Espa;ola cuando besa, es que besa de verdad.*
Глава 8.
***
«На свадьбу деньги понадобятся», - рассуждал сам с собой Луис Мигель. И соображал, откуда их взять. Все накопления вложены – недвижимость дело выгодное, не прогоришь. Опять же сдавать можно, а полученные деньги вкладывать. Вот как раз сейчас не до свадьбы. А Пепа, небось, захочет праздник по-шикарнее, и поездку вокруг света. Не каждый же день женишься! Вот Луис Мигель так ни разу ещё не женился. Всё Пепу ждал. И кольцо он так и не подобрал достойное. Всё не то попадается. А может, люди в пятьдесят уже и не женятся? А может, Пепа и не захочет никаких торжеств. Да что уж там, какая женщина о платье не мечтает, беленьком, с рюшечками, бантиками? Хоть десять раз мужей поменяют, всё на что-то рассчитывают, принцессами себя мнят.
Он вздохнул и прикурил сигарету от предыдущей, ещё недокуренной. И как-то оно всё будет? Пепа помешана на чистоте. Всё время его бранит: стакан на стол без подставочки не ставь – след на полировке останется, носки под кровать не бросай, обязательно в бельевую корзину, зубы не так чистишь – паста по всему зеркалу белыми точками, а тюбик-то, тюбик! Его обязательно нужно крышечкой вниз, потому что... А почему, собственно? Луис Мигель уже и жалел, что так настаивал, предлагая руку и сердце со всеми вытекающими из этого последствиями. Кто за язык, собственно, тянул? Привык он просто делать Пепе предложение при каждом удобном случае. Кто ж знал, что она вдруг возьмёт и согласится? И свадьба эта дурацкая, и путешествие никчёмное. Хотя поездки Луис Мигель любил. Но ездил он в отпуск, как правило, один. Обязательно с какой-нибудь бабёнкой знакомился. А что, мило, есть что вспомнить. Женщин выбирал из других городов, чтоб потом без последствий. Приятно, полезно. Разнообразие опять же! А потом все курортные романы сами собой на нет сходят. А если он теперь всегда при Пепе будет? Какое тут разнообразие? Эмоциональный застой можно сказать... А теперь вот не отвертеться. Не отказаться от собственных слов. Может, Пепа сама раздумает? Не похоже... Ох, влип, ну и влип!
Луис Мигель поперхнулся дымом, трудно закашлялся, из глаз вода потекла, из носа тоже. Курить лучше бросить. Что-то он совсем раскис, и подташнивает постоянно, и какие-то рези странные в желудке. К врачу, что ли, сходить? Пусть обследуют, а то вдруг что не так? Болеть Луис Мигель не любил. Да и кто же любит? Как к врачу не придёшь, сразу что-нибудь этакое найдёт, только настроение испортит. Нда. А настроение у Луис Мигеля с утра так себе. Сам же и виноват...
***
Агнес стояла в приёмной частной клиники и ждала, что появится Пепа. Интересно, какая она? Чем лучше её, Агнес? Выше? Тоньше? Красивее? Умнее? Нет, умнее Агнес она быть не может. Всего лишь медсестра! А вот Агнес – да, фармацевт, аптекарь, умница. Она на курсе лучшей студенткой была, между прочим. А может, у Пепы характер лучше? Только чем лучше? Агнес ведь с Луис Мигелем всегда разная – то мягкая, покладистая, а то огненно-страстная, то манящая и зазывающая, а то... Мда. Последнее может быть ему в Агнес и не нравится. Ну хорошо, не будет она больше ни настойчивой, ни прилипчивой. Это же всё управляемо, правда? Она вполне может Луис Мигелю во всём уступать, прав качать больше не будет... Пока. Вот разбомбит эту Пепу, и всё на этом закончится. А мама молодец! Столько разного про Пепу эту узнала! Прям серый кардинал у неё мамочка! Везде у неё знакомые есть, и это при том, что Мадрид город огромный, со всеми не перезнакомишься! Как начать разговор?
Агнес заметила, что левая рука у неё слегка подрагивает. Нервы! А ей сейчас лучше не нервничать, нельзя. Её ребёночек может пострадать.
При мысли о ребёночке лицо её приняло бессмысленно-блаженное выражение. Девочка, пусть будет девочка! И обязательно с кучеряшками. Желательно с рыжими, как у мамочки. Вот только веснушек не надо! Хотя и веснушки сегодня не проблема. Агнес же вывела их все до одной: ни на лице, ни на руках нет веснушек, хоть с фонариком ищи. Чего только за денежки не сделаешь. А у мамочки мнооого денежек, ей от бабушки в наследство перейдёт. Да и папочка у нас не бедненький, хоть и интеллигент в первом поколении. Но это не важно – кровь свежее будет, не всё ж нам с аристократами родниться, у аристократов детки не красивые, это всё оттого что они сами в своём соку варятся. А наша доченька будет красавицей, и умницей – есть в кого, что ж греха таить. И воспитание ей дадим, всё как полагается, и мужа хорошего найдём. А не захочет замуж, так и не надо. Вот пусть только потом внученьку родит, девочки в семье – это замечательно. А с мальчишками не интересно... Что там, штаны да рубашки, и не нарядишь. Рогатки опять же, шалости всякие! Нет, мальчишек нам не надо, нам бы девочку...
Она закрыла глаза. Десять... Двадцать... Ну вот, уже и дышать легче, и рука, вроде, не выдаёт. На всякий случай Агнес переложила сумочку в левую руку. Не удобно, правда, сумочку в левой руке держать, ну да ничего, ничего... На самом деле выяснять отношения с Пепой совсем не хотелось. Ну ни капельки. Только мама говорит, что Нидия эта ничегошеньки не делает. Шарлатанство, мол, это всё. Деньги тянет, а толку никакого. Колдовство ведь уже подействовать должно было! А ещё магия вуду называется, и страсти всякие про магию эту рассказывают. Всё выдумки. Мама говорит, что по-старинке – оно надёжнее. С врагами самолично разбираться надо, а не на всяких шаманок уповать. А то жди у моря погоды – не дождёшься. Пойдёт и женится на Пепе! И все дела. И останется Агнес с носом у разбитого корыта матерью-одиночкой. А одиночек до сих пор не любят...
И где эта Пепа?
Агнес повернулась к девушке у стойки.
- А Вы уверены, что Хосефа уже спускается? Можете ещё раз позвонить? Или скажите, где мне её найти, я сама подойду. – нет, интонации не те. Слишком командный голос у неё. Агнес улыбнулась, как смогла – Пожалуйста!
Девица хмыкнула и предложила ей присесть в кресло – Хосефа обещала подойти, как только освободится. Сами понимаете, на работе...
***
Хема открыла дверь своим ключом. Привычно прошла в комнату супруга – поздороваться. Только в комнате его... не было! И вообще в квартире никого не было: ни сиделки, ни ребёнка... Ну, ребёнок, положим в школе... А муж?!
В висках надрывно стучало сердце. Или не сердце? А что тогда? Она вдруг поняла, что сидит на диване в гостиной. Что это она расселась? И как, вообще, в гостиной оказалась?! Надо звонить! Она схватилась за сумочку в поисках мобильника и вдруг сообразила, что у мужа мобильника нет. Зачем ему, лёжа в кровати-то? Он как раз двигаться не может... Чёрт! И у сиделки нет. Это Хема виновата – та как-то заикнулась, да Хема пожадничала. Мол, со своей зарплаты и покупай. А та тоже пожадничала – звонить-то некому!
Бежать! Но куда? Где искать? В больнице? В какой?
Она поняла, что так и сидит на диване, а ей-то казалось, что мечется по квартире, как львица в клетке! Нехорошо-то ей как, душно! И лекарством вся квартира пропахла, и света не хватает!
Хема вскочила и стала срывать занавеси с окон – свету мне! Темно! Потом опомнилась, устыдилась – она тут с занавесками воюет, а он...
Прости меня, дорогой, не умирай! Я так виновата, так виновата! Но ты поживи ещё чуть-чуть, ты мне не в тягость, ты – самое дорогое, что у меня есть...
Мучаю я тебя, и себя мучаю, но это от усталости, от того, что с НАМИ произошло, а не оттого, что я бросить тебя хочу...
Господи! Где искать тебя? Ведь если тебя дома нет...
***
- Лидия, мне нужно, что бы ты дом, тот что в Эскориале, прибрала! Вот тебе ключи, поедешь, когда захочешь... Но не позже среды, хорошо? Я его продать хочу, нужно, чтоб всё было в ажуре.
Лидия посмотрела на Луис Мигеля внимательно, а потом покачала головой.
- Не поеду, хозяин.
- Как не поедешь? – опешил он. – Это ещё что за новости?
- А как мне туда добираться? Машины у меня нет. Так ещё б в самом Эскориале дом был, я б на поезде. А пять километров до деревни мне что, пешком идти?
- Так на автобусе поезжай.
- Конечно, на автобусе! – глаза домработницы сверкали праведным гневом. – Можно подумать, что автобусы целый день в деревню вашу ходят! Всего-то два: один утром, другой вечером. Опаздаешь и что, целый день другого ждать? Вы, хозяин, как хотите, или меня на машине везёте, или ищите другую дуру. А у меня время деньги.
Луис Мигель такого отпора уж никак не ожидал. Да что уж там, самому проверить, всё ли в порядке перед продажей тоже не мешает.
- Ладно, Лидия, убедила. В субботу вместе поедем.
- А я в субботу входная, между прочим,- продолжала сердиться Лидия, подсчитывая в уме, сколько с него можно за поездку содрать. – За выходные надо бы надбавить.
Он рассмеялся:
- Надбавлю-надбавлю, не боись! Ух какая расчётливая ты стала, голубка! – притянул её к себе. Она, впрочем, и не сопротивлялась – послушно подставила губы, обвила руками толстоватую шею Луис Мигеля. «Поправился на моих харчах-то» - думала с невольной нежностью. А что, она к нему уже и привыкла. Не противный совсем, даром что не молодой. Но силён... ах... да... так...
***
Моложавая брюнетка в розовой форме и белых тапочках на босу ногу подошла к стойке.
- Меня, вроде, кто-то спрашивал...
Девица кивнула в сторону Агнес. Агнес поняла, что это и была Хосефа, Пепа то есть, встала, решительно направилась к женщине.
- Я к вам... по важному делу... Где нам лучше поговорить?
- Да здесь и говорите, - Пепа нетерпеливо тряхнула короткими волосами, тонкими плетями прикрывающими большие, должно быть, уши.
«И совсем ты не хороша» - думала Агнес, готовясь к атаке.
- Так, может, выйдем? Я при свидетелях...
- Да говорите быстрее, что у вас там? – отмахнулась Пепа от Агнес, как от навязчивой мухи. – У меня работа, времени нет совсем! Я только на минуточку отпросилась.
«Ну, сама нарвалась!» - решилась Агнес и заговорила сбивчиво, громко, замечая, однако, что в приёмной стихли разговоры и все стали прислушиваться к её словам.
- Меня зовут Агнес, и я, как и вы, встречаюсь с Луис Мигелем. Надеюсь, вы не будете отрицать, что встречаетесь с ним? Так вот, я настоятельно вас прошу с ним расстаться. У нас будет ребёнок... – она запнулась, но тут же продолжила с нарастающей громкостью. – Я беременна от него, понимаете? И он совсем не может в вами больше встречаться, поэтому не делайте никаких планов... вот.
Смуглое лицо Пепы стало смертельно бледным. Скорее – смертельно жёлтым. Некрашеные губы посинели.
- Я... я ничего не понимаю. При чём здесь вы? И причём здесь я? Ну беременная, так и рожайте, мне-то что...
- Нет, вы не понимаете! – взвилась Агнес. – У! Моего! Ребёнка! Должен! Быть! Отец! Должен быть законный отец! Поэтому я попрошу вас оставить моего мужа в покое! Вы отравляете нам жизнь! Вы не имеете права! И! Я! Я прошу вас удалиться навсегда! И это ещё не всё! Я расскажу вашим начальникам всё, что я о вас знаю! О, да! Я много что про вас знаю! Убийца!!! – последнее слово застряло в сознании Пепы... Убийца... Но разве это справедливо? Она... она заслуживает этого?
Пепа поняла, что все вокруг смотрят на неё с осуждением. А ведь в клинике мало кто знал о её прошлом... точнее – никто не знал! Это её личное дело!
- Вон! Пошла вон!
- Ах нет, это ты пойдёшь вон! И вообще, что ты ему можешь дать? Ты же пустышка! Ты не женщина! Ты просто кусок мяса, искромсанный кусок мяса!
Девица за стойкой, видимо, нажала на какую-то потайную кнопку, а может, и просто позвонила – из лифта уже выходила охрана, а Агнес даже не успела исцарапать как следует этой гадюке физиономию!
- Оставь в покое моего мужа! – изо всех сил верещала Агнес. – Ты прокажённая! Ты лишь несчастья приносишь! Гадина!
Только на мраморном крыльце лестницы Агнес вспомнила, что ей не следует волноваться. Вообще-то, она собиралась поговорить цивилизованно. Но так даже ещё лучше получилось. Теперь эта дохлятина ещё три раза подумает, прежде чем к Луис Мигелю ближе чем на сто метров подойти. Да и с работы её, пожалуй, уволят. В таких клиниках не держат персонал с подмоченной репутацией. А уж что что, а репутацию Агнес ей здорово подмочила! Она улыбнулась весеннему солнышку и грациозно пошла к своей машине. Пусть полюбуются сквозь стеклянные двери на её круглый крепкий зад. А что? Она же красавица!
***
Пепа лежала в палате на застеленной чистой простынью койке, а сотрудницы пытались её успокоить, кто как умел. Кто-то подносил стакан с водой, кто-то мялся с бутылочкой нашатыря, кто-то готовил шприц с какой-то гадостью. Нет, колоть её, пожалуй, не надо. Хотя ей всё равно. Это они так, делают вид, что сочувствуют, а сами ждут-не дождутся, чтоб всласть посплетничать об её, Пепы, личной жизни. А что, она и вправду кого-то пришлёпнула? Кто б мог подумать, такая с виду тихая, положительная, мухи не обидит. И в тюрьме была? Надо же! И детей иметь не может – бедная! Она живо представляла себе их шушуканье за спиной. Ей даже казалось, что шушуканье это заполнило всю клинику, каждый этаж, каждую палату, каждый туалет. Лживые, все лживые! И Луис Мигель – первый лжец на свете! Она думала, что ничего не будет чувствовать, если узнает, что у него ещё кто-то есть. А она чувствует, ой как чувствует! И что теперь делать? И что теперь с ней будет? Фальшивая жалость сотрудников ей не нужна. Да начальники, небось, и жалеть не будут, вышвырнут, как кутёнка, на улицу – ищи себе, Пепа, другую работу, где таких, как ты держат!
С нею пытались говорить, но Пепа не отвечала. Язык прилип к нёбу, в горле сухость, да и говорить с этими ханжами ей не о чем. Она, Пепа, выше их всех, сильнее их всех. Она достойна уважения. Простого уважения к личности. И её личную жизнь, и её тайны должны уважать – это право любого человека.
Не будет она с ними разговаривать!
Разучилась она говорить!
Какое блаженство – стать немой. Навсегда...
Продолжение следует...
* Когда испанка целует, она целует по-настоящему. (исп.) – слова из старинной песни, ставшие поговоркой.