Моему давнему увлечению посвящается
Основано на реальных событиях
Блажен тот, кто видит великое в малом, значительное в незначительном, монументальное в бытовом, тот, кто умеет созерцать природу и понимает, что жизнь загадочна, и таинственна, и даже сюрреалистична. Но даже те, кто не в состоянии, подобно некоторым счастливчикам, находиться в этом состоянии постоянно, способны погрузиться туда на некоторое время. Для этого нужно опуститься на дно.
***
– Чего тебе налить? – слегка покачиваясь, спросил меня Максим Серов.
Я не торопился, потому что вопрос этот отнюдь не был праздным. В силу малой массы своего тела я был довольно восприимчив к алкоголю и не мог позволить себе выпить больше пяти рюмок какого-либо сорокаградусного напитка. Я уже влил в себя три стопки виски, четвёртую заменил на примерно эквивалентные ей четыре рюмки красного вина. Так что сейчас мне предстояло пить в последний раз, ибо я полагал, что к тому моменту, когда я приду в себя, на столе уже не останется ничего алкоголесодержащего, за исключением разве что шоколадных конфет.
– А что есть? – поинтересовался я, чтобы выиграть время.
– Здесь есть всё, – просто ответил Серов. И это было действительно так. Меня окружали остатки текилы, мартини, вермута и многих других напитков, включая и купленное по моей рекомендации виски.
– Давай водку, – чувствуя себя Буридановым ослом, сказал я.
Серова моё решение, очевидно, удовлетворило – он опасался, что я продолжу пить вино. Не обращая внимание на мои протесты (впрочем, довольно слабые), он наполнил мою рюмку, чьи размеры оставляли желать меньшего, до самого верха и налил то же себе.
Пока Лёша Орлов, организатор «медиума», странно похожий на актёра Валерия Золотухина, произносил тост, я разрабатывал план бегства. Не подумав, я выбрал себе место прямо посреди длинной скамейки, и теперь был с обеих сторон окружён плотной последовательностью однокурсников. Оставался ещё один, достаточно рискованный, учитывая моё состояние, способ выбраться на свежий воздух – перелезть через спинку скамейки.
Мои мысли были прерваны приятным звоном, я нехотя поднялся на ноги и начал чокаться с теми, кто ещё продолжал пить, по-прежнему стараясь никого не пропускать. А затем, поглотив водку и полстакана апельсинового сока, выбрался наружу способом номер три – без особых происшествий, нашёл свою куртку – я специально повесил её на самом видном месте – и выбрался на улицу.
Воздух, в особенности ночной, всегда действовал на меня отрезвляюще, и, скользя по земле, покрытой толстой коркой льда, я подумал, что, быть может, через часик-другой найду в себе силы выпить чего-нибудь ещё.
И вдруг по моим барабанным перепонкам ударил страшный звук. Прямо удивительно, как я удержался на ногах. Прошло несколько не самых приятных секунд, в течение которых я как парализованный стоял на месте, прежде чем я понял, что это собачий лай. Непонятный чёрно-белый пёс, отделённый от меня забором и посаженный на цепь, с маниакальным упорством бросался в мою сторону, но цепь снова и снова возвращала его на место. Я всегда испытывал тёплые чувства к собакам, особенно к тем, которые защищают своих хозяев и недоверчиво относятся к незнакомцам. Посему я сделал несколько шагов назад, покинув тем самым зону ответственности этого отважного пограничника, и ещё долго стоял на месте, вглядываясь в его морду.
Вскоре пресловутое шестое чувство заставило меня обернуться, и я увидел, как по направлению ко мне идёт группа из четырёх человек. Сложив два и два, я пришёл к выводу, что они скорее всего окажутся моими однокурсниками. Так оно и вышло. Вскоре я уже мог различить несуразное, веснушчатое лицо Антона Пронина, густые бакенбарды и усы Петра Раджабова, невыразительные черты Вовы Волошина и приятную улыбку Оли Страховой.
– Гуляете? – сказал я, когда мы поравнялись, ибо моё состояние не позволило мне придумать ничего более остроумного. – Ну-ну…
– Гуляем, – подтвердила мою смелую догадку Оля и тут же вздрогнула, поскольку её левая нога оказалась в охраняемой зоне.
Мы постарались как можно быстрее пройти мимо собаки, и уже через десять секунд получили возможность продолжать разговор в тишине.
– Банкет продолжается? – нарочито небрежно спросил я.
– Не-а, – отрезал Антон. – Серый напился и с трудом добрался до постели.
– Не добрался, – поправила его Оля. – Он упал буквально в метре от неё, но девчонки затащили его наверх.
– Решительно не понимаю, зачем столько пить, – подхватил разговор Петя. – Ну выпил одну бутылку, ну, две, но зачем же напиваться? Разве мы для этого сюда приехали?
Мне очень, очень хотелось ответить на этот риторический вопрос, причём ответить утвердительно, но я сдержался.
– Говорят, для того чтобы перестать злоупотреблять алкоголем, нужно один раз нажраться по-настоящему, – со знанием дела сказал Антон. – Чтобы тебе было так плохо, чтоб не захотелось повторить это. Я знал двух человек, так они после одной вечеринки не выпили ни капли водки в течение года.
Я рассеянно кивнул, вспоминая, как ровно неделю тому назад, лежал без сознания через полтора часа после того, как мой лучший друг начал отмечать свой двадцатый день рождения. Именно после этого мной и была установлена норма в пять рюмок, и сегодня моя сила воли подвергалась первому серьёзному экзамену.
Задумавшись, я забыл о том, что ноги нельзя отрывать от земли, поскользнулся и больно ударился о лёд.
В то же мгновение мир как будто раскололся на кусочки. Лево и право, верх и низ поменялись местами, перед глазами встала мутная пелена. Но уже через секунду это прошло. Не обращая внимания на протянутые в мою сторону руки, я удивительно ловко вскочил на ноги и начал уверять всех в том, что всё в порядке. На самом деле это было не совсем так. У меня возникло впечатление, что мир так и не восстановил свою былую цельность, что причинно-следственные связи между событиями нарушились и что теперь, зная начальную точку своего путешествия и последовательность поворотов, мы уже не сможем найти дорогу обратно.
Я вспомнил, как десять лет тому назад приехал погостить у своей бабушки. Она очень обрадовалась моему приезду и сказала, что, быть может, я помогу ей собрать мозаику, которую ей подарили на день рождения. Я легко согласился, прихвастнув, что складываю любой пазл за час с небольшим. Через десять минут бабушкин подарок уже лежал передо мной. Это была действительно гигантская мозаика, тридцать сантиметров в поперечнике. Бабушка показала мне изображение того, что должно было, в конце концов, получиться (мирный сельский пейзаж) и тактично удалилась. Кусочки мозаики были разложены по небольшим стаканчикам, в одном лежала трава, в другом – дерево и так далее. Непонятно почему, я потянулся к стаканчику с небом, а это была самая сложная часть работы. Эти кусочки в лучшем случае отличались интенсивностью голубого цвета, а в худшем случае – вообще ничем.
Через пятнадцать минут бабушка обнаружила меня плачущим. На столе валялись обломки неба, а я сжимал в руках два неправильно сцепленных кусочка. Она напрасно говорила мне, что не торопит меня, что я могу складывать рисунок постепенно в течение тех десяти дней, что буду гостить у неё, и что я могу начать с чего-нибудь полегче – ну хотя бы с домика. Мозаику пришлось вернуть на чердак, и я так к ней и не притронулся. Сейчас мне казалось, что я вновь сижу за тем столом и безуспешно пытаюсь собрать воедино весь мир. Но эта задача не по силам ни одному человеку
Дурацкие ощущения, не правда ли? Поэтому неудивительно, что я никому о них не сказал. Мы продолжали идти вперёд и вскоре оказались на вокзале. Железнодорожные рельсы скрывались за горизонтом слева и справа от нас, вызывая чувство лёгкой тревоги и приятного возбуждения, как это всегда бывает на вокзале или в аэропорту. Здание железнодорожной кассы находилось в плачевном состоянии, и оставалось только гадать, сколько десятилетий назад оно подвергалось капитальному ремонту.
– Думаю, пора возвращаться, – задумчиво сказала Оля.
Никто не стал ей возражать, и мы двинулись в обратном направлении. Оказавшись на развилке, мы притормозили, ещё не готовые признаться себе в том, что заблудились.
– Куда нам идти? – осторожно спросила Оля.
Мои однокурсники как будто задались целью наглядно продемонстрировать Оле, что такое декартова система координат, по крайней мере, их руки вытянулись во взаимно перпендикулярных направлениях.
– Кто-нибудь из вас уверен в своём выборе? – продолжала Оля.
Все медленно опустили свои руки, Оля обернулась ко мне, но трёхмерность нашего пространства оставила меня не у дел.
– Нам помогут аборигены! – воскликнул Антон, заметив в ста метрах от нас некую фигуру, закутанную в полосатую импортную шубу. Поравнявшись с нами, женщина подняла голову, и мы увидели хищный, заострённый нос, грустные серые глаза и ярко накрашенные губы.
– Простите, – начал Антон. – Скажите, кому принадлежит самая злая собака вашего города?
Женщина ошалело таращилась на нас, да и что, в принципе, должен подумать человек, к которому посреди ночи пристают со странными расспросами слегка подвыпившие молодые люди.
– Мы заблудились, – терпеливо объяснил я. – И наш единственный ориентир – это собака, оглушающая своим лаем всех тех, кто проходит мимо неё.
– Кажется, я понимаю, – сказала женщина, ещё плотнее кутаясь в свою шубу, хотя температура на улице была градусов на пятнадцать выше той, которая должна быть в такое время года. – Есть такая собака. Мы называем её «сущей злюкой», и принадлежит она Ивану Коньячку – местному алкоголику. Такой неопрятный, вечно небритый мужчина с прилизанными белыми волосами.
– Я не сомневаюсь, что Коньячок – весьма интересная и харизматичная личность, – не слишком вежливо сказал я. – Но нас больше интересует место его жительства.
– Да, конечно, – опомнилась женщина. – Идите прямо, поверните направо, следующий поворот пропустите, а затем налево. Когда услышите лай, это будет означать, что вы на месте.
– Большое спасибо! – поблагодарил её Антон. – А можем ли мы узнать имя нашего спасителя?
– Меня зовут Ада, – призналась женщина. – Как музу Байрона. Всего доброго, ребята! – и она растаяла в темноте.
Мы решили довериться таинственной незнакомке и послушно двинулись по указанному ею маршруту. Улицы и дома не казались нам знакомыми, но мы утешались той мыслью, что, возможно, подойдём к нашему дому с другой стороны. Шли молча, ноги устали от непривычного для себя скольжения, хотелось спать. Так что можете себе представить нашу радость, когда мы услышали заветный собачий лай.
– Молодец, Ада! – одобрительно сказала Оля. – Не подвела!
– Подожди-ка, – одёрнул её Петя. – По-моему, это не та собака.
– Точно, – поддержал его Антон. – У этой шерсть, кажись, немного длиннее.
– И к тому же она пекинес, – мрачно сказал я.
– Вот тебе и на! – вздохнул Антон. – Эндакие жизнь кренделя выписывает, а я-то думал, что меня уже ничем не проймёшь. Кстати, мы разбудили хозяина.
Прямо к нам направлялся невысокий мужчина с рыжими, торчащими во все стороны волосами и приятным, гладко выбритым лицом. Отворив калитку, он облокотился на забор и дружелюбно уставился на нас.
– Извините, пожалуйста, что мы вас потревожили, – смущённо сказала Оля.
– Ерунда! – отмахнулся мужчина. – Я ещё не спал. А зовут меня Иван Коньячок.
– Этого не может быть! – воскликнула Оля. – Нам сказали, что…
– Я побрился и сменил парик, – перебил её Иван.
После этих слов почему-то повисло неловкое молчание, в конце концов, нарушенное Антоном. Он назвал наши имена и обрисовал ту пренеприятную ситуацию, в которой мы оказались.
– Значит, вы говорите, эта женщина назвала меня алкоголиком? – прервал его рассказ Коньячок. – Вот это номер!
– А прозвище «Коньячок» прилипло к вам по недоразумению? – поинтересовался я.
– Нет, почему же! – удивился Иван.
– Ну как же! – вмешалась в разговор Оля. – Вы же сами сказали, что…
– То, что человек любит коньяк и выпивает его в количестве 200-250 граммов в день, ещё не делает его алкоголиком, – обиженно сказал Коньячок. – Кстати, я ещё не пил сегодня. Хотите, угощу?
– Нет, спасибо, – не очень-то скрывая свои истинные чувства, сказала Оля. – Нам пора идти.
– Я не приглашаю вас к себе в дом, – возразил ей Иван. – Прекрасно понимаю, что родители запретили вам ходить в гости к незнакомым людям, хотя и не представляю, что мужичок вроде меня может сделать с четырьмя здоровенными хлопцами и совсем не беспомощной девушкой. Я вынесу коньяк сюда. Подождите секунду! – и он удалился.
Мы беспомощно переглянулись и остались стоять на месте. Через десять секунд Иван вернулся с наполовину пустой (полной) бутылкой, коробкой печенья, которому предстояло играть малопочётную роль закуски, и шестью рюмками, зажатыми под мышками.
– Так, два, четыре, шесть, – бормотал он, расставляя их на пеньке. – Вроде ничего не напутал.
– Недешёвый коньяк пьёте, – заметил я, указывая на этикетку.
– Само собой, что недешёвый, – откликнулся он, разливая коньяк по рюмкам. – Я договорился с одним столичным бутиком, они высылают его с курьером. Разбирайте рюмки, я возьму последним, чтобы вы не подумали, что я собираюсь отравить вас.
Мы предоставили Оле, как единственной даме, возможность выбирать первой, и она была вынуждена, согласно правилам хорошего тона, взять рюмку с наименьшим количеством коньяка (Иван разлил его достаточно неравномерно). Убедившись, что никто не остался не у дел, хозяин попросил разрешения произнести тост.
– Вы столичные жители, – начал он, – и ваша жизнь проходит в бессмысленной суете. Люди, животные и события мелькают перед вами с огромной скоростью, и не успеваете вы рассмотреть одно лицо, как на смену ему приходит другое. Встреча со мной вряд ли станет одним из ярчайших эпизодов вашей бурной студенческой жизни, и вы благополучно забудете обо мне уже на следующий день. Но, как знать, может быть, через десять лет мы встретимся снова. Вы заметите в толпе мои чёрные кудряшки, и ощутите в груди тепло, как будто только что выпили рюмку моего коньяка. А сейчас давайте выпьем по-настоящему, – и он умолк.
– Замечательный коньяк! – неожиданно сказал обычно немногословный Вова десять секунд спустя. – Никогда такого не пил.
– Рад, что вам понравилось, – гордо сказал Иван. – Ещё по рюмочке и остановимся?
– Послушайте, – вмешалась Оля. – Мы заблудились, и нам необходимо как можно скорее найти своих однокурсников. А выпивать ещё одну рюмочку можно без конца.
– Вы меня обижаете, юная леди, – возмутился Коньячок. – За кого вы меня принимаете, в самом деле? Что я, не мужчина, и не могу отвечать за свои слова? Если сказал по последней, значит по последней. Кому наливать?
– Не смею отказаться, – сказал я, стараясь не смотреть на Олю. Коньяк был действительно потрясающий.
Иван наполнил мою рюмку, затем проделал то же с рюмкой Вовы, чьё молчание истолковал – и, наверно, истолковал правильно – как готовность выпить ещё.
– Время! – так начался следующий тост. – Огромная махина, тяжеленный паровоз, который несётся с огромной скоростью, сминая всё на своём пути. Мы, пассажиры, приходим в ужас от скорости, с которой движемся, но не смеем сойти, ибо не представляем себе жизни вне этого поезда. Я вижу, как стареют близкие мне люди. Я вспоминаю, как играл в солдатики, и мне кажется, что это было совсем недавно. На мои глаза наворачиваются слёзы. Но затем, – он усмехнулся, – я вспоминаю, когда пил в последний раз. И у меня возникает ощущение, что это было страшно давно, чуть ли не в прошлом веке. Глаза высыхают, я успокаиваюсь и спускаюсь в погреб за бутылкой. Так что алкоголь продлевает жизнь. Так выпьем же за него! – и он высоко поднял свою рюмку.
Я решил не пить залпом, сделал первый несмелый глоток и ощутил что-то трудноуловимое и непонятное. После второго глотка земля начала дрожать у меня под ногами, но я был готов биться об заклад, что дело вовсе не в том, что я слишком много выпил. Я исподтишка оглядел остальных. Вова как будто застыл с мечтательным выражением на лице, Коньячок, оживлённо жестикулируя, о чём-то спорил с Олей. Никто не высказывал ни малейших признаков беспокойства. Я заставил себя осушить рюмку – и всё встало на свои места. Я как будто перенёсся на десять лет в прошлое и собрал бабушкину мозаику. Или даже не мозаику, а что-то ещё более заковыристое, вроде кубика-рубика.
Кубик Рубика занимал в моём детском сознании далеко не последнее место. К счастью, у нас дома не было этой игрушки, иначе я бы, вероятно, сошёл с ума. Но стоило мне наткнуться на кубик, будучи у кого-нибудь в гостях, я буквально слетал с катушек. Если он был собран, то я быстро выводил его из этого состояния, а потом долго и безуспешно пытался восстановить исходную конфигурацию. Я действовал совершенно бессистемно, надеясь, что соберу кубик случайно. Через час-другой взрослым приходилось буквально насильно вырывать его у меня из рук. Люди, способные совладать с кубиком, казались мне могущественными волшебниками.
– Друзья! – завопил я, выкидывая вперёд левую руку. – Разве вы не узнаёте этот фонарный столб?
– Для меня все они на одно лицо, – признался Антон.
– Большое вам спасибо за коньяк! – выпалил я, пожимая руку Ивана. – А теперь нам нужно бежать, потому что я боюсь, что знание, которое пришло ко мне внезапно, так же внезапно исчезнет.
Мои однокурсники были слишком ошеломлены, чтобы сопротивляться, когда я схватил их за руки и потащил за собой (у меня была репутация мягкого и пассивного человека). Не прошло и двух минут, как мы оказались на крыльце нашего домика, такого тёплого, уютного и гостеприимного.
– Ну, ты даёшь, – развела руками Оля. – У тебя, наверно, как в мультиках, лампочка в голове зажглась.
– Вроде того, – сказал я и взялся за дверную ручку.
Внутри было темно и тихо. Только из кухни доносились какие-то неопределённые звуки. Антону удалось нащупать выключатель, и комнату залил яркий свет. Когда мы привыкли к нему и заставили себя открыть глаза, то увидели Максима Серова с банкой пива в руках.
– Где ж вы пропадали, ребята? – с трудом ворочая языком, спросил он.
– Составляли план местности, – ответила ему Оля.
– Я вообще был уверен, что ты уже спишь, – обратился к ней Максим. – Приснилось, наверное.
– Это был сон в руку, – объявила Оля. – Всем спокойной ночи, я с трудом держусь на ногах, – и она скрылась в одной из спален. Петя последовал за ней.
– Как насчёт пивка? – прохрипел Серов. – Хотя нет, подождите, у меня есть кое-что получше. Помнится, перед началом застолья я спрятал в кладовке бутылку вина. Если бы взял чего-нибудь покрепче, Лёша бы это заметил. А так обошлось.
Мы с Антоном заняли свои места за столом, а через минуту к нам присоединился покрытый пылью, но счастливый Серов и принялся разливать вино по пластмассовым стаканчикам.
– Я не буду, спасибо, – не иначе, как после мучительной внутренней борьбы, сказал Антон.
– Кто ж тебя спрашивает? – усмехнулся Максим и наполнил его стакан до краёв.
– Я правда больше не хочу, Серый, – запротестовал Антон.
– Когда-то я был счастлив, – задумчиво сказал Серов. – Я был молод, весел и беззаботен. У меня были дорогие игрушки, самые лучшие в мире родители и шоколадные конфеты по праздникам. Как давно это было! А ещё у меня был друг. Антон Пронин. Был, да сплыл. Shit happens, не правда ли?
– Я завтра же начинаю готовиться к экзамену по алгебре, – объяснил свою позицию Антон. – У меня остался «хвост», помнишь?
– Эх, ты! – Серов чокнулся со мной и поглотил половину содержимого своего стакана. – Знал бы ты, как я люблю независимых, сильных людей! Им плевать на тесты, экзамены, «хвосты» и прочие условности. Они занимаются тем, чем хотят, и ни на кого не обращают внимания. Вот есть у меня один такой знакомый. Какая мощь в этом человеке! Какая это личность! Я бы даже сказал, историческая фигура. Сын министра торговли, если я не ошибаюсь. Перед ним были открыты двери Оксфорда и Кембриджа, он мог бы уже к тридцати годам стать доктором наук и бывать на всех основных светских мероприятиях. Вместо этого он колесит по всему миру на своём раздолбанном мотоцикле, проникает в самые закрытые ночные клубы, сводит знакомства с по-настоящему интересными людьми и покуривает травку. Вот его я уважаю! Значит, ты не пил оттуда?
– Не-а, – покачал головой Антон, поглядывая на вино так, будто оно способно разорвать его на куски.
– А хоть бы и пил – без разницы, – бодрым голосом сказал Серов и разделил порцию Антона между нами двумя. – Мы же все родные люди, правда? Вот я щас расскажу вам то, что больше никому не рассказывал. Даже девушка моя и та не в курсе.
– Если это действительно личная вещь, то, может быть, и не стоит делиться ею с нами, – озабоченно сказал Антон. – Протрезвеешь – пожалеешь, – он повернулся ко мне за поддержкой, но я промолчал, ибо пребывал в состоянии того приятного опьянения, которое дарит только вино. Веки тяжелеют, всё плывёт перед глазами, но тебя не мутит и не подташнивает, как это бывает после водки.
– Брось, всё в порядке, – весело сказал Серов. Он уже пришёл в себя, и на щеках его появился румянец. – Дело в том, пацаны, что я ничего не понимаю в водке. Какую я только водку не пробовал – и не вижу никакой разницы! Что дорогая, что дешёвая, что настойка, что бальзам, что русская, что нерусская, что чёрная, что белая – один чёрт! Может, у меня вкусовых рецепторов каких-нибудь на языке не хватает? – он хохотнул и потянулся за бутылкой. – Кстати, чем вы занимались, пока я, так сказать, отсутствовал?
– Играли в «фанты» на желание, – сонно пробормотал Антон.
– Вот как? – заинтересовался Серов, отставляя в сторону пустую бутылку. – И кому же не повезло?
– Да, в принципе, все отделались лёгким испугом, – ответил Антон. – Желания были на удивление прозаическими. Петя, например, выпил стакан сока, и, кроме того, его два раза поцеловали.
– Что ты говоришь? – захохотал Серов, вытирая слёзы рукавом. – Выпил стакан сока, и его два раза поцеловали? Как же так?
– Один из нас вытянул бумажку, на которой было написано «поцеловать Раджабова». Сам же и написал, небось. А Ларисе нужно было поцеловать всех нас.
– А кому же попала первая из этих бумажек? – невинно спросил Серов.
– Э… – замялся Антон. Он наивно полагал, что Максим выпил столько, что уже не задаст этот вполне естественный вопрос. – Вообще-то это был я. Пришлось поцеловать его руку.
– А что досталось Лёше? – продолжал допрос Серов.
– Надпись на его бумажке гласила: «Съешь меня прежде, чем кто-либо другой успеет прочесть эти слова», – вздохнул Антон. – Что он и сделал.
– Вот, о чём я думаю, – сменил тему Серов. – Заметил бы Лёша недостачу двух винных бутылок?
– Думаю, заметил бы, – утешил его я и допил своё вино. Внезапно погрустнев, мы посмотрели в глаза друг другу. Просто удивительно, насколько сближает людей совместный приём алкогольных напитков.
– Спать? – промямлил я.
– Спать, – согласился со мной Серов. – А ты, мой бывший друг, ложишься?
– Да ну, какой в этом смысл, – поморщился Антон. – Лучше попробую встретить рассвет. Как-то на выпускном мне это не удалось.
Мы непонятно зачем обменялись с Антоном рукопожатием и разошлись по спальням. Пошарив по кровати рукой, я убедился, что все спальные места заняты, и нашёл себе уютное местечко на полу, между Таней Костюкевич и Лёшей Орловым.
«А всё-таки я неплохо держался, – уже засыпая, подумал я. – Пусть не удалось переплюнуть Антона, но он же, в конце концов, почти не пил. Зато Лёша пошёл спать раньше меня, и Петя тоже, и Вова. Минуточку! – усилием воли я заставил себя приоткрыть веки. – Когда же Вова отправился на боковую? Я вообще в последний раз видел его ещё у Коньячка».
Вова Волошин никогда не был особенно заметным человеком, хотя бы потому, что крайне редко раскрывал рот. Но всё же его присутствие постоянно ощущалось, ибо он обладал хорошим чувством юмора и частенько напоминал о себе оглушительным, но приятным смехом. Чем больше я думал об этом, тем сильнее утверждался в мысли, что он остался с Иваном.
«Надо сказать об этом Антону, – пробормотал я и попытался встать на ноги, но тщетно. – Надо сказать об этом Антону», – повторил я и крепко уснул.
***
Я проснулся в шесть часов утра и сразу же увидел человека в форме, который стоял ко мне спиной и о чём-то (впрочем, понятно о чём) разговаривал с Петром и Антоном. Это был низенький, коренастый мужчина с неприметной внешностью, за которой скрывался взрывной, я бы даже сказал, взрывоопасный характер.
– Вова исчез, – шёпотом сказала Таня. Она сидела рядом со мной и заплетала волосы. – Пошёл гулять и не вернулся.
– Вот ещё один человек из нашей компании, – вздохнул Антон, указывая на меня. Милиционер повернулся ко мне лицом.
– Я товарищ лейтенант, – представился он. – Один из ваших однокурсников-собутыльников пропал, а другой несёт околесицу про некоего таинственного алкоголика…
– Именно так, – подтвердил я. – Только никакой он не алкоголик, а зовут его Иван Коньячок.
– Иван Коньячок? – скривился лейтенант. – В этой деревне? Может быть, Петька Водочник или Марк Пивная Бочка? Такие у нас имеются.
– Нет, – вздохнул я. – Ручаюсь за то, что его зовут именно так.
– В таком случае отведите меня к нему.
Мои спутники по вчерашней прогулке с надеждой посмотрели на меня. Ведь именно я заметил тот самый фонарный столб и нашёл дорогу обратно. Однако я без особого удивления обнаружил, что за прошедшую ночь непонятно каким образом приобретённая способность ориентироваться в этом городке исчезла так же бесследно, как и сам Вова.
– Может быть, обратимся к местным жителям? – предложил я.
– Я сам местный житель, – проворчал лейтенант, тыкая себе в грудь. – Сам! Живу здесь уже лет двадцать и всё про всех знаю. В том числе и клички всех наших уголовников. И смею вас уверить, что никакой Коньячок мне никогда не попадался.
– Он владелец самой свирепой собаки в округе, – вспомнил я. – Может быть, это поможет?
– Что ж вы сразу не сказали? – вздохнул милиционер. – В таком случае это Гриша Петров. Живёт в двух метрах отсюда.
– Нет-нет, – покачал головой я. – Вы меня не поняли. Нам нужна та собака, которую местные жители называют «сущей злюкой». Это пекинес.
– Знаете, в чём ваша проблема, ребята? – разозлился лейтенант. – Вы не умеете бухать. Напились вчера до чёртиков, вот и морочите мне голову Иванушкой-Коньячком и какими-то экзотическими шавками, которые встречаются только в зоопарках. Да наши мужики, окромя водки, отродясь ничего не пили! А как зовут бабу, которая направила вас к этому мифическому Коньячку?
Антон пожал плечами, мол, чего не помню – того не помню.
– Её звали, как жену Байрона, – воскликнул я и умоляюще взглянул на лейтенанта.
– Ну, чего ты на меня смотришь? – взорвался он. – Знаю я вашего Байрона и смотрел его картины. Но на кой чёрт мне знать, как звали его бабу? Заняться мне нечем.
– Есть ещё язык программирования такой, – мучительно вспоминал я. – Товарищи программисты, подскажите чего-нибудь.
– Джава, что ли? – предположил Антон.
– Да нет же, – отмахнулся я.
– Ада! – озарило Петю.
– Ты просто гений! – воскликнул я. – Что скажете, товарищ лейтенант?
– Ада? – пробурчал он. – Ну есть у нас такая. Ада Спиридоновна Клуховец. Шагайте за мной, алкоголики.
За ночь лёд успел растаять и превратиться в огромные лужи, так что нам пришлось растянуться в шеренгу. Во время пути я дышал в затылок лейтенанта и периодически подносил к губам стаканчик чая, позаимствованный у Лиды Потаниной. За Вову я не тревожился – мне почему-то сдавалось, что в этом маленьком сонном городке с ним не может произойти ничего плохого – и находился в состоянии едва ощутимого, приятного похмелья. Обступившие нас с обеих сторон дома казались мне совершенно незнакомыми, хотя можно было даже не сомневаться в том, что вчерашней ночью мы уже проходили мимо них и даже не один раз.
Внезапно раздался собачий лай, отчего Оля радостно вцепилась в мою куртку. Источником звука был наш старый знакомый – маленький, но храбрый пекинес, который метался вдоль забора и время от времени пытался сделать подкоп.
– Вот он! – объявил Антон. – Мы наткнулись на дом Ивана Коньячка!
– У вас совсем крыша поехала, ребята, – в голосе лейтенанта прозвучало что-то вроде сочувствия. – Здесь проживает один из самых уважаемых людей нашего города Иван Сергеевич Клуховец. Ада Спиридоновна – его супруга, – и он постучал тяжёлым замком о калитку.
Не прошло и десяти секунд, как из дома вышел сам Коньячок – лысый, как пустыня Сахара, и с перекосившимися фальшивыми усами. Он так же легко, как и в прошлый раз, успокоил собаку, открыл калитку, молча пожал наши руки и застыл с выражением вежливого недоумения на лице.
– Вижу, Иван Сергеевич, вы не отрицаете факт своего знакомства с этими молодыми людьми, – официальным милицейским тоном сказал лейтенант.
– А с чего бы это мне отрицать сей факт? – удивился Коньячок. – Я очень даже горд этим знакомством. А если бы и захотел отрицать, то это было бы совершенно бессмысленно – их в четыре раза больше.
– Вот-вот, – встряла Оля. – В этом-то и проблема, Иван Сергеевич. Нас должно быть больше хотя бы раз в пять.
– По-моему, Вовы не хватает, – кивнул Коньячок.
– Произошло ужасное недоразумение, Иван Сергеевич, – виновато сказал лейтенант. – Обстоятельства складываются таким образом, что я буду вынужден обыскать ваше скромное жилище. Возможно, пропавший парень остался ночевать у вас, а вы об этом и не подозреваете. А где же ваша супруга?
– Она временно переехала к тёще, – смущённо признался Коньячок. – Она… Короче говоря, мы поссорились.
– И почему же?
– Она считает меня алкоголиком, – объяснился Коньячок.
– Кем-кем? – изумился лейтенант. – Никогда не знал, что вы пьёте.
– Да разве я пью? – воскликнул Коньячок. – 200-250 граммов в день, не более того. Но она воспринимает это так, будто я выпиваю литр самогона.
– Товарищ лейтенант, – вкрадчивым тоном заговорил Антон. – А не хотите ли вы поинтересоваться, какой именно алкогольный напиток предпочитает Иван Сергеевич?
– Да, конечно, – буркнул милиционер. – Так сказать, в познавательных целях, для общего развития. Что вы пьёте? «Русскую», «Столичную» или «Пшеничную»?
– Обижаете, товарищ лейтенант! – сказал Иван. – Нет, не поймите меня неправильно. У водки есть свои плюсы, но вообще-то я пью элитный французский коньяк. Хотите, угощу вас?
– Ну, я, скажем так, простой рабочий человек, – замялся лейтенант, – но… от выпивки, пожалуй, не откажусь. После того, как произведу обыск, конечно же.
– В таком случае давайте начнём его с винного погреба, – предложил Коньячок.
– У вас ещё и погреб есть? – лейтенант вытер пот со лба.
– Ага, – подтвердил Коньячок. – И вы бы знали это, если бы почаще заходили ко мне в гости. Спускайтесь за мной!
Через минуту мы оказались в самом настоящем винном царстве. Оказалось, что гастрономические интересы Ивана не ограничиваются одним коньяком. Здесь было множество самых разнообразных напитков, причём названия некоторых из них были мне совершенно незнакомы. Впрочем, коньяк всё же преобладал, и самое почётное место – в центре погреба – было отведено именно ему.
Я внутренне напрягся, ожидая, что лейтенант спросит Коньячка, на какие деньги приобретены эти богатства, но вопроса этого так и не последовало. Вместо этого милиционер подошёл к небольшому шкафчику, стоявшему в тёмном уголке, и легонько постучал по дверке.
– Не соизволите ли вы открыть его, Иван Сергеевич, – обратился он к хозяину дома.
– Да, конечно, – рассеянно откликнулся он. – Ключ, кстати говоря, валяется у вас под ногами.
Лейтенант подобрал ключи и осторожно вставил их в замочную скважину. Дверца открылась, и мы увидели Вову, мирно спящего на грудах тряпья. Все мы лишились дара речи. Было видно, что знакомство Вовы с коньяком не ограничилось двумя рюмками, выпитыми вместе со мной и хозяином. Он медленно приоткрыл мутные, стеклянные глаза, но, увидев человека в форме, почти мгновенно протрезвел и вылез, точнее сказать, вывалился из шкафа.
– Вот это номер! – промолвил Коньячок.
– Извините меня, ради Бога, – сбивчиво начал Вова. – Такой вкусный коньяк, а вы сказали, что больше пить не будем. Я проник сюда тайком, я не помню, сколько выпил, но я всё возмещу.
– Правда, не стоит, – улыбаясь, сказал Коньячок, по достоинству оценивший весь комизм этой ситуации. Мы засмеялись, сначала несмело, но не прошло и пяти секунд, как наш хохот стал отражаться от стен погреба и, казалось, заполнил собой всё пространство. Только лейтенант стоял мрачнее тучи и ждал, когда мы успокоимся.
– Вам было удобно в шкафу? – спросил он Вову, когда в погребе установилась тишина.
– Да, вполне, – ответил тот.
– Понимаю, – деловито сказал лейтенант. – Мягко, тепло, в воздухе витает знакомый с детства запах коньяка, даже лунный свет – и тот не мешает, потому что вы ухитрились запереть дверцу изнутри. Но каким образом?
Вова принялся с серьёзным видом рассматривать свои носки. Антон открывал и закрывал рот, как будто ему не хватало воздуха.
– Давайте обсудим этот вопрос за рюмочкой коньяка, – предложил Иван. – Парень жив, здоров и доволен жизнью. Почему бы за это не выпить? Тем более, что как минимум одному из нас необходимо опохмелиться.
Вова покраснел до корней волос, а лейтенант неопределённо пожал плечами. Хозяин выбрал одну из наиболее пыльных бутылок и начал подниматься наверх.
– Опять? – услышали мы до боли знакомый голос. – Ни дня без алкоголя – это принцип, по которому ты живёшь? Положи её на место, немедленно!
– Ада, – взмолился Коньячок. – У нас гости! Давай отложим наши разборки на потом. И когда же ты успела вернуться?
– В четыре часа утра, – отвечала Ада. – Будить тебя даже не пыталась, от тебя несло так, будто ты вернулся со студенческой вечеринки. Вор мог бы и не передвигаться так тихо, ты бы всё равно его не услышал. Ты уже выпустил его из шкафа?
***
Полтора часа спустя мы уже рассаживались по машинам. Серов допивал чудом уцелевшее после пьянки мартини. После шумных праздников, когда видишь перед собой лишь бесконечную череду уныло однообразных будней, настроение, как правило, портится. Однако на этот раз я не испытывал ничего подобного. В моей голове мелькали образы тех людей, с которыми я познакомился за эту ночь, прежде всего, Ивана Коньячка. Что это за человек и почему он прозябает в этом забытом Богом городке? Где он работает и почему у него нет проблем с налоговой инспекцией? Я понимал, что эти вопросы будут мучить меня всю оставшуюся жизнь, но я не предприму ни малейшего усилия для того, чтобы разрешить их. Как знать, насколько банальными и неинтересными окажутся ответы. Загадка – важная составляющая нашей жизни и я не собирался отказываться от неё. Впрочем, и любопытства мне было не занимать.
– Большое тебе организаторское спасибо, Лёша, – сказал я, прощаясь с Орловым. – Я бы никогда не взял на себя такую огромную ответственность. Кстати, что было написано на бумажке, которую ты сожрал?
– На какой ещё бумажке? – нахмурился Лёша. – А, ты про «фанты» говоришь… «Поцелуй своего левого соседа» – вот что. И написана тем же почерком, что и записка, которую вытянул Антон. Жизнь полна совпадений, не так ли? – и он скрылся в машине.
14 февраля 20** г.
Вы прочли версию рассказа «После бала», по этическим соображениям подвергнутую некоторой самоцензуре. Публикация оригинальной версии, впрочем, не слишком сильно отличающейся от этой, планируется не ранее, чем через два года.