– Максим, – зевая прошептала я, пробуя приготовленный любимым завтрак. Максим сдержал обещание и теперь баловал меня своей стряпней. Кстати, совсем не плохой. – Знаешь, что я подумала... Кажется, эта Анлерина в моем сне влюбилась в этого... как его... Манрада.
Максим удивленно поднял брови:
– Что тебе сказать? Я пришел к совершенно другому выводу... Как бы там не было, но Манрад гораздо лучше твоего Хамала.
– Во-первых, он не мой, во-вторых, Хамал слишком хитрая бестия. Не люблю таких.
Посмотрела на часы и встрепенулась:
- Слушай, ну почему на работу и учебу надо вылезать так рано! Холодно же! И спать хочется!
– Счас согрею! – промурлыкал Максим.
– Даже не подходи! – ужаснулась я. – У меня такой преподаватель, страсть как строгий! Не впустит! Да и вообще... кому-то деньги для семьи зарабатывать надо...
– Ритусь, меня изумляет твое корыстолюбие, – заметил Максим.
– Да... А кто мне на маслице заработает... На тортики... А то на диету... вынужденную... сесть придется. А страсть как не хочется, – я зевнула и сладко потянулась. – И вообще – тебе не привыкать... Так что не строй оскорбленную невинность и пошли одеваться!
Кстати, забыла вам сказать, что я теперь стала барыней, и в институт ездила на великолепной максимкиной машине. Ну и пару раз схлопотала от соседки завистливый взгляд и сплетни на тему: “Не венчаны...” Кого сейчас это волнует? Мне просто было хорошо с Максимом, и пока этого хватало. Да и что-то подозрительно часто стала нам на пути попадаться соседкина дочурка. Да глазки моему Максиму строить... а мамаша ее частенько останавливала нас в подъезде, чтобы рассказать, какая у нее доча замечательная.
Максим потом смеялся, а я дулась, пряча ревность.
– С чего ты взяла? – спросил в машине Максим.
– Ты о чем? – сонно ответила я вопросом на вопрос, пристегивая ремень.
– О Анлерине и Манраде.
– Максим, ну в кого ты такой наивный? – засмеялась я. – Явно не в маму! Понимаешь, если женщина так пылко ненавидит, значит, на самом деле – любит, но разум ее кричит, что любить этого человека нельзя, вот она и сопротивляется. А этот Хамал для нее вообще никого интереса как мужчина не представляет. Она знает, что он должен сдерживать себя в руках, поэтому и не опасается.
– Что-то мне твоя заботливость начинает казаться подозрительной! – сощурил глаза Максим. – Значит, ты меня не сильно любишь? Может, подеремся?
– Я не в твоей весовой категории, – огрызнулась я. – Глупышка, я люблю тебя, признаю это и прекрасно осознаю свое чувство. Зачем мне ему сопротивляться? Ну холодно же как, Господи!
– Ритка, давай тебе шубу купим! – предложил Максим, включая печку.
– Да ты что, издеваешься! – воскликнула я. – Ты хоть знаешь, сколько она стоит! А весит? Это ж надо на себе такие тяжести таскать – в ней с горочки не проедешься! А ухаживать за ней кто будет! Мне что, с нее пылинки сдувать, да молей гонять! Нет, Максим, уволь от такого геморроя.
– Ты меня поражаешь своей непрактичностью! – усмехнулся Максим.
– Что? – взвилась я. – Домой без нового диска чтоб не являлся! Раз тебе нравится подобное обхождение, прошу пожалуйста. Будем вас, господин, обдирать как липку, что бы не зазнавались!
– И когда тебе его смотреть? – иронично ответил Максим. – Сначала к семинару будешь готовиться, потом свое сочинение писать, а на меня, особо нуждающегося в женской ласке...
– Счас заплачу! – протянула я. – Самый тот, чтобы жаловаться... У меня до сих пор после вчерашних горок мягкое место побаливает...
– Сегодня будем мазью мазать, – ответил Максим, останавливая машину.
– Пошляк! – гордо протянула я, целуя милого в губы. – Смотри там, на работе за девочками не бегай!
– Я только за одной бегаю... – улыбнулся Максим, закрывая за мной дверь. – И она не на работе.
Настроение у меня было отличное, и даже недовольная Ленка в коридоре его испортить не смогла.
– Привет, не с той ноги стала? – спросила я.
– С Димкой разошлись, – чуть не плача ответила подруга.
– Да ты что? – искренне удивилась я, слегка чувствуя свою вину. – Новый год вместе встречали...
– Вместе, – рыдала Ленка, размазывая по лицу слезы. Я поняла, что мне в ней не нравилось – впервые я видела ее ненакрашенной. – А как домой меня отвозил, так и ляпнул, что это наш последний вечер, как пары. Ритка! – внезапно вцепилась в меня она. – Поговори с ним! Он тебя слушает...
– Лена, извини, но здесь без меня, – мрачно ответила я.
– Это все ты, – вдруг прошипела Лена, меняясь в лице, – как ты с Максимом сошлась, так Димка с катушек и слетел!
Ленка развернулась и полетела по коридору, а я впервые поблагодарила судьбу, что мы с ней не в одном потоке. Только разборок мне и не хватало. Зато с Димкой – в одном. Я вспомнила тот разговор перед вечеринкой, и мне стало страшно. Что теперь делать? Как себя с Димкой вести? Я вдруг вспомнила, что вчера Димки в институте не было, может, и сегодня не будет и пронесет...
Не пронесло... Весь следующий день на переменах мы играли в игру – кто кого. Димка все порывался со мной поговорить, а я делала все, чтобы этого разговора не состоялось. Мне надо было подумать...
Домой я вернулась в пустоту. Максима еще не было, и я, забыв о еде, села за компьютер. Надо было вытеснить тревогу хоть какой-то деятельностью.
“Видимо, уже прошло много времени с ультиматума Дала. Бранеоны, раскинувшись то тут то там по зале, уже явно устали перебрасываться ленивыми фразами и откровенно скучали, посматривая на забаррикадированные двери. Было видно, что решение Дала им не по душе – хотелось либо на улицу, либо почесать кулаки прямо на месте, но железная дисциплина продолжала их держать в жесткой узде. Так часто, как теперь они не мылись никогда, так долго, как теперь, они не спали с колыбели. И это утомляло...
Сам Дал сидел у камина и помогал Вихрю перевязывать раненого. Раненому явно не нравился процес перевязки, и я даже понимала почему: сиделка ему не нравилась. А зачем ему какой-то мрачный Дал, если у этого симпатичного молодого человека была подружка с улиц квартала, молоденькая и смешливая, та самая, что теперь ожидала за воротами.
Раздался громкий стук, и в зале все мигом стихло. Дал, медленно поднявшись и сопровождаемый настороженными взглядами, прошел к двери. Я понимала всеобщую настороженность. С одной стороны, они не хотели новой ссоры, с другой – не могли оставить без внимания смерть своих друзей, но и оставлять так, как есть было глупо – все понимали, что проблему надо решать, а затягивать не стоит. Вихрь, поднявшись вслед за своим господином, встал за его спиной, вызвав на лице Ланса недовольную гримасу: молодой человек явно ревновал. И в этом мире это почему-то не считалось показателем «голубизны», как в нашем.
На улице шел дождь. Не такой, как в ночь приезда Вихря, а холодный, пронзительный, в сопровождении воя столь же холодного ветра. Но погода не волновала ни гостей, ни медленно сошедшего по ступеням хозяина. А ведь много здесь набралось – все соседние улицы были заполнены многоголовой толпой, той самой толпой, что недавно убивала бранеонов или смотрела на их смерть.
– Я слушаю! – мрачно начал Дал, и его голос пронесся над толпой, увеличенный силой магии Вихря.
– Я слушаю! – повторил Дал, не дождавшись ответа.
Толпа расступилась и перед Далом вежливо положили три тела умерших в схватке бранеонов. Ничего большего, чем сделали люди, сделать было нельзя: тела были тщательно омыты, облачены в дорогие одежды и покрашены в соответствии со всеми традициями (и откуда я только знаю их традиции... будто не на первом погребении присувствую). Их оружие, начищенное до блеска, положили рядом. Но меня лично волновало не оружие – какое там оружие, если рядом с телами из мрака выступали прозрачные фигуры людей. Странных людей. На их лицах застыл покой, столь неземной, что мне стало страшно от чувства зависти, пронзившего все мое существо – потому что ни в моем, ни в этом мире никому из живых не суждено было испытать такого покоя. Но в этот же миг, разорвав пелену моих чувств, взмахнули сзади два огромных черных крыла, приведения исчезли, и я вновь увидела этот мир таким, как всегда, а свою душу – обычной душой, которой не нужно было никакого неземного покоя. Мысленно поблагодарив невидимого ангела смерти за заступничество, я вновь перевела взгляд на тех, ради которых, несомненно, я здесь находилась.
– Где еще два? – спросил Дал, когда носилки осторожно внесли внутрь выскользнувшие из-за его спины люди.
– Они еще живы, Дал, – сказал вышедший вперед жрец, мой “любимый” поэт, и его взгляд скрестился с взглядом бывшего захра в немом поединке. – Но связь душ с их телами очень слаба. Их было опасно вести сюда.
– Где виновники?
Толпа молча расступилась, и Дала невольно перекосило от того, что он увидел. Дорого далось этим людям их преступление, тяжело им отомстили. Дал посмотрел на Вихря, уловил легкий кивок друга, и начал свою речь:
– Вы сделали все, чтобы исправить содеянное, но ничего, чтобы его предотвратить! Если это повторится, я приму более действенные меры и прежде всего пострадаете вы сами. Запомните! Ваше беззаконие уже почти превысило степень терпения короля. Не будет нас, не будет квартала, не будет ваших домов, не будет вашей свободы. Это не значит, что оставив свое беззаконие вы стали беззащитны перед нашим. Я сам рассмотрю любую вашу жалобу на счет поведения моих людей, сам накажу виновных. Не вы, я!
Он еще долго говорил, но я не слушала. Может те, кто лежал сейчас на мостовой, и виноваты, но больше всего виноват жрец. С ненавистью вглядываясь в лицо поэта, я жалела, что у меня нет тела. Жалела, что не могу его ударить, впиться в его лицо ногтями. И я даже не могла подойти к нему – жрец нацепил на себя какой-то амулет, который заставлял меня держаться на расстоянии. Он учился, но и я учусь! Почему мне сейчас казалось, что моя ненависть это не только обида за Дала и умерших бранеонов? Будто этот жрец когда-то сделал что-то и лично мне... Но вот что?”
Максим в тот день пришел поздно. Зато как раз к подготовленному мной ужину, когда я уже закончила готовиться к семинару.
– Рита, ты меня разбалуешь! – усмехнулся Максим, пережевывая мое мясо. – День сегодня был – ужас! На работе канализацию прорвало. Девчонки орут, сантехники ехать не спешат, а нам надо технику от сырости спасать. А вонь какая, хоть ты беги! Окна все пораскрывали, а толку почти никакого... Завтра не знаю, что делать будем. Канализацию вроде починили, но везде такой бардак, что диву даешься. Представляешь, дерьмо дерьмом, а сколько неприятностей!
– От дерьма всегда одни неприятности, – усмехнулась я, вспоминая внезапно вспыхнувшую димкину страсть. – А на счет запаха – ты мне не рассказывай! От тебя несет на километр, я аж тут чувствую. Так что, поел – и в ванну! Одежду стирать придется...
– Ритунь, я ее дезиком..., – усмехнулся Максим.
– Каким дезиком! – воскликнула я. – Дезик это только новая вонь на старую, кто воняет лучше! Да и пятно вон какое, его ты тоже дезодорантом...
– Рита, хватает у меня костюмов..., – ответил Максим. – Я же от матери привез. Потом постираешь. Сегодня удели время пострадавшим... Я диск привез. Фантастику. Знаю, что любишь! Пойдем смотреть...
– Максим, ты чудо! – взвизгнула я, схватившись за диск и пулей бросившись к компьютеру.
– Будто я и не знал..., – хмыкнул за моей спиной Максим, доедая ужин.