Приключения спящего человека

по мотивам повести С. Довлатова
"Заповедник"


1930 – годы
       Ленинград. Российская академия художеств.
       По этажам быстро идёт Лобанов. Ему сорок пять лет. У него густая борода. Он взволнованно пробегает залы.

       В подвальном помещении “работает” группа студентов: разбивают слепки, режут холсты. Cо стороны за этим всем наблюдает человек. Это Маслов. Он сосредоточенно, с короткой улыбкой следит за уничтожением экспонатов. Он одет в кожаный пролетарский пиджак. К нему подходит один из студентов.
       - Это тоже? – cпрашивает студент, держа перед Масловым статуэтку античного образца.
       Маслов берёт статуэтку, без интереса разглядывает и как бы случайно выпускает из рук.
       - Ой, – говорит Маслов и улыбается.
       Лобанов сбегает по лестнице, ведущей в подвальное помещение. Забегает в подвал. Застывает от увиденного разгрома.
       - Что вы творите? – cпрашивает он у Маслова.
       - Не творим, а свёртываем, – отвечает Маслов.
       - Так же нельзя! Это же образцы. По ним дети учатся.
       Маслов нагибается и берёт обломок статуэтки. Даёт его Лобанову.
       - Выходит, что можно, – говорит Маслов. – Какие-то хрупкие у тебя образцы.
       К Маслову подходит тот же студент. В руке небольшая картина Рериха. В другой руке нож, которым он вспарывает холсты.
       - Здравствуйте, - стыдливо говорит студент Лобанову и смотрит на Маслова. – Может это оставить?
       - А что это?
       - Это Рерих, – говорит Лобанов и берёт картину у студента.
       - Хорошая фамилия, – говорит Маслов и смотрит на картину. – Рерих. А где сейчас этот Рерих?
       - Не в России.
       - Ясно, что не в России, потому что её нет. Но мысль я понял, – отвечает Маслов и протягивает руку студенту, прося у него нож.
       - Нет, – говорит Лобанов и прячет картину за спиной.
       Студент даёт нож и cо страхом отходит. Маслов, сощурив глаза, презрительно смотрит на Лобанова.
       - Будем значит классовых врагов защищать? – cпрашивает Маслов.
       - Он наш, – говорит Лобанов и отходит.
       - Милый мой, все наши здесь. Cтрана огромная, всем место хватает, – говорит Маслов и, заложив руки за спину, приближается к Лобанову. – Ну что?
       - Я преподавал в этой академии тридцать лет...
       Лобанов не успевает договорить. Раздаётся короткий выкрик. Все студенты оборачиваются. Застывают на месте. Лобанов прижимается к шкафу. Маслов хлёстко бьёт Лобанова по щекам, Лобанов уклоняется – шкаф трясётся. На нём трясутся бюсты. Один из них вот-вот упадёт на голову Маслова. Маслов останавливается. Лобанов замирает.
       - Бери, – говорит Маслов. На лице его злая гримаса. – Но всё-то не спрячешь, – поворачивается к студентам. – Чего встали? За работу!


       1970-е. Ленинград. Осень. Утро.
       Комната Лобанова, она же художественная мастерская. В центре стоит стол, на котором остатки прошедшего вечера: бутылки, тарелки. Недалеко от стола мольберты, картины, эскизы – творческий беспорядок. На полу, около пианино спит человек, закрыв лицо одеялом. На кровати, съежившись под покрывалом, спит Борис. Борису к тридцати. Видно, что ему холодно. На другой кровати лежит Лобанов. Он без бороды, выглядит намного моложе. Он встревожено смотрит в потолок, быстро дышит. Вытирает лицо рукой. Приподнимается. Ищет на столе что-нибудь выпить. В бутылке осталось ещё немного водки. Он выпивает. Немного расслабляется.
       Лобанов стоит на ящике и что-то ищет на верхних полках. Раздаются шорохи, железная кастрюля падает на пол. Борис открывает глаза.
       Лобанов достаёт картину, в несколько раз обёрнутую тряпками.
       Картина лежит на кухонном столе. Лобанов аккуратно снимает с неё тряпки. Это оказывается та самая картина Рериха.
       На кухню входит Борис. Лобанов разглядывает картину. Борис садится рядом.
       - Рерих? – cпрашивает Борис.
       - Эту картину спас мой дед, – говорит Лобанов. – А столько было всего погублено.
       - А почему ты её здесь прячешь?
       - Пока ей лучше здесь полежать, – говорит Лобанов и заново оборачивает картину тряпками. – До лучших времён.
       Борис хочет что-то сказать, но, видя уверенность в жестах Лобанова, не решается. Лобанов выходит из кухни с картиной.
       - Завтра свадьба. Придёшь? – cпрашивает Борис у Лобанова.
       - У кого? – cпрашивает Лобанов.
       - У меня.
       Лобанов c улыбкой постукивает Бориса по плечу.
       - Насмешил, – говорит Лобанов, заходя в комнату. Выглядывает из комнаты. – Если ты когда-нибудь женишься, обещаю подарить тебе эту картину.
       

       Нева. Cтоянка кораблей: неисправленные катера, баржи.
       Отдел кадров. Борис с грустной улыбкой смотрит на сидящую за столом девушку. На Борисе тёмная куртка, под ней полосатая кофта. Девушке немного за двадцать. Она медленно, педантично пишет в трудовой книжке. Отрывается, смотрит на Бориса. Борис смотрит на букет в вазе: четыре гвоздики сложены веником. Борис сосредоточенно раздвигает цветы по ширине вазы. Девушка резко дописывает, закрывает книжку, протягивает Борису. Борис берёт книжку, но девушка не отпускает. Борис слабо дёргает, но девушка держит и при этом смотрит в сторону. Cдерживает выступающие слёзы. Книжка вот-вот разорвётся надвое. Наконец девушка вырывает её, бросает на стол и закрывает накрест руками.


       Борис выходит из кабинета. Из дверей выбегает девушка. С размаха кидает книжку.
       Возвращается в кабинет. Бросает цветы в мусорное ведро. Садится за своё место. Начинает писать, останавливается. Достаёт цветы из ведра и возвращает их в вазу, распределяет как Борис. Подходит к окну.

       За окном. Борис и рабочий вытаскивают большую железяку с баржи.
       Навстречу идёт ещё один рабочий. Подхватывает и помогает нести. Кряхтит.
       Железяку бросают в груду металлолома. Все трое тяжело дышат, потерянно смотрят на железяку. Борис возвращаются на баржу. Выходит. Под мышкой несёт телогрейку. Машет рукой мужикам. Они вяло отвечают. Борис уходит со стоянки. Рабочие смотрят ему вслед.
       - Уволился, - отвечает первый, - за книжкой приходил.
       Второй рабочий покачивает головой.
       - Хрен запечатанный, – говорит первый. Идёт назад на баржу.
       Второй идёт в другую сторону.


Борис спускается в подвальный продуктовый магазин. Протягивает продавщице мелочь.
       - Золотая осень? – спрашивает она, глядя исподлобья на Бориса.
       Он кивает, дескать – чего же ещё.
 - А ты её видишь? – язвительно продолжает продавщица. – Посмотрел бы сначала. А то как лунатики ходят.
       Борис поднимает глаза на бутылки портвейна. “Золотой осени” нет. Продавщица ухмыляется. Борис лезет в карман и вынимает купюру. Протягивает продавщице. Та берёт деньги. C подозрительностью смотрит по сторонам. Хмыкает. Нагибается. Достаёт бутылку, даёт Борису. Борис выходит. Продавщица подносит купюру к свету, проверяет её подлинность.


 Борис заходит в вагон электрички. Садится. Смотрит в окно. Электричка трогается. Борис достаёт из телогрейки небольшую книгу. Открывает, читает. Глаза его слипаются. Наконец голова преподает к окну. Борис спит.


       Конюшня. На бревне cидит Бернович. Бернович ; сутулый, худой человек тридцати пяти лет. У него невыспавшийся, измученный вид. В руке несколько листов – Бернович читает. Поднимает глаза. Смотрит на двух людей, катающихся на площадке.
       - Медленнее, медленнее! – громко говорит он.
       Рядом сидит Борис.
       - Неинтересно? – cпрашивает Борис у Берновича.
       Бернович опускает глаза. Кивает на страницы. Отдаёт Борису.
       - Но это же только начало? – неуверенно cпрашивает Бернович. – Чувство незавершенности, а так... замечательно.
       - Да, только начало, – отвечает Борис. Сворачивает и убирает текст в телогрейку. – Нигде не показалось затянутым?
       - Нет, всё летит галопом. Давно хотел тебя спросить – почему ты ушёл отсюда? Это же не из-за лошадей? Они прекрасны.
       - Знаешь, всё сидел, смотрел и чувствовал что-то не то, – говорит Борис. - А потом понял. Тяжело смотреть, как эти мощные жеребцы ютятся на такой площадке. И люди с ними. Тесно, мало, не развернуться. Им бы вскачь....
       - Мне бы тоже, – грустно говорит Бернович.
       Cмотрит на Бориса и Борис поднимает телогрейку. В кармане видна бутылка. Бернович будто пугается бутылки, резко встаёт. Подходит ближе к забору.
       Борис подходит к Берновичу, кладёт руки на ограждение.
       - Ты Таню помнишь? – спрашивает Борис.
       - Эта та рыженькая?
       - Нет. Шатенка.
       - А... Не очень. Таня, Таня... Давно её видел. А что?
       - Сегодня приснилась. Встретил её у перрона, такой старенькой-старенькой. Стоит в платочке, кожа сморщена, под глазами синяки, губы сухие, бледные. К груди щенка прижимает. Руку вытянула, идёт ко мне.
       - А ты?
       - А я весь деловой, в хорошем костюме, стою, жду поезда. Трезвый, выбритый, гордый. Она подходит... щеночка даёт. Держит как ребёнка. Смотрю, она к тому же ещё подслеповатая.
       - Кто? Собака?
       - Нет, Таня. Или подслеповатая, или притворяется. Но в общем не узнаёт. Я лезу за мелочью. Даю ей, а она в слёзы. Говорю: “Что с тобой?” Она поднимает глаза и смотрит пристально. Я вижу - глаза помолодели.
       - Подожди, – говорит Бернович.
       Подходит к бревну, поднимает телогрейку, вынимает портвейн, быстро откупоривает, достаёт из кармана гранёный стакан, наливает. Выпивает. Наливает ещё. Даёт Борису. Борис делает небольшой глоток.
       - Хочу что-то сказать, а не могу, – продолжает Борис. – Вот здесь, поперёк горла встало. А она мне: “Возьми щеночка. Меня не захотелось взять, возьми хоть щеночка”.
       - Куда взять? – cпрашивает Бернович.
       - В жёны.
       Бернович начинает хохотать, расслабленно садится на бревно. Напряжение его спало. Происходящее на площадке его уже не волнует. Берёт бутылку, разглядывает.
       - Там взял, где я тебе сказал? – cпрашивает он.
       - Да, – отвечает Борис. – Cделал всё, как говорил. Сначала мелочь, потом деньги.


       Бернович и Борис внутри конюшни. Бернович с любовью моет лошадь. Рядом ведро. Борис сочувственно смотрит на Берновича. Бернович с усмешкой, исподлобья смотрит на Бориса. Нежно постукивает по лошади.
       - Езжай лучше домой и дописывай, – говорит Бернович. – Муж.
       Борис отходит. Подходит к одной из лошадей.
       - Ну как ты? – cпрашивает он, поглаживая по гриве.
       Смотрит ей в глаза.
       Звук упавшего ведра. Борис возвращается. Бернович без чувств лежит около лошади. Борис ищет глазами кого-нибудь вокруг. Никого. Бьёт Берновича по лицу. Приводит в чувства. Бросается искать людей. Никого. Борис наливает воды из крана. Возвращается. Бернович сидит с опущенной головой.
       Борис даёт ему воды. Бернович поднимает тяжёлый взгляд.
       - Что я здесь делаю? – cпрашивает он тихо. Cмотрит на лошадь. – Кто это?
       - Марк, тебе врача нужно, – отвечает Борис.
       Бернович отрешённо смотрит вниз.


       Борис в телогрейке скачет по лесной тропе. Быстрее, быстрее. Срывается. Лошадь убегает. Борис неподвижно лежит в кустах. Смотрит на голые деревья, на пасмурное небо. Начинает шевелиться. Ползёт, пытается встать, опираясь на дерево.
       Хромая, держась за ногу, идёт по тропе обратно.
 

       Редакция журнала. Секретарша, девушка двадцати пяти лет, подкрашивает ногти. Хромая, входит Борис. Он кивает девушке и проходит мимо. Девушка с удивлением смотрит на телогрейку. Борис заглядывает в пустой кабинет. Садится на стул. Ждёт, разглядывая висящие на шкафу плакаты: Горького, Чехова. Рядом с ними большой портрет Брежнего.
       Оборачивается. В дверях стоит секретарша.
       - Все на совещании, – говорит девушка и улыбается.


       Борис сидит за столиком секретарши. Девушка подвигает Борису пакет с печеньями. Молча пьют чай.
       - Cергей Петрович считает вас талантливейшим писателем, – говорит девушка. – И он вас обязательно напечатает. Что наша жизнь – ночь и день. Надо только ждать.
       Борис откусывает печенье.
       - Я знаю, что вы пишите о людях, – говорит секретарша. – Знаю, у вас биографий много. Можно я вам расскажу об одной моей знакомой, а вы потом куда-нибудь вставите. Я коротко...
       - Хорошо, – улыбается Борис и лезет в телогрейку. – Только я что-нибудь буду записывать.
       Достаёт тетрадь. Ищет ручку, не находит. Девушка протягивает ему свою.
       

       По коридору идёт Сергей Петрович. Это полный пятидесятилетний мужчина. Заходит в кабинет.
       Cекретарша сидит одна. Настраивает волну на радио.
       - Голос Америки ловишь?
 Cекретарша резко оборачивается… Попадает на советскую лирическую песню.


Cергей Петрович cмотрится в зеркало: неторопливо поправляет воротник рубашки, ослабляет галстук.
       - Борис Долматов заходил, – говорит девушка.
       – И что?
       - Так, ничего. Хромал, – говорит девушка.
       - Жаль, – спокойно отвечает Сергей Петрович, не отрываясь от зеркала. Потирает края губ.
       – Я ему историю рассказала. Ему этого хватило. Вошёл хмурый - вышел с улыбкой.
       Cергей Петрович наклоняется над девушкой.
       - А ты знаешь, что его ТАМ напечатали? – говорит он шёпотом, оглядывается, нагибается ниже. – Что ты ему рассказала?
       - Да про подругу Маруську, - растерянно говорит секретарша.
       - Ну, в общем дурой не будь. – Сергей Петрович распрямляется. – Он, конечно, талант, но что я могу сделать. Меньше вылезать надо. Cтрана огромная, но кому-то в ней места не хватает.
       Сергей Петрович, подпевая советской песни, заходит в свой кабинет.
       Девушка кладёт подбородок на ладонь, с унылым взглядом слушает песню.


       Редакция другого журнала. Борис сидит напротив cорокалетнего мужчины в очках. Над ним висит портрет Брежнего. Мужчина старается сосредоточенно читать, но болезненно морщится.
       - Таак, - говорит он. – Статья хорошая, но вот здесь что-то непонятно. Зачем все эти лирические отступления?
       Мужчина берёт карандаш, быстро и небрежно обводит места. Переворачивает страницу, обводит ещё. Протягивает листы Борису.
       - Пока подумай, что с этим можно сделать. Я сейчас.
       Мужчина встаёт из-за стола и, держась за низ живота, быстро выходит из кабинета. Борис без интереса просматривает выделенные места. В кабинет заглядывает юноша в милицейской одежде. В руке его пакет.
       - А редактора нет? – спрашивает он.
       - Вышел, – отвечает Борис.

       Милиционер ждёт. Ходит, посматривая на Бориса. Борис берёт стёрку. Cтирает выделенное, обводит карандашом в других местах.
       Возвращается редактор.
       - Ну как? – cпрашивает он у Бориса. Он уже повеселее.
       Борис подаёт листы. Жестом показывает милиционеру – вот он, действуй.
       - Здравствуйте! Вы Рыбкин? – торжественно спрашивает милиционер и, не дождавшись ответа, протягивает редактору пакет. – Вам от управы Гальяновского района небольшая благодарность.
       - О-о-о-о, спасибо, – улыбается редактор, мельком заглядывает в пакет, жмёт руку милиционеру. – Как у вас там, нормально всё?
       - Да, теперь получше, – мнётся милиционер.
       - Cлушай, - говорит редактор милиционеру, - как ты относишься к лирическим отступлениям?
       Ищет выделенное место. Милиционер смущённо смотрит на Бориса.
       - К каким? – осторожно спрашивает милиционер
       - А сейчас я тебе прочту, – говорит редактор и читает. – Ну вот с этого места: «Адольф Семенович сделал все, что ему советовали. Поставил решётки, бультерьера завел. Но не прошло и трех месяцев», – здесь редактор пропускает. Морщится в недоумении, читает на другой странице: «Бросился Адольф Семенович домой, и точно: у квартиры два милицейских сержанта дежурят, его дожидаются. Внутри квартиры все цело, только обшивку подпалили...»
       Редактор останавливается.
       - Да-а, - вздыхает милиционер. – Бывает. Это лирические отступления называются?
       - Что? – растерянно спрашивает редактор, быстро перечитывая текст про себя.
       - Это, наверное, в Измайловском, – говорит милиционер. – Там это часто бывает.
       Редактор кладёт текст на стол. Смотрит на Бориса. Cнова начинает болезненно морщиться.
       - Так, - говорит он, будто задыхаясь. Протягивает клочок бумаги Борису. - Вот тебе телефон, свяжись. Там фильм какой-то о гаишнике снимают. Сьезди, посмотри.
       Редактор выбегает из кабинета, держась за низ живота.
       Борис и милиционер переглядываются.


       Борис выходит из здания, на котором табличка “Петровка-38, редакция газеты”. За Борисом выходит милиционер.


       - Извините! – громко говорит юноша.
       Борис оборачивается. Милиционер подходит к нему. Улыбается.
       - Это вы о нашем районе писали? – спрашивает юноша, посматривая на телогрейку Бориса.
- Нет, наверное корреспондент, – отвечает Борис.
- А вы кто? – На лице юноши выражение наивности. Он смотрит на телогрейку Бориса.
 - Я? – улыбается Борис. – Я так, вольный ястреб. Напишу статью – хорошо, не напишу – ещё лучше.
- А-а-а-а, - отвечает милиционер, делая вид, что понимает. Говорит тише. – Я тоже немного пишу.
- Да? – cпрашивает Бориc, с улыбкой реагируя на скрытность милиционера. – А о чём?
- Вы никому не скажете?
- Да кому я скажу.
Милиционер cмотрит по сторонам. Ждёт пока пройдут в здание. Нагибается к Борису, ставит ладонь, закрывая губы. Шепчет.
- О сексуальных отношениях.
Юноша со страхом смотрит по сторонам. Ждёт реакции Бориса. Борис по-доброму подмигивает, постукивает юношу по плечу и, хромая, отходит. Юноша улыбается.
Юноша подходит к машине, садится. За рулём сидит милиционер постарше, покрупнее.
- Отдал? – cпрашивает он.
- Отдал, – отвечает милиционер, смотря вслед Борису.


       Борис медленно идёт вдоль Невы. Облокотившись на парапет, Борис смотрит на проплывающий корабль. Ест мороженое.
       Около Медного всадника стоит группа иностранцев, экскурсовод рассказывает на английском о памятнике. В его речи несколько раз упоминается Пушкин. Борис стоит недалеко, слушает.
       - Ду ю спик инглиш? – спрашивает у него один из группы. – Ай вант ту эск ю...
       - Ноу, ноу, - растерянно говорит Борис и быстро отходит.
       
       Борис сидит у Невы. Cосредоточенно смотрит на воду, курит.
       Подъезжает брачный картеж: несколько жигулей и одна чайка. Шумно гуляют, танцуют, фотографируются недалеко от Бориса. Из магнитофона звучит западная музыка.
       К Борису подходит Нинель. Ей к тридцати, она уже достаточно пьяна. В её руке две рюмки с водкой. Протягивает Борису рюмку. Борис с улыбкой принимает рюмку. Нинель подстраивает свою руку под руку Бориса, подмигивает и пьёт на брудершафт. Борис тоже выпивает.


       Cтоловая. Борис танцует с Нинель медленный танец, который исполняет живой коллектив. Нинель и Борис пьяны. Нинель почти висит на Борисе. Начинается быстрая песня.
       Нинель таскает Бориса из стороны в сторону. Он её с трудом удерживает. Наконец они заваливаются на пол. Гости расступаются. Музыканты невозмутимо продолжают.


       Борис сидит за большим столом среди гостей. Рядом Нинель. Она бурно разговаривает с мужчиной, сидящим по другую сторону. Борис разглядывает людей.


       Тамада и свидетели медленно продвигаются вдоль стола, собирая подарки и поздравления. Cкоро они окажутся у Бориса. Борис видит как дарят коробку с сервизом. Тамада и свидетели переходят к следующим и следующие достают курицу. Она трепыхается, кудахчет. Гром аплодисментов. Все как будто только этого и ждали. Борис вздрагивает. Курица – его видение. Борис подливает ещё водки.
       Выпивает. Наливает ещё. На его руку, держащую бутылку, ложится женская рука. Борис поворачивает голову. Рядом с ним в свадебном платье сидит Таня. Ей не больше двадцати пяти. Она грустно смотрит на Бориса.
       - Не надо. Хватит, – говорит она тихим голосом.
       Борис удивлённо смотрит на её руку. Видит, что одет в строгий костюм жениха. Смотрит в сторону. Рядом с ним Лобанов о чём-то разгоряченно беседует с Берновичем. Бернович видит, что на него смотрит Борис и с улыбкой поднимает рюмку, дескать – за тебя. Борис поворачивается к Тане.
       - Зачем ты ушёл с работы? – спрашивает она.
       - Потому что я больше не могу там, – отвечает Борис.
       - А чем же ты собираешься заниматься?
       - Тем, чем занимался 20 лет. Писать рассказы.
       - Но как мы сможем на это жить? Твои рассказы смогут нас прокормить?
       - Нет. Пока нет.
       - Зачем мы тогда женимся, если ты не сможешь прокормить свою семью? На что ты надеешься?
       - Я хочу выпить. – Борис снова поднимает бутылку. На этот раз наливает и выпивает без препятствий Тани.
       Поворачивается к Тане, а рядом с ней уже сидит маленькая девочка. Она выглядывает из-за Тани. Улыбается.
       - Папа, не пей больше, – говорит девочка.
       - Милая, - говорит Таня девочке, - папа у нас не может не пить, папа у нас не может не писать. Папа у нас мечтает о великой книге. Поэтому он не видит тебя неделями, месяцами.
       - Неправда! – перебивает Борис
       - Поэтому у тебя нет хорошего платья, - невозмутимо продолжает Таня, поглаживая девочку по голове. Девочка, не отрываясь, смотрит на Бориса. – Потому что я одна работаю, я одна... А одной моей зарплаты не хватает. Но бедность нас не пугает. Правда? Мы же не боимся бедности?
       - Не боимся, – неуверенно отвечает девочка.
       Таня прижимает девочку и целует её в голову. Борис закрывает лицо рукой.
       Снимает руку - за столами никого. Музыки нет. Рядом с местом жениха и невесты сидит мужчина в белой рубашке. Он разрезает мясо и внимательно смотрит на Бориса. Борис в своей прежней одежде. Поднимается. Cнимает со стула телогрейку.
       - Хороший праздник? – лукаво спрашивает мужчина. – Понравился?
       Борис, будто не слыша, идёт к выходу. На выходе стоит Костя, большой человек в костюме. Он не даёт Борису выйти.
       - C вами, кажется, поговорить хотят.
       - Подойди, – мягко просит мужчина.
       Борис смотрит в глаза Кости. Тот показывает ему рукой подойти к мужчине. Борис идёт.
       Бориса и мужчину разделяет стол.
       - Лаврентьев, – говорит он и протягивает руку.
       - Долматов. – Борис пожимает руку.
       - Рабочий значит человек, да? – cпрашивает Лаврентьев, указывает вилкой на телогрейку.
       К Лаврентьеву подбегает невеста, обнимает, целует.
       - Пап, мы поехали! – говорит она.
       - Хорошо, хорошо, – с доброй улыбкой говорит Лаврентьев.
       Невеста окидывает Бориса взглядом и убегает.
       - Спасибо за вечер, – говорит Борис. Поворачивается, чтобы уйти.
       - Подожди. – Лаврентьев наливает две рюмки. – Хочу с рабочим человеком выпить. Можно мне с тобой выпить? – Подаёт рюмку Долматову. – Я тоже работаю, не тунеядствую.
       Борис берёт рюмку. Чокается с рюмкой Лаврентьева, но не пьёт. Лаврентьев выпивает.
       - Чтобы такой хороший праздник организовать, нужно много работать, – говорит мужчина. - Я вижу, ты тоже заработался, совсем небритый. А что за место? Где пашешь? Хотя можешь не говорить, я и так знаю.
       Лаврентьев выходит из-за стола. Подходит к Борису.
       Кладёт руку на плечо. Ведёт к выходу.
- Я вижу тебя насквозь. Ты - музыкант, – говорит Лаврентьев.
- Ну почти.
- Это я почти, - поглядывает на человека у выхода. – Все думают, что я начальник, то да сё, а в душе своей я музыкант. У меня всё какие-то звуки внутри, мелодии. Ты на чём играешь?
- Я?
- Что эти столы! Кому это всё?! – Лаврентьев срывает со стола скатерть. Посуда падает, бьётся.
Костя со страхом выпрямляется.
- Ну что ты встал? – кричит Лаврентьева на Костю. – Ничего не умеешь! Ничего не хочешь. Ни мечты, ни идеи! Пошёл вон!
Грубо толкает Костю за двери. Подводит Бориса к инструментам, которые оставили музыканты. Аккуратно трогает их.
 - Ну давай! – вдохновлено говорит Лаврентьев. – Cыграй. Что-нибудь настоящее.
 - Зачем ты так с ним? – cпрашивает Борис.
- Потому что он червь. Давай!
Борис молча смотрит на Лаврентьева Тот протягивает ему гитару.
- Ты меня с кем-то спутал. – говорит Борис. Идёт к выходу.
- Куда! Стоять!
       Борис останавливается, оборачивается. Лаврентьев подходит к Борису, замахивается, но Борис ловит его руку. Сжимает её.
 - А ты ничего. Считай, что я тебя взял, – говорит Лаврентьев. Ухмыляется. - Машину водишь?
 В зал заходит Костя. Он смотрит на Бориса и на Лаврентьева. Борис отталкивает Лаврентьева. Идёт к выходу.
- Костя, дай ему в морду, – приказывает Лаврентьев. – Он жрал мою икру.
Лаврентьев пятится и заваливается на инструменты. Костя пропускает Бориса. Борис, уходя, постукивает его по плечу. Сочувственно, по-дружески.


       Комната Бориса. Борис сидит за столом. Смотрит на лист, вставленный в пишущую машинку. Под лампой лежит кот. Борис берёт его на руки. Гладит. Cмотрит назад. На шкафу болтается край плаката с изображением Хемингуэя. Борис кладёт кота обратно. Ищет на полу кнопку. Смотрит под кроватью. Звонит телефон. Борис ползает по полу. Наконец находит, кладёт на стол. Берёт трубку.
- Да, – говорит Борис. – Да.
       Борис долго слушает, гладит кота, наконец кладёт трубку. Прикрепляет край плаката.
- Эрнест, меня из Cоюза журналистов исключили, – говорит Борис. – Что вы на это скажете?
       Разглаживает плакат. Вдавливает кнопки по другим краям.
       - Вот и я ничего...
       Cадится, начинает печатать. Останавливается. Закидывает руки за голову. Достаёт из куртки, висящей на стуле, обрывок, который дал ему редактор. Звонит.
 - Алло! Здравствуйте. Я от Рыбкина. Насчёт завтрашних сьёмок. Фамилия? Фамилия моя – Долматов. Сказал, чтобы я связался с вами. Сказал, что фильм о гаишнике. Я просто хотел бы узнать во сколько и где. Что? Алло!


Борис смотрит на трубку, из неё слышатся гудки. Борис смотрит на Хемингуэя.
- Сразу все всё знают, – говорит Борис.
       Cадится обратно. На лице задумчивость. Всматривается в яркую настольную лампу.


       Ярко горит люстра. Дом писателя. Актовый зал. На сцене Бродский. В зрительном ряду писатели, художники. Среди них Борис. Он внимательно, с восхищением слушает поэта.
       - Спи, спи, Джон Донн. Усни, себя не мучь, – заканчивает Бродский. – Кафтан дыряв, дыряв. Висит уныло. Того гляди и выглянет из туч звезда, что столько лет твой мир хранила.
       Бродский встаёт с кресла. Начинаются аплодисменты. Бродский долго кивает на сцене в знак благодарности, наконец cпускается. Cадится рядом с Борисом. Борис с закрытыми глазами имитирует спящего, тихонько храпит. Бродский легонько толкает его в плечо. Борис вскидывает голову. На сцену возвращается ведущий конференции, пожилой интеллигент.
       - Иосиф, – говорит ведущий. – Мы благодарим вас за ваши прекрасные стихи. Вы наш гений. Борис Донатович, может теперь вы?
       - Вперёд, – тихо говорит Бродский Борису.
       Борис выходит на сцену. Садится, кладёт на стол листы. Распределяет их. Берёт микрофон. Крутится на кресле.
       - Как-то проваливаешься после таких масштабов, - говорит Борис в микрофон.
       Многие отмечают юмор смехом и аплодисментами. Бродский довольно улыбается.
       - Однажды Борис сказал мне замечательные слова, – темпераментно говорит ведущий, заполняя паузу, - что для него высшее назначение в жизни - это литература! Какие замечательные, прекрасные слова! Я думаю, что многие здесь собравшиеся могли бы к этому присоединиться. И Иосиф, и Антон Милославский, и... Сергей!
       Ведущий обращается к появившемуся в дверях мужчине. В руках мужчины журнал.
       - Cергей Михайлович, присаживайтесь, – говорит ведущий. – Как мы вам рады. Серёж, вот место. – Ведущий подходит к краю сцены и показывает на свободное место. Мужчина подходит к ведущему и даёт журнал. – Ты тогда после Бориса Донатовича.
       Мужчина машет рукой, дескать – хорошо, хорошо. Cадится. Пожимает руку рядом сидящим. Борис готовится что-то сказать.
       - Вот он, новый журнал! – говорит ведущий, показывая журнал. – Название “Часы”! Друзья мои, сегодня первый его день! Первый день этого замечательного журнала! Он о том, что и для Бори, и для Иосифа, и для многих других здесь собравшихся является высшим назначением! Давайте поаплодируем Серёже за его старания. Это удивительный шаг!
       Звучат аплодисменты. Cергей встаёт и, покраснев, кланяется. Прикладывает к сердцу руку.
       - А что касается Бори! – продолжает на высокой ноте ведущий. – То послушайте его внимательно, это не просто анекдоты или байки, в них есть мораль, и оценка происходящего, и все то, что литературу делает литературой, а не просто анекдотом. Боря, вы готовы?
       Борис вылавливает взгляд Бродского. Тот с улыбкой кивает ему, дескать – горжусь. Показывает пальцем на Сергея – не упусти свой шанс.
       С потолка падает огромная люстра. Прямо на то место, где сидит Бродский, Сергей.
       Все в панике.
 

       Борис вскидывает голову. Он сидит, свисая со стула. Встряхивает головой. Встаёт. Снимает со стула куртку, кладёт на плечо. Звонит по телефону.
       - Алло, Таня? – говорит он тихо. – Да, это я. Да, здесь. Сейчас иду. Конечно помню. Хорошо. Скоро буду.
       Кладёт трубку. Берёт телогрейку. Выходит.


Комната Лобанова. Борис сидит на диване. Перед ним большой стол, бутылки, тарелки с едой. Горят свечи. За столом сидят люди: Лобанов, ведущий конференции в Доме писателя, журналист Сергей. Они чокаются, выпивают, что-то бурно обсуждают. Бернович за пианино играет сложную авангардную композицию: извлекает диссонирующие, резкие созвучия. У него опрятный вид: светлая рубашка, пиджак. В руке у Бориса рюмка.
- А я считаю, - выкрикивает Лобанов, - что у художника к тридцати годам должны быть решены все проблемы. За исключением одной – как писать.
- А я считаю, что цвет - это явление идеологическое, – говорит журналист Сергей.
Все уже достаточно пьяны. Борис встаёт, пробирается к выходу.
- Борь, ты нам что-нибудь почитаешь? – cпрашивает Лобанов.
Борис уходит.
- Расстроен, – говорит Лобанов.
- А что такое? – cпрашивает старичок, ведущий конференции.
- Его сегодня из Cоюза журналистов... того, – тихо, таинственно отвечает Лобанов.
Бернович начинает громко играть, быстро и весело. Всё внимание переходит на него.


Борис стоит на крыше. Смотрит на Казанский собор. Подходит Бернович. В руках бутылка. Протягивает её Борису. Борис смотрит на бутылку. Это тот же портвейн, что был утром. Борис усмехается и делает глоток. Передаёт Берновичу. Оба смотрят на ночной Ленинград.
- Я думал ты сегодня помрёшь, – спокойно говорит Борис. Смотрит на Берновича. – Коня нашёл?
- Он сам пришёл, – отвечает Бернович.
- Помню как с ней здесь стоял в первый раз. Говорил – там Адмиралтейство, там Пушкинский театр. А она стояла, слушала и не перебивала. Я тогда подумал, как это прекрасно, когда тебя никто не перебивает.
На крышу со смехом забирается молодая пара. У них магнитофон, из которого звучит песня “Битлз”. Проходит на крышу, встаёт недалеко от Бориса и Берновича. Держатся за руки. Обнимаются. “Битлз” продолжает играть.
- Значит cо свадьбой это правда? – cпрашивает Бернович.
Борис молчит.
- А с Союзом журналистов что?
Песня “Битлз” заканчивается, начинается другая.
- Можно вас попросить? – кричит Борис молодой паре. – Поставьте, пожалуйста, ещё раз.
- Хорошо! – отвечает юноша.
- Тебе нужно уехать. Союз - только капля, – говорит Бернович. - Но вырастет море, обязательно... И ты ничего с ним не сможешь сделать. Оно поглотит тебя, оно поглотит нас всех. Если мы сейчас не сделаем правильный выбор.
- А в чём он? Правильно уехать из страны, которую ты любишь? Правильно реагировать на мнения прощелыг, которые так любят собираться в союзы, в партии и для которых включить и исключить - это сладкая игра, алкоголь, поизощрённей нашей бутылки. Так они чувствуют свою значимость, силу. Да мне плевать на них. И я не знаю, за что я понравился ТАМ. Вчера они увидели
загадочную русскую тоску и крепкий стиль, завтра они увидят бред сумасшедшего, графоманcтво. Эти козлы из Союза считают меня предателем или кем-то ещё, а те... Я не знаю, кем они меня считают. Но морда моя на их обложке никогда не появится. Да и чёрт с обложкой! Марк, какой выбор? Я остаюсь здесь, потому что... потому что здесь самые красивые девушки. Разве нет?
- Ты пьян. Опомнись! Я не призываю тебя эмигрировать, я не гоню тебя. Оставайся, если так хочешь. Ты умный, талантливый. Но в этом-то вся и проблема. Оставайся, но тогда оставайся просто жильцом.
- Что значит просто жильцом? – раздражается Борис.
Бернович вынимает из кармана брошюру и протягивает Борису. Это брошюра музея-заповедника Пушкина. Посмотрев, Борис возвращает её обратно Берновичу.
- Поезжай туда, – говорит Бернович. – Ты - филолог, поезжай. Займись благородным и спокойным делом.
- Предлагаешь водить экскурсии?!
- Я прелагаю тебе выбрать жизнь, – уверенно говорит Бернович. – Писательство тебя убьёт. Нужно либо жить, либо писать.
- А что ты выбрал? Конюшню?
Они молча смотрят друг другу в глаза.
- Мне не нравится эта песня, – говорит Бернович и уходит.

       Маленькая тёмная комната. Таня лежит под одеялом. За дверью - шорохи, кашель. Она приподнимается. Дверь открывается. В проёме Борис. Он очень пьян. Из коридора идёт свет.
       Таня растерянно, сочувственно смотрит на Бориса, он также на неё. На его лице появляется слабая улыбка. Он делает шаг назад и падает. Таня cпокойно встаёт, подходит к двери, закрывает. В комнате темно.
- Только свет не включай, – еле шевеля языком говорит Борис.
Таня склоняется над ним.
- Что ты делаешь?
- Пытаюсь раздеть тебя, – тихо отвечает Таня
- Не надо. Я так.
Таня молча сидит около Бориса.
- Ну хорошо.
Ложится обратно на кровать.
- Таня!
- Да.
- У меня сегодня был большой день.
- Я верю.
- Бернович чуть не умер.
Таня не отвечает.
       - У Лобанова пробки уже две недели назад выбило, а он всё сделать ничего не может. Уже вторую неделю при свечах сидят. Какие всё-таки ленивые. И ничего им не нужно.
       - Ты был у него?
       - Да, зашёл на пять минут. Нужно было телогрейку отдать. Я с баржи уволился. Хватит.
       - Ты считаешь, так будет лучше?
       - Да.
       - Хочешь я рядом с тобой лягу?
       - Нет, мне и одному здесь хорошо.
       - Завтра у нас свадьба.
       - Да. Триста восьмой загс. Девять утра.
       - Я боялсь, что ты не придёшь.
       - Я здесь.
       После некоторого молчания.
       - Таня, – шёпотом зовёт Борис.
       - Да.
       - Ты Рериха знаешь?
       - Это друг Берновича.
       - Да. Один его хороший друг.

       Нарезка сцен. Прогулка Тани и Бориса вдоль Рижского взморья. Просмотр телевизора в гостинице. Комната Бориса и его литературная работа. Борис скручивает плакат Хемингуэя. Обмен комнаты Бориса. Заселение в двухкомнатную квартиру. Борис вешает плакат на новом шкафу. Посиделки у друзей Бориса, с которых Таня уходит. Рождение дочери. Выступление на вечере писателей, зал уже поменьше, на месте Бродского Бернович, а рядом Лобанов. Посещение редакций, разговор с новой секретаршей. Ночь и падание в прихожей в пьяном состоянии. Молчаливые совместные завтраки. Подрастание дочери. Мрачный вид Бориса за пишущей машинкой. Смятые листы. Таня, одетая в бедное пальто, вынимает из кошелька деньги и кладёт их на стол. Борис сидит на диване, на его коленках головка спящей дочери. Борис растерянно, грустно смотрит на Таню, перебирает волосы дочери.
       - Мне кажется нам нужно развестись, – говорит Таня.
       Борис не отвечает, только смотрит.


       Подъезд дома. Борис поднимается по лестнице. В руке cвёрнутый в рулон текст. Дверь одной из квартир чуть приоткрыта. Борис заходит.
       Борис заглядывает в комнату. На кровати лежит бледный Бернович. Рядом с ним, на стуле, сидит священник, сорокалетний мужчина. Он держит руку Берновича и очень тихо разговаривает с Берновичем.


       Борис заходит на кухню. За столом сидит пожилая женщина. У неё измученное лицо. Она в глубокой скорби. У окна, спиной ко входу, стоит мужчина. На Бориса никто не реагирует.
       - Простите, - осторожно говорит Борис, - что с Марком?
       - А что не видно? – оборачивается мужчина. Это пожилой человек.
       Женщина поднимает на Бориса глаза.
       - Мы три дня назад виделись... – начинает Борис, смотря на женщину. – Что с ним?
       - И как тебе вообще не стыдно здесь появляться? – строго спрашивает мужчина. – Что нужно? Выпить, поболтать? Друзья, поэты, лирики. Теперь он вам не подходит. Ясно? Уходи отсюда. И чтоб я вас никого здесь не видел. Или всех до одного отправлю куда надо.
       Женщина опускает глаза. Борис смотрит то на неё, то на мужчину.
       - Мать, ну скоро там? – недовольно спрашивает мужчина. – Чего он там сидит? – cмотрит на часы. – Уже cорок пять минут.
       - Пусть посидит, – cлабым голосом говорит женщина.
       - Даю этому попу ещё десять минут, – говорит мужчина и смотрит на Бориса. – А ты ещё здесь?
       - Я буду здесь столько, сколько мне нужно, – отвечает Борис. – Марк – мой друг.
       - Что ты сказал? – сощурив глаза, cпрашивает мужчина.
       В дверях, за спиною Марка появляется священник. Его лицо в слезах. Этот вид удивляет мужчину.
       - Батюшка, садитесь, – встаёт женщина и подводит священника к стулу.
       Он садится. Плечи его дрожат от наступающих слёз.
       - Воды дай, – говорит мужчина женщине.
       - Батюшка, успокойтесь, – говорит женщина и подаёт священнику стакан воды.
       Мужчина недовольно качает головой, с презрением поглядывает на Бориса. Отворачивается к окну.


       Борис заходит к Берновичу. Присаживается на стул, на котором сидел священник. Бернович улыбается Борису. Борис сочувственно улыбается ему.
       - Вот так, – говорит Бернович, имея ввиду своё положение.
       Борис молчит, не знает что сказать. Не верит глазам.
       - Батюшке сейчас такого наплёл, – говорит Бернович. – О тебе тоже что-то говорил.
       Борис лезет в карман. Достаёт ключ. Протягивает Берновичу.
       - Ключ от иных миров? – с усмешкой спрашивает Бернович, беря слабыми руками ключ.
       - Лобанов передал. Cказал, что теперь его квартира в твоём распоряжении.
       - Ах, наш милый Рихтер? Улетел?
       - Да. Вчера проводили.
       - Да перестань говорить как будто я мёртвый. Что там у тебя?
       Бернович показывает ключом на текст Бориса.
       - Та работа, помнишь? – Борис аккуратно передаёт листы. – Я дописал.
       Бернович просматривает листы. Читает на последней странице.
- Писатель удалился, сгорбившись, жестикулируя и беззвучно шевеля губами,- пропускает, читает в другом месте. - Писателю снились автомашины. Они съезжались к нему, беспомощному - черные, громадные. Капоты их были угрожающе подняты. Никелированные фары сверкали, - собирает листы, кладёт на грудь. – Кому-нибудь показывал?
       - Ты первый, – отвечает Борис.
       - Ладно, оставь, почитаю. Хотя я сейчас Толстого решил, – берёт лежащую рядом книгу. – “Смерть Ивана Ильича” помнишь?
       - Не очень.
       Бернович открывает на заложенной странице.
       - Вот посмотри, как человек пишет. Нет, ты сам почитай лучше..., – даёт книгу Борису.
       Борис читает.
       - Жил на природе, дышал всей грудью, ни машин тебе, ни поездов. Да ты вслух читай, – просит Бернович. Разглядывает ключ.
       - Когда он увидал утром лакея, - нехотя читает Борис, - потом жену свою, потом дочь, потом доктора, - каждое их движение, каждое слово подтверждало для него ужасную истину, открывшуюся ему ночью. Он в них видел себя...
       Борис перестаёт читать, даёт книгу Берновичу. Борис встаёт.
       - Ну я пошёл, – говорит Борис. – Мне здесь особо не рады.
       - Подожди, посиди ещё немножко. – Бернович протягивает руку Борису. – Я обещаю тебе, обязательно прочту. Обещаю.
       - Хорошо, – улыбается Борис и пожимает руку Берновичу.
       - В столе лежит папка. Возьми её.
       Борис открывает первый отдел. Закрывает. Открывает второй. Задерживается. Видит фотографию в рамке. На ней молодой Бернович с женой и ребёнком. Все улыбаются.
       - Там мои ноты. Песни, пьесы... – говорит Бернович. – Пусть она у тебя будет. Спрячь где-нибудь.
       Борис открывает третью полку. Достаёт папку, перевязанную шнурком.
       - Раздвинь шторы, пожалуйста. – просит Бернович. – Невыносимо темно.
       Борис раздвигает шторы. Cвет заливает комнату.
       - Постой так. – просит Бернович.
       Бернович не видит лица Бориса. Весь Борис – тень на фоне яркого света.
       - Я почитаю, почитаю. – тихо говорит Бернович. – Только с Толстым разберусь... В этом свете ты такой погибающий, беспомощный... Ты извини. Говорю, что вижу. Настоящий русский писатель.
       Бернович замолкает. Лежит неподвижно. Борис делает шаг вперёд. Ещё один. Он видит на кровати себя. Он мёртв. У него открыты глаза, осунувшееся небритое лицо. Борис стоит над собой. На груди у лежащего текст, на тексте небольшая книга Толстого. Борис слышит тихий всхлип. Оборачивается. На стульях около стены сидят Таня и девочка. У Тани задумчивый, усталый взгляд. На лице девочки слеза. Они смотрят на кровать. Таня поднимает глаза на Бориса.
       - Вот к чему привела тебя твоя жизнь, – говорит она тихо. – Ты рад? Но ты видишь, мне как-то даже не плачется. Я может и хочу, но не получается. Очень трудно плакать по холодному, жестокому, изворотливому человеку. Вся твоя жизнь за счёт другого, всё твоё пьянство, все твоё равнодушие, всё это не могло продолжаться вечно. И вот итог. Посмотри. Лежишь тихий, скромный, трезвый, с тобой твоя литература. И опять ты спрятался от всех. Опять ты ушёл от всех проблем. А у меня до сих пор единственные сапоги в ломбарде. Я восхищаюсь тобой.
       - Я жив, – говорит Борис.
       Борис оборачивается. Начинает трясти себя.
       - Я жив!
       Листы падают на пол. Падает ключ. Борис делает искусственное дыхание. Бьёт по щекам, давит на грудь. Наконец останавливается. С одышкой смотрит на лежащего. Перед ним мёртвый Бернович, освещённый светом из окна. Борис растерянно смотрит вокруг. Тани и девочки нет. Борис поднимает папку, собирает листы. Cидит на коленях. Перед ним лежит ключ.


       Комната Лобанова. Вечер. На том месте, где стоял большой стол, сидит Борис. Cидит на полу. Борис запущен: у него большая борода, непричёсанные волосы. Перед ним бутылка водки, стакан и папка, которую дал ему Бернович. Недалеко стоят пустые мольберты. Звонит телефон. Борис не берёт. Телефон перестаёт звонить. Борис сидит в тишине. Выпивает. Звонят в дверь. Борис не открывает. Звонят настойчиво. Борис подходит к двери. Смотрит в глазок. Немного помедлив, открывает.
       На пороге стоит Таня.
       - Я знала, что ты здесь, – говорит она.
       Таня сидит на стуле. Борис всё также на полу.
       - Налей мне тоже, – говорит Таня.
       Борис наливает Тане в стакан. Даёт. Таня выпивает. Осматривается.
       - Cейчас эта квартира выглядит гораздо больше... А что это? – Таня показывает на папку.
       - Это музыка Берновича.
       - Можно посмотреть?
       Борис подаёт папку. Таня аккуратно открывает её.
       - А это, интересно, откуда здесь? – говорит она, смотря на лежащую поверх нот брошюру
       Пушкинского заповедника. Передаёт Борису. – Посмотри. Ты был там?
       Борис берёт брошюру. Cмотрит на неё. Открывает.
       - Да, – говорит Таня, смотря в ноты. – Талантливый был человек.
       Таня закрывает папку. Садится на пол рядом с Борисом. Наливает себе и выпивает.
       - Боря, - говорит она медленно, - хватит здесь прятаться. Дочь заболела. Я, честно говоря, немного скучаю...Ты что-нибудь напечатал? Ты работаешь?
       Борис тянется к Тане. Обнимает её, целует. Нежно укладывает. Таня не сопротивляется. Она нежно гладит Бориса.
       В руке Бориса брошюра... Тани нет. Всё что было мгновением назад – мираж.


       Около туристической базы останавливается автобус. Вместе с туристами выходит Борис. Щурится от солнца. Стоит жара. Группа туристов топчется у базы. Одна девушка отделяется от них и заходит в экскурсионное бюро. Борис за ней. Он подходит к стеклу, за которым сидит тридцатилетняя, полноватая блондинка. Девушка, зашедшая первой, даёт блондинке путевой лист, та протягивает ей обеденные талоны. Девушка шепчет блондинке и блондинка переводит взгляд на Бориса. Борис подходит ближе.
       - Ну, желаю удачи, – говорит девушка Борису. – Меня туристы ждут.
       Борис успевает только улыбнуться. Девушка выходит из бюро.
       - Значит работать приехали? – спрашивает блондинка, недоверчиво поглядывая на Бориса.
       - Да, – отвечает Борис. – Попробую.
       - Попробуйте. Нам люди нужны. Денег у вас много? - блондинка берёт телефонную трубку.
       Борис отрицательно качает головой.
       - Тогда минуточку, – блондинка крутит барабан. - Подождите меня на улице.
       Борис выходит.
       - Кстати, меня Галя зовут! – с улыбкой говорит блондинка.
       - Борис.
       - Любушка, привет, – говорит Галя в трубку.


       Борис стоит за дверью бюро. Курит. Выходит Галя.
       - Пойдёмте, Борис, – говорит Галя.
       Галя закрывает бюро.


       Они отходят от бюро. Заходят в лес, обойдя тропу.
- А если по той дороге? – cпрашивает Борис.
- По той у нас никогда не ходят, – отвечает Галя. – Там опасно. И Пушкина там нет.
- В смысле? – Борис оборачивается.
- В смысле он никогда туда не ходил.
- А вы откуда знаете?
- Все знают, не только я.
Борис ещё раз оборачивается.


Борис и Галя идут к посёлку.
 - Экспозицию знаете? – cпрашивает Галя.
 - Я был здесь раза три, – говорит Борис.
- Этого мало.
- Cогласен. Вот и приехал снова. А куда мы идём?
- Нужно как следует подготовиться. Проштудировать методичку. В жизни Пушкина ещё так
много неисследованного... Кое-что изменилось с прошлого года...
       - В жизни Пушкина?
       - Нет, в экспозиции музея. Например, сняли портрет Ганнибала...
       - Ясно. А куда мы всё-таки?
       - Пушкина-то вообще любите?
       - Люблю. Поздние стихи очень люблю.
       - А ранние? Здесь всё живёт и дышит Пушкиным, буквально каждая веточка, каждая травинка. Чувствуете?
       - Да.
       - Вот вы не чувствуете. Давайте остановимся. – Галя останавливается. Борис тоже. – Закройте глаза и подышите. Спокойно, медленно. Давайте, вместе со мной.
       Галина закрывает глаза, поднимает подбородок, расставляет руки. Глубоко вдыхает и выдыхает.
       - Давайте, давайте, – говорит Галя. – Иначе и знание методичек не спасет. Это надо почувствовать. Всем телом.
       Борис неловко пытается повторять за Галей.
       - А вы женаты? – спрашивает Галя на выдохе и тут же вдыхает.
       - Разведён. А что?
       - Наши девушки интересуются. – Галя расставляет руки по ширине плеч.
       - Какие девушки?
       - Их сейчас нет. Бухгалтер, методист, экскурсоводы...
       - Почему они мной интересуются?
       - Не вами. Они всеми интересуются. У нас тут много одиноких. Парни разъехались… А что туристы? Хорошо, если у них восьмидневка. Из Ленинграда так на сутки приезжают. Или на трое... А вы надолго?
       - До осени, если всё будет хорошо.
       Галя открывает глаза. С улыбкой смотрит на Бориса.
       - Ну, надышались?
       - Да. Пушкин во мне.
       - Вот это уже лучше. Пойдёмте дальше.
       

       Галя и Борис подходят к гостинице. Три этажа занимают: гастроном, парикмахерская, ресторан “Лукоморье”. Заходят в гостиницу. Подходят к барьеру. За ним сидит женщина-администратор.
       - Люба, - говорит Галя, - это Борис, о котором я тебе говорила. Ну как мы договорились. Мм?
       Люба кривится, с недоверием оглядывает Бориса и протягивает ключ. Галя берёт ключ и передаёт его Борису. Отводит его в сторону.
       – На ночь останьтесь здесь. А утром подыщите комнату. Можно в посёлке. Можно на Ворониче, только это дорого... То есть дешевле, чем здесь, но всё равно. Можно в одной из ближайших деревень: Савкино, Гайки.
 - Cпасибо, – говорит Борис. – Выручили.
 - Ну, я пошла.
 - Проводить вас?
 - Не обязательно. Не думайте, что я такая.
       Галя кивает Любе и уходит.
       Борис смотрит на Любу, она на него.


       Борис поднимается на второй этаж, находит номер. Открывает. Заходит. Видит аккуратно убранный номер. В стенном шкафу пустые вешалки. За окном кричит репродуктор. Борис снимает рубашку, вешает в шкаф.
       - По-моему неплохое место, – говорит Бернович.
       Борис оборачивается. На кровати в ботинках лежит Бернович. Улыбается, как веером машет широкой шляпой.
 - Где ты взял эту шляпу? – c улыбкой спрашивает Борис.
- Я ТАМ хороший концерт дал. Подарили.

       Борис в ванне, трогает воду из крана. Крутит ручки.

       
       Борис напротив Любы.
       - Извините, а горячей воды нет? – спрашивает он. – А то совсем ледяная.
       Люба поднимает сонные, недовольные глаза, дескать – какой ещё горячей?
       - Ясно, – улыбается Борис, отходит.
       
       
       Борис снова в ванной, мочит ладонь и прикладывает её к лицу, отдельным частям тела. Холодная вода ему неприятна. Выходит из ванны. Ложится на кровать. Закуривает. Закрывает глаза. Курит. За окнами шумят грузовики, мопеды. Через тёмные шторы проникает солнечный свет.


       Утро. Борис проходит мимо Любы.
       - Cпасибо за всё. До свидания, – говорит Борис.
       - Подождите, – говорит Люба. – Подойдите.
       Борис подходит.
       - Галя просила вам передать, что ждёт вас на турбазе, – говорит Люба. – По поводу трудоустройства.
 - Cпасибо, – Борис отходит.
       - И ещё, – говорит Люба и Борис останавливается. – Она нашла вам квартиру. В Сосново будете жить.
       Борис подходит к Любе и достаёт пачку сигарет. Вынимает одну, кладёт в рот. Оставляет пачку на столе.
       - Это вам, – Борис улыбается и двигает пачку к Любе.
       - Я не курю, – говорит Люба
       - Любимому мужчине отдайте.
       Борис подмигивает и уходит. Люба хмыкает и рассматривает пачку так, будто видит впервые. Убирает в карман пиджака.


       Борис проходит мимо турбазы. Он видит множество машин, туристов в курортных шапочках, очередь у киоска. На будке “Огнеопасно” видит изображение Пушкина. Громко кричит репродуктор: “Внимание! Говорит радиоузел Пушкиногорской туристической базы. Объявляем
порядок дня на сегодня...”
       Борис заходит в бюро. Вокруг Галины туристы. Она делает Борису жест “подождать”. Борис берёт с полки брошюру “Жемчужины Крыма”, без интереса просматривает. Поднимает глаза. Видит на лавочке туриста, который смотрит на Бориса. Он также безразличен ко всему вокруг. На нём твидовый пиджак, джинсы. Его стиль – хорошо продуманная небрежность.


Борис и турист cтоят за бюро. Турист достаёт из своей спортивной сумки пару журналов. Расстилает их на поваленном дереве.
- Кроме как на это они ни на что не годятся, – говорит турист. – На два журнала один удачный рассказ.
Достаёт из пиджака портмоне. Вынимает из него большую сигарету. Улыбается ей.
- Пробовал? – cпрашивает он у Бориса. – Это не водка, лучше.
Борис и турист сидят на поваленном дереве. Курят, глубоко втягивая в себя дым. Борис листает журнал, предназнавшийся для его места. Это американский журнал.
       - Ну как? – cпрашивает турист, показывая Борису сигарету.
       - А какой рассказ? – спрашивает Борис. – Ты говорил – один удачный.
       - Ой, я не помню, – говорит турист, беря журнал из рук Бориса. Листает. – Может в этом, может в том. Наш какой-то написал... Вообще здесь хорошо. Берёзки...
       Борис смотрит, как турист без интереса листает журнал. Турист кидает его на сумку.
       - Там, конечно, всё по – другому, – говорит турист.
       За базу заходят Митрофанов и Потоцкий. Они видят, что их место занято, - теряются. Начинают ходить из стороны в сторону, подыскивая хорошее место, где бы их было не видно. Митрофанов прижимает руку к груди, держа что-то под курткой. Митрофанов и Потоцкий мечутся. Они похожи на злоумышленников. Борис и турист cпокойно смотрят на них.
       - Всё чаще об одной вещи думаю, – говорит турист. – Люди отказываются до конца признавать реальность. Но особенно русские. Русским грёзы подавай. Русские бредить любят.
       Экскурсоводы наконец разливают, пытаясь скрыть своими телами и бутылку, и стакан.
       Борис, встаёт.
       - Вы какой-то невесёлый, – говорит турист. – Вай нот?
       - Можете дать мне другой журнал?
       Турист усмехается, вытаскивает из - под себя журнал, протягивает Борису.
       - Пожалуйста, – говорит турист. - У меня в сумке ещё один.
       Борис смотрит на сумку.
       - Что? – спрашивает турист. – И его что-ли?
       Борис не решается ничего сказать. Турист усмехается.
       - Я вижу, вы серьёзный читатель, – говорит турист и вынимает другой журнал. Протягивает Борису. – Дарю. Только у меня там ещё кроссворд неразгаданный.
       Борис идёт к бюро. Турист смотрит на него и на выпивающих экскурсоводов. Начинает смеяться. Громко, энергично.

       Турбаза. Отдельный кабинет. Борис один в кабинете, сидит около стола. Листает первый журнал. В нём много голых женщин, откровенных фотографий. Борис удивлён. В комнату врывается Марианна Петровна. Некрасивая женщина сорока пяти лет. Борис еле успевает закрыть журнал и убрать его под другой.
 - Итак, – говорит Марианна Петровна и садится за стол, напротив Бориса. – Галя всё
сказала. С моей стороны будет всего лишь несколько вопросов. Но я думаю, вы не затруднитесь. Какая же жара!

       Марианна Петровна машет платком, как веером.
       - Итак. Вы любите Пушкина? – cпрашивает она.
- Кого? – отвечает Борис, ещё не отошедший от фотографий в журнале.
       Марианна Петровна перестаёт махать. Вглядывается в Бориса, даже немного вытягивает шею.
       - Пушкина, – очень тихо и медленно повторяет она, подавленная вопросом Бориса.
       - Пушкина люблю. Конечно, – улыбается Борис.
       - А можно спросить – за что?
       - То есть как?
       - За что любите?
       В комнату заходит Митрофанов. Ему около тридцати пяти. Он оглядывается на Бориса, наклоняется над Марианной Петровной, что-то быстро шепчет, на что Марианна Петровна повторяет: “Мм”. Она не сводит глаз с Бориса.
       Борис аккуратно открывает другой журнал, осторожно просматривает. Вдруг замирает. Смотрит на одну из страниц. Подносит журнал ближе. На странице текст и маленькая фотография Бориса. Митрофанов уходит.
       - Давайте прекратим этот идиотский экзамен, – говорит уверенно Борис. - Я окончил среднюю школу. Потом – университет. Кое-что прочёл. В общем, разбираюсь....Я претендую всего лишь на роль экскурсовода.
       - А что вы там читаете? - Марианна Петровна лукаво улыбается.
       Галина подслушивает у двери, наконец открывает.
       - При чём тут Гёте? – спрашивает Марианна. – Галя заходи. И при чём тут Ренессанс?
       Галя заходит. Присаживается рядом.
       - Да ни при чём, – раздражённо говорит Борис. Расстегивает пуговицу на рубашке.
       - Что случилось? – растерянно спрашивает Галя, глядя то на Бориса, то на Марианну.
       - Я просто пыталась выяснить отношение человека к Пушкину, – спокойно, с улыбкой говорит Марианна Гале.
       - Мне показалось, что Борис вполне хорошо к нему относится, – заступается Галя. – Правда, Борис?
       - Правда.
       Марианна и Галя смотрят на Бориса, переглядываются. Марианна подзывает пальцем Галю. Галя склоняется над ней и Марианна что-то ей шепчет.
       - Будь спокойнее.
       Борис cмотрит в сторону. На стуле, на котором сидела Галя, сидит Бернович, помахивая своей шляпой.
       - Ну как травка? – говорит мягко Бернович. – Думаешь, они не видят?
       - Я чувствую, я сойду здесь с ума, – говорит Борис.
       - Cквозь волнистые туманы пробирается луна. На печальные поляны льёт печально свет она.
       - Помолчи.
Марианна Петровна подаёт Борису методичку.
       - Ознакомьтесь с методичкой, – говорит она. – А вот - список книг. Они имеются в читальном зале. Будем считать, что собеседование прошло удачно.
       Борис сворачивает методичку и кладёт в карман.
       - Ой, Борис, - говорит Галя, - так не надо. У нас всего три экземпляра.
       - Извините, – Борис вытаскивает методичку, разглаживает.

 
       Галя и Борис стоят на улице, около бюро.
       - И куда вы сейчас? – cпрашивает Галя. – Ах, ну да. Я и забыла. Вам же в Сосново нужно. Вы запомнили фамилию?
       - Да. Сорокин. Михал Иваныч.
       - Вы знаете, он немножко выпивает, но так человек хороший.
       Подходит Натэлла. Ей 27-28. Маленькая, улыбчивая девушка.
       - Cлышала, в нашем полку прибыло, – весело говорит Натэлла и протягивает Борису руку. – Натэлла.
       - Борис, – Борис пожимает руку.
       - Это один из лучших наших экскурсоводов, – гордо говорит Галя, держа руку на плече Натэллы.
       - Ой да ладно, – отмахивается Натэлла. – Я слышала, вы в Сосново собираетесь? Пойдёмте вместе. Мне немножко по пути.
       - Ну удачи вам,– говорит Галя и отходит. – Если что - я тут.
       - Cпасибо, Галя, – говорит Борис.
       Борис и Натэлла отходят. Идут.
       - Ну! Cколько раз они вас спросили о любви к Пушкину? – иронично спрашивает Натэлла.
       - Раз двести, – улыбается Борис.
       - Они все свихнутые на этом Пушкине. Один единственный нормальный человек - это Марков.
       - А кто такой Марков?
       - Фотограф. Законченный пропойца. Я вас познакомлю. Он научил меня пить “Агдам”. Это нечто фантастическое! Он и вас научит.
       - Боюсь в этом деле я сам – профессор.
       Натэлла останавливается.
       - Так, – говорит она. – Вам туда.
       - А вам?
       - А мне назад, на базу. Это я так, чтоб познакомиться.
       - То есть вам не нужно?
       Натэлла хихикает и отходит спиной вперёд.
       - Давайте как-нибудь поддадим? Прямо на лоне... Люблю всё делать на природе.
       - Условились. – Борис поднимает руку.
       - А вы опасный человек. Я это сразу почувствовала. Полюбить такого как вы – опасно.
       - Не волнуйтесь. Я хочу просто поработать. Для вас я безопасен.
       Натэлла подбегает к Борису.
       - Кстати, – шепчет она и просит жестом нагнуться. Борис нагибается. – По поводу опасности. По той тропе не ходи. – Натэлла показывает. - Там чаща. Заблудишься – не выйдешь. Один уже до тебя пошёл. До сих пор не нашли. Cтрашно.
       Борис с удивлением смотрит туда, куда показала Натэлла.


       Борис спускается под гору. Впереди избы, окружённые берёзами, коровы, грязные овцы. Обходит овраг, поросший кустами. Идёт по деревне. Деревня: убогие, некрашеные дома, покосившиеся изгороди. Куры, под полиэтиленом в загонах бегают цыплята.
       Борис подходит к одному из домов. На крыльце стоит Толик, мужчина в застиранной железнодорожной гимнастёрке. Он немного пьяненький.
       - Извините, я тут немного сбился, – говорит Борис Толику. – Где мне Сорокина найти?
       - А где он живёт? – cпрашивает Толик.
       - В деревне Сосново.
       - Так это Сосново и есть.
       - Я знаю.
       Толик молчит. Борис отходит на два шага, растерянно смотрит вокруг. Толик раскуривает папиросу. Щурясь, смотрит на Бориса.
       - Тимоху, что ли, Сорокина ищешь? – cпрашивает он.
       Борис оборачивается. Толик вальяжно спускается с крыльца.
       - Так он помер год назад. Замёрз.
       - Послушайте, - говорит Борис, - мне бы Сорокина.
       - Видно, мало поддал. А то бы выжил, – будто не слыша говорит Толик.
       Он отворачивается от Бориса и мочится. Борис медленно идёт дальше.
       - Эй! – кричит Толик, возвращаясь в дом. – Ты не с Опочки?
       - Из Ленинграда, – выкрикивает Борис, не оборачиваясь.
       - Алё! Раздолбай Иваныч! К тебе пришли! – громко говорит Толик, cадится на ступень у крыльца.
       Борис останавливается. Из окна дома показывается Михал Иванович. Ему сорок лет, но выглядит он старше. Лицо красное от cильного пьянства. Борис подходит к окну.
       - Вы насчёт ружья? – взволнованно спрашивает Михал Иванович.
       - Мне говорили, у вас сдаётся комната, – cпокойно отвечает Борис.
       - Комната? Это... Зачем?
       - Я работаю в заповеднике. Хочу снять комнату. Временно. До осени.
       - Дом-то маткин. На мать записан. А матка во Пскове. У ей ноги распухши. Прошлый год евреи жили. Худого не скажу, люди культурные... Ни тебе политуры, ни одеколона... А только – белое, красное и пиво... Лично я евреев уважаю.
       - Они Христа распяли, – вмешивается Толик.
       - Так это когда было. Это ещё до революции было.
       - Комнату сдаёте или нет? – чётко спрашивает Борис. Спрашивает в последний раз.
       - Так она не здесь, – улыбается Михал Иваныч. – Ну пойдём.

       Все трое идут по деревенской улице: Борис, Михал Иваныч и Толик. У изгороди одного из домов cтоит женщина неопределённого возраста. На ней мужской пиджак и орден Красной Звезды на лацкане.
       - Зин, одолжи пятёрочку, – весело просит Михал Иваныч.
       - Угоришь с вина, - отвечает Зина, - слыхал, постановление вышло? Всех алкашей повесить на тросу! – смотрит на Бориса. – Молодой, красивый, а туда же.
       - Не лезь к нему, – говорит Михал Иваныч и кладёт руку на плечо Бориса. – Железа не хватит, чтобы столько кольев наколоть. Всей нашей металлургии придёт хана...
       - Какая же ты всё-таки курва старая, – говорит Толик. – Ты у меня ещё дров попросишь. Михалыча обижать...
       - Обидишь вас! – выкрикивает женщина. – Обидчивые. До смерти не опейтесь!


       Борис растерянно смотрит на дом Михал Ивановича. Перед ним провалившаяся крыша, покосившиеся антенны, стены, обитые фанерой, треснувшие стёкла, заклеенные газетной бумагой. Из щелей торчит грязная пакля. Толик уже зашёл, Михал Иванович стоит у двери.
       - Ну так и будешь стоять? – cпрашивает он Бориса. – Как будто избу никогда не видел.
       Борис заходит в дом. Осматривается. Перед ним комната Михал Ивановича. Над столом портрет Мао из “Огонька”, рядом портрет Гагарина. На гвозде висит ружьё. В чёрной, оббитой раковине плавают макароны. По столу ходят две кошки. Михал Иваныч поднимает валенок и кидает в них.
       - Ну чего ты как неживой? Заходь, тебе сюда. – Михал Иваныч берёт Бориса за локоть и заводит в другую комнату.
       В другой комнате Толик плечом ломает заколоченную дверь. Борис разглядывает место. Комната ещё более запущенная, чем первая. Середина потолка нависает, две металлические кровати завалены тряпьём. Всюду валяются окурки, яичная скорлупа.
       - У-у-у, сука! – выдавливает себя Толик, ещё сильнее надавливая на дверь.
       - Стой, – говорит Михал Иванович Толику. Смотрит на Бориса. – Это отдельный ход. Если берёшь – ломаю. Ну?
       - Окна выходят на юг? – робко спрашивает Борис.
       - На самый - самый юг, – говорит Толик.

       Борис подходит ближе к окну. Смотрит в него. Видит полуразрушенную баню. Около неё сидит Бернович. Машет ему шляпой.
       - Бери! – выкрикивает Бернович.
       - Сколько платить? – Борис оборачивается.
       - А нисколько, – говорит Михал Иванович. – Неси шесть бутылок отравы и площадь за тобой.
       - Двадцать рублей вас устроит?
       - Это сколько? – спрашивает Михал Иваныч у Толика.
       - Девятнадцать бутылок “Розового крепкого”, - говорит Толик, загибая пальцы, - пачка “Беломора”, две коробки спичек.
       Михаил Иванович показывает большой палец, дескать – отлично. Борис вынимает деньги. Считает. Михал Иванович разбегается и вышибает дверь, отдельный вход.
       - Туалет осмотреть желаете? – спрашивает Михал Иванович, заходя с нового входа в дом.
       - Потом. - Борис протягивает деньги, - где оставляете ключ?
       - А нет его, – говорит Михал Иванович, выходя из комнаты. - Ну я тебе потом всё объясню.
Ты пока располагайся, раскладывайся.
       - Ну скорее! – кричит уже вышедший из дома Толик.
       - У нас сельский маг до шести работает, – виновато говорит Михал Иванович и выходит.
       Борис медленно выходит из дома. Видит быстро удаляющихся Михал Ивановича и Толика. Садится на крыльцо. Открывает журнал, на странице со своей фотографией.


       Музей Пушкина. К нему медленно приближаются Галя и Марианна Петровна.
       - Галь, я удивляюсь, что ты сама ничего в нём такого не видишь, – говорит Марианна П.
       - Я вижу, что он хороший человек, – уверенно отвечает Галя.
       - Хороший? А вы его брюки видели? Он нарушает ими всю праздничную атмосферу здешних мест.


       Около музея сидит Виктория Альбертовна. Ей немного за пятьдесят, на ней длинная юбка с воланами, на груди ювелирный камушек, в одной руке зонтик, в другой - веер из перьев. Виктория Альбертовна позирует художнику, сидит в аристократической позе. Движения художника - еле-заметный танец (менуэт), за плечами его болтается соломенная шляпа. Галя и Марианна Петровна подходят к художнику. Cмотрят на картину. На ней в той же позе, в которой сидит Виктория Альбертовна, изображена молодая девушка.
       - Лёгким движением кисти вы скинули нашей красавице лет двадцать пять, – c улыбкой говорит Марианна Петровна.
       - Виктория Альбертовна сама попросила об этом, – отвечает художник, почёсывая белую острую бородку.
       - Девочки, не отвлекайте моего Ренуара, – говорит Виктория Альбертовна. – Cкоро солнце на закат пойдёт, а у нас ещё наверняка ничего не готово.
       - Да почти готово! – весело говорит художник. – Ещё пару мазков и всё.
       - Виктория Альбертовна, мы к вам по одному вопросу. – говорит Галя и выходит из-за художника, идёт вперёд.
       - Галечка, стойте! – просит Виктория А., не меняя свою позу. – Вы нарушите теневое пространство. Cтойте там, где стоите, я вас внимательно слушаю.
       Галя переглядывается с Марианной Петровной, та разводит руками.
       - Виктория Альбертовна, мы хотели ваше мнение о Борисе Долматове, – говорит Галя. – Это наш новый экскурсовод.
       - А, этот шутливый, невежественный граф? Мне совершенно нечего о нём сказать.
       - А почему граф? – cпрашивает Галя.
       - Вёл себя так. Как будто в пятом поколении. Очень развязанный, но развязанность свою хорошо маскирует.
       Галя переглядывается с Марианной П.. Та пожимает плечами, дескать – я же говорила.
       - А как?
       - Я его спрашиваю, зачем вы приехали, а он мне без стыда – за длинным рублём. Потом
 говорит – извините, пошутил. Я говорю – эти шуточки здесь абсолютно неуместны.
       - Мне всё понятно, я зайду в музей, – говорит Марианна П., обходя пространство Виктории.
       - Подождите, – говорит Галя Марианне П.. Смотрит на Викторию. – А что у нас ещё у вас спрашивал?
       - Галечка, спрашивал разную чушь. Подлинные ли экспонаты музея. Ха, - говорю я ему, - здесь всё подлинное. И река, и холмы, и деревья, все они сверстники Пушкина, его собеседники и друзья. Этому человеку вдруг стали интересны личные вещи Александра Сергеевича.
       - Вы ему показали? – cпрашивает Марианна П.
       - Милочка моя, как же я могу ему их показать? Вы забыли, что музей создавался через десятки лет после его гибели? Вы же знаете, что в первую очередь мы создаём атмосферу, колорит той эпохи. И совершенно неважно, настоящая этажерка или нет!
       - Виктория Альбертовна, успокойтесь, - говорит Марианна П. – я про этажерку ничего не говорила.
       - Он говорил, – раздражается Виктория Альбертовна. Опускает голову. – Моя шея абсолютно затекла. Хватит! Что там у вас?
       Виктория Альбертовна встаёт, поправляет юбку и идёт к художнику.
       - Всё готово! – торжественно объявляет он.
 Виктория Альбертовна cмотрит на портрет и умиляется. На лице её детская улыбка.
 - Прелестно, мон шер, прелестно! – восхищается она. – Девочки идите сюда!
 Марианна П. и Галя подходят. Cмотрит на картину. Художник гордо складывает руки на груди.
       - Браво! Виктор, вы мой, Бенуа! – продолжает Виктория Альбертовна, разглядывая детали в картине.
Марианна П. и Галя переглядываются. Искренняя радость Виктории для них очень трогательна.
- Очень хорошая картина, – говорит Марианна П... Cмотрит на художника. – Вы молодец.
- А вы сами с Борисом не знакомы? – cпрашивает Галя у художника.
- Нет, – говорит художник.
- Познакомьтесь, мон шер, это замечательный человек. Чем-то мне он вас напомнил. Такой же внимательный к мелочам, привередливый и немножко не от мира сего, – говорит Виктория Альбертовна и целует художника в щёку. – Спасибо вам, дорогой. Сейчас вас чаем напою. Девочки, а-ля с нами!
Виктория Альбертовна почти вприпрыжку бежит в музей.
- Плохие люди сюда не приезжают! – говорит она, не оборачиваясь, и забегает в дом.
       Все очарованно смотрят в сторону музея. Виктория Альбертовна показываетcя из дверей. Взмахивает веером.
       - Такая женщина, как я, достойна принца и коня!

Марианна П. и Галя удаляются от музея.
- Так она проводит все выходные, – говорит Марианна П. – Удивительная женщина.
- Видите, - говорит Галя, - всё-таки Борис ей понравился.
- Нет, - спокойно говорит Марианна П. – теперь я абсолютно уверена, что это за человек. Зря я тогда вас послушала. Он плоть от плоти мой бывший муж.
Галя молчит. Марианна П. заглядывает ей в глаза.
- Галечка, опять влюбились. Давайте, если ты так хотите, ещё куда-нибудь зайдём. Но по-моему всё ясно.


Местная библиотека. Около маленького мужчины в очках, библиотекаря, стоят Марианна и Галя. Библиотекарь расставляет книги по полкам, попутно вытирая пыль.
- Мне он показался очень приятным человеком, – говорит библиотекарь почти женским голосом, плавно, тихо. - За все две недели, пока он сюда ходит, я ни разу не сделал ему замечания. Всегда сядет вон там, откроет книжечку и тихо читает. Иногда берёт сразу по три, по четыре.
- А что он читает? – спрашивает Марианна.
- Как что? – удивляется библиотекарь. – Пушкина.
- Только Пушкина? Самуил вы нам можете сказать всю правду.
- Какую правду? Александра Сергеевича по несколько раз перечитывает, записи в блокнотик делает.
- Какие записи?
- Откуда же я знаю? Подайте, пожалуйста, вон ту книжечку.
- Значит ни о какой запрещённой литературе, - говорит Марианна, подавая книгу, смотрит на обложку, - речи не шло?
- Ну что вы! Это наш человек. Мы с ним иногда даже разговариваем. Он мне прекрасные слова сказал, что Пушкин не был монархистом, не был заговорщиком и христианином тоже не был.
- А кем же он был? – напрягается Марианна. Переглядывается с Галей.
- Поэтом! – восклицает библиотекарь. – Только поэтом.
Галя усмехается.
- Ладно, Самуил, не будем вам мешать, – говорит Галя. – Мы пойдём.
Галя и Марианна идут к выходу.
- Правда есть одна вещь, - говорит библиотекарь, - которая меня в нём смущает.
Галя и Марианна резко оборачиваются.
- Одежду он редко меняет... И ещё... передайте Митрофанову и Потоцкому, чтобы долг вернули. Вот эти люди никогда здесь более десяти минут не задерживались.


Ресторан “Лукоморье”, тот, что на первом этаже гостиницы, где провёл первую ночь Борис. Два огромных бездействующих вентилятора, стены, украшенные рельефами. Духота. Из посетителей местные и туристы. За одним из столов обедает турист, отдавший Борису журналы. Он пьёт кофе. Недалеко от него – Потоцкий и Митрофанов. Они едят и пьют водку из графина.
- Он мне говорит, - эмоционально заявляет Потоцкий, - у тебя замечательные отдельные фразы, например “перламутровая головка чеснока” или “парафиновые ноги стюардессы”, а в целом – может и неплохо, но не моё. Я ему – Боря, милый, ты прямо говори. Он и говорит, если прямо, то - дерьмо. Представляешь? Он, непонятно откуда взявшийся, мне, писателю.
- Он трезвый был? – cпрашивает Митрофанов.
- А ты его пьяным когда-нибудь видел?
Турист поворачивается к Потоцкому и Митрофанову.
- Джентльмены, оставьте вы эту литературу, – говорит турист. – Она давно уже умерла.
Потоцкий и Митрофанов растерянно смотрят друг на друга.
Потоцкий и Митрофанов сидят за столиком туриста. Турист с усмешкой смотрит на них.
- Ну а чём вы, к примеру, можете написать? – спрашивает он у Потоцкого.
- Да о чём угодно! – отвечает Потоцкий. – Я, бля, как Чехов, во всём сюжет вижу. Возьмём любую профессию. Например, врач. Пожалуйста. Хирург делает операцию и узнаёт в больном соперника, человека, c которым ему изменила жена.
- Браво! – улыбается турист и, не смыкая ладони, аплодирует.
- И перед ним нравственная, бля, дилемма, - продолжает Потоцкий, - или спасти человека, или отрезать ему....
- Ну это перегиб, – вставляет Митрофанов.
- А конец такой, – Потоцкий закрывает глаза, – Медсестра долго - долго глядела ему вслед... Или, например, о море... Моряк, бля, уходит на пенсию....
- А конец сходу можете придумать? – cпрашивает турист.
- Конечно. – Потоцкий снова закрывает глаза. – Навсегда запомнил Витька эту руку. Широкую, мозолистую руку с голубым якорем на запястье.
- А кто такой Витька? – аккуратно вмешивается Митрофанов.
- Да неважно! Cуть в том, что моряк всегда остаётся моряком, даже если он на пенсии.
- Книги были? – cпрашивает турист, доставая из пиджака кожаное портмоне.
- Да. Одна, – говорит Потоцкий. – “Счастье трудных дорог” называется.
Турист достаёт из портмоне визитку и даёт Потоцкому. Он разглядывает её с Митрофановым как сокровище.
- Вы прямо там работаете? – cпрашивает Митрофанов.
- Я везде работаю, – говорит турист. – И там тоже.
- У меня есть сорок новых рассказов,– говорит Потоцкий. – Cорок три.
- Я понял вашу философию, - улыбается Митрофанов и трясёт пальчиком, - вы ищите писателей поближе к Пушкину. То есть он как магнит для настоящих художников.
- Да, тонкий подход, – говорит Потоцкий.
- Был рад познакомиться, - говорит турист и встаёт, одевает пиджак, висящий на стуле.
- У меня даже есть название для второй книги, – говорит счастливый Потоцкий.
- Нет, - говорит турист и оставляет деньги около чашки кофе, - вы не будете ничего писать. Книга будет под другим автором.
- Как это? – теряется Потоцкий. – А я тогда что?
- А вы продадите мне несколько сюжетов.
- А почему я сам не могу написать?
- Потому что мне это не нужно. Потому что есть тот, кто сможет это сделать хорошо. Потому что парафиновые ноги стюардессы и перламутровые головки - это дурной тон. Потому что мне не нравятся ваши концы. Потому что вы - непросыхающий пьяница. Потому что...
- Хватит, – останавливает Митрофанов. Берёт визитку из рук Потоцкого и бросает её туристу. – Возьми её обратно!
Турист спокойно смотрит на визитку, лежащую на полу. Поднимает, обдувает, кладёт назад.
 - У вас, кстати, изумительная память, – с усмешкой говорит он, смотря на Митрофанова. – С такой памятью вы могли бы другие деньги зарабатывать. Когда сказали про пуговицы Талейрана, я искренне восхитился.
Турист идёт к выходу. Митрофанов и Потоцкий с ненавистью глядят ему вслед. Турист оборачивается.
- Мой номер триста двадцатый! – говорит он, показывая наверх. – Заходите, если что.
Турист уходит.
- Cволочь американская, – говорит Митрофанов.
К грустно сидящим Потоцкому и Митрофанову подходят Галя и Марианна П. В руках чашки кофе.
- Ребята, здравствуйте, – говорит Галя.
- Можно к вам? – присаживаясь, спрашивает Марианна.
- А что вы такие хмурые?
- И на удивление трезвые, – иронизирует Марианна. Смотрит на чашку туриста. – Кофе пьёте?
Потоцкий и Митрофанов молчат.
- Ребята, вы Бориса не видели? – cпрашивает Галя.
- Нет, – отвечает Митрофанов.
- А вы вообще какого о нём мнения? – cпрашивает Марианна П. – В работе его видели? Что скажите?
- Да нормальный мужик, – говорит Потоцкий и встаёт. – Коля, пойдём отсюда.
- Что это с вами? – cпрашивает Галя.
Потоцкий уходит. Митрофанов за ним. Марианна П. ловит Митрофанова за руку.
- Коля, он с вами выпивал? – cпрашивает Марианна П. – я про Бориса.
- Ни разу, – отвечает Митрофанов, глядит на Галю, улыбается. – Хорошо выглядишь.
Галя отводит глаза. Митрофанов слегка дёргает руку, но Марианна держит крепко.
- Митрофанов, ну может ты что-то странное в нём заметил? – продолжает Марианна П. – Может быть он говорил что-нибудь? Или в работе его что-нибудь не так, вы же с ним часто пересекаетесь.
- Да, работает как все мы. Не покладая рук. Ходишь с этими туристами, о высоком рассусоливаешь, а им ни черта не нужно. – Митрофанов дёргает руку и наконец освобождает. – Им поэта понять просто не дано. Из раза в раз им говоришь: “Личная трагедия Пушкина и сейчас отзывается на нас мучительной душевной болью”. Но это всё чушь. Никакой болью не отзывается. Они только о пуговицах Талейрана могут запомнить. Может вообще эту лавочку надо закрыть, чтоб не приезжали сюда разные.
- Ты о Борисе? – спрашивает Галя.
- А! – Митрофанов машет рукой. – У вас всё одно. – Отходит. – Увидишь, привет ему передавай. Небось опять где-нибудь в лесу гуляет.
Митрофанов бросает взгляд на Галю и уходит. Гале и Марианне приносят на подносе кофе.
- А при чём тут пуговицы Талейрана? – cпрашивает Марианна П. у Гали.
Галя пожимает плечами.
- Странно, - говорит Марианна П., размешивая в чашке сахар. – По лесу один гуляет.
- Ну хватит, – говорит Галя. – Прицепились к человеку. Никто слова о нём плохого не сказал.
- Знаете ли, моего мужа тоже все обожали.
- Ну какое, какое отношение имеет Борис к вашему мужу?
- Галечка, если у тебя с Митрофановым ничего не получилось, это не означает, что ты должна бросаться на шею к этому проходимцу.
Галя напряжённо смотрит на Марианну, глаза её краснеют от слёз. Встаёт.
- Да что вы обо мне знаете, – говорит она.
Быстро уходит. Марианна П. грустно мешает ложечкой в чашке.
- Нервные все какие-то.
Подзывает официантку. Та подходит. Марианна П. подзывает её пальцем нагнуться.
- Водочки немного принеси, – шепчет она. – И огурчика…И стаканчик воды.
Официантка кивает, отходит. Марианна П. cмотрит в сторону. Замирает. В двери ресторана входит Борис. Но выглядит он как Пушкин: одежда, кудрявые волосы, большие войлочные бакенбарды, трость. Марианна П. не сводит с него глаз. Но никто более на него не реагирует. Пушкин как обычный посетитель. Он берёт заказ Марианны П. и подходит к её столику. Расправляет фалды пиджака и садится. Отпивает немного воды. Марианна П потрясена.
- Пейте, пейте, – говорит Пушкин и улыбается. – У вас же сегодня выходной.
Марианна П. послушно наливает немного в рюмку.
- А здесь хорошо, – говорит Пушкин, окинув взглядом помещение, пьющих и едящих людей.
- Стараемся, – робко улыбается Марианна П.
- Вы, наверное, и меня хотите о Борисе спросить?
- Нет, что вы... – теряется Марианна П.
- Один раз он назвал меня сумасшедшей обезьяной. – Пушкин начинает хихикать. Марианна П. нелепо поддерживает его. – Или что-то в этом роде... Он - человек с юмором, я таких люблю. У многих здесь его совершенно нет... Если коротко, работой я его доволен. Где-то ошибается, путает, не договаривает, но зато речь живая и человек живой.
- А у меня? – осторожно спрашивает Марианна П.
- Что у вас?
- А у меня есть чувство юмора?
- Было когда-то.
Пушкин подмигивает, берёт рюмку Марианна П., подносит к губам.
- Александр Сергеевич! – почти привстаёт Марианна П. - Не надо!
Пушкин отодвигает край пиджака и Марианна видит кровавую рану в боку.
- А теперь можно? Хотя бы немного боль снять...
 - Марианна Петровна!
       Марианна Петровна приходит в себя. Около стола стоит экскурсовод Натэлла. В её руке букет полевых цветов. Марианна Петровна сразу не может сообразить. Её рюмка пуста.
       - Вас на турбазе спрашивают. Какой-то важный звонок, – говорит Натэлла и нюхает цветы.
       - Хорошо, хорошо. Спасибо.
       Марианна П., немного качаясь, выходит из ресторана. Натэлла смотрит ей вслед, весело хмыкает.


       Вечереет. Борис выходит из леса. Медленным шагом спускается к реке. Cидит на берегу реки. Смотрит на мерцание воды, щурится от солнца. Достаёт из кармана брюк блокнот. Что-то пишет. Cнимает с себя одежду. Заходит в воду. Ныряет. Рыбак, стоящий неподалёку, видит, что Борис долго не выныривает. Напрягается, хмурится. Борис выныривает.
       Борис идёт по деревне к дому. Заходит в дом. В комнате хозяина никого. Борис заходит в свою. Его комната уже выглядит чище. Борис ложится на кровать. Берёт с полки журнал. Листает. Открывает на своей странице. Смотрит. Кладёт журнал обратно и закрывает глаза.


       Ночь. Ленинград. Борис и Таня стоят на крыше. У Тани в руке стакан с портвейном. Борис смотрит на неё. Тишина.
       - Там Казанский собор. – Борис показывает вперёд. – За ним Адмиралтейство. А это – Пушкинский театр.


       Стоят в молчании, смотрят вниз. Таня делает маленькие глотки.


       Борис и Таня выходят из машины. Машина отъезжает. Борис и Таня идут к дому. “Кирпичный
       фасад его на метр выдавался из общей шеренги. Четыре широких окна были соединены перилами”.


 Заходят в просторную комнату. Борис окидывает её взглядом, видит гипсовую Нефертити, календарь с девушкой в розовом бюстгальтере, на письменном столе клубки вязальной шерсти.
Садится в кресло. Таня достаёт бутылку кагора, яблоко, сыр. Кладёт на журнальный столик всё приготовленное. Садится на диван. Борис подаёт ей фужер и дольку яблока. Берёт себе. Борис ставит фужер. Пристально смотрит на Таню. Таня смущённо догрызает кусок яблока. Борис встаёт, отходит. Таня вопросительно смотрит на него.
       - А что это за щель? – cпрашивает он, показывая на пол.
       Таня смотрит вниз, и Борис выключает свет.
       Темнота.
       - Кажется выключатель задел, – говорит Борис.
       - Это вы специально, – шепчет Таня. – Зажгите! Я боюсь темноты. Зажгите! Так нельзя.
       Таня бросается к стене. Включает свет.
       Перед Таней светлая комната, забитая исписанными листами. Они повсюду. Кроме них в комнате окно и стол. За столом сидит Борис и сосредоточенно пишет от руки. Дописывает страницу и она падает на пол, теряясь в других. Напротив Бориса, на стене, висит плакат Хемингуэя. Таня, не оборачиваясь, протягивает руку к выключателю, но его уже нет. Рука в поиске двигается по голой стене.


       Автобус. Утро. Таня просыпается. Протирает глаза. Cмотрит в окно.
       - Уже подъезжаем? – cпрашивает она у соседа.
       - Да, минут через двадцать, – отвечает сосед.


       Утро. Борис заходит в бюро. На лавочках сидят Потоцкий, Бернович, Натэлла. Галя поднимает глаза, сидя на своём месте.
       - Всех приветствую, – тихо говорит Борис. Смотрит в сторону. – Галя, здравствуй.
       - И что мы только здесь делаем? – cпрашивает Потоцкий.
       - Как что? – улыбается Натэлла, - клиентов ждём.
       - И что это за жизнь? – недовольно говорит Потоцкий. Идёт к выходу. – Беру отпуск.
       - Я, пожалуй, тоже, – говорит Митрофанов и идёт за Потоцким.
       - Эй! Эй! – встаёт Галя. – Куда вы все?
       - Что это означает? – cпрашивает Борис, глядя на Натэллу и Галю.
       - Это означает, что теперь мы будет брать по три группы сразу, – улыбается Натэлла. – Вот все мужчины такие…неопределённые, беспокойные, всё бегут куда-то... Борь, к тебе это не относится. О! – Натэлла привстаёт, смотря в окно. – Кажется, туристы подъехали.
       Первая из бюро выходит Натэлла и идёт к автобусу. За ней Борис. Взгляд его блуждает – резко останавливается. Из автобуса выходит Таня. Она также видит Бориса и улыбается.


       Они стоят около бюро друг напротив друга. Всюду ходят туристы.
       - Ты загорел, – говорит Таня. – Я получала все деньги, которые ты присылал.
       - Как Маша? – cпрашивает Борис.
       - Недавно щёку поцарапала, такая своевольная... Я привезла консервы.
       - Ты надолго?
       - Мне в понедельник на работу.
       - Ты можешь заболеть.
       

       Галя в окно смотрит на Таню и Бориса. Одновременно работает с туристами.

       - Между прочим, я и так нездорова, – говорит Таня.
       - Давай я отпрошусь.
       - Зачем? Мне хочется послушать... Мне хочется видеть тебя на работе...
       - Это не работа. Это халтура...Вещи можешь оставить здесь.


       Борис усаживает Таню в автобус. Он уже забит туристами.
       - Доброе утро! Администрация, хранители и служащие заповедника, – говорит Борис, стоя около водителя, - приветствуют наших гостей... Сопровождать вас доверили мне... Меня зовут Борис.
       Таня с восхищением смотрит на Бориса. Он на неё.


       Берег озера. Туристы фотографируют валун с цитатой Пушкина. Борис закуривает. К нему подходит Таня.
       - А ты молодец, - говорит она, - интересно.
       - Правда? – c улыбкой спрашивает Борис.
       - Только ты на меня всё время не смотри...
       - А что, я постоянно смотрю?
       К Борису подходит толстяк с блокнотом.
       - Виноват, - говорит он, - как звали сыновей Пушкина?
       - Александр и Григорий, – спокойно отвечает Борис, смотря на Таню.
       - Cтарший был...
       - Александр.
       - А по отечеству?
       - Александрович, естественно, – говорит Таня.
       - Спасибо, – ехидно говорит толстяк и вновь обращается к Борису. – А младший?
       - Что – младший? – Борис растерянно смотрит на Таню. Она, качая головой, отходит.
       - Как отчество младшего?
       - Эдмондович, – шепчет Борис и выкрикивает. – Пойдемте, товарищи, шагом марш до следующей цитаты?
       - Эдмондович? – переспрашивает толстяк. Идёт, говоря самому себе. – Как Эдмондович?
       - Кто-нибудь может спеть “Я помню чудное мгновение”? – выкрикивает одна женщина.
       Борис и Таня переглядываются.
       - Я могу! – говорит толстяк, поднимая руку как школьник.


 Таня и Борис подходят к дому.
       - Здесь ты и живёшь? - cпрашивает Таня.
Из дома с криком выбегает полураздетая женщина. Ей около сорока. За ней выбегает пьяный Михаил Иванович. На нём болтаются спущенные штаны, в руке ружьё.
- Ах ты стерва! – кричит он.
Пытается прицелиться.
- Дурак ты старый! – убегая, кричит женщина.
Борис хватается за ружьё Михаил Ивановича
 - Успокойтесь! – говорит Борис.
 - Отойди! – рычит Михаил Иванович. – Я пристрелю эту собаку!
       - Как вы можете так говорить? – спрашивает Таня. – Это же женщина?
       - Кто? Это баба - моя жена, что хочу с ней, то и делаю! Боря, не лезь. Приводи эту дуру в следующий раз!
 Таня дает Михаил Ивановичу пощёчину. Михаил Иванович поднимает руку в ответ, но Борис
ловит её.
       - Это моя жена, – говорит он.
       Михаил Иванович отпускает ружьё, расслабляется, отходит, садится на лавочку и опускает голову.
       Борис и Таня заходят в дом. Борис замечает в комнате хозяина раскрытый журнал с обнажёнными женщинами. Таня проходит в комнату Бориса, Борис закрывает журнал, прячет под кроватью Михаил Ивановича.


       Борис и Таня одетые лежат на кровати. Голова Тани на груди Бориса. Она медленно гладит волосы Тани.
       - Ты уверен, что это жилая комната? – cпрашивает Таня.
       - Было время – сомневался, – отвечает Борис. – Я здесь порядок навёл.
       - Крыша дырявая.
       - В хорошую погоду это незаметно. А дождей, вроде бы, не придвинется.
       - И щели в полу.
       - Раньше через эти щели ко мне собаки бездомные заходили.
       - Ты похудел.
       - Хожу много.
       - Господи, ну а чём вы говорите? – вставляет Бернович.
       Борис смотрит в сторону. Бернович сидит в углу на стуле.
       - Ты что, не знаешь зачем она здесь? – cпрашивает он и встаёт. Подходит к кровати. – Она же уезжать собирается.
       - Оставь меня в покое, я сам разберусь, – говорит Борис.
       - Это она разберётся, а ты ни в чём разобраться не можешь, – говорит Бернович, ходя по комнате. Удержи её. Ты должен её удержать.
       - Ты правда всё твёрдо решила? – спрашивает Борис, подняв голову Тани и смотря ей в лицо.
       - Поедем с нами, – говорит она.
       - Нет, – тихо говорит Борис, качает головой. – Я не могу.
       - Ну объясни, почему?
       - Тут нечего объяснять... Мой язык, мой народ, моя безумная страна... Представь себе, я люблю даже миллионеров.
       - Ну это ты зря, – комментирует Бернович, сидя на полу, прижимаясь спиной к кровати.
       Таня освобождается из объятий Бориса. Поправляет причёску.
       - А мне надоело стоять в очередях за всякой дрянью, – говорит она. – Надоело ходить в рваных чулках. Надоело радоваться говяжьим сарделькам. Что тебя удерживает? Эрмитаж, Нева, берёзы? Эти дикие люди с ружьями?
       - Поверь, мы не лучше их. Но они счастливы, не имея понятия о какой-то там лучшей жизни. Они живут там, где они родились. Живут как умеют. Говорят на своём языке. На чужом мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность... Здесь мои читатели. А там... Кому нужны мои рассказы в городе Чикаго?
       - А здесь кому они нужны? – cпрашивает Бернович и смотрит на Бориса. – Я же умер.
       - Подумай о Маше, – говорит Таня и пристально смотрит на Бориса. – Что её здесь ожидает.
       Борис смотрит в лица Берновича и Тани. В комнату заглядывает Толик и тут же пропадает.
       - Только ненормальные могут любить вот такую страну, – говорит Таня и показывает большим пальцем в сторону Толика.
       Встаёт. Достаёт из сумки небольшой магнитофон. Включает кассету.
       - Папа, здравствуй, – звучит детский голос сквозь шум кассеты. – Мы тебя ждём.
       - Это пока всё, – говорит Таня, выключает кассету. – Видишь, до чего техника дошла. Здесь есть маленькая кнопочка записи.
       Борис и Бернович с удивлением смотрят на неё.
       - Это нам хороший аванс выдали. – Таня достаёт из сумки пару кассет. – Это чтобы ты не скучал. Здесь музыка. Ты же, кажется, любишь музыку.
       - Поставь ещё, – просит Борис.


       Ночь. Борис и Таня около полуразрушенной бани. Борис пытается зажечь лежащие горкой ветки. Не получается.
       - Я сейчас, – говорит он.
       - Не оставляй меня здесь одну, – просит Таня. – Хотя об этом тебя просить бесполезно.
       - Cчитай до десяти.
       Борис возвращается с журналом. Вырывает листы, подкладывает, зажигает. Одну из страниц даёт Тане. Она подносит его к огню, чтобы разглядеть.
       - Что это? Откуда это у тебя? – cпрашивает она, всматриваясь в лист. – Это же ты?
       - Я. – Борис занимается огнём. – Я и не я.
       - Это один из твоих рассказов! – говорит Таня, присаживается на дерево, разглядывая страницу.
       Борис садится рядом. Берёт страницу, мнёт и кидает в огонь. Таня хватает у Бориса палку-мешалку и пытается вынуть страницу из огня.
       - Перестань! – просит Борис. – Что ты делаешь?
       Таня с отчаянием ломает палку о ногу и кидает её в огонь.
       - Ты неисправим! – говорит он резко. – Ты никогда не поменяешь позу. Конечно, что тебе, гению, эти бумажки! Ты думаешь только о себе. Только о себе.
       - Успокойся, – Борис встаёт.
       - Зачем ты это делаешь? Зачем?
       - Потому что всё это неважно и ненужно! – выкрикивает Борис, показывая на костёр.
       - А что? Что для тебя важно? – кричит Таня.
       Борис выдерживает паузу. Подходит к Тане. Обнимает. Она плачет, машет головой, бьёт его по плечам.
       - Не уезжай, – тихо говорит Борис. – Пожалуйста.
       - Поздно, – спокойно отвечает Таня. – Cлишком поздно.


       Утро. Таня просыпается одна. Встаёт, потягивается. Выходит на крыльцо. На нём сидит Михаил Иванович. Он чинит бензопилу.
       - Cейчас будет, – говорит он. – За молоком пошёл.
       Таня возвращается в комнату. Застилает кровать.


       Таня и Борис сидят за столом. Молча едят хлеб, лук, пьют молоко.
       - Так рано, а уже тепло, – говорит Таня.
       Борис смотрит на неё так, будто хочет что-то сказать. Не решается.


       Турбаза. Таня и Борис медленно подходят к автобусу. Туристы укладывают чемоданы в багажник.
       - Есть свободные места? – спрашивает Борис у водителя. – Жену в Ленинград отправляю.
       - Для тебя найдутся, – подмигивает шофёр. – Я б свою на луну отправил.
       

       Таня стоит у открытых дверей автобуса. В него входит последний человек.
       - Звони, – говорит Таня.
Борис грустно кивает.
       - У тебя есть возможность звонить?
       - Конечно, – говорит Борис. – Машу поцелуй. Сколько всё это продлится?
       - Трудно сказать. – Таня заходит в автобус. – Месяц, два... Подумай.
       - Я буду звонить.
       - И я.
       Двери закрываются. Автобус отъезжает. Борис один около турбазы. Из окна наблюдает Галя.


       Автобус. Таня печально смотрит в окно. Рядом с ней сидит мужчина сорока пяти лет. Лысоватый, c усами. Он cо скучающим видом разглядывает брошюру Пушкинского заповедника. Смотрит на Таню.
       - Как вам экскурсия? – cпрашивает он.
       - Хорошо, – тихо отвечает Таня.
       - Не знаю. Я человек приземлённый, в тонкостях мало понимаю. На заводе дали путёвку, ну я и думаю – почему б не съездить. Природа здесь хорошая, да. А вы как? Ценитель?
       - Не очень.
       - Во-во! – усмехается попутчик. – И я не очень. Но вот здесь мне понравилось. – Мужчина показывает на какое-то место в брошюре. Читает. – Тригорское.
       Таня нехотя смотрит и снова поворачивается к окну. Мужчина убирает брошюру.
       - А тот мужчина, который вас провожал... Муж?
       Таня бросает взгляд на мужчину. Он наивно улыбается. Таня отрицательно качает головой, медленно, задумчиво.
       - Честно говоря, я так и думал. Не похож он на вашего мужа. Брат, наверное, да? Хотя нет. Внешне вы не похожи. Я эти вещи у себя на заводе научился различать. Наверное, просто знакомый. Да?
       - Да, – грустно и коротко улыбается Таня. – Просто знакомый.
       - А давайте, как приедем, куда-нибудь сходим! Если хотите – давайте в кино. Я давно в кино не был. А? Как вам идея?
       Таня не отвечает. Смотрит в окно.

       Бюро. Заходит Борис. Подходит к Гале.
       - Когда у меня следующая группа? – cпрашивает Борис.
       Галя сосредоточенно смотрит на Бориса.
       - А вообще это неважно, – говорит Борис. – Давай с тобой уедем отсюда. Прямо сейчас. Я понял, что ты за женщина. Именно такую я всегда и искал. На сумрачном моём закате, среди вечерней темноты, так сожалел я об утрате обманов сладостной мечты...
       Галя улыбается, и Борис улыбается ей в ответ.
       - Галя! – громче произносит Борис. – Когда у меня следующая группа?
       Галя словно просыпается. Всё сказанное раннее ей лишь показалось. Она быстро смотрит в свои бумаги.
       - Группа из Киева, – читает Галя, поднимает глаза. – В двенадцать. То есть через два с половиной часа.
       - Cпасибо.
       Борис выходит из бюро.
       - Борис! – окликает Галя. Привстаёт.
 Борис поворачивается. Уныло смотрит на Галю.
 - Нет, ничего, – говорит она и садится.
 Борис выходит.


 Борис смотрит на тропу, которую Галя и Натэлла называли “опасной”.


       Борис заходит в дом. Хозяина нет. На столе, за которым Борис и Таня завтракали, Борис видит шпильки, две чашки, остатки хлеба, яичную скорлупу.
 Борис заходит к себе. Смотрит на магнитофон, который лежит на том же месте, на который его положила Таня.
 - Уехала?
Борис поворачивается. На кровати Бориса лежит Бернович. На лице его шляпа. Так прячут лицо от солнца.
       - Оставь меня в покое, – говорит Борис. – Почему я слышу тебя?
В свою комнату входит Михаил Иванович. Пьяный cадится на стул. Наливает из бутылки спирт.
       - Уехала? – cпрашивает он.
 Борис поворачивается.
       - Да, – отвечает Борис.
       - Давай выпьем, – говорит Михаил Иванович. Cмеётся. – За то, чтобы они все куда-нибудь уехали.
 Борис садится рядом c Михаил Ивановичем. Тот подаёт ему стакан. Борис чокается и выпивает. Перед ним проносятся все минувшие картины: приезд в заповедник, работа с туристами, общение с местными женщинами, библиотека, прогулки, заплывы в реке, жена, их последняя ночь. Открывает глаза. Рядом с ним и Михаил Ивановичем cидит Толик, молча пьёт и закусывает.
- Почему слышишь? – криво улыбается Михаил Иванович, закусывая луком. На его голове шляпа Берновича. – Потому что до сих пор не выбрал. Просто живущий, взять хотя бы соседа твоего, того, кто сейчас сидит рядом с тобой, он же меня не слышит и не видит. Для него всё ясно. Для него только небо, водка, баба... А для тебя есть ещё то, чего нет, что нельзя потрогать. Откажись и проснись. Или давай руку.
       Михаил Иванович протягивает руку.
       - Боря, ты чего? – спрашивает он уже своим голосом.
       Боря в полузабытье поворачивает голову. Cмотрит на Толика, тот растерянно, с испугом, смотрит на него. У Бориса перед глазами всё плывёт.
 - Или давай руку!
Борис снова стоит в своей комнате. Видит на кровати Берновича, который протягивает ему руку. На лице Берновича шляпа.
       - Давай!
 Борис выкидывает вперёд руку. Сжимает руку Берновича.
 Вглядывается. Он сжимает ружьё, висящее над кроватью Михаил Ивановича. Смотрит вниз. Михаил Иванович лежит на кровати, спит. Держа ружьё, Борис смотрит на стол. Три стакана, бутылка спирта. Толик, опустив голову, сидит на стуле. Cпит.
       - Не дури, – говорит Михаил Иванович
 Борис смотрит вниз. Михаил Иванович качает головой, дескать – не надо.


 Библиотека, читальный зал. Входит взволнованная Галя, ищет кого-то глазами. За несколькими столами сидят люди. Cамуил - библиотекарь, сидит за главным столом. Полная тишина. Галя быстро идёт к библиотекарю.
 - Самуил, вы Бориса не видели? – cпрашивает Галя.
       - Галя, - спокойно и мягко говорит Самуил, - только сейчас вижу, как вы похожи на Наталью Гончарову. Почти абсолютное сходство. – Самуил поднимает книгу, показывая в ней фотографию жены Пушкина.
 - Говори, где Борис? Говори! – орёт Галя и отчаянно трясёт Самуила за грудки. Все читающие с ужасом смотрят на это.
 Это лишь мгновенная вспышка воображения. Самуил спокойно смотрит на Галю.
 - Нет, не видел, – говорит он.
Галя кивает и быстро выходит из библиотеки.


       Борис подходит к тропе, которую называли опасной. Идёт по ней. Заходит в лес. В руке у него магнитофон. Из него с шумом и треском пробивается песня Пугачёвой:


Знаю, милый, знаю, что с тобой,
Потерял себя ты, потерял.
Ты покинул берег свой родной,
А к другому так и не пристал.
Без меня тебе, любимый мой,
Земля мала, как остров.
Без меня тебе, любимый мой,
Лететь с одним крылом.
Ты ищи себя, любимый мой,
Хоть это так не просто.
Ты найдешь себя, любимый мой,
И мы еще споем!


       Галя заходит в дом Михаил Ивановича. Видит спящих Толика и Михаил Ивановича. Те звучно похрапывают, сопят. Галя проходит в комнату Бориса. Оглядывает её. Видит на тумбочке блокнот Бориса. Открывает его, читает.
       - Эй! – кричит Михаил Иванович. – Кто здесь?
       Галя выходит к Михаил Ивановичу.
       - Борис здесь живёт? – робко спрашивает она.
       Михаил Иванович сидит на краю кровати. Не смотря на Галю, наливает в стакан.
       - Ну здесь.
       - Cкажите, куда он пошёл, – быстро говорит Галя. – У него экскурсия сейчас должна быть.
       - Ну что ты, Борис, Борис, давай лучше выпей со мной. – Михаил Иванович подмигивает Гале.
       - Нет, спасибо.
       Галя выходит из дома. Растерянно смотрит вокруг. Заходит обратно в дом.
       - Давай! – Она властно показывает на бутылку.
       Михаил Иванович наливает, даёт стакан.
       - Гляди, какие журнал он мне подарил, – говорит Михаил Иванович.
       Михаил Иванович лезет под кровать за журналом. Достаёт. Подаёт Гале. Галя листает. На лице её глубокое удивление. Перед ней обнажённые женщины.
       - Это он вам подарил? – потрясённо спрашивает она.
       - Ладно, отдай. Краснеть ещё начнёшь, – Михаил Иванович вырывает журнал из рук Гали. Кладёт около себя.
       Галя изумлённая выходит из дома. Отходит от него медленным шагом. Немного качается.


       Борис идёт по лесу. Из магнитофона:

       Сколько раз спасала я тебя,
       Не могу я больше, не могу!
       Но с надеждой, может быть, и зря,
       Буду ждать на этом берегу.
       

       Борис замирает. Перед ним Натэлла, занимающаяся любовью с мужчиной. Натэлла замечает Бориса. Она сидит на мужчине и с наивной улыбкой смотрит на Бориса. Песня продолжает играть.
       - Борь, - говорит она спокойно, - там группа из Киева в двенадцать приезжает. Ты пойдёшь?
       Борис отрицательно качает головой.
       - Ты пьяный что ли? – усмехается Натэлла. – Кстати, это Марков. Я тебе о нём говорила.
       Марков смущённо протягивает Борису руку. Борис не подаёт, но поднимает в знак приветствия. Проходит дальше. Натэлла и Марков смотрят ему вслед.


       Без меня тебе, любимый мой,
       Лететь с одним крылом...


Галя стоит около тропы. Cмотрит в лес.

 Около турбазы суетится, недовольно бубнит группа туристов. Около них Марианна Петровна.
 - Уважаемые туристы, не волнуйтесь! Мы обязательно уладим этот вопрос!
 - Какая-то безалаберность! – выкрикивает один из туристов.
 - Простите, простите. Может быть вы пока покушаете? У нас есть прекрасная cтоловая.
 Шум заканчивается. Все с глубоким вниманием смотрят на Марианну Петровну. Слушают. Марианна Петровна расслабленно улыбается, дескать – вот и хорошо.


 Галя медленно, осторожно идёт по лесу. Оглядывается. Она ни разу здесь не была. Перед ней широкая тропа и освещённый солнцем лес. Где-то хрустнула ветка, и Галя со страхом оборачивается. Никого. Чистая дорога. Тишина. Галя проходит место, где были Натэлла и Марков. Галя останавливается, смотрит вокруг.
- Борис! – кричит она. – Борис!
Она садится на пенёк.
Встаёт и идёт дальше.


 Ленинград. Подъезд дома. По лестнице поднимаются милиционеры. Их шесть человек. Один из них тот, c которым Борис разговаривал у редакции “Петровки 38”. Милиционеры останавливаются у двери. Звонят. Резко, нетерпеливо. Дверь не открывают. Один из милиционеров нагибается к замочной скважине.
 - Дайте разъяснения по нижеперечисленным статьям Уголовного кодекса, - кричит он в скважину, - притонодержательство, тунеядство, неповиновение властям...
 В комнате, на кровати, лежит Борис. Он лежит, свернувшись под пальто, изъеденным молью. По всей квартире валяются пустые бутылки. Борис смотрит в одну точку, не реагируя на звонки и слова милиционеров.
       - Можно попросить стакан воды? – доносится голос знакомого милиционера.
       Милиционеры суют под дверь листок и спускаются по лестнице.
       Борис накрывается одеялом.


       Ночь. Тишина. Телефонные звонки.
       - Алло! – слышится издалека голос Тани. – Привет! У нас всё хорошо... Ты выпил?
 Борис стоит и завороженно смотрит на своё отражение в зеркале. В отражении глубоко болеющий, запущенный человек, на плечах которого висит старое пальто. В руке – трубка.
- Нас встретили! – продолжает Таня. – Тут много знакомых. Все тебе кланяются... Алло! Ты меня слышишь? Маша тебе привет передаёт!
В телефоне шум.
- Мы ещё встретимся? – выкрикивает Борис.
- Да... Если ты нас любишь...
В телефоне щёлкает и затихает. Тишина.
Борис смотрит на себя в зеркало. Глаза в глаза. Замедленно проводит по бороде.
Cтоит под холодным душем. Громко кричит.


Аэропорт. Борис в группе пассажиров стоит у трапа самолёта. В руке у него чемодан. Начинается посадка.
       - Не ожидал.
 Борис оборачивается. Около него турист из заповедника, турист в твидовом пиджаке. Он широко улыбается.
 - За журналами? – cпрашивает он иронично. – Давайте подождём, когда все пройдут. Успеем.
 Борис останавливается. Он и турист стоят немного в стороне.
 - Я сразу понял, что ты особенный, – говорит турист.
 - Нет, - говорит Борис, - ты ошибся.
 - Это, возможно, ты сейчас ошибаешься, а я нет. Виктор, – турист протягивает руку.
 - Борис, – протягивает руку Борис.
 - Хочу там сделать нормальную русскоязычную газету, – не отпуская руки говорит Виктор. –Поможешь? Название уже есть. – Виктор шепчет. - “Новый американец”...
 Борис молчит.
 - Не волнуйся, ничего делать особого не придётся. Только писать.
 Борис и Виктор поднимаются по трапу. Виктор держит руку на плече Бориса. Что-то говорит ему.
 Борис, не оборачиваясь, отдаёт билеты. Пропускает внутрь cалона Виктора.
 За мгновение до вхождения в салон Борис оборачивается.
 У трапа на него смотрят Галя, Марианна Петровна, Виктория Альбертовна, Натэлла, Марков, Михаил Иванович, Толик, Cамуил, секретарша в издательстве, работница отдела кадров (у неё в руке четыре гвоздики), трудяги с баржи, знакомый милиционер, Митрофанов и Потоцкий, редактор “Петровки 38” и с ними Бернович.
       На лице Бориса ни одной эмоции. В его взгляде тоска, разочарование, усталость.
       Он проходит в салон.
       Дверь самолёта закрывается.

       
       Петербург. 2008 год. Вечер. Начинается дождь. Метатели огня на Невском устраивают шоу. Им аккомпанируют группа, стучащая на там-тамах. Поднимаются мосты. Девушка бежит от моста и забегает в ярко освещенный магазин. Встряхивает мокрые волосы. В магазине много-много книг, но не только. Здесь большая книга о Рерихе, на её обложке та картина, которую прятал Лобанов. Недалеко от неё книга Довлатова “Заповедник” и другие его книги. На обложках фотографии Бориса. Здесь же Бродский... Девушка проходит мимо книг и присоединяется к друзьям, сидящим и выпивающим в кафе. Кафе в том же здании. Кто-то ест. Кто-то недалеко играет в игру за компьютером... Просторные, уютные залы с широким ассортиментом. Из одного в другой медленно блуждают посетители. Внутрь забегают намокшие люди...