Глава 17

Алмазова Анна
Алексар с трудом разлепил усталые глаза. Где-то рядом кричала женщина, осыпая кого-то грозными ругательствами. Алексар не понимал, почему она так орет. Холодно! Кто-то лишил юношу спасительного тепла, грубо стянув теплое одеяло. Как же холодно! И больно... Грубые руки вцепились в плечи, рывком подняли больного на ноги. Алексар застонал, когда резкое движение огнем отозвалось в больном боку. Опять возник в голове вопрос – почему они так грубо, и где, где Агор, Валессий? Почему? Может, уже мертвы?
Открыв, наконец, глаза, Алексар так посмотрел на своего мучителя, что тот оценил взгляд как сопротивление и ударил юношу кулаком в живот. Алексар почти потерял сознание, чудом удержавшись на границе реальности. Он еще смутно понимал, что его, как тряпичную куклу, грубо тащат к пропахшей потом карете, что его кидают на пол, и затылок больно ударяется о край сиденья, что чьи-то вонючие, давно не мытые сапоги угнездились прямо перед его лицом, и кто-то встречает каждый стон Алексара новым ударом. Бить мучителям было неудобно, поэтому удары получались слабые, но Алексару сейчас хватало и их...
Дорога казалась бесконечной. Алексар почти пришел в себя, понимая, что Миранис добрался все таки до своей жертвы. Юноше было холодно. Вонь, казалось пропитавшая всю карету, мешала дышать. Сильно болела ушибленная где-то рука, отзывалось толчком в голове каждое биение сердца.
Вот они доехали. Теперь Алексар пытался идти сам – но стражники слишком быстро бежали по запутанным, слегка знакомым коридорам. Сильный страх перед смертью дал Алексару силы – несмотря на немощность тела юноша почти здраво воспринимал все, что происходило вокруг. И вот они пришли. Кто-то отворил дверь, пихнул юношу вперед. Не удержавшись, Алексар упал перед чьими-то ногами, обутыми в изящные домашние сапожки из нежной, мягкой ткани. Эти ноги пахли свежестью и угрозой. Подняв глаза, настоящий Миранис увидел холодный взгляд оболочки Алексара с душой Саржа:
– Тебе слишком везло до сих пор, друг мой, – как ненавидел в этот момент голос Саржа Миранис.
Этот голос не был голосом Красавчика – поменяв оболочку колдун не сильно-то беспокоился о мелочах. У настоящего Алексара голос был певучим, проникающим в самое сердце. А этот человек говорил резко и грубо, похоже на карканье вороны:
– Видимо, теперь будет везти мне. Это справедливо, не так ли? Не все же тебе одному, правда, принц? Не тебе же одному Алиссией править. Вот и поделился ты с бедным юношей, обиженным твоими родителями.
Алексар с трудом разлепил запекшиеся губы и, не выдержав, ответил, посмотрев на принца ненавидящим взглядом. Только взгляд в этом теле еще подчинялся Миранису – все остальное казалось чужим, вялым, находилось за какой-то дымкой, окутывалось болью.
– Ты – убийца. Мой отец, Алексар, Кассар – на твоей совести.
– Смотри, смотри на меня, как на убийцу, но вот только зря ты думаешь, что твой папочка был кристально чистеньким. Мой отец погиб из-за него. Из-за гордой женщины, которая не могла подарить улыбку влюбленному. Что бы стало с твоей матерью, если бы она дала бы моему отцу ночь любви? Больше ведь и не потребовалось бы. У нас в роду к женщинам остывают быстро. Ну подумаешь, у тебя появился бы более умный, чем ты, братик... И не верю я, что мой отец был на столько глуп, чтобы повесится на том суку! Не верю! Думаю, что твой папочка достал его, наказал через своих слуг, сам-то не сумел, не под силу было! А теперь их любимое дитя передо мной на коленях, а их возлюбленная Алиссия в моих руках! Как смешно! Даже твое изображение стало другим, его никто не вспомнит!
– Хорошо, – прошептал Алексар. – Ты меня ненавидишь за то, что я сын своего отца и своей матери, а он – он за что?
Лжепринц обернулся и несколько презрительно посмотрел на стоящего сзади Сирила. Усмехнувшись, будущий повелитель все же изволил ответить на вопрос лежащего у его ног человека:
– А он не сказал? Ну, милый мой, причины у него те же. Видишь ли, Сирил тоже сын моего отца. Правда, незаконный, – Сирил побледнел от презрения, звучащего в тоне брата. – Но это ничего, правда, братишка! – Сарж обнял Сирила за плечи, весело смотря на Мираниса. – Я его вытащу из той дыры, куда он сам забрался. Мой папочка совестью не отличался, Сирила воспитывать не спешил, вот и пришлось тому в дом служения топать. А потом я нашел в бумагах отца письмо его матери перед смертью. Хорошее письмо, слезное. Да и братишка-то мой, оказывается так удобно служит для меня. Вот мы и встретились, наследство поделили. Кстати, это братик мне помог Алексара твоего прикончить. Правда, мы ошиблись, и эти портреты оказались ложными, но все же сейчас все встало на свои места. Скоро Сирил получит свидетельство о моей смерти, доказательства своего происхождения и богатое наследство нашего папочки. Зачем мне теперь все это, когда я получил Алиссию? Так что порадуйся за друга – когда я стану повелителем, мой братишка займет место нашего папочки, и приедет ко мне каяться в грехах родителя. Я поплачу, но он так будет раскаиваться в чужих грехах, что я его милостиво приму. Так Сирил и пойдет расти не только в богатстве, но и во власти, со временем став моим советником. Здорово, правда? Ты не расстраивайся, мы твою страну разорять не будем – зачем? Нам выгодно основать род новых повелителей в богатой стране. И так твоя династия прервется на тебе и Жеране, а моя начнет расти на мне. И никто ничего никогда не узнает...
Алексар не выдержал этого насмешливо-ласкового тона и закричал:
– Все сказал? Так бей же! Убей меня, убей! Чего ждешь?
– Палача, – холодно ответил Сарж. – И не думай кричать, что ты – Миранис. Кто тебе тут поверит? Мало, что ли людей перед казнью с ума сходят? И не бойся, мы тебя отдадим твоей родне после смерти. Будешь спать на месте своего любимого дружка в усыпальнице его рода. И я даже буду навещать тебя, разве я не милостив? А ты был таким милым, хоть и подлым, я буду так горевать рядом с твоим бездыханным телом! Нет, всетаки хорошо, что я тогда убил Алексара, а не тебя, это дало мне возможность познакомиться с настоящим Миранисом. И ты знаешь, мне даже жалко убивать такое смешное создание...
Далее Алексар не слышал, – Единый смилостивился над ним и послал, наконец, спасительное беспамятство.