делись дети (особенно их интересовали евреи). Обходили дома, сверяли количество детей с похозяйственной книгой. Председателю сельсовета, старосте, председателю колхоза грозили расстрелом, если найдут хоть одного ленинградца. Эта участь была уготована и тем, кто приютил детей. Но сегодня трудно собрать доказательства, подтверждающие, что события развивались именно таким образом – свидетелей не хватает.
Владимир Жданов (Цеев) говорит, что в дом его родителей фашисты не приходили. А Рамазан Адзинов рассказывает, что один фашист. спас его от смерти. На постой к Адзиновым определили офицера, руководившего возведением моста через реку. Кара прятала от него Шурика, но безуспешно.
– Я раз «случайно» офицеру на глаза попался, другой. Он отреагировал своеобразно – предложил «бартер». Я ему сапоги чищу, а он мне шоколад дает. Я совсем бояться перестал. И чуть не пропал.
Как ни старалась Кара за сыном уследить – все равно он на улицу удирал! Раз велосипед у немца-строителя увел. Догнал тот Рамазана и застрелил бы, но офицер-квартирант приказал отпустить мальчишку.
Сомнений нет
Уходя в прошлое, дела и личности значительные трансформируются, обрастают легендарными подробностями – таково свойство человеческой памяти. Показателен в этой связи эпизод с «предателем» из аула, выдавшим фашистам женщину, приютившую ленинградца. Мальчика расстреляли фашисты. Приставив к телу охрану, несколько дней не разрешали его хоронить. После женщину нашли на кладбище. Обнимая могильный холмик, она умерла от горя. На следующий день на берегу реки нашли и предателя – с пулей в сердце. Эта история очень популярна, но Рамазан Адзинов удивляется:
– Я почти всю жизнь в Бесленее прожил – неужели бы я не знал о таком случае?
Уроженка Бесленея, Зарема Карданова, знает, как родилась легенда.
Отец Заремы – Хасамбий Карданов – национальный драматург. В 1941-м он ушел с аульскими мужчинами на фронт и дошел до Берлина. Когда вернулся, брат Адиль-Герей, комиссованный после тяжелого ранения, полученного под Сталинградом, представил Хасамбию нового племянника. С улыбкой пояснил, что и для него самого этот мальчик – приятная неожиданность.
– Адиль-Герей, это Нур, наш сын, – просто сказала ему жена. – Нур, а это Адиль-Гирей, он теперь твой отец.
История Нура и других ребятишек легла в основу пьесы «Ленинградский эшелон», написанной Хасамбием.
– В пьесе отца предатель потребовался для художественной интриги, – поясняет Зарема, – но реального прототипа у этого персонажа не было.
Одноименный спектакль был поставлен в советские времена. Ирония судьбы: сегодня о пьесе нечасто вспоминают. Многие даже не знают о ее существовании. Однако сюжет ее, обрастая все новыми подробностями, часто пересказывается как история, случившаяся на самом деле.
Правда, не подвергающаяся сомнению, в том, что ни один житель Бесленея – малыш, старик, женщина – не предали ленинградских детей. И, быть может, не столь важно, искали их фашисты или нет – черкесы были готовы отдать свои жизни ради спасения чужих. В годы войны они выдавали ленинградцев за родных детей, братьев и сестер… И ведь они действительно им стали родными!
Получил фамилию – поддержи ее
Когда аул был освобожден, и нужда прятать ленинградцев отпала, выяснилось, что все они освоили язык адыгов. И сами почти адыги. В аульскую жизнь влились легко.
– Сагид Цеев меня взял, – рассказывает Владимир. – У Сагида две дочери было, а сын умер. Он о наследнике мечтал.
Девочки до войны по два-три класса окончили. А после не до учебы было – в колхозе работали. Время тяжелое, голодное. А мне отец сказал: «Ты будешь учиться!» Я в восьмой класс перешел, когда беда случилась – отец попал под трактор, ребра переломал. Я хотел пойти работать, но он сказал: «Если ты мне сын – оканчивай школу!» Я окончил десятилетку, а потом еще горно-электромеханический техникум в Ростове-на-Дону.
А Сагид все беспокоился – нет рядом с сыном достойной спутницы! Приглядели Цеевы девушку в соседнем ауле. Но жених ей не понравился: невысокий, светловолосый, белокожий – не джигит, в общем. Как ошиблась девушка! Шла Ляля по аулу, как вдруг тачанка подлетела – и понять Ляля ничего не успела, а только несли ее резвые кони в Бесленей, и Володя Цеев крепко сжимал ее в объятиях.
Владимир Цеев – полный кавалер орденов шахтерской славы. 35 лет проработал на шахтах в разных городах, и всегда рядом была Ляля – достойная жена. 46 лет супруги душа в душу живут, двоих детей воспитали.
Якуб и Кукра Агаржаноковы дали мальчику свою фамилию и имя Мусса. Самое яркое его воспоминание о первых днях в Бесленее – это белый соленый чай. Рецепт простой: чай заварить, разбавить молоком, посолить – и пить! Традиционный напиток черкесов. Мусса считает себя черкесом, такой чай пьет с удовольствием. В Бесленее его каждый знает, потому что Мусса Агаржаноков большой человек. В люди Муссу вывели Якуб и Кукра – простые колхозники. Мусса окончил два института, 45 лет преподавал физику и математику в бесленейской школе. Так вышло, что учил и друга-ленинградца Сашу.
Сашу взяли соседи Агаржаноковых, Хежевы. Назвали мальчика Рамазаном. После седьмого класса Рамазану Хежеву пришлось выучиться на тракториста. Умер отец, семья осиротела. Рамазан женат на черкешенке, воспитал двух сыновей и двух дочерей. Вечернюю школу оканчивал уже в солидном возрасте – и ну бы ее, эту школу, но Мусса уговорил: «Ты своим детям должен пример давать, фамилию поддержать». В семье Рамазана принято говорить по-черкесски. За все годы в город детства он ни разу не съездил: не понимает, зачем, ведь на земле адыгов его дом, близкие и родные – все здесь.
Это Кары сын!
Шустрого Рамазана Адзинова весь аул знал. Не только благодаря проделкам. Мальчик по собственному почину мусульманской религии учиться стал. Молитвы пел. Старики часто просили: «Шура, спой!» Мальчик пел, старики растроганно вытирали глаза: «Далеко пойдет Кары сын!»
Кара Шуриком гордилась и, как могла, удерживала от шалостей, направляла на верный путь. В школу с сыном пошла! Села рядом за парту, и все! Учителя ей: «Не положено», а она им: «Шурик мне сын или нет?! Я лучше знаю!» Так вместе и занятия и посещали.
Рамазан мечтал на летчика выучиться, но планам не суждено было сбыться. Он учился в шестом классе, когда в дом пришла беда. Упала Кара, да так неудачно… Рамазан бросил школу, пошел работать.
11 лет Кара лежала. Как потом выяснилось, от копчика откололся кусочек. Все эти годы осколок внутри Кары гнил, вызывая адские страдания. А врачи только руками разводили.
– У нее вот здесь опухоль образовалась и свищ. Я жене не доверял, сам ухаживал. Как-то мамин племянник с женой в дом вошли, а я маму на тазике держу. Все в шоке. Я подмыл ее, в кровать уложил. Мама плачет. А племянник упал на колени, хотел ноги мне целовать. «Не надо, – говорю, – это Аллах меня наказал». Угасала моя мамочка. И тогда я, малограмотный, рассудил, что высшее руководство республики надо просить. Записался на прием к председателю облисполкома Карданову. Он меня как родного брата выслушал.
Лучшие врачи республики занялись пациенткой из аула. Но прошли еще годы, прежде чем истинную причину недуга нашли, и хирург извлек наконец злополучный обломок.
* * *
«Страшно без детей. Я не жалею, что воспитала Шурика. Радуюсь! Теперь он меня воспитывает. Мне с ним хорошо. Когда я болела, он возил меня всюду. Если бы не было его у меня, мне было бы очень плохо. Он очень помог мне. Радуюсь. Еще раз радуюсь! Сегодня хорошо и завтра хорошо. Благодарю Аллаха, что он послал мне такого сына».
Так говорила Кара Адзинова в документальном фильме Пятигорской студии телевидения «Аул Бесленей» (1970 г.). Вскоре она ушла из жизни – спокойно, легко, без мучений.
* * *
После ее смерти Рамазан нашел связку писем. Он давно пытался разыскать родных. Один журналист помог, опубликовал в ленинградских газетах его историю. Пошли отклики, но заведующая почтой не к нему пришла, а к Каре: «Шуре письма отдавать?» Испугалась Кара: «Что ты!» А вдруг уедет сын?!
В одном письме все сходилось. Читал пожелтевшие листки Рамазан и плакал. И вот однажды...
– Прихожу на работу, а директор объявляет: «К тебе сестра приехала! Иди в партком». Иду. Елки зеленые! Узнаю ли?! Вошел. Несколько женщин. А я ее одну вижу, именно ее окликаю: «Надя!»
Когда сестра похоронила мужа, Рамазан поехал за ней в Ленинград, перевез к себе. Надежде Андреевне 88 лет, она слепая, и руки не слушаются – здоровье потеряла на химическом комбинате. Рамазан ухаживает за ней, как когда-то за мамой Карой.
– Сестру называю Бабуля и Солнце. Вот ее имя, данное от меня! Если спросит кто: «Рамазан, как Бабуля?», я этого человека поцелую.
А сердце болит
В семьи Бесленея вошли предположительно 32 ленинградца. Недавно Александр Охтов собрал на сход аульских стариков, думал, каждого вспомнят. Старики рассказали, что Гутякулова Чаба приютила 12-летнего Колю; Джантемировы Абубекир и Муслимат – 10-летнего Ваню; Мурзаевы – 10-летнего Сеню; Камбиевы Синах и Ислам – 9-летнего Борю; Гутякуловы Мусса и Марьят – 12-летнего Степу; Кулистан Патова – Алексея Сюськина, в 1942-м ему было лет 10-11. Всего чуть больше десятка имен припомнили – немудрено. Не считали нужным отцы и деды бесленейцев обсуждать, кто кого взял. А потом, после войны, многие приемыши уехали – у них нашлись родственники. Кого-то взрослая жизнь в другое место позвала, как позвала она Нура-Колю. Связь с уехавшими потеряна. Но некоторых из них в ауле часто вспоминают. Галина Охтова многие годы пытается разыскать русского брата Александра Тишкина.
– Три сестры нас было и три брата. Александр самый старший, в 1942-м ему лет 14 было, а я еще не родилась, – рассказывает Галина, – о том, что он не родной по крови, я и не знала. Позже узнала, что Шура – ленинградец, так же, как Вова, которого воспитывала наша родственница – Охтова Цура. Вова остался в Бесленее, умер пенсионером. А Шура...
После школы парень перебрался в Черкесск, работу нашел, женился (но брак распался). Ленинградских родственников пытался разыскать. Черкесский отец, Магомет-Гери, дал денег на поездку в Ленинград: «Езжай, сынок, отыщи их, родная ведь кровь». Шура вернулся со слезами – в дом, где он жил когда-то, попала бомба, все Тишкины погибли.
Магомет-Гери умер в 1954-м. Александр часто приезжал в аул, помогал маме Фатиме по хозяйству. В 1959-м он уехал в Ленинград. Галина была школьницей, не знает – как случилось, что переписка оборвалась. В 80-х республиканский театр с пьесой «Ленинградский эшелон» ездил в город на Неве. Александр передал актеру из труппы письмо для Охтовых. Дошел о том слух до Галины – кинулась она искать того актера.
– И надо же! Он умер! Его жена сказала, что не знает о письме. А Шура подумал, наверное, что мы знаем его адрес, но не хотим общаться, – грустит Галина. – Я в газеты писала, в передачу «Жди меня». Все бесполезно! Но он же мне родной! Я люблю его! Сердце болит – встречи с Шурой просит. Детей увидеть его хочу. Он должен помнить! Аул Бесленей, Охтовы. Я заклинаю: пусть он эти строчки прочтет, пусть найдется.
Есть надежда
А что же случилось с детьми, не оставшимися в Бесленее, продолжившими свой путь на бричках? По сведениям Заремы Кардановой, часть детей из «ленинградского эшелона» осталась в соседних с Бесленеем селениях. (А ранее большую группу детей приняли детские дома в Краснодарском крае.)
В Хабезе (районный центр, к которому «приписан» Бесленей), по меньшей мере, три семьи приняли детишек, а в Адыге-Хабле нашли приют две сестры-еврейки. Как их звали, какая семья их приняла, неизвестно – сестры умерли еще в советские времена. Зареме тетя про них рассказывала.
Городские девочки были так слабы и истощены, что черкесские родители едва отпоили их парным молоком. Став взрослыми, воспитанницы не смогли оторваться от коров, несушек, огорода. И собственных семей не завели – все по хозяйству хлопотали, да как! В летний зной их бычки и буренки в панамках щеголяли – такая вот память человеческая. благодарность за спасенную жизнь.
Как сложилась судьба остальных? Большой резонанс в республике имеет история о ста детях и воспитателях, расстрелянных фашистами близ Теберды (Карачаевский р-н КЧР). Многие уверены, что страшная трагедия произошла именно с детишками из «ленинградского эшелона». А выдали их, направили по следу фашистов, местные жители. По другим сведениям, подтвержденным документально и официально, жертвами нацистов стали больные дети и медперсонал из местного костно-туберкулезного санатория. Их отравили в «душегубках» ядовитым газом, а тела свалили в ров под Тебердой.
По разным оценкам, упокой в братской могиле нашли от 300 до 1500 человек. Личные данные большинства убитых не известны. Теоретически, среди них могли оказаться и дети из «ленинградского эшелона». Но Рамазан Адзинов в это не верит.
Шесть лет назад он возил сестру к минеральному источнику Архыз. По пути заехали в село Ермоловка (Зеленчукский р-н КЧР), там Рамазан разговорился с местной жительницей. Из ее рассказа следовало, что обоз, продолживший путь из Бесленея, останавливался в Ермоловке «для поправки». Но в селе ребятишки недолго пробыли. Когда немцы заняли Черкесск, обоз отправился в Зеленчук. И представьте себе, несколько бывших детдомовцев, не забывших доброе участие ермоловцев, их гостеприимство, приезжали в село несколько лет назад, на праздник 9 Мая.
Это важное свидетельство дает надежду на то, что дети из «ленинградского эшелона» все-таки уцелели.
Обидные малости
Их всего четверо осталось на черкесской земле – тех, кого называют «ленинградскими адыгами Бесленея». Было бы больше. Но здоровье, подорванное в нежном детском возрасте, не каждому позволило дожить до преклонных лет. И только Аллаху ведомо, сколько этим четверым оставшимся еще отмерено. Много лет они добиваются увековечения памяти своих черкесских родителей. Уже отчаялись, откровенно говоря.
Рамазан Хежев «ушел» в семью, воспитывает внуков. Мусса Агаржаноков живет затворником. Владимир Цеев кажется самым «доступным» из них. Уже целую папку газетных вырезок собрал – в канун праздника Победы к нему частенько наведываются журналисты, задают одинаковые вопросы, потом появляются однотипные публикации. Он открывает эту папку, обреченно вздыхает: «Не знаю, что я еще могу рассказать?» А верная подруга Ляля уже собрала на стол – авось забудет корреспондент про свои вопросы.
Понятно, почему с журналистами «ленинградские адыги» общаются крайне неохотно – не приносит это пользы. Одно лишь расстройство от воспоминаний. Потому и спрашивал Рамазан Адзинов: «А толк будет?»
Во дворе сельской администрации Бесленея стоит скромный обелиск – просто камень, на котором высечены слова: «Посвящается жителям аула Бесленей, принявшим в 1942 году и воспитавшим нас – детей блокадного Ленинграда». В праздник 60-летия Победы его установили «ленинградские адыги». Рамазан Адзинов называет обелиск «обидной малостью».
– Радость, которую мои старики подарили мне... любовь... Родного сына мать не может так любить, как Кара Адзинова меня любила... вот как оценить ее любовь? Разве этим камнем?!
По просьбе Рамазана скульптор изготовил макет «достойного памятника»: черкесская женщина обнимает приемного сына. Всем хорош проект, одна беда – его воплощение 600 тысяч рублей стоит.
Жалеет Рамазан, что не смог побывать на праздновании 300-летия Санкт-Петербурга. Обижается на Цеева – он на празднике том был, а к начальству пробиться не сумел!
– А я бы на самую высокую трибуну взобрался, рядом с Путиным бы встал, и никто бы меня не остановил! А я бы всем рассказал... Пусть бы ахнули: «Вот черкесы какие!»
В столице республики, Черкесске, у стариков есть соратники, «пробивают» «бесленейский вопрос». Фатима Озова, историк. Фатима Тазартукова, уроженка аула. Александр Охтов… На переписку с администрацией Президента России, канцелярией губернатора Санкт-Петербурга, республиканскими инстанциями – ушли километры бумаги. Но ни памятника, ни звания Героя у Бесленея пока нет.
* * *
Прямая речь:
Александр ОХТОВ, президент Федеральной национально-культурной автономии адыгов (черкесов) России:
– Дети, как ленинградские, так и бесленейские, не могли знать всего, что происходило в ауле, всех деталей допросов и угроз со стороны немцев. У адыгов есть такое выражение: «В присутствии кошки не рассказывай сказки». Это выражение означает: в присутствии ребенка не выдавай секретов, потому что он может это кому-то передать. Когда взрослые общаются, они не говорят: «Здесь ребенок, помолчи», чтобы не заинтересовать малыша секретностью разговора. Один взрослый может предупредить другого иносказательно.
Обстоятельства того времени требовали, чтобы секретность, в частности, все, что касалось детей-евреев, сохранилась надежно. Всех подробностей не распространяли даже в среде взрослых. В общем, суть истории и ценность происшедшего в ауле Бесленей заключается в одном неопровержимом факте – старики и женщины сохранили жизнь детям иной веры. Узнай немцы о том, что они из блокадного Ленинграда – уничтожили бы всех, не разбираясь, кто какой национальности.
Светлана ЛАЗЕБНАЯ, специальный корреспондент ИД «Провинция»,
Черкесск – Бесленей – Москва. 2008 год.